***
Стоило вернуться обратно в помещение, как громкие возгласы и смех тут же ударили по ушам уставшего парня. Россия не особо надеялся на что-то, всё-таки не могло ему так сильно везти на протяжении всего тяжёлого пути. Дама лёгкого поведения, успевая отвечать своим поклонникам по дороге к отдалённым столикам, выглядела вновь изумительно. И вправду красивая, если не присматриваться при хорошем освещении. Здесь крайне мало женщин, даже у персонала их не так много. Видно, условия здесь, среди пьяниц, ужасные, раз пятерым девушкам приходится обслуживать все столики, которых Россия насчитал аж двадцать. — Фрау, постойте, а как вас зовут? — неловко спрашивает Россия, вспоминая о банальном уважении к новой знакомой. — Ты можешь называть меня Китти, — она хитро прищуривается, чуть поворачивая голову в сторону России. Это и вправду заставляет его смутиться, но и при этом испытать некое отвращение. Котёнок и эта распутная, грешная и падкая женщина... Мало чего общего, учитывая её властный вид, который ничего милого и не сулил. Впрочем какая разница, если он здесь всего лишь на пару дней. По крайней мере Виктор надеется, что его оставят, ведь больше некуда идти. Китти даже не спрашивает про имя загадочного незнакомца, который так доверчиво идет за ней. Её мало чем интересует персона парнишки. Ну а что Виктору? Ему только в пользу, меньше вопросов — меньше вранья. Не придётся заставлять работать уставший мозг, чтобы он выдумал новую небылицу. Они идут окольными путями через весь бар, видно, чтобы в дороге женщину случаем не увели. Солдаты в форме напрягают, а их вечный гогот и громкий хохот сильно раздражают, заставляя все время оглядываться. Лишь бы Россию не узнал: ему даже страшно думать о том, что будет происходить в поместье, когда его поймает Рейх. Немец с него легко может живьем снять кожу, заморить голодом, избивать каждый день... И это лишь маленькие шалости, на которые способен этот монстр. Наконец Китти останавливается перед большим столиком. Громкие разговоры немцев, сидящих там, прекращаются, моментально затихая. Женщина улыбается своим клиентам, прищуривает глазки. — Отто, милый, можно тебя на пару слов? — на это имя отзывается один мужчина. В этом месте приглушённый свет, а потому ни формы, ни лица незнакомца не видно. Приходится стоять рядом с проституткой, ожидая, пока Отто соизволит выйти из-за стола и подойти к ним. Благо, мужчина быстро все делает, грациозно, в какой-то степени огибая стулья со своими сослуживцами. Рот Виктора сам по себе приоткрывается, а в глазах скользит тонкой змейкой настоящий животный страх. Мужчина перед ним одет в достаточно громоздкую одежду СС. На его плечах красуются погоны, на груди медали, а на лице усмешка. Но кажись, будто он и вовсе не замечает русского, продолжая смотреть прямо на свою знакомую. Лишь сейчас, прищуриваясь, Россия вновь сглатывает от страха. Лицо мужчины становится всё отчётливей, а вместе с тем и грубая повязка, закрывающая правый глаз. Кажись, она там давно, ведь кожа под ней чуть подмылась, оставляя след. Одноглазый мужчина больше не выделяется ничем внешне, поэтому Виктор, смачивая сухие губы своим язычком, переводит взгляд на одежду. Страшно. Очень страшно. Перед ним СС-овщик. И если обычные солдаты могли не знать о ситуации, которая произошла сегодня, то специальные войска уж точно всё прознали. Наконец Отто смеряет Россию многозначительным взглядом. В нем читается любопытство и огонек азарта. — Что случилось, Герда? — видно, не до конца понимает предназначение парнишки, которого привела подруга. — Отто, ты не поверишь! Помнишь наш разговор пару часов назад? Ну, тот, где ты жаловался, что все твои слуги глупые и неповоротливые? — наконец и Виктору становится всё понятно. Нет! Так не должно быть, он не должен быть снова в подчинении немцев! Хочется развернуться и быстро уйти, но Россия стоит, дожидаясь окончательного приговора своей будущей жизни. — И? — Отто всё понимает, однако тоже ждёт подтверждения, смотря то на женщину, то на парнишку. — Та-дам! Знакомься, малыш, сиротка Генри! Представляешь, его матушка недавно скончалась от ужасной болезни, а отец уехал на Восточный фронт, так и не вернувшись. Ему едва исполнилось шестнадцать! Ты просто обязан ему помочь. Генри, в свою очередь, будет помогать тебе, исправно выполняя свои обязанности лучше, чем те глупые слуги. Отто и Виктор стоят в недоумении. Но, кажись, немец не так прост и понимает, что женщина ему врёт, а потому глаза его недобро смотрят на «Генри». Цветаев в свою очередь даже боится глянуть на немца, смотря в спину своей знакомой. Что за цирк только что был?! Боже, а если правда скроется и Отто узнает, что парнишка русский?! Вот и плакал его побег, недолго он на свободе побродил. — Снова врёшь мне, Герда? Какой он Генри, Иван вылитый, — по инерции глаза Виктора расширяются, с неким страхом уже встречаясь с властным взглядом зелёных очей. Рейх. Первое, что приходит на ум юноши, и отчего сразу же становится невыносимо дурно. Образ мужчины сам вырисовывается в голове, заменяя спокойное лицо Отто на разъярённое Вернера. — А ты что, имеешь особое отношение к Иванам?! Сам-то говорил, что вот не такой, что на русских тебе по боку. — Герда, я хотел нанять себе слугу, а не взять на обеспечение какого-то оборванца, прячущегося от таких, как я?! И как тебе только мозгов хватило вести сюда этого мальчонку, прекрасно зная, что подвергаешь его смертельной опасности, — теперь же глаз Отто смотрел в упор на Россию, пытаясь найти ответы в тусклом взгляде паренька. РСФСР в свою очередь чувствует себя самым настоящим товаром, да и не первой свежести, по всей видимости. Отто — покупатель, а Китти — продавец. Вот и пытается всучить. — Ну я же тебя долго знаю, ты же добрый. Да и сынишка у тебя его возраста был, помнишь? — лицо немца сразу становится блеклым, осунувшимся. И он, обиженно хмурясь, раздражённо выдыхает. — Если кто-то узнает, что я взял себе русского мальчонку, посчитают, что я предатель, — видно, это был самый сильный аргумент против трудоустройства русского, однако Герда даже бровью не повела, продолжая стоять на своём. — Либо ты, либо никто... У него нет места, где бы он мог остаться. Мало ли на какие неприятности этот котёнок может нарваться? — кажись это становится решающей точкой в их диалоге. Взгляд служащего сам по себе смягчается, а после он кивает, принимая. — Ладно! Но не дай бог! Не дай бог кто-то узнает о том, что это русский. И да, Герда, ты не умеешь врать, поэтому держи рот на замке. А что насчёт тебя... Кто-то из родственников был русским, но твои папа и мама — немцы. Понял? Русский запоздало кивает, ещё не до конца понимая свою удачу. Немец перед ним не вселял былого страха, даже стал выглядеть добрей, да и отношение к юноше вроде как изменилось. — Порешали, знакомься — Отто Рихтер, твой новый... Если так выразиться, хозяин. Отто — это... Сами потом познакомитесь. Рада, что смогла помочь своему дружку. Эта фраза относилась к немцу, который распылялся в широкой улыбке. Только сейчас Россия заметил шрам на щеке Рихтера, который также растянулся в такт мимики. Ну и жуть, хотя сам по себе Отто был симпатичным взрослым человеком. А учитывая, что у него был сын возраста РСФСР, лет тридцать ему точно было. Китти действовала лишь из своих целей. Она помогла мужчине, глубоко наплевав на судьбу русского. Оно и понятно. Герда, как её называл нацист, быстро распрощалась, сразу же застучав своими каблучками в самый центр бара. Теперь немец и русский оставались одни, стоя в отдалённом углу, где шум отдавался не так сильно. — Буду называть тебя Генри пока что. Рот не раскрывай, пока не приедем ко мне. Жить будешь в одной из комнат в квартире. Будешь... Будешь убирать и готовить, большего мне и не надо. Выплачивать буду тебе меньше, чем взрослым. Россия закивал, до сих пор борясь со смешанными чувствами. Неужели его, так сказать, «устроят» на работу? О таком Виктор и мечтать не мог. Всё складывалось слишком хорошо, а потому чувство опасности и страха лишь больше давило на него, заставляя сердце болезненно сжиматься. — Я попрощаюсь со всеми, и мы поедем.***
Он останавливается, когда раздаётся оглушающий треск, а комнату заполняют булькающие звуки. Тело под ним скручивается, издыхая свои последние секунды никчёмной жизни червяка. И лишь когда лицо юноши становится предельно белым, Вернер отпускает. Его взмокшие волосы россыпью лежат на лице, а взгляд дикий, словно у озверевшей псины. Он дышит сквозь зубы, пытаясь втянуть как можно больше запаха крови и смерти. Приятно. Приятно ощущать, что вся жизнь, все годы жизни вмиг оборвались лишь от его ЖЕЛАНИЯ. Лишь Рейх решает судьбу тех, кто слабей. Он наконец сползает с трупа, попутно облизывая свои заострённые клыки розоватым языком. Руки также отнимает от шеи, ощущая, как они до сих пор напряжены. Вены на них, словно змеи, пульсируют, переплетаются, доставляя жгучее удовольствие. Немец буквально рывком скидывает некогда живого работягу со своей постели, попросту хватая за белоснежные кудри. А у России волосы были светлей. Стягивает, давая с грохотом упасть на пол. И плевать, что в соседней комнате лежат его дети. Плевать, что по поместью ходят слуги. Ему плевать на весь мир, как и миру плевать на него. Один-один, не так ли, ебанная жизнь? Есть только он и только его голод. Голод, который я притуплял своим драгоценным пленником. И что же сейчас?! Нравится тебе Россия, что именно из-за тебя страдают ни в чем не повинные люди? Нет, я не убийца, ты сам виноват, что они страдают. Ты — истинная причина кончины всех тех, кого я убил за этот месяц. И это лишь малые жертвы. В мои возможности входит перебить всех мразей, живущих в неволе. И я не остановлюсь, пока не подчиню тебя. Пока ты не поймёшь, что я твой бог.