Я никогда не хотел быть на втором месте,
И если в твоей истории есть что-то ещё,
Быть может, мне не стоит знать —
Просто держи меня в неведении,
Давай посмотрим, как долго я смогу задержать дыхание,
Прежде чем окостенею.
Как я должен прикасаться к тебе,
Когда моё воображение проигрывает раз за разом,
Как кто-то другой дотрагивается до тебя?
Если это ощущается так,
То я больше не хочу ничего не знать:
Можешь ли ты любить двух людей одновременно?
Можешь ли жить, рассказывая две лжи?
Свободный перевод
Jaymes Young — Two People
— Избегаешь нас, Поттер? — поинтересовался Олаф, остановившись рядом. Он допил шампанское из бокала и поставил тот на тележку. — Даже не думал. — Я удивлён, что ты пришёл. — Почему? Олаф обвёл взглядом зал, едва заметно улыбнувшись: — Многие получают приглашение, но есть два класса новичков, которые принимают их: ссыкуны и борзые. Первые боятся прилюдно опозориться и вежливо отказываются, пользуясь высокой загруженностью или своевременной болезнью, вторые — мечтают публично доказать свою значимость и повысить стоимость в глазах остальных. Из чего следует, что ты борзый, но ведёшь себя как ссыкун. Усмехнувшись, я покрутил бокал меж пальцев: — А что ты можешь сказать про главных гостей? Андерсен вновь переключил внимание на кишащий людьми зал. — Берже никогда не вызывает на дуэль новичков — он считает это ниже своего достоинства. Впрочем, как и Саркейра, но в его случае это скука. А вот Либерти — неуверенный в себе идиот, который выбирает цель заранее и громит храбрых дебютантов. Пауэлл действует наобум. — А тебя вызывали? — уточнил я. — Два года назад. — И? Он многозначительно усмехнулся. — А Северуса? Андерсен скрестил руки на груди: — Он тебе не объяснил правил игры? — Решение было принято спонтанно, — пояснил я. Я и правда не планировал посещать мероприятие, но в последний момент передумал: нужно было вылезать из своей раковины и взбодриться. А раз у меня был выходной… В общем, всё совпало весьма удачно и повод у меня был весомый. Но, наверное, нужно отмотать плёнку чуть-чуть назад. После того «знаменательного» обеда я ощущал себя несколько виноватым перед Энтони: накосячил Том, виноватым себя чувствую я, а пострадал он. Поэтому принял ещё одно спонтанное решение: пригласить Тони к себе домой. Я собирался приготовить десерт собственноручно, чтобы немного отвлечься и отвлечь его. Он, само собой, не стал отказываться от предложения. Однако выглядел весь путь до дома задумчивым и погружённым в себя, пока дверь квартиры не закрылась за нами. Тогда в Энтони проснулось любопытство. Я же, оставив его бродить по квартире, стал раскладывать продукты, но от непростого разговора всё-таки отвертеться не смог. — Расскажешь, что там случилось? — поинтересовался он, садясь на то же место, где днями ранее сидела Кассандра. — Считай это шуткой чересчур… настырного поклонника. А что ещё я мог сказать? Выходка Тома как-то поубавила желание включать его в свой рассказ. Что, с одной стороны, было несправедливо, а с другой — предусмотрительно. — И как настырный поклонник узнал, где ты собираешься обедать сегодня и с кем? — Настырно следуя за мной и подглядев нашу переписку, — машинально ответил я, взбивая желтки. Энтони подался вперёд: — А имя у этого поклонника есть? — Нет… Таксист какой-то, — как можно более безразлично пожал я плечами. — То есть тебя преследуют, а ты говоришь об этом, — в его голосе я впервые уловил раздражение, — так обыденно, словно это небольшая шалость… Я поднял взгляд, увидев проступившие на его лице желваки и сосредоточенные на мне потемневшие глаза. — Потому что так оно и есть, — развёл я руками. — Шёл я на работу, никого не трогая, а какой-то ненормальный проезжал мимо и предложил подвезти. Говорит, садись, куколка, прокачу с ветерком. Ну я отмахнулся от него и свернул на другую улицу, а он пошёл следом, дыша мне в ухо, — не сдержав смешка, я покачал головой. — Видимо, решил угостить, раз я отказался поехать с ним. Энтони выдохнул еле слышно, сложив руки на столе и что-то рассматривая, пока не спросил: — И часто с тобой происходит подобное? — Частенько. Приходят всякие и сидят в ресторане, наблюдая за мной неделями. А потом зазывают, — выдал я, прищурившись, — кто в книжный, кто в машину. Наконец-то на его лице проявилась мимолётная улыбка. — Я же не настаивал. — Ты написал мне, вызнав номер у Ромильды, — иронично напомнил я. — Я был в отчаянии, — вполголоса ответил он и встал. Обойдя столешницу, Тони остановился рядом, непринуждённо поинтересовавшись: — Помощь не нужна, куколка? Усмехнувшись, я впряг его взбивать крем, а сам наблюдал со стороны в попытке понять, что это такое было: простое беспокойство или ревность? Наверное, на его месте я бы тоже был озадачен случившимся. Не наверное, а точно: воспоминание, как я приревновал кое-кого к несуществующему фантазму, всё ещё было чем-то… смущающим и вопиющим. Нужен лишь повод, а мозг додумает всё сам. Но в этой ситуации фантазмом являлся какой-то прохожий — по моей версии, — которого я отшил, поэтому, скорее всего, это простое беспокойство. Однако гадать не имело смысла — Энтони вроде успокоился, поэтому хрен с ними: и с ревностью, и с беспокойством. В конце концов мы только испачкали кухню и сами испачкались, в креме почему-то оказался перец, а тесто не поднялось. Я был несколько рассредоточен, а помощь Энтони приносила несостоявшемуся бисквиту одни лишь убытки. — Не судьба, значит, сегодня нам попробовать десерт, — скинул я фартук, сгребая грязную посуду в посудомойку. — Но могу предложить тебе «Licor 43». — Балуешься втайне? — хмыкнул он, смывая с рук засохшую пасту. — Всего лишь стопка для крепкого сна. Что ж, я должен был понимать, что стопкой дело не обойдётся. Ликёр являлся самым коварным видом алкоголя: и вкусно, и сладко, и пьётся легко. Я переборщил, если учитывать употребление больше пол-литра вина и смешивание его с ромом, угадывающимся в ликёре — хоть рецепт до сих пор являлся секретом. Убийственная смесь, которая закончилась весьма неоднозначным образом: мы сидели на диване, играя в парчис. Энтони срубил мои фишки и привёл свои в дом первым — мне пришлось выпить две стопки. Затем выиграл я, а после два раза подряд он и снова я. — Кто ж тебя учил так нагло жульничать? — протянул он, поставив фишку на старт. — Я видел, у тебя выпало три. — А ты можешь это доказать, когда у тебя двоится в глазах? — возразил я, вновь тряхнув кости. — Шесть! — Один! — цыкнул он, а затем рассмеялся, поймав меня за руку. — Куда это ты спрятал кубик, шулер? — Эти две стопки за тобой, — заявил я, переставляя фишку в дом. Он закатил глаза: — Уступаю в этот раз, — и залпом опрокинул их в себя, растянув губы в довольной улыбке. — Хочу взять реванш… Я не совсем понимаю (или помню) как и в какой момент, но парчис оказался на полу, а Энтони — на мне — было ли это тем самым реваншем? В ушах громыхало биение сердца, алкоголь в крови разгонял адреналин, а тело ощущало лихорадочные движения рук, пытавшихся стянуть с меня футболку, горячее дыхание на губах, требовательные прикосновения пальцев, расстегнувших мои джинсы… На меня нахлынул целый букет чувств, несколько противоречивых, я бы сказал: любопытство, отчаяние, возбуждение, страх… Я растерялся, но не испытал тотального отторжения к происходящему, будто оно было смазано. Скользя взглядом по его лицу, я цеплялся за отдельные черты, словно во сне, тянулся вперёд и тянул его за край пуловера. Энтони приподнялся, стянув его через голову и отбросив куда-то в сторону. Исследующие прикосновения становились требовательнее, а мысли — ощутимо тяжелее, когда он сместил ладонь ниже, на мою промежность, и слегка сжал, обводя член через ткань. Прохладные губы накрыли мои, утягивая в неспешный поцелуй, то спускающийся к моему подбородку и шее, то касающийся мочки уха, вместе с щекочущим и рваным дыханием… В какой-то момент я нашёл Энтони под собой, ощутил, как светлые пряди легли в руку, когда я сжал их, оттягивая чужую голову и касаясь губами горла, ощутил вибрацию застрявшего в нём стона и тут же поймал этот стон, накрывая его рот в поцелуе… А что было дальше, испарилось из моей памяти, образовав провал. Проснулся я в полдень. Проснулся совершенно один в своей постели, абсолютно голый и в довольно-таки неважном состоянии. Смятые рядом простыни натолкнули на странные выводы, как и помятая подушка, сохранившая еле заметный шлейф парфюма Энтони вместе с запахом ликёра. Спустившись, я обнаружил записку на доске настольной игры: «Пошёл в рабство к Ангусу. P.S. Надеюсь, читая это, ты не жалеешь». С сухостью во рту и раскалывающейся головой я оказался в весьма неприглядной ситуации: видимо, только мне напрочь отбило память… И каким именно образом уточнять теперь у него о произошедшем ночью? Если бы мы оба ничего не помнили — было бы понятно, а так как задница моя явно не участвовала в процессе, то я вполне мог сам участвовать, пользуясь чужой, и теперь боялся его обидеть типичным вопросом: «Было или не было?» А моё тело говорило само за себя: несколько красочных засосов украшало шею и живот. Что-то всё же было, но вот что? Можно, конечно, предположить, что я отключился на диване, но Энтони был не в том состоянии, чтобы поднять меня на второй этаж в одиночку, а значит, мы с ним вместе сюда завалились и, возможно, между делом продолжали пить, о чём свидетельствовала бутылка с остатками ликёра на моей тумбочке. А под ней приоткрытый ящик с презервативами, но ни обёртки, ни салфеток, ни использованных резинок я не обнаружил, потому что он, такой заботливый, вынес мусор… Расследование ведёт Гарри Поттер, блядь. Так что фразу «надеюсь, ты не жалеешь» сложно трактовать как-то по-другому. И даже если я его не трахнул, то мы всё равно переспали и спали в одной постели, перескакивая все прелюдии, если не считать тех поцелуев. В тот день я снова зарёкся пить, мысленно уменьшив позволительную дозировку увеселительного до одного бокала и ни стопки, ни глотка, ни капли больше. Впрочем, Энтони будто не желал упрощать мне задачу: он делал вид, будто ничего не было, но в то же самое время вёл себя так, словно было, и это, чёрт возьми, вконец меня запутало. Я был не против повышения наших тактильных взаимодействий, но ощущалось всё каким-то далёким и неполноценным: словно, собрав пазл, я упустил несколько фрагментов. Дураком он не был и буквально на следующий день смекнул, что что-то явно не так. — Ты не помнишь, — заключил Энтони. Помедлив, я едва заметно кивнул: — Прости. Но Энтони лишь хмыкнул, присев перед моим креслом и, взяв лежащую на коленях книжку, отложил в сторону. А затем подался вперёд, положив ладони на мои колени, и посмотрел снизу вверх, совсем тихо сообщив: — Ты кончил мне в руку и отключился, — а затем он насмешливо поинтересовался: — Мало того, что попользовался мной, так ещё и забыл. Тебе не стыдно? Я сдержал вздох, скрыв его за проскользнувшей улыбкой. Было ли это вздохом облегчения? Я не знаю. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы всё случилось именно так, по пьяни, и это означало, что Энтони проник в мою жизнь глубже, чем я предполагал. С другой — спонтанный секс, возможно, сдвинул бы наши отношения с мёртвой точки. Вот только сложно оценить возможный ущерб, потому что я явно был не готов: физическое возбуждение — это ещё не всё. Однако какие-то границы мы всё-таки перешли, и теперь не имело смысла вновь морозиться и «держаться за ручки». Потому что тогда случившееся автоматически попадало под категорию ошибок, а я не хотел, чтобы это было так. Тем не менее помаяться вдоволь я не успел: во вторник случилось несчастье. Дорин упала, когда навещала подругу, попав в больницу. Хорошо, что отделалась сотрясением и вывихом кисти руки. И я мотался с работы в больницу, с больницы на работу, пока её не отпустили домой — потому что хотел и потому что у неё не было никого, кто бы вызвался помочь. Наверное, в её ситуации я почувствовал бы отчаяние — опустошение от вынужденного одиночества, — но Дорин была в приподнятом настроении и постоянно бормотала про свою неуклюжесть, будто извиняясь передо мной. Я пробыл с ней до пятницы, пока меня сменила сиделка, нанятая миссис Фигг. — Прости, что доставила тебе столько хлопот, — извинялась она, когда я собирался к себе. — Вы уверены, что не хотите, чтобы я остался ещё на день?.. Дорин лишь кивнула, улыбнувшись: — Дорогой, у тебя наладилась личная жизнь, а ты, вместо того чтобы наслаждаться ею, проводишь в обществе болтливой старушки… — Откуда?.. — Видела, как один симпатичный юноша покидал твою квартиру с лучезарной улыбкой. Такая улыбка может быть только у влюблённого человека, — она по привычке потянулась ко мне и чертыхнулась, уставившись на свою неподвижную руку. — Но я немного обижена, что ты мне ничего не рассказал. Это потому, что он парень? — с насмешливым укором уточнила миссис Фигг. — Не совсем, — открыто улыбнулся я, сжав её ладонь, раз она не могла. Боялся ли я осуждения? С пожилыми людьми сложнее понять — другое поколение, другой менталитет. Если я родился и жил во времена, когда некоторые понятия начали укореняться и бурно расцветать в обществе, то она видела совершенно другую страну. И знал я это не понаслышке из уст Альбуса, только вариантов у него не было как таковых, в отличие от меня. Возможно, я просто не хотел ставить Дорин в неловкое положение. К тому же всё было чересчур шатко, чтобы с уверенностью говорить о нас. Может, конструкция изначально имела хлипкий фундамент, а я не обращал на это внимание, или же встреча с Томом стала тем неустойчивым элементом, из-за чего всё расшаталось. То, что я не видел машины Риддла ни в понедельник, ни в субботу, говорило само за себя. Он пропал с радаров, и это было странным: его трёхдневное присутствие где-то поблизости вкупе со странным поведением заставило меня остро прочувствовать полное отсутствие. Вот только я не понимал, делал ли тот это намеренно или же я оказался прав, и даже ждать долго не пришлось. Может, десерт являлся чем-то вроде прощального жеста или, не получив должной реакции на свою выходку, Том попросту решил не тратить время зря. Летом мне было сложно понять, что у него на уме, теперь же это выглядело и вовсе как непосильная задача. В любом случае, чем бы тот ни руководствовался, но от него не было ни слуху ни духу уже как неделю. Это затишье не успокоило мои нервы: встряска оказалась отчасти сюрреалистичной, отчасти мучительной — Том будто прошёлся по всем моим болевым точкам, по нескольку раз не то чтобы надавив, а радостно попрыгав на них… И зачем, спрашивается? Чтобы после бесследно исчезнуть? Да, я злился на него и из-за внезапного появления — ведь мог же он не идти за мной, расставив все точки над i, — и из-за столь же внезапного исчезновения. Казалось бы, ночь с Энтони и случай с Дорин должны были забить мою голову — здравствуйте, более актуальные и насущные проблемы, — но это лишь дополнило картину буйствующего внутри хаоса. Вот вроде бы я уже шагал семимильными шагами в сторону новых отношений, а затем замирал, потому что… ну потому, блядь! Не питал я никаких надежд насчёт Тома: чересчур понятной была ситуация для меня, чтобы хвататься за призрачную надежду. Даже продолжи он вставать на моём пути, сдайся я на милость этой настойчивости, что бы меня ожидало впереди? Предложение встречаться на съёмной квартире где-нибудь в закоулках Провэнзы? Трах по выходным? Прерванные звонки, потому что «я сейчас не могу разговаривать»? Посещение домашнего ресторана, где готовил бы я? Съедающая меня безнадёга вкупе с ревностью и пониманием, что я всегда буду на втором месте? Что никогда не стану поводом, чтобы сорваться и приехать в час ночи или час дня, в отличие от его жены? Что, заболей я, как Дорин, он не сможет ничего ради меня сделать, как и я для него: не сможет ни отвезти в больницу, ни просто присутствовать, заявив о своей роли в моей жизни, ни ухаживать за мной?.. Настроение было ни к чёрту, поэтому, когда в пятницу пришло приглашение, я сказал Северусу, что не собираюсь принимать участие — не нужно мне всё это. Однако к вечеру понял: всё, что столько раз проносилось в моих мыслях в августе, вновь вцепилось стальной хваткой, заставляя самого топтаться на мозолях, потому что то, что не мог дать мне Том, мог дать Энтони. Просто, возможно, я сейчас ещё был не совсем готов принимать — и в этом не было ничего страшного, наверное. Ведь мы познакомились совсем недавно, и все отношения разворачиваются по-разному: то, что я был сразу готов летом, не означает, что должен быть сейчас… Не означает ведь? Боже, мне хотелось схватить весь этот конвейер дурацких мыслей и вытолкнуть из самой фабрики к чёртовой бабушке. Ну за что мне всё это?! Я чувствовал себя шизофреником, беседующим с самим собой, рассуждающим, уговаривающим и повторяющим простые истины… И нужно было остановить этот поток сознания, который Риддл открыл с ноги, будто мне было мало впечатлений в жизни! Так что первым аргументом в пользу стала шумиха: она могла помочь отвлечься от дурдома, творящегося у меня в голове. Вторым — полезные знакомства, которые я мог завязать, а третьим — приятное времяпрепровождение в окружении людей, посвятивших свою жизнь кулинарии в той или иной степени. Взвесив все за и ни одного аргумента против, я всё-таки решился, и именно поэтому стоял сейчас в банкетном зале отеля Зион, а рядом со мной застрял Андерсен: — И часто ты поступаешь спонтанно, Гарри? — Нет, — без угрызения совести соврал я. Хорошо бы, эта ложь в один миг превратилась в правду.