Послужишь мне предупредительным знаком,
Научив, что, перемудрив, лишь сойдёшь с ума. Послужишь мне фокусной точкой, Чтобы я не сбился с пути. Я достиг большего, чем мог себе представить, Но и скучаю по тебе сильнее, чем мог когда-либо предположить. Amber Run — I found
Неделя выдалась тяжёлой. Акерли внезапно свалился с гриппом, и, пока Снейп искал ему замену, я взял на себя чужие обязанности — моё расписание временно видоизменилось. Однако я не жаловался: сам так захотел, вопреки доводам Северуса о том, что с такой нагрузкой я превращусь в живого мертвеца к концу недели. В ответ у меня нашлась парочка возражений, которые остались проигнорированы. Повара же работают с одиннадцати утра до двенадцати ночи, так почему же я не могу? Ладно, график три на три не в счёт. Снейп, скрипя зубами, принял мой воинственный настрой с условием, конечно, если что-нибудь засбоит, то спрос будет с меня, а затем принял другое решение: расширить штат. К поиску второго стюарта он подошёл тщательно, как, впрочем, делал всё. Я же физически и умственно выматывал себя, но это позволяло меньше времени уделять погружению в просторы разума — в моих мыслях воцарилась блаженная тишина. Утро начиналось с принятия сырья, затем была подготовка на два фронта, и лишняя пара рук мне явно пригодилась бы… Весь день мой разум был похож на пошаговую инструкцию, пока и вовсе не отключался к вечеру, когда я заканчивал дела, убираясь на кухне и прислушиваясь к ворчанию Олафа о том, что кто-то слишком много на себя берёт. И лишь в субботу, когда в нашу команду влилась Марлин, я смог передохнуть, оставив заготовки на выходные и исчезнув со всех радаров. Я не помнил, как добрался до кровати, уснув сразу же, как только щека коснулась подушки. И проспал целый день, пока не был разбужен звонком в дверь. «Бледный как смерть, — Дорин обеспокоенно сжала моё лицо, вглядываясь будто в поиске чего-то. — Нельзя же столько работать!» — недовольно покачала она головой, а я сконфуженно опустил взгляд: циферблат показывал час дня. «Всё хорошо», — улыбнулся я, приглашая её присесть. «Я хотела вернуть тебе ключи, — мягко похлопала она меня по руке. — Но, думается мне, что сегодня тебе лучше как следует отдохнуть, а я займусь растениями». Любые мои возражения были остановлены её строгим взглядом. Дорин довольно кивнула и направилась в сторону оранжереи, а я — в душ. Так как карманной машины времени у меня не было, а физически я просто не выдерживал дополнительной нагрузки, в первый же день уснув в оранжерее прямо в кресле, то попросил миссис Фигг об одолжении. Дорин была только рада, так как после смерти супруга продала загородный дом, отрывая от сердца свой небольшой сад — «райский уголок», как она его называла. Когда я переоделся и спустился в гостиную, она уже стояла на кухне, сливая лишнюю воду. «Надеюсь, ты собираешься просто прогуляться, а не пропасть вновь на работе», — вскинула она брови. «Прикупить несколько книг», — отозвался я, подхватывая куртку. Дорин с облегчением выдохнула, а я не смог сдержать усмешки: когда это я успел превратиться в трудоголика в её глазах? Каждый начинающий этот путь знает, что профессия отнимает огромное количество времени, сил и нервов. И я был готов к этому, тем более что готовка и так сожрала приличную часть моего свободного времени, а я и не возражал по понятным причинам, осознавая, почему он… Да, почему Том был так увлечён тем, что делал, и почему сказал тогда те слова: «Перетерпеть год ненавистной латыни — это не прожить сорок лет, дыша этим изо дня в день». Сейчас я не представлял, если бы занимался чем-то иным и был вынужден прожить сорок лет, заставляя себя делать то, что, возможно, отразилось бы ежемесячно четырёхзначными цифрами, но не вызывало бы во мне никакого энтузиазма. Разумеется, я понимал, что частично это привилегия, которой не все могут похвастаться: многие не понимали, чему хотят себя посвятить, другие же по определённым обстоятельствам были вынуждены ухватиться за первую попавшуюся возможность, третьи же просто занимались, как сказал Том, «если и не нелюбимым делом, то тем, что не вызывает у них никакого воодушевления». Я же был наделён привилегией выбора, которую, как дурак, мысленно аннулировал. Отчасти злость на Риддла сдерживало и это осознание: не появись он в моей жизни, возможно, я никогда бы не рискнул. Чем бы я в таком случае сейчас занимался?.. Возможно, вместе с Роном и Гермионой пытался организовать совместное дело. Друзья сейчас ждали разрешения на плантацию нового виноградника, столкнувшись, как обычно это и происходит, с медлительностью административной концессии. Рон негодовал, Гермиона просила его набраться терпения, я же подбадривал их на пути к воплощению мечты, боясь спрашивать что-либо конкретное, потому что Рон обмолвился, что Гермиона продолжала общаться с Петтигрю. А потом и она сама спросила меня в лоб: «Ты будешь против, если я кое о чём спрошу мистера Риддла?» «Почему мне кажется, что ты просишь у меня разрешения?» — мысленно вздохнул я. Незримой тенью он продолжал находиться рядом — так мне почудилось в тот момент. «Потому что ты мой друг, — заявила она, словно это должно было мне всё объяснить, — и было бы… некрасиво и неприятно, если бы ты об этом узнал после. А ты бы узнал, потому что Рон не умеет держать язык за зубами, — усмехнулась она и тут же смутилась: — Не то чтобы я собиралась это от тебя скрывать, но, должна признать, такая мысль проскользнула». «То, о чём я не знаю, мне не навредит — так ты подумала?» — нахмурился я, заметив молчаливое признание, скрытое за плотно сжатыми губами. Однако в эти дебри я лезть не стал. Разговор, скорее всего, вёлся исключительно о бюрократических проволочках и виноделии, а я старался держаться подальше от этого — особенно от второго. И, наверное, именно поэтому не представлял себя, воплощая планы друзей: меня мутило от одного вида виноградников. Хотя, возможно, своего рода «шоковая терапия» пошла бы на пользу. «Ты должен перезаписать мысленный реестр ассоциаций», — заявила Гермиона, когда я отказался вместе с ними посетить гектары земли, где они намеревались сажать их в ближайшем будущем. Легче сказать, чем сделать. «Иногда у тебя такой болезненно-ностальгический вид, дорогой, — миссис Фигг застыла около своей двери, — что ты напоминаешь меня. Меня ту, что, существуя в настоящем, жила воспоминаниями». Я вздрогнул, а она заглянула в глаза: «Знаю, что по какой-то причине тебе тяжко здесь, — она постучала пальцем по моей груди, — но у тебя всё ещё впереди, Гарри. Всё ещё впереди», — твёрдо повторила Дорин, а я едва смог выдавить из себя улыбку. Я брёл в сторону ресторана почти на автомате и раздумывал над её словами. Такая простая истина, что у молодых всё впереди, обладала двойным дном: впереди не только счастье, но и многие несчастья. И если первое — концепт сомнительный, то второе поджидает со стопроцентной достоверностью, и Дорин прямое тому доказательство. Да и я тоже. Один день счастья стоил мне полгода существования на самом дне — хорошего должно быть понемногу, чёрт. Само собой, это могло показаться преувеличением — некой драматизацией без наличия театральной сцены, но эмоции не поддаются правилам логики. Ты можешь сколько угодно осознавать, что от разбитого сердца не умирают, что это событие подобно обыкновенной простуде: случается с каждым и на протяжении всей жизни; можешь осознавать, что существует вещи куда страшнее и куда болезненнее, чем «несчастная» любовь, и думать, что это сущий пустяк. Все эти аргументы просто растворяются: эмоции всё равно главенствуют над разумом, диктуя, что на данный момент нет ничего страшнее сердечных ран. Что ж, это хреново. По этой причине я решил прислушаться к голосу разума и воспользовался приглашением — хотя кому нужно приглашение, чтобы посетить книжный магазин? Но и не только поэтому — мне было необходимо запастись новой партией чтива на ближайший месяц. Совместить приятное с полезным, так сказать, а что именно здесь было приятным, и что — полезным, совершенно не понятно, что также было странным. Я надеялся, что не ошибся с местом, но это и правда был единственный книжный вблизи ресторана и имел он причудливое название: «Флориш и Блоттс». Видимо, магазин обладал исторической ценностью для города, как гласила серебряная табличка. Основатели, Герман Флориш и Дуглас Блоттс, открыли убежище «пропавших книг» во время режима как некое убежище для вольных писателей и как место для концертов, выставок, митингов и коллоквиумов, за что магазин не единожды подвергался нападкам. В его стенах были написаны много известных нынче романов, а на полках хранились настоящие сокровища, коим уже несколько десятков лет… — Зайдёшь? — нарушил моё медитативное уединение перед дверьми знакомый голос. Энтони стоял на пороге, едва заметно улыбаясь. Странная улыбка. С одной стороны, торжествующая, с другой — официальная. Такая, с которой можно встречать любого пожаловавшего в магазин клиента, но и одновременно — драгоценного гостя. — Неужели ты провёл целую неделю выглядывая в окно? — усмехнулся я, пытаясь отогнать непонятные мысли. Тони пожал плечами, будто не видел смысла отрицать очевидное, а затем пропустил меня внутрь. — Тяжёлые будни? — поинтересовался он, стоило мне застыть посреди этого странного великолепия. — Не то слово. Снаружи — книжный как книжный, а внутри до головокружения высокие стеллажи уходили на несколько метров вверх. Я понимал, что из-за уважения к историческому прошлому подобная обстановка, вероятнее всего, осталась неизменной, вот только клиент мог добраться до нужной книги, разве что воспользовавшись лестницей, которая, к слову, тоже здесь имелась. Но каждый ли станет это делать?.. Энтони указал на потолок, улыбнувшись: — Под навесным потолком люк. Когда происходили облавы, находящиеся внутри борцы за свободу слова могли быстро покинуть помещение через квартиру мистера Блоттса, которая находилась как раз над помещением. Военная полиция же заставала мирно сортирующего книги Флориша. — И никто не догадался проверить квартиру? — Квартира Блоттса официально принадлежала его любовнице — знаменитой модистке мадам Малкин, — пояснил он. — Её ателье располагалось напротив, а репутация говорила сама за себя: Малкин наряжала половину местной элиты и была в курсе многих грязных секретов закулисья, так что ссориться с ней было себе дороже. — Так вот в чём очарование города, — задумчиво произнёс я, скользя взглядом по корешкам книг. — В подобных историях. — Несложно догадаться, что Провэнза был купеческим городком, как и французский Провен, и так же превратился в сосредоточение искусства с подачи герцога Салеры. Провен был городом роз, Провэнза же — вина, однако оба привечали жонглёров, трубадуров, музыкантов, — Энтони прислонился к прилавку и сделал вид, что берёт в руки инструмент, внезапно напев с застывшими смешинками в глазах: — Из смертных сравнится едва ли хоть кто-нибудь с Вами красой, и я поникаю в печали, пронзённый Амура стрелой. Мне участь дарована злая, и я повторяю с мольбой, на Господа лишь уповая: «Боже, милость яви: дай счастья мне в любви». Масиас Сантьяго, также известный как Масиас Влюблённый, жил некоторое время здесь. Может быть, ты видел такую же табличку на улице Гандия, — указал он подбородком в сторону двери. Я покачал головой, пока внутри медленно просыпалась неловкость. Можно было, конечно, всё спихнуть на то, что в городе я пробыл всего ничего, если не считать трёх летних месяцев, но правда в том, что я боялся изучать его по явным причинам, и поэтому мысленно начертил пространственные границы, которые удерживали меня внутри зоны работа-дом. Скажи я вслух, что хожу только по знакомым мне улицами, прозвучало бы как анекдот или сказка о Красной Шапочке, которая, напротив, не забыла наставлений и боялась встретиться с Серым Волком. — А до него в Провэнзе побывал Перо да Понте и Бернал де Бонавал, — с улыбкой продолжил Энтони. — В отличие от Провена, пришедшего в упадок после Столетней Войны, здесь продолжала бурлить жизнь: город разрастался. А во времена Гражданской войны он стал точкой столкновения двух эпох — двух мировоззрений, и тем не менее соприкосновение это было не военным, а духовным, — он скрестил руки на груди. — На улице Берналь раньше располагался издательский дом «Обскурус» — один из центров цензуры. Продажа обработанных текстов Оруэлла, Левина, Флеминга, Миллера и прочих, контроль каждой изданной книги и уже существующих и, конечно же, уничтожение «святым огнём». И тем не менее во «Флориш и Блоттс» всё работало наоборот. Что удивительно, — он чуть склонил голову, — за всё время, что велись военные действия, Провэнза будто существовала вне конфликта: здесь сталкивались слова и идеи. — Как и на войне. Должен признать, мне нравилось слушать его, хоть я и делал вид, что одинаково заинтересован как в его словах, так и в книге, что я хаотично перелистывал. — Несомненно, — кивнул Тони. — Когда Дамокл Роули, главный издатель «Обскурус» и цензор по совместительству, выявил с десяток запрещённых книг в этих стенах, вместо того чтобы доложить на Блоттса, он вызвал его на словесную дуэль, чтобы тот отстоял свои идеалы. — Дебаты? Роули нарушил устав. Энтони кивнул: — Блоттс мог с лёгкостью доложить на него, но суть в том, что ни один из них не сдал другого. Такое здесь происходило повсеместно, — он коснулся подбородка и с толикой воодушевления заключил: — Я лишь хочу сказать, что волшебство города не поддаётся логическому объяснению и не стоит искать причину в определённых событиях. Я заставил тебя скучать? — внезапно сменил он тему, отделившись от прилавка. — Нет, — чересчур поспешно выдал я, оставляя книгу поверх таких же. — «Пять способов познать себя и десять — познать других», — протянул он со смешком, посмотрев на том, что я секунду назад рассеяно вертел в руках. — Это не то… — Подойди сюда, — не дослушав, поманил он меня, направляясь к задней части магазина и ловко лавируя меж стеллажами и задумчивыми клиентами, застывшими с книгой в руках. «…что ты думаешь», — мысленно заключил я, отвесив себе такую же мысленную оплеуху. Когда я подошёл, то заметил гравировку на деревянной табличке: «Кулинарная литература». — «Моя парижская кухня», «Украшение десертов», «Лаборатория еды», «Дневник кулинара», «Гастрономия, культура и охота», «Еда и кулинария: наука и знания кухни», «Рапсодия для гурманов», — перечислял он, по одной выхватывая книги с разных полок и складывая их передо мной в стопку, — я пытался предугадать твои предпочтения, а среди них выявить те, что ты ещё не читал… — Потому что это твоя работа, — насмешливо подтвердил я. — Естественно. — Так значит, ты продавец-консультант? — Скорее фея-крёстная, — усмехнулся он, пристально наблюдая за мной. — Люди любят дарить книги, но зачастую не могут подобрать для определённого человека ту самую, а дарить какой-нибудь бестселлер в надежде, что тот понравится, или просто дарить нечто, что закончит под слоем пыли на книжной полке, не хотят. Через их слова и описания я знакомлюсь с человеком и подбираю определённую книгу или набор — в зависимости от чужих пожеланий. — Что же ты обо мне думаешь, раз сделал подобный выбор? — машинально спросил я, перебирая предложенные им книги. — Что ты влюблён в свою работу и, скорее всего, она единственная твоя любовь — других интересов за тобой я не заметил, — ответил он, опираясь руками на книжную стойку. — Ты заполняешь кулинарией всю свою жизнь, поэтому и читаешь посвящённую ей литературу. В твоём случае, Гарри, — губы Тони тронула улыбка, — задача оказалась несколько тривиальной. — Тебе не кажется, — сощурив глаза, я тоже опёрся на стойку, нависнув над ней, — что ты судишь о людях довольно-таки поверхностно? — Так ты влюблён в живого человека? Может, встречаешься с кем-то? — чужая интонация стала обволакивающей, а вопросительные нотки — повелительными. «У вас кто-нибудь есть?..» — прогромыхали собственные слова в голове. Я усмехнулся, опустив взгляд к выбранным им книгам: ни одной не было в моей коллекции, но некоторые упоминались в списке обязательных к прочтению. — Разве тебя это касается? — Разве мы не стали друзьями? — невинно спросил он. — Мы едва перешли в ранг знакомых, не обманывайся. — А какие ещё ранги существуют? Случайный знакомый, друг, лучший друг, сердечный друг?.. — последнее он произнёс почти что шёпотом. — Ты пропустил «нежелательный знакомый» перед другом и «враг» после сердечного друга, — добавил я. — А ведь после сердечного друга идёт любовник, — осклабился он, подаваясь вперёд. — Предпочитаешь спать с врагами, Гарри? Такой откровенный флирт заставил меня на мгновение растеряться просто потому, что он исходил от человека, молча наблюдавшего больше двух недель через крохотное окошко. — ЭНТОНИ! — раздался сзади строгий оклик. Тот едва заметно скривился, поспешно наклонился и выудил из-под лавки бумажный пакет с логотипом магазина. — Спасибо, что помог с выбором подарка, — едва ли не официально изрёк он, вручив мне пакет. — Ромильде? — с толикой иронии поинтересовался я, не собираясь устраивать здесь цирк с попытками вернуть книгу — несомненно, одну из тех, что лежали передо мной. Энтони лишь одарил меня многозначительным взглядом и исчез за стеллажами, откуда тотчас послышалось: — Ты видишь эту очередь? — А магазин всё популярнее и популярнее… — Он популярен с 1934 года! — недовольно воскликнул старческий голос. — А где Берни? — Вот и мне интересно, где же Берни, — процедил мужчина. — Я приставил его к тебе, а чем, интересно, был занят ты?! — Консультацией, — вклинился я, невольно зашуршав пакетом, что сразу же привлекло чужое внимание. — Заверните мне остальные книги, что вы помогли выбрать — я завтра зайду за ними. Энтони кивнул. Он не казался взволнованным выговором, напротив, выволочка будто его развеселила, пока у невысокого седого мужчины — по всей видимости, менеджера или хозяина магазина — чуть ли не пар из ушей валил. — Может, Вам оформить доставку на дом? — тут же елейным голосом протянул тот и вновь гневно глянул на Тони. — Спасибо, но не стоит, — возразил я. — Благодарим за покупку, — чуть склонил голову мужчина. — До встречи, Гарри, — обратился ко мне как ни в чём не бывало Энтони. Я же поспешно направился к выходу, решив, что общение с библиотекарем лучше дозировать, ограничивая его по времени, и последнее, что услышал, это: — Постоянный клиент? Кхм, кхм… что-то я его не видел раньше. — Теперь будете видеть его чаще, Ангус, — насмешливо отозвался Тони. А сколько уверенности-то в словах. Над головой зазвенел звоночек, стоило мне выскочить на улицу. Опустив взгляд на пакет, я мгновенно раскрыл его, желая проверить, угадал ли с книгой сам, которую тот выбрал, но с удивлением извлёк оттуда том «Кулинария для чайников». На обложке был прикреплён простой жёлтый стикер: «Когда ты начнёшь проводить собственные курсы, буду знать, что я тоже приложил руку к образованию юных поваров». Не сдержав смешка, я откинул голову назад, разглядывая вялотекущие облака, и поддался секундному порыву: впервые решил выйти из зоны комфорта во всех смыслах. — Не подскажете, как пройти к улице Гандия?