***
Рейх не знает, как здесь оказался, но точно понимает, что сюда его потянуло сердце. Оно бьётся так сильно, так громко, что в груди не остаётся больше места для чего-то другого. Мозг то и дело даёт пощёчины эмоциям, однако Вернер, откинув все глупые мысли, замирает на месте. На лице немца лишь осточертевшее безразличие, только вот во взгляде лежит глубокая печаль и грусть. То, чего он никогда и никому не покажет... И то, что он сам себе никогда не признает. Оранжерея становится пустой, больше нет здесь человека, который часами мог разглядывать прекрасные лепестки и говорить с растениями. Нет того, кто так вжился в обыденную рутину Рейха. Губы сами невольно поджимаются, а кончик языка смачивает их, ощущая сухость. Он слишком извёл себя, слишком много взял в этой ужасной войне, так и не сумев расплатиться. Рано или поздно с него возьмут... И тогда наступит лишь конец. Конец рейховской жизни. Но пока его сердце бьётся, а кровь пульсирует в груди... Пока лёгкие дышат, а глаза способны лицезреть всё прекрасное и всё ужасное в этом мире... Ягер запутался. Это чувство, давно забытое где-то в детских воспоминаниях.. И вот, стоя перед огромным, чуть пожелтевшим от времени винтажным окном, немец наконец опускает свои горделивые плечи. Качает головой, неуклюже и сонно пробирается к давно забытому фонтану. Садится, ощущая, как в этом месте до сих пор витает запах русского. Россия... Про него ни слуху ни духу. Уже столько дней прошло... Нет ни одной весточки, что он жив и здоров. И невольно Рейх поднимает свой туманный взгляд, замирая. Сердце сжимается то ли от ярости, то ли от шока. Россия... Россия здесь, стоит прямо перед ним, однако Вернер не успевает, слишком поздно подскакивает, вытягивая руку. Виктор отходит, останавливаясь прямо перед окном. Смотрит так печально, так забито, прикладывая свою тонкую лебединую руку к стеклу. Проводит, а после сжимает её в кулак, только вот вовремя останавливается, выдыхая. Рейх не верит, вновь сглатывает. Единственное, что он хочет сделать сейчас: схватить Россию так крепко, словно коршун свою добычу, и никогда... Никогда в жизни не отпускать. Это его игрушка, его собственность... Его человек. Эта мысль вовсе не отрезвляет, наоборот, делает сердцу лишь больней. Вернер, качнувшись вновь, хватается за локоть парня, тянет к себе, моментально нависая. Россия прекрасен. Его бледная от нехватки еды и солнца кожа обтягивает столь худое тело, показывая всему миру, как течёт кровь в венах... Нет, у этого Виктора она не течёт. И сердце не бьётся... Пугаясь, Рейх хватается за запястья — пульса нет. Его большие, некогда грубые, а сейчас нежные руки впиваются в отросшие локоны Цветаева. Сам мужчина тянется, хватаясь за оттопыренную нижнюю губу. Целует так сильно, начиная с губ, переходить на щёки и лоб. Холодный.. А губы синие, как у утопленника. Глаза мутные. Но это не самое страшное. От осознания, что перед ним не Виктор, Ягер напугано пятится, прижимая к себе руки. Однако в ладонях чувствуется что-то мягкое и гладкое. Не понимая, немец разжимает ладони, в ужасе замирая. Клочки волос лежат на его руках, а в это время Цветаев расплывается в пьяной улыбке. Смотрит так, будто всю жизнь только этого и ждал. Нечисть — то, что сейчас видит Третий Рейх. Самый настоящий монстр в царстве Морфея. Сознание кричит о том, что бояться не стоит, но инстинкты. И, потеряв бдительность, Рейх упускает из виду действия твари. Она неожиданно кидается к нему, ледяными руками хватаясь за плотно сжатые скулы. Немец вскрикивает, дрожащими руками обхватывая запястья парня. — Бу, — это единственное слово, которое слетает с уст монстра. Он неожиданно заводится истеричным смехом, но быстро прекращает. Вид его снова становится прежним, таким спокойным и вожделенным. — Прости... — Рейх не хотел этого говорить, слово само вылетело из глотки, моментально переворачивая всё с ног на голову. Немецкое воплощение буквально вскакивает с постели, хватаясь за грудь. Сердце чуть ли не выпрыгивает от этого кошмара. Саспенс до сих пор не покидает его, заставляя помутнённым взглядом обвести всю свою комнату. День уже обещает быть блядским. И самое ужасное, что могло произойти, уже случилось. Они создали связь между двумя государствами. Нехотя, не желая, смогли слить в одно русло свои души, чувствовать одно и то же, нуждаться в друг друге. И пока один из них не погиб, они будут зависеть друг от друга.***
Берлин не был милостив для новоприбывших. Он был прямым воплощением всех немцев: радушным для своих и замкнутым для чужих. Одинокого бродяжку никто толком и не замечал, наоборот, люди упорно делали вид, что вовсе и не видят бедного потеряшку. Сложности начались сразу же, стоило России начать хоть как-то действовать. Вначале, увидев двух статных мужчин в форме, Виктор испугался, что их выслали по его душу. Но сразу стало ясно, что они просто бдят за спокойной рутиной этого города. На дрожащих ногах русское воплощение прошёл рядом с ними, не замечая косых взглядов. Тогда, возможно, он, окрылённый своей этакой безнаказанностью, потерял немного бдительности, выходя в более благополучный район города. За что и огрёб достаточно сильный удар в районе лопаток от тонфы. Этакая дубинка для полицейских. Полностью испуганный, обиженный и раздражённый, Виктор вновь ушёл куда-то в окраины города. Ночлег найти было легче, чем он себе мог это представить. Первый подвернувшийся бордель под каким-то нелепым названием, связанный с котятами, привлек внимание русского. Вначале по своей глупой наивности он и не понял, что это за место. Лишь пройдя дальше к барной стойке и сцене, Виктор обомлел, ошарашенными глазами смотря сначала на гостей, а после и на саму виновницу торжества. Длинноногая, полная в бёдрах и имеющая достаточно солидное декольте, она... Она танцевала, нарочито трясясь последними, еле как прикрывающими её достоинства вещами, то и дело задевая. И, кажись, публике это нравилось. Худшее было даже не в том, что это бар с проституцией внутри... Это бар с проституцией и кучкой солдат внутри. То и дело на фоне мелькали люди в форме. Нет, обычный солдат не мог знать, как выглядит воплощение, поэтому оставалось молиться на удачу, чтобы среди этих извращенцев не нашлось высокопоставленного человека. Не имея ни гроша, русский сел в самом конце барной стойки, невольно то и дело переводя взгляд на сцену, где танец становился всё горячей и развратней. Под одобрительные крики и посвистывания женщина лишь больше входила в азарт, без стеснения избавляясь от короткой юбки. Россия, не ожидавший такого, моментально покрылся пунцовым светом, отвернувшись и уткнув своё лицо в ладони. Кажись, если бы не полутёмное освещение, то все бы заметили, как горит от стыда неопытный мальчонка. Нет, конечно, опыт-то он имел... Ну, смотря что можно под этим подразумевать. Вряд ли секс с женщиной был бы таким ужасным и грубым, как с мужчиной. В любом случае, Виктор не хотел думать об этом, заставляя себя силой смотреть на чуть грязную барную стойку. Проститутка, кажись, решила лишь больше разжечь интерес к своей персоне, спускаясь на высоких каблуках вниз к публике. И когда её взгляд зацепился за сгорбленную одинокую фигуру, она элегантно прищурилась, поправляя свои белокурые кудри. Слитое боди, которое для блага России закрывало все прелести дамы, также было чуть смещено. Длинные ласковые пальцы коснулись плеча паренька, а после поползли вверх, словно паучьи лапки, пробираясь к шее. Не прошло и секунды, как властная рука женщины мягко поддела подбородок парня, заставляя затравленно на неё смотреть. Уж кого Россия не ожидал, так это её. Проститутка, казалось, просто игралась с ним, смотрела с таким же огоньком в глазах, похотливо щурясь. Однако, не найдя должного внимания к своей персоне, лишь разочарованно хмыкнула, напоследок потянувшись. Это был обыкновенный чмок в висок, но даже он заставил Виктора лишь больше опешить, уже натурально принимая вид спелого помидора. — Не дорос ещё. Через годика два, а то и три приходи, я ещё не встречала таких красавчиков, — под гогот толпы дама вновь удалилась к публике, заставляя сидеть недоумевавшего Виктора в одиночестве. Возможно, это судьба так сыграла на руку, что они встретились вновь. Парень, не в силах больше терпеть эту шумную атмосферу и слишком аппетитный запах, попросту вышел через заднюю дверь, благо её никто не охранял. Замерев, Цветаев снова увидел эту фрау, она стояла, кутаясь в какое-то пальтишко. Выглядела женщина намного хуже, чем на сцене. Уставшая, с поплывшим макияжем немка стояла в лунном свете, прикуривая тонкую сигарету и при каждой затяжке оставляя на фильтре след своих алых губ. — Извините, — когда России стало совсем стыдно за то, что он подглядывает за девушкой, он наконец осмелился произнести одну фразу, сразу поспешив из переулка. — Снова ты, мальчонка? Прости, сколько мне ни предлагай — я с малолетками спать не буду. Лучше на эти деньги себе поесть купи, а то, как волк, всю ночь сидел у стойки. Глаза огромные, а не кушаешь, — женщина раздражённо хмыкнула, видно, ей было не впервой отказывать подобным поклонникам. Нет, не сказать, что она была для Виктора эталоном красоты, просто стандартная внешность для немок. — Нет, боже, я бы и не подумал с вами спать, — Россия помялся, не зная, как себя вести в этой ситуации. Надо было идти, но куда? Казалось, что прямо перед ним стоит последний шанс на завтрашний день. — Я не хотел вас беспокоить. Женщина не ответила, ещё раз оглядела парнишку с ног до головы, а после уже устало выпустила клубок пара. Её рука, оказавшись в кармане, что-то нащупала, а после потянула к себе. Вынула на свет пачку сигарет немецкой марки и, ловко открыв, протянула к бывшему пленнику. — Тоже жизнь не любит? — И видно, ответа она ждала не в словах, а в действиях. Либо принимаешь сигарету, и будь что будет, либо уходишь, позабыв об этом разговоре раз и навсегда. Выбор очевиден. Пальцы хватаются за первую попавшуюся сигаретку, вытаскивают, осматривая. Нет, Вернер курил другие, эти слишком мягкие, что ли. В любом случае, они отличаются всем. Не успевая сомкнуть фильтр в своих губах, рядом вспыхивает зажигалка, помогая зажечь сигарету. Дым начинает сразу клубиться, а после следует небольшая затяжка. Россия научен горьким опытом обращения с табачным изделием. — Есть куда пойти? — лишь спустя несколько минут интересуется женщина, на что получает сначала долгое молчание, а после тихое «нет». — Ты хоть местный? — Я из другого города, — приходится лгать, чтобы немка в случае чего не сдала его в правоохранительные органы. — Пф, никогда не видела немцев с такой внешностью, но раз не хочешь говорить — не надо, — и именно эти слова заставляют Россию как-то расслабиться, более открыто курить, чтут приближаясь. — Поесть хотел или на меня поглазеть пришёл? — Нет, что вы... Я просто думал, что смогу найти здесь ночлег на одну ночь. Виктор, не зная, куда себя деть, лишь чуть сжимается, делает затяжку побольше, на что получает неодобрительный взгляд от проститутки. — Это тебе не хостел, чтобы комнаты снимать, — взгляд немки становится каким-то злостным, видно, в душе она негодует, то и дело смотрит на Россию, долго и мучительно молча. — Что, прям совсем без гроша? Пальтишко-то новое, хорошее, — видно, года в этом захолустье уже научили её проводить оценку товара лишь одним взглядом. И самое ужасное, что сейчас Россия чувствовал именно себя вещью, которую так старательно разглядывают. — Пальто подарил бывший друг, давно ещё, я просто мало его носил... А так да, без гроша. — Твоя счастье, что я слишком проникаюсь к таким убогим, как ты, — наконец дама закончила курить, выкинула окурок в лужицу, шмыгнув пунцовым носиком. — Есть работёнка для таких, как ты. У одного немца, сойдёт? Опять, не мешкаясь, Россия кивает. Другого выхода нет, пора брать быка за рога и доказать всему миру, что он не пал под гнётом рейховской тирании. Либо он убьёт Рейха, либо Рейх убьёт его.