Это мой дом, и я совсем один.
У меня на телефоне твоя фотография. Это дерево уже никогда не вырастет. Наши сердца словно костяшки домино, Словно перекати-поля где-то на пустынной дороге. Наша любовь подходит к концу. Какая-то часть меня хочет, Чтобы ты был рядом со мной, Но сейчас мой разум несётся вниз по этой дороге. И наступает новый день, Но какая-то часть меня цепляется за все воспоминания и эпизоды. Я мог бы сделать для тебя что угодно, Но больше такого не будет. Возможно, мы никогда не покончим с этим. Видит Бог, это должно было закончиться. Часть меня хочет, чтобы ты был рядом со мной, Но теперь я смотрю на всё другими глазами. Возможно, если бы ад замёрз, Мы бы снова смогли полюбить друг друга. Kodaline — Hell Froze Over
— Ты знаешь, что здесь было раньше? — указал я на витую «G», плавно перетекающую в Gaunt. Название и сам вход в офис располагались с обратной стороны — неудивительно, что я его не заметил. — В 1934 разгорелся пожар, — остановился Энтони. — Два дня полыхало. Будь ветер сильнее, и случился бы ещё один чикагский пожар. Сгорел целый район. После старинную часть снесли вместе с театром, — он указал куда-то в сторону, а затем растерянно улыбнулся, — но ты ведь не об этом спрашивал? — Про само здание, — уточнил я. — На этом месте располагался детский сад, потом — спортивный комплекс, который снесли, а после отстроили офис Timer — марки спортивной одежды. Компания или обанкротилась, или их перекупили — не вникал. А что тебя так заинтересовало? — он вопросительно вскинул брови. — Хотя здание и правда интересное, — Энтони указал на застеклённую зону, где мелькала зелень, подсвеченная фонарями. — Там стоял разный спортивный инвентарь и тренажёры. С каждой новой коллекцией они устраивали что-то вроде «показа мод»: нанятые спортсмены тренировались у всех на виду, демонстрируя одежду. Тони не был бы Тони, если бы не рассказал всё — от а до я. — А когда конкретно обустроили офис винодельни? — поинтересовался я и тише добавил, скорее, спрашивая самого себя: — И почему здесь?.. — Гарри, у меня, конечно, обширные познания, — рассмеялся Энтони, — но я не в курсе каждого открытого в городе офиса и начатого бизнеса. Возможно, они расширяются или этот офис отвечает за какое-нибудь ответвление, — пожал он плечами, глянув на меня исподлобья. Понимая, что с моей стороны подобный интерес весьма любопытен, — обычно я слушал его, задавая общие вопросы или просто комментируя, — я коротко пояснил: — Снейп собирается заключить с ними контракт. Хорошо, что от нас требовалось лишь приготовление блюд для банкетов и фуршетов, о чём официально сообщил Северус. Риддла я не встретил ни внутри, ни снаружи — если он и был в ресторане, то прошёл в кабинет Септимы. — И о клиентах надо знать всё? — хмыкнул Энтони. — Мы можем зайти и поинтересоваться в приёмной. Наверное, они работают даже в субботу, — перевёл он взгляд на двери. — Нет, — поспешно покачал я головой. — Это было простое любопытство. — Которое я не могу утолить, к сожалению. Не думал, что такое возможно. Рассмеявшись, я вновь перевёл взгляд на логотип. — Но я кое-что знаю о Гонтах, — таинственно улыбнулся Энтони, обойдя меня по кругу. — И что же? — Ага! — щёлкнул он пальцами, довольно сощурившись. — Всё не так безнадёжно сегодня. Что до Гонтов, то они принадлежали к родовой знати — старая аристократия… Ощутив беглое прикосновение к шее, я покрылся мурашками и, схватив его за руку, потянул вслед за собой: — Так, пошли. Чувствую, что твоё «кое-что» тянет на целую книгу, а я не собираюсь торчать здесь до утра. — Боишься, что застукают? — рассмеялся тот и, перехватив мою руку, повёл в обратном направлении. — Нам в другую сторону. Бояться я не боялся, но дурное предчувствие у меня появилось. Однако оно тут же развеялось, стоило нам отдалиться от офиса. — Кажется, в XIII веке за особые военные услуги и в качестве милости Мегару Гонту были подарены новые владения. Раньше им принадлежали земли чуть севернее: от современного Троадора где-то до границ провинции Югрена, — Энтони описал в воздухе контур. — С прибавлением зона расширилась, и в неё, как ты уже понял, вошла Провэнза, а также Акант, Серуэль, Працена и несколько меньших деревень. Получив земли, маркиз вверил Провэнзу и Акант дальнему родственнику, и тот положил начало новому дому этого города — лордов Бэльморо. — Но зачем? — Зачем вверил? — Энтони замедлился, хитро улыбнувшись. — Чтобы избавить себя от косых взглядов, скорее всего. У Мегара была сестра, Шарлин, но история умалчивает о том, что она свела короля с ума. Одна версия гласит, что земли были подарены маркизу в качестве откупа, и после этого Шарлин больше не являлась фавориткой короля; другая — что она имела столь сильное влияние на Филиппа, что множество приказов было подписано с её подачи. Официально же земли перешли за оттеснение эмирата и удержание границ. Тем не менее в XV веке отношения с лордами Бэльморо становились всё более напряжёнными из-за поднимающихся налогов, произвольного применения штрафов и принудительных работ, что вызывало непрерывные судебные процессы в канцелярии Троадора. И это привело к войне: жители Провэнзы и Аканта восстали против тогдашнего лорда, прося защиты у короны. И тут мрачная сторона истории, — Энтони зловеще улыбнулся. — Жители один за другим рассказывали о телесных наказаниях, которым они подвергались, помимо заключения в темницу крепости, которой владел Бэльморо в городе, и в который их сковывали цепями. Вот только на суде Джулиус указал, что делал это с подачи маркиза, дескать, увлечения у того такие. Питрет Гонт и правда был знаменит своей жестокостью, однако король нуждался в нём и с помощью армии подавил восстание, аннулируя суд и возвращая владения Гонту, а тот — Бэльморо, но не Джулиусу, который мистическим образом исчез после суда, а его наследнику — Варгасу. Маркиз временно перебрался из Троадора в Провэнзу, и в то же самое время король и его свита остановились в его крепости — в крепости Бэльморо, — а затем решили продлить своё пребывание в городе. — Проследить за Питретом? — уточнил я. — Не-а, — покачал головой Энтони, когда мы остановились у светофора. — Будешь удивлён, но у Питрета имелась старшая сестра. Поговаривали, что та была ведьмой: сохранилось несколько показаний жителей с того суда, где они утверждали, что в темнице всегда присутствовали двое в масках, после чего многие из узников исчезали — дескать, их приносили в жертву старой ведьме, сестре маркиза. Тёмные времена, чего ещё ожидать, — он развёл руками, и мы перешли улицу. — Король же собирался рассказать о последних событиях и просить о финансовой помощи для защиты границ от неминуемого нападения французов. Разумеется, ему был нужен не столько сам Питрет, сколько его золото, а его сестра — в качестве советчицы (или гадалки?) Тем не менее никакое колдовство не уберегло от оккупации наполеоновскими войсками. Усмехнувшись, я тихо пробурчал: — И это означает «я кое-что знаю»? — Ну я не в курсе всей истории Гонтов, осведомлён лишь о некоторых из них, что и есть то самое «кое-что», — скептически цыкнул Энтони. — В любом случае ближе к винной эпопее перемены начались в XIX веке. Насколько я знаю, винодельня была основана именно тогда. Если честно, меня больше интересует прошлое, чем настоящее, Гарри, — заключил Энтони. — Надеюсь, я смог удовлетворить твоё любопытство. Отчасти смог, вот только меня больше интересовало настоящее Гонтов, чем их прошлое. Но расспрашивать я не стал — да и зачем? Простое любопытство — одно дело, а навязчивый интерес — совсем другое. В принципе это можно было назвать профессиональном долгом — знать всё о клиенте. Пусть даже этот клиент — Том. Потому что просто Том и маркиз Гонт — две совершенно разных концепции. С одной стороны, это объясняло повышенный интерес СМИ к нему и к его разводу: вон жёлтая пресса ежедневно перемывает косточки герцогине де Сарро. Старушке восьмой десяток, а они всё никак не уймутся — кому какое дело, что она вышла замуж на старости лет? С другой стороны, летом я ни разу не наткнулся на упоминание Тома как маркиза Гонта, поэтому существовала возможность, что титул перешёл к другому наследнику. Но в таком случае, почему сами винодельни не перешли к тому вместе с титулом?.. О нет... Нет-нет-нет, я не собирался посвящать весь вечер исследованию генеалогического древа Гонтов… — пошло оно на хрен. — Мы пришли, — коснулся меня Энтони, возвращая с небес на землю. Ресторан «Ремо» находился на крыше музея пробкового мастерства и был назван в честь Гала Ремо — основателя музея. В отличие от меня Энтони умел выбирать подходящее место: и чтобы интересно, и чтобы вкусно, и чтобы уютно — три в одном. И после краткой экскурсии мы оказались наверху. Надо признать, от вида и правда перехватывало дыхание: весь город как на ладони. — Умоляю, если на тебя вновь снизойдёт кулинарная муза, тащи меня к себе домой, чтобы этим заниматься, — вполголоса протянул Энтони, когда я пробовал третье блюдо: тартар из омара. — Наглости тебе не занимать. — Заниматься готовкой, Гарри, готовкой, — приторно улыбнулся он. — Я прекрасно помню, что получил на десерт после омлета, — покачал я вилкой в воздухе и перевёл взгляд на крыши домов. — Ты так мне и не рассказал, чем закончился твой первый опыт в качестве повара, — подпёр он щёку рукой, внимательно за мной наблюдая. И не рассказывал я потому, что чересчур тесно одно событие переплеталось с другим. Ведь в тот день после окончания обеда я должен был ощутить воодушевление и некое успокоение, рождённые от ощущения того, что я всё-таки справился с поставленной задачей. Но появление Риддла спутало все мои чувства, оставив непонятный осадок. — Не хочешь говорить об этом? — привлёк к себе внимание Энтони, и я вздохнул. — Рассказывать особо нечего, на самом деле. Всё прошло нормально, но я понял, что мне ещё далеко до того же Андерсена. Я попросту не готов к такой нагрузке. Пока что не готов, — поправил я себя. — Может, через год, может, через два… Просто к этому нужно прийти не только физически, но и морально: всё буквально «горит», и нужно принимать это как должное. Ты вроде и не двигаешься, но будто не останавливаешься ни на секунду — это сложно объяснить. — Боишься, что сломаешься, если поспешишь? — Не боюсь, а уверен в этом. — Через год или два, — повторил он за мной и внезапно спросил: — И что ты планируешь делать после окончания контракта? — Ещё не решил... Я невольно передёрнул плечами, слабо улыбнувшись, словно это не имело никакого значения. Однако не мог не понимать, о чём конкретно он спрашивает, но этот вопрос был чрезвычайно сложным, чтобы дать на него определённый ответ именно сейчас. Энтони подался вперёд, пристально смотря на меня, а затем опустил взгляд на тарелку и едва ли не безразличным тоном поинтересовался: — Тебе здесь не нравится? — В ресторане или в городе? Улыбнувшись краем губ, он развёл руками, мол, отвечай на что хочешь. — Ещё не понял, — помедлив, ответил я. — Скорее всего, в августе Северус продлит мой контракт. Мне нравится в его ресторане, нравятся люди, с которыми я работаю, нравится место, где я живу, соседи… Но я не хочу заглядывать так далеко в будущее: многое может измениться за одну секунду. Например, явно не молодеющий Альбус, который не хочет переезжать, не хочет нанимать сиделку, а про дом престарелых — вообще не желает ничего слышать. В какой-то момент мне придётся что-то с этим делать. Энтони задумчиво подхватил бокал, сделав глоток, и как-то неуверенно спросил: — А я нравлюсь? — Ты входишь в категорию соседей, — незамедлительно ответил я. Я повторил движение за ним, отпивая, внезапно осознав, что это уже мой третий бокал. — Соседей по рабочему месту? — со смешком осведомился Энтони, а затем внезапно воскликнул с притворным возмущением: — Ну как я могу не нравиться, скажи мне? Я ощутил, как его колено упёрлось в край стула меж моих ног. — Умный, красивый, с чувством юмора и, к удивлению, такта… — перечислил он. — Ты собираешься меня перебивать или мне продолжать? — У меня тоже есть чувство такта. Боюсь понизить твою самооценку, — усмехнулся я, покачав головой. — Вряд ли у тебя получится. Энтони еле заметно вздохнул и склонил голову, будто разглядывая что-то на своей тарелке. — Я не хочу спешить, — наконец признался я. — И не хочу бросаться в омут с головой. — Снова? — уточнил он, а с лица испарилось веселье. — Что снова? — Там будто не хватало слова «бросаться в омут с головой снова». — Да, ты прав, — не стал отнекиваться я. В конце концов, что в этом такого? — Обмен слезливыми историями? — радушно предложил он. Это был ещё один сложный вопрос: я не знал, хочу ли делиться этим с ним. Подобные откровения могли как сблизить нас, так и отдалить друг от друга. Ничего криминального в моей истории, естественно, не было, скорее опасность таилась в самих чувствах. Не сказать чтобы я стеснялся, но и гордиться здесь было нечем. Разве что полученным жизненным опытом, который, как могло показаться, ничему меня не научил. Доев остатки омара, я сделал несколько глотков воды, будто оттягивая неизбежное. — Я был влюблён в свою сестру, — неожиданно изрёк Энтони, а я чуть не подавился, медленно оставляя стакан на столе. — Сводную?.. — У нас один отец, — невозмутимо ответил он. — Банальная история того, как он ушёл из семьи, когда мне было три года. Отец женился, на свет появилась Вивиан, и вместо того чтобы представить нас друг другу, как подобает — смотри, Энтони, это твоя младшая сестрёнка Виви…— моя мать отрицала её существование. Он же уступил ей, видимо чувствуя свою вину, и таким образом из ошибок родителей появились близкие друзья детства: Энтони и Виви. Отец сказал мне, что Вивиан — дочь его жены, а я был слишком мал, чтобы понять всю странность подобного выверта: если так, то почему она младше меня? Энтони начал постукивать по столу пальцем, потерявшись взглядом где-то меж моей тарелкой и бокалом. — Когда мне исполнилось десять лет, мы переехали, и я перестал с ней видеться, пока отец снова не сошёлся с матерью — удивительное и ужасающее явление… А знаешь, почему мы переехали? — он поднял на меня взгляд в немом вопросе, явно не требующем ответа. — Оказывается, я сказал маме, что мне нравится Виви. Да-да, то самое: когда вырасту, я собираюсь на ней жениться. Естественно, это её испугало. Вместо того чтобы попытаться рассказать тогда мне правду, мама просто взяла и увезла меня, — Энтони усмехнулся. — Чтобы потом они с отцом подсунули Вивиан мне под нос со словами: «Всё было так сложно. Ты был маленьким, я ушёл, и мама не хотела, чтобы ты испытывал ревность по отношению к сестре, которая забрала меня у тебя… А теперь Элеоноры не стало: Виви очень сложно. Ты должен принять её как сестру. Должен принять и полюбить». Принять и полюбить, и пожалеть, и нянчиться, — Энтони передёрнул плечами. — Разумеется, плевать я хотел на их выдуманные причины. Мне было пятнадцать лет, и я себя не понимал каждые полчаса, категорически не видя в ней сестру. Да мне вообще было не до неё, если честно. Меня тогда ужасно бесили родители с их выкрутасами и весь мир в придачу, поэтому я переехал к дедушке. Вот только Вивиан увязалась за мной, а родители посчитали это хорошим знаком, дескать, она привязалась ко мне. И настолько привязалась, что в четырнадцать лет забралась в мою постель, — Энтони поморщился, будто от зубной боли. — Она тоже не воспринимала меня как брата. Впрочем, в то время я не видел в этой соплячке никого, кроме надоедливого ребёнка, требующего всеобщего внимания. Она обещала, что это не повторится, если я не расскажу родителям. Обещала и исполнила, но мою жизнь усложнила тоже весьма банально: она отпугивала всех моих потенциальных девушек. Мне это надоело, и я наплёл с три короба родителям, отсылая её обратно. Чего она мне не простила, — Энтони замолчал на мгновение, передвигая салфетку из стороны в сторону, а потом коснулся бокала, вновь заговорив: — Я готовился к вступительным экзаменам, и буквально за неделю до окончания второго семестра меня вытащили прямо из класса и стали проверять рюкзак, — он покрутил бокалом. — Вивиан, навестив дедушку в выходные, — я тогда уехал к двоюродному брату, — подбросила мне травку, а потом позвонила в школу и сообщила, что видела, как я торгую около ворот. Меня исключили, а родители восприняли это как собственную ошибку — ошибку воспитания — и увезли домой. Мы с ней вновь оказались под одной крышей. Меня перевели в колледж и поступать я тоже должен был в местный университет — это было их требование. Иногда у меня создавалось такое чувство, что они меня вовсе не знают. Энтони сделал глоток и, прочистив горло, усмехнулся: — А теперь самая псевдомелодраматичная часть. Весной мне стукнуло восемнадцать, и всё повторилось. За исключением того, что шантаж обернулся против меня: Вивиан пригрозила рассказать родителям, что я её изнасиловал, что началось это ещё у дедушки и что она запросто это докажет, так как не невинна. Я был совершеннолетним, а Вивиан — пятнадцатилетней вертихвосткой, которая обернула мой поступок против меня же самого: будто осенью я отослал её прочь, потому что наигрался, — Энтони скривился, а затем растерянно коснулся волос. — И не спрашивай меня как, я просто не знаю, но Вивиан добилась своего. На втором курсе я понял, что жить без неё не могу — назови это наваждением, безумием, да чем угодно, — он пожал плечами и вновь уставился на столовые приборы. — На четвёртом я освободился, собственноручно рассказав всё родителям. До того момента мне казалось, что я их обоих ненавижу: я винил их в созданной для меня клетке. Сделай они всё правильно в своё время, возможно, ничего бы из этого не случилось: она бы не запуталась и не запутала бы меня после. Я переехал и не общался с ними около трёх лет, пока не понял, что виноват в равной степени: в тот день я не должен был идти у неё на поводу. Нужно было рассказать всё отцу в ту же самую секунду, просто поговорить с ним, объяснить, что между нами не существует никаких родственных уз, — он сфокусировал взгляд на мне и спросил: — Так что, Гарри, есть ли омут глубже этого? Я просто смотрел на него, мельком осознавая, что даже Драко с Томом вместе взятые это не потянут, и поэтому на мгновение мне стало стыдно. — Что с ней случилось потом? Энтони нахмурился и, подхватив бутылку под донышко, разлил вино по бокалам, что побудило меня сделать глоток и понять, что это уже четвёртый бокал — третий я осушил, пока слушал его. — Она множество раз пыталась мной манипулировать, — пояснил он, едва изменившись в лице. — Я повёлся лишь потому, что в первый раз бросил трубку, а затем провёл несколько ночей в приёмной больницы. Потом ей стало лучше. Мне даже казалось, что её саму ужасает произошедшее, будто бы всё это делала не она, а кто-то другой… Ну а ещё через месяц Вивиан снова позвонила мне, и я приехал. — Ты?.. — едва оставив бокал в стороне, я вновь потянулся за ним. Энтони невесело усмехнулся: — Я, — а затем едва слышно заявил, будто озвучивая мои недавние мысли: — Гордиться здесь нечем. — А сейчас? — Сейчас я просто ей не отвечаю. Вновь повисла тишина. Если с историей Кассандры было всё более-менее ясно, то сейчас я не представлял, что мне следует ему сказать: наверное, необходимо осмыслить всё услышанное и переварить. Медленно так переварить, не спеша. Однако Энтони не позволил этому случиться: — Так где же ответная откровенность? Не позволю только тебе меня жалеть. — Я тебя не жалею. — А то я не вижу эти печальные глаза, — Энтони тихо рассмеялся. — Боюсь, что мой омут больше похож на маленькую грязную лужу, — едва заметно улыбнулся я. — Давай не будем мериться размерами, — со смешком предложил он и подался вперёд, жестом показывая, что весь внимание. И я рассказал ему, потому что молчание тяготило, а мои слова стали тем самым ответом на его историю. Нет, даже не рассказал, а вывалил всё, как ушат холодной воды. Точнее, попытался, успев поведать лишь часть о Малфое, когда к столику подошли. Официант вежливо улыбнулся и поставил передо мной тарелку, объявив: — Аспик из винограда в форме туррона для вас. Меня моментально бросило в жар, потому что внутри аккуратно нарезанного прозрачного желе, обёрнутого в вафельную бумагу, будто нуга, виднелись ягоды винограда. — А для вас — клафути из волчьей ягоды. — Ты успел заказать десерт?.. — озадаченный этим фактом голос Энтони прозвучал словно в отдалении. …Его рука, высвободившись из-под моей футболки, показывает на небольшое блюдо с бумажными пакетиками, а трудно различимые слова обжигают ухо: «Добавь в стаканчик». Затаив дыхание, я ощущаю на языке этот сладкий привкус и боюсь зайтись в приступе кашля в попытке противиться. Дрожащими руками я вскрываю пакетик, высыпая белый, похожий на сахар порошок в сок, и слышу новое распоряжение: «Перемешай». Пару движений ложки хватает, чтобы сок начал загустевать. Изумлённо моргнув, я чуть не задыхаюсь, когда он давит на мой язык, и в тот же самый момент понимаю, что находилось в пакетике, как и понимаю, что он собирается делать, когда его пальцы выскальзывают из моего рта, окунувшись в эту вязкую, похожую на сироп массу, а он задумчиво говорит: «Определённо сахара в самый раз…» Желе и виноград, виноград и чёртово желе! Стиснув край стола, я еле слышно выдохнул и, обернувшись, стал рыскать взглядом по ресторану. Однако в зале находились столь же мирно (как и я минутами ранее) обедающие клиенты и никого больше — никого знакомого. — Что случилось?.. — спросил Энтони, сощурив глаза, и тут же обратился к официанту: — Кто это прислал? Парень лишь пожал плечами, всё с той же любезной улыбкой сказав: — Заказ на десерт был сделан заранее. Если вас беспокоит название, то клафути, разумеется, не ядовит. Волчья ягода — это ягоды годжи, а цвет дают ягоды ирги… Ядовит? Да он, блядь, издевается!.. Я нахмурился, а официант продолжал болтать с профессиональным энтузиазмом: — Составляющие аспика — это белый виноград, игристое белое вино, виноградный сок, желатин и… — Мы не рецептами интересовались, — сдержанно перебил его я, — а тем, кто заказал. — Разве не Вы? — уточнил он, обращаясь ко мне. — Столик зарезервировал я, — Энтони вскинул брови. — И не указывал никакого аспика и клафути. — Прошу прощения, — озадаченно моргнул он. — Возможно, произошла какая-то ошибка и вам стоит пройти к управляющему, но посмотрите, — он повернул ко мне свой терминал, где в списке оба десерта шли первыми, а за ними числились все остальные блюда. — Это и есть ошибка, — спокойно заявил я, чувствуя, как ярость вскипает внутри. — Тогда позвольте мне забрать тарелки, — парень ловко подхватил их. — Желаете что-нибудь другое на десерт… — Нет, — покачал я головой. — Счёт, пожалуйста. Официант кивнул, а затем ещё более озабоченно заявил: — Простите, но счёт уже оплачен. И это явно не ошибка… Дальше я уже не слушал. У меня было огромное желание зайти в инстаграм и написать ему через директ. Хотя кого я обманываю? Я помнил наизусть девять цифр, вполне мог вновь сохранить номер и написать напрямую, а то и вовсе позвонить… И это желание клокотало внутри наравне с яростью, потому что я не видел основания или какой-то логики в его действиях: не понимал, зачем он наплёл Северусу про извинения, пришёл, расспрашивал о какой-то чуши и поблагодарил меня под конец; не понимал, зачем он нарезал круги на машине (что он явно и делал, чтобы застать меня), чтобы потом делать абсурдные предложения; не понимал, чёрт подери, зачем он, скорее всего позвонив в ресторан, заказал едва ли не живое напоминание о случившемся… Я ведь не посылал ему в качестве подарка на свадьбу комплект белья в сперме, мол, приятных тебе воспоминаний в объятьях жены, блядь! И ладно я, но что за дебильный намёк на токсичную ягоду? Ещё бы красное яблоко в карамели заказал, злой король. Буквально за каких-то три дня у меня скопилось куча вопросов к нему. Однако спрашивать я не хотел. И звонить не собирался — ещё чего. Если игнорировать его достаточно долго, в какой-то момент он сам потеряет интерес — в этом я был уверен. Ну, или почти уверен. — Пойдём, — позвал я Энтони. Что ж, Том, спасибо тебе за обед.