***
Утро наступило болезненно. Еле как открыв свои тяжёлые веки, Россия ощутил неимоверную ломкость в ногах и руках, тело отказывалось подниматься, пока глаза медленно скользили по смятым в кучу простыням. Стоило сделать движение, как боль лишь усилилась, хватаясь за поясницу, а после вгрызаясь чуть ниже, где больше всего кололо. Виктор лишь спустя пару минут находит в себе силы скинуть стёганое пышное одеяло от тела, моментально поежившись от холода. Ужасно, хочется вернуться обратно в царство Морфея, но понемногу Цветаев понимает, что находится не в своей комнате. Всё здесь кажется знакомым, только вот русский совсем не может вспомнить что было вчера. Голову моментально пронзает острая боль, которая заставляет мозг работать. Хватаясь своими, ободранными зубами Рейха, руками, Россия зарывается в копну своих белокурых волос, пока другая рука помогает держаться сидя, опираясь на матрас. Ноги не слушаются, их покалывает от напряжения, а задницей юноша пока-что даже двигать не хочет, начиная вспоминать всё с того момента, когда злость затуманила его разум. Блять... Он переспал с Рейхом... Со своим врагом, да и просто с мужчиной... Блять... Только вот нарастающей панике не дают излиться, ведь чья-то большая мозолистая рука накрывает худощавую талию России, моментально притягивая к себе. Не успевает парень и слово вымолвить, как его уже берут в крепкую хватку, разворачивая к своему лицу. Рейх... Мужчина смотрит сонно, но от этого сталь в его ледяных глазах никуда не уходит. Россия бледнеет, стоит только оказаться рядом с Рейхом, но мысль о том, что они оба голые и вчера у них был секс заставляет кровь циркулировать сильней, красной краской выливаясь на щеки и уши Цветаева. — Куда-то спешишь, цветочек? — коверкая фамилию русского, Рейх вскидывает свои блеклые брови наверх, вместе с этим на его лбу и щеках появляются складки. Россия боится поднимать свои глаза, наклоняя голову и скрывая лицо за лохматыми волосами, пока Рейх продолжает внимательно изучать покрасневшие лицо своего "возлюбленного". Он нежно, словно спокойный удав, тянется к губам России, накрывая чуть дрожащие губы своими. "Сладкие" — единственное, что проносится в голове Вернера, когда он ласково обхватывает второй рукой затылок России, совершенно не желая причинять ему боль. — Время, я... –глаза России стыдливо смотрят вниз, где руки от волнения стискивают одеяло. Нехотя, парень подминает губы, ощущая привкус алкоголя и горького шоколада на них. Ягер не спешит, даёт пленнику собрать мысли в кучу, — Мне нужно идти, господин Рейх. На спокойном лице Рейха проскальзывает расстроенная улыбка, но мужчина лишь кивает, выпуская юношу из своей мягкой хватки. Такое не скрывается от Виктора, всё это заставляет его сердце биться от бессилия ещё сильней. — Сейчас ещё нет десяти, — даже не смотря на часы, проговаривает Германия, продолжая изучать красивый русский цветок, которым он обладает, — Если поспешишь, то успеешь на сбор слуги и тогда возможно тебе не влетит от мисс Фейербах. Непроизвольно Россия опускает уголки губ. Экономка в этом поместье, женщина лет сорока, ужасно строга ко всем, а русского и вовсе на дух не переносит. Взгляд тускнеет, теперь щёки теряют свой красный стыдливый оттенок, оставаясь белыми, словно мрамор. Рейх не двигается, видно ждёт ухода Виктора, ведь сейчас кутается в одном одеяле, оставаясь полностью нагим под ним. Цветаев всё-таки встаёт, непроизвольно прикрывая своё голое тело руками и простыней. — Кхм, не могли бы вы отвернуться? — улыбка расплывается на лице Рейха, пока сам мужчина переворачивается на спину, устремляя свой взгляд на белоснежный потолок. Слыша, как там копошится с одеждой Россия, мужчина ну не может сдержать соблазн подглядеть. Стройные ноги, острые плечи, чуть округлая грудь и худощавая талия... Всё это теперь принадлежит воплощению. Ноги чуть подкашиваются, а всё тело болит от вчерашних ласк и укусов. Приходится прятать свою истерзанную в засосах шею за прочным шарфом, который недавно Россия одолжил у Сигаля. Страшно, страшно от осознания, что теперь это их общий секрет, что теперь они связаны ещё такими узами. Стоит только вспомнить взгляд ледяных очей, которые вчера так нежно очерчивали лёгкую утончённую фигуру, как на щеках появляется совсем лёгкий румянец, но даже он не может скрыться от пытливых глаз еврея. Сигаль молчит, стоя рядом с Россией, но немой вопрос летает в воздухе. Виктор прекрасно понимает, что не выдержит, поэтому вздыхая, кивает еврею на лестницу, желая подняться в свои скромные покои. — Я вчера так переволновался, Вик, — Сигаль говорит это на одном дыхании, в добавок к этому берётся за свою рубашку, где расположено сердце, — Даже комнату ночью покинул, думал, что увезли тебя. Где же ты был? Россия молчит, ещё не до конца понимая друг ли перед ним. Тяжело вздыхая и опуская свои худые плечи, юноша садится на свою кровать, обхватывая своими руками локти. — Вчера... Я был очень занят, произошло кое-что... От чего мне очень позорно, — взгляд пронзительных голубых очей устремляется на Сигаля, и именно в них он видит отчаяние и решимость, — Я хочу сбежать, Сигаль, он не даст мне жизни, если я останусь здесь. Еврей, не веря этим словам, совершенно бесшумно садится рядом, а после берёт трясущуюся руку русского в свои ладони, крепко переплетая пальцы, — Виктор, ты стал таким взрослым, — он говорит медленно, нерасторопно, допуская большие паузы, но его голос как всегда успокаивает, — Только ты в праве решать как тебе жить и с кем, но... — голос еврея предательски дрожит, стоит ему встретиться взглядом с Россией, — Я старше тебя, там, дома, у меня была другая жизнь. Любимая семья, дорогой мне человек. Там у меня было всё, но жизнь такая непредсказуемая штука. Может быть и здесь ты способен обрести счастье? Взмокшая рука России моментально отдёргивается из нежной хватки Сигаля, словно от огня. Зрачки предательски расширяются, пока глаза начинает покалывать от слёз, а в ушах звенеть. — Да как ты мо-жешь! Он... Он не человек, он даже не монстр, — тело само по себе принимает оборонительную позу, подтаскивая ноги к груди, а руки к голове, — Эта нацистская сволочь, он разрушил всё, что было. Он забрал так много, не давая взамен, а ты просишь стать его куклой? Нет, не смей, Сигаль, я не прощу тебе таких мыслей, кого угодно, но только не его. Не оправдывай того, кто с самого рождения был моральным уродом. Еврей на это лишь тяжело вздыхает, а после пытается приобнять юношу, аккуратно укладывая свою голову ему на плечи, заранее убирая пряди волос ему за ушко. — У каждого из нас есть своя история. Он монстр, но не он убивает, а его подчинённые. Что-то или кто-то сделали его таким, а ты как никто другой можешь найти ответ, — Сигаль выглядит серьёзно, начиная медленно поглаживать спину, которая от напряжения лишь больше болит, — Я ни в коем случае не оправдываю его, просто... Если он твой единственный шанс на выживание, то не стоит делать поспешных решений. Россия не хочет мириться с этим. Его взгляд отдаёт глубокой печалью, вместе с ней меркнет свет. Единственное, что может произнести парень, так это отчаянный вздох. От слов Сигаля он весь стушевался, ведь раньше его мыслям только потакали, говорили, что желать смерти Рейху это правильно. В голове моментально всплыл образ Лоренца. Молодой, достаточно симпатичный немец, который не отпускал мысли Виктора на протяжении этих дней. После того случая они совсем не общались, Лоренц намеренно игнорировал русского, лишь кидал на него странные, косые взгляды, моментально оборачиваясь на своих друзей, стоило лазурно-голубым глазам России впиться в его напряжённое лицо. Но сам факт того, что Россия оказался ненормальным не мог оставить парня в покое. Он не знал сколько уже так сидит, однако понимал, что Сигаль ушёл достаточно давно, оставляя место рядом с Цветаевым пустым. Грудь ныла, внутри о сердце и лёгкие скреблось щемящее чувство несправедливости и тоски. Слёзы сами по себе очертили впалые щёки, ручейком скапливаясь на остром подбородке, а после устремляясь на колени парня. Боясь показываться на глаза обществу, Россия просидел в своих раздумьях весь день, а под конец заснул. Ему было тревожно, что все давно уже знают о позоре, который совершил русский на пару с немцем. Сердце не находило покоя, лишь заставляло весь организм испытывать принужденный стресс, только вот до сих пор горячие засосы покалывали, принося небольшой уют. Может быть Сигаль прав, может быть только этому треклятому немцу он нужен? Мысль о семье как всегда не вовремя всплыла в воображение, заставляя романтизировать ужасную обстановку в доме, где родился юноша. Постоянные крики, ругань отца с приёмной матерью, детские взвизги и братские драки. Всё это испарилось, оставляя на своём месте приятные вечера вместе, с огромной сворой родственников, где каждый был отзывчив, каждого любили за то, что он есть. Андрий, как же там его любимый брат, который всю жизнь стоял непреклонной горой рядом с ним. Холодный, отчуждённый юноша, который так и не смог найти признания в глазах собственного отца. Украина был старше России всего лишь на пять лет. Грудь заныла отчаяние, хотелось снова увидеть холодную улыбку и любящие глаза брата, который никогда не проявлял любовь в открытую. Мысль о том, что украинец не ищет его, даже не посещала голову России, в этом человеке он мог быть уверен, чего не скажешь про отца. Интересно, писал ли Рейх ему о том, что готов обменивать пленника взамен на немцев... Или Вернер даже не думал об этом? Поняв, что ответ на эти вопросы можно было узнать только лично у Рейха, русский закрыл свои тяжёлые глаза, отправляясь в лёгкую дремоту.***
Он чувствовал себя белой вороной среди других слуг. Легкая, приятная на ощупь одежда как раз подходила по размеру России, подчёркивая его высокую, хоть и худую, фигуру. Белая рубашка, классические чёрные брюки и начищенные туфли. Ничего лишнего, Рейх любил, когда атмосфера в особняке была идеальной. Волосы гелем уложены назад, лишь несколько прядей выбивались из небольшого хвостика, показывая свой протест. Если бы не эти большие синяки и осунувшийся вид... Эх, пришлось закрывать рубашку на все пуговицы, ведь алые засосы всё ещё не хотели покидать столь приятное местечко. На удивление Рейх вёл себя отстранённо, лишь во время трапезы отводил свои сероватые глаза в сторону России, а не находя ответный взгляд, моментально уводил. Он даже из комнаты не выходил, пришлось повременить со своими вопросами, ведь если русский придёт посреди ночи к немцу, оный может воспринять это как флирт. Голова уже не болела, сердце стало успокаиваться. Воспоминания из той ночи то и дело всплывали в голове, заставляя стыдливо покрываться румянцем, который для слуг нашёл оправдание в плохом самочувствии. Распорядок дня был здесь достаточно строгим, слуги работали с шести часов утра до восьми часов ночи. Кормили здесь хорошо, три раза в день, выделяя по тридцать минут на питание, а один час в свободное пользование, что являлось несказанной роскошью. Работа в этом поместье была и вправду мечтой для многих, платили здесь хорошо, а за молчание накидывали сверху проценты. Рейх хоть и был жестоким человеком, но к своим слугам относился человечно, уважая старого Дворецкого и экономку. Единственные нападки, которые пришлись на участь России, были от солдат, которые в первое время вообще не сводили глаз с пленника. Только вот всех этих людей поменяли, хотя Виктор не знал причину. Прошло три дня с того момента, а Россия до сих пор ощущал на своих кругловатых бёдрах собственнические руки Рейха, которые так беспрепятственно трогали его в тот день. Витая в своих мыслях, Виктор аккуратно проходится влажной тряпкой по деревянной раме, вытирая одну из картин в коридоре. Из мыслей его выбивает лёгкий толчок сзади, на что Цветаев чуть вскрикивает, оборачиваясь. Детские глазки сияют ярче всяких звёзд. Теперь беззубый ФРГ улыбается смешно, недавно у мальчика выпали два передних зубика, но на их месте уже стали появляться новые. — Дядя Виктор, — они так давно не виделись, что улыбка сама по себе появляется на лице старшего воплощения. Чуть нагибаясь, Россия осматривает коридор на наличие посторонних, а после обнимает мальчика, — Я так скучал, мы с братом хотели с вами проводить время, но вредная фрау Витте запрещала! Рядом раздался тихий лай, умная морда показалась из-за угла. Марта, принюхавшись, моментально завиляла хвостом, так же подбегая к России, а после утыкаясь в колени своего "хозяина". Иногда казалось, что именно овчарка была нянькой ФРГ и ГДР, учитывая, что собака постоянно находилась рядом с ними. — Я тоже скучал по тебе и твоему брату, — наконец заметив, что нигде нет ГДР, Виктор напрягся, начиная поглаживать Марту по голове, — Где ГДР? Я был бы рад с ним увидеться. На этих словах и без того тонкие плечики Германии вовсе опустились, пока он поджал свои детские пухлые губки. Видно что-то случилось с ГДР, раз юноша так реагирует. Марта как будто тоже поникла, тихо проскулила, опуская свою умную морду к ногам России. — Папа сказал, что ГДР нездоровится, его увезли в больницу, — переживая за брата, ФРГ чуть сжал рубашку России, пока Цветаев утешительно обнял немца, — Но папа сказал, что уже завтра мы можем навестить ГДР! — Нездоровится? Он отравился или заболел? — на эти вопросы Германия лишь пожал плечами, правда не понимая, что могло случиться, — Слушай... Ты бы не мог попросить своего папу взять меня с собой? Я очень волнуюсь за ГДР, боюсь, что ему станет хуже. В случае чего я могу остаться в больнице и приглядывать за моим другом. Это была просто идеальная возможность выйти за пределы поместья. Да Россия даже не врал, когда говорил о беспокойстве. Эти два маленьких немца и вправду стали ему очень важны, воспринимаясь как младшие братья. Рейх, да и другие слуги прекрасно знали, что к русскому Германия относится очень хорошо, всё-таки они любили воплощение. Марта на слова русского завиляла, делая вид, что понимает людскую речь. — Я спрошу у папы, но он занят, к нему этот... — старательно вспоминая имя, ФРГ прищурился, потирая свой подбородок указательным пальцем. Всё-таки из-за отсутствия зубов мальчик чуть шепелявил, — Этот! Фашистская Италия приехал, ну как, пока-что он не здесь, но так в Берлине. Берлин тоже приедет! Не зная какую реакцию выдать, Россия приподнял свои брови, создавая видимость удивлённого человека. На самом деле Виктор никак не хотел встречаться с ещё одним вражеским воплощением, учитывая, что уже был наслышан об ужасных наклонностях итальянца. — Как ты и сказал, Россия, я попрошу тебя взять на завтрашнее собрание и в больницу к ГДР, — моментально лицо России исказилось в настоящем удивление. Какое собрание!? Собрание воплощений!? Нет же, он не это имел ввиду. Только вот Виктор опоздал, Германия уже поспешил скрыться за поворотом, лишь хвост Марты махнул вслед. Снова он оказался в такой ужасной ситуации. Три воплощения, два из которых точно будут выражать к нему агрессию. Вся надежда оставалась на то, что Рейх отклонит это предложение, ведь звучало оно дурацки. Россия разочаровано выдохнул, продолжая свое скучное занятие. Бе, Берлин, Рейх и Италия, что может быть хуже? Наверное если к этой тройки добавится ещё и Японская Империя. Ну хотя бы отсутствие этого психа могло радовать. Что же, если русский хочет отстоять свой суверенитет и в будущем, надо будет гордо принять завтрашнее собрание, если его возьмут с собой. День близился к концу, оставался свободный час некоторых слуг. Свободное время распорядилось на слуг по часам, пять работников могли отдыхать в определённый момент, пока остальные должны работать. Помня, что у них с Лоренцом свободные часы совпадают, Виктор устремился в столовую, где с большей вероятностью мог оказаться немец. Хотелось спросить о многом, даже о тех странных взглядов. Столовая для слуг хоть и была небольшой, но достаточно уютной и удобной. Россия сам некоторое время работал там, пока Карл не поменял ему задачи, ведь на улице стало невыносимо холодно, хотя весна уже не за горами. Россия, вплыв в столовую, моментально упирается взглядом в статную широкую спину Лоренца. Немного страшно, даже ноги стали подкашиваться, но кажется, что худшее испытание позади. Намереваясь серьёзно поговорить насчёт их "отношений", Россия появляется позади, кладя свою руку на плечо немца. Однако он даже не вздрагивает, поворачивает свою голову на Россию, и как-то нахально улыбается.. — Я ждал тебя, всё думал когда ты решишься прийти, — Лоренц моментально кивает на стул напротив, предлагая России сесть, — Я много о тебе наслышан, да и некоторые события... Знаешь ли, не могут не напрягать. Ты до сих пор хочешь убить Рейха?