Воспоминания
Он видел, как ему было плохо, когда порвалась книжка. Россия весь день был грустным, ходя в думах. Даже при виде немца тот привычно не уходил, а оставался, лишь склонял голову вниз, показывая покорность. И тогда Рейх задумался, неужели нет ничего другого, что могло бы утешить Виктора? Всё-таки нацист имел каплю совести, это ведь он сжёг все книги на русском, кроме одной. "Дикая собака Динго, или повесть о первой любви". Сам Ягер не знал о чём книга, но отдал её под жалобные уговоры парня, что увидев родной язык с большим любопытством пытался её разглядеть. Сюжет Ягер узнал от одной служанки, там про чистую, однако горькую любовь. Книжка же эта, была тонкой и хлипкой, но даже так пионер до сих пор не прочёл её. Его день был забит всякими делами по дому, где он кем только не был. Одним словом занимал некую должность разнорабочего. Платили ему здесь едой и крышей над головой. Так вот, когда книга порвалась, Виктор выглядел слишком печально. Пожалуй даже во время пыток или изнурительных голодовок его взгляд не выглядел так грустно. И тогда мужчина понял, что именно важно для юноши. Его Родина. Он любил это произведение не из-за сюжета, а из-за того, что она была написана пером советского писателя. Нацистская Германия пришёл рано утром, но никого внутри маленькой и холодной комнатушки не увидел. Пройдя к хлипкому столу, он взял книгу, унося с собой. Всего лишь переплёт надорвался в одном месте, что починить можно было. Вечером нацист принялся за реставрацию. Он аккуратно вынул хрупкие листы, отодвинув в сторону. Ягер с трепетом вклеивал страницы на место, а после закрыв книгу, придавил её сверху стопкой документ. На утро переплёт страниц уже был прочным, потому взяв книгу, тот отнёс её к хозяину. Именно этот момент врезался ему в память надолго. Когда Россия совсем детской и живой улыбкой улыбнулся, а его глаза забегали по новому переплёту озаряя радостью, как он вскочил, пытаясь понять, кто мог забрать и отреставрировать советскую книгу. Пионер подозревал всех слуг, но никак не Нацистскую. Германию. Юноша не мог воспринять тот факт, что мужчина может делать ему приятно, а не больно. Именно эта улыбка снилась во снах Третьего Рейха. Она мягко улыбалась ему, пока мужчина заносил руку для очередного удара. Парень в его снах никогда не противился, всегда сам как будто подставляя спину и выгибаясь. От этого немец чувствовал себя опустошающее. Будто Виктор высосал из него все силы. На ватных ногах он отходил, испуганно смотря на то, как лицо мальчишки постепенно белеет, а глаза становятся стеклянными.***
Обычно после таких снов Рейх просыпался в ужасном настроении, но не сегодня. Когда он пробудился, первое что немец заметил, это силуэт, что сидел на краю кровати, поджав к себе ноги и шепча себе какие-то слова на русском под нос. Вспомнив вчерашний день, тот напрягся, вслушиваясь в слова. Это была колыбельная, что пелась на русском. Слов было не разобрать, но от неё глаза у немца слипались, сам он хотел вновь лечь головой на мягкую подушку и уснуть. Однако его взгляд перешёл к окну, где даже светать не начало. Скорей всего мальчишка спал от силы час или два, а колыбель пел для себя, чтобы не чувствовать боль и заснуть. Его голос дрожал, как и плечи. Скорей всего у юноши не выдержали нервы за сегодняшний день, но ни звука он не издал, тихо продолжая петь. Виктор испуганно дёрнулся, когда на его плечи аккуратно легли руки, немного сжав. Не ожидав такого, пионер чуть ли не упал, только руки мужчины спасли его от этого. Рейх не знал, что сказать. После такого сна язвить мальчику не хотелось, он выглядел слишком беззащитно в глазах мужчины. Нацистская Германия лишь холодно прожигал мальчика взглядом, но понимал, что не его дело, выспится ли Россия. Он отвернулся, снова залезая под стёганое одеяло. Виктор, испугавшись, больше не пел, так как подумал, что его тихое бормотание разбудило немца. Ночь прошла без происшествий, правда уже через два часа мужчина поднялся со звонком будильника, веля одному из солдат отнести мальчика обратно, однако дать дополнительно бинты и плед. Вскоре и сам мальчик проснулся от грубой хватки и тряски. Его опять куда-то несли. Не поняв, что происходит, Виктор постарался вскочить, но крепкие руки не дали этого сделать. Солдат смотрел с отвращением, сильно сжимая худое тело подростка. Его впихнули в маленькую комнатку, кинув на кровать. Она жалобно заскрипела, пока Россия жмурился от боли в спине. После спазм настиг и его повреждённое бедро, заставляя сильно выгнуться от таких мук. Бинты и плед оказались под ним. Еле как приподнявшись, пионер стал осматривать вещи, пытаясь сфокусироваться на чем-либо. Тусклый свет усугублял положение, потому Россия бросил эту затею, рукой проводя по своему бедру. Ладонь моментально почувствовала влагу, а в жёлтом освещении на ней была видна бордовая жидкость. Весь бинт уже пропитался кровью, а Виктор был совсем один. Не оставалось ничего, как слюной пытаться хоть как-то размягчить уже застывшую кровь, чтобы безболезненно снять повязку. Это практически получилось, только под конец прекратив трепаться, юноша дёрнул. Сдавленный громкий стон пронёсся по всей комнате, а из глаз чуть ли искры не посыпались, настолько было больно. Россия боялся сам себе признать, что боялся крови, что боялся темноты. Он ведь мужчина, а значит не должен никого и ничто бояться. Только вот в его кошмарах стоял человек, которого он ненавидел. Ненавидел до слёз. Рядом с ним он всегда видел лишь кровь, а после тьму. Сейчас для полного трио не хватало Третьего Рейха, тогда мальчишку взяла бы настоящая истерика. Мозг толком не соображал, единственное что он хотел, это отрубить себе ногу, чтобы не испытывать такую боль. Со слезами на глазах и с комом во рту пионер медленно пытался перевязать ногу. После долгих минут мучений ему удалось нанести весь бинт на рану. Рука осталась в крови, как и куски ткани на полу, которые мальчик решил после вымыть и спрятать. Не всегда ему давали нужные медикаменты, потому у него был свой мини тайник за плиткой в углу, где располагался душ и туалет. Там хранился блистер с какими-то таблетками, сам мальчик не умел читать по-немецки, но когда выдался шанс стащить хоть что-то, он воспользовался им. Несколько пластырей и маленькая баночка успокоительного. Это то, что дал ему врач вне ведении мужчины. Россия, боясь зря потратить такой ценный материал, практически никогда не трогал её, однако сегодня он бы не выдержал. Было ощущение, что сердце скоро разорвётся от боли, а паника лишь усугубит состояние. Только вот встать никак не получилось. Боль лишь усилилась, отчего тот снова упал на кровать, свернувшись калачиком. Он боялся испачкать постельное бельё, ведь ему его меняли лишь раз в два, а то и в три месяца, на что мальчик жаловаться не мог. Виктор молился, корчась от боли, чтобы хоть кто-то пришёл на его мольбы. Хоть любой человек, даже тот же Ягер пришёл, ведь время в одиночестве идёт слишком медленно. Пионер слышал шаги за дверью, разговоры на немецком, но на его тихие мольбы никто не пришёл. От боли Россия просто-напросто вырубился, надеясь, что весь этот ужас закончится.