Это не прятки:
Я вижу тебя, ты — меня. Что это за тайна? Забудь обо всём, пошли всё к чертям! Мы где-то между реальностью и фантазией. В тебе есть то, что мне нужно, Так забудь обо всём, Выкинь всё из головы! Я продолжаю спрашивать, почему существуют разногласия? Я внимательно слежу, чтобы увидеть, столкнемся ли мы... Нам не нужно знать место или время, Пока я твой, а ты мой. Kodaline — Hide and Seek
Я начал ощущать нехватку времени, когда слил вермут в другую ёмкость, изъял половину каштанов для соуса, а вторую — скинул на сковороду, начиная неторопливо перемешивать. Топлёное масло тут же зашипело, а пряный аромат усилился. И этот «цейтнот» позволил наконец отключиться от столь соблазнительного — чёрт, нет! — окружения. Развернув тесто, я стал раскатывать его до толщины в три миллиметра, слушая где-то на периферии очередные вопросы Лоренцо и молясь, чтобы он не вернулся сюда. А затем начался самый трудоёмкий и тонкий процесс — растяжка. Да что ж такое-то! Сцепив зубы и попытавшись не придавать больше никакого странного контекста тому, что делаю, я начал растягивать тонкий пласт руками, пока тесто не стало почти прозрачным, а полоса на ткани под ним отчётливо не проявилась. Теперь же нужно было поторопиться: замешкаюсь, наблюдая за кое-кем, и оно начнёт подсыхать. Пятьдесят грамм растопленного сливочного масла покрыло блестящем слоем тесто, и я равномерно распределил крахмал — главное, чтобы излишки виноградного сока слегка загустели и запечатались внутри, не сделав при этом штрудель «влажным». Каштаны уже подоспели, и я выложил их, равномерно распределив, а поверх и по всему периметру — половинки ягод. Стоило мне распределить столовую ложку сахарной пудры — приторность здесь будет излишней, — как Фонси оказался поблизости: — Осталось пятьдесят минут, — пробасил он, поглядывая по очереди на каждый стол. — Ох уж эти ароматы — они сводят меня с ума, — буквально промурлыкал Лоренцо. — Как настроение, мистер Поттер? Уже видите себя победителем? Мысленно закатив глаза, я поспешно ответил: — Не собираюсь спешить с выводами. Мистер Либерти — профессионал своего дела, — и начал скатывать рулет, потягивая за край полотенца и аккуратно передвигая тесто. — Вы ведь не ожидали, что вам бросят вызов? — поинтересовался тот. — Думаю, никто здесь не ожидает этого — в чём вся фишка, — пожал я плечами. — И всё же, — по-заговорщицки продолжил Фонси, — Вы работаете в ресторане меньше трёх месяцев и уже смогли привлечь всеобщее внимание своим блюдом. Но почему же я не вижу его здесь? — Меня посетило вдохновение, а музу стоит слушаться. — И вы решили рискнуть?.. — Лоренцо выглядел искренне озадаченным моим решением и поглядывал на меня как на душевнобольного. — Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Фонси тихо хихикнул, а Берже вновь наградил его взглядом в стиле «шёл бы ты отсюда, пока цел». — А Вы, Макула, как считаете: каковы ваши шансы на победу? — переключился он на того, обойдя кухню по кругу. — Мне кажется, — послышался его напряжённый голос, — Вам уже дали ответ. Пока они упражнялись в красноречии, я защипывал края рулета. Поместив пергаментную бумагу на противень, я смазал её оливковым маслом и выложил поверх штрудель, нанося кисточкой слой взбитого яйца. — Ого! — послышалось за спиной. — Будьте отныне внимательны, Гарри: одна лишняя секунда, и всё испортится. А я и не знал. Спасибо за совет, блин! Еле слышно вздохнув, я подошёл к столу и невольно посмотрел на жюри. Том, подперев лицо рукой, продолжал наблюдать за нами — за мной. Нижняя часть оказалась скрыта, но я был уверен, что там затаилась улыбка. Он скосил взгляд, видимо, когда Кох задал какой-то вопрос, и кивнул, что-то отвечая. Осоловело моргнув, я потуже завязал фартук и вернулся к заключительной части: соусу из сыра, вермута и каштанов. Я не планировал десерт как таковой — это должно было быть нечто среднее. То, что могло растянуть трапезу, позволив предвкусить последующий после главного блюда десерт. Сделанный мною выбор мог привести к проигрышу: если соус испортит штрудель, а не дополнит вкусовую гамму, пиши пропало. И теперь меня волновало не столько подвести Северуса, сколько предложить судьям удовлетворительное блюдо — впечатлять Тома я не хотел (конечно же хотел!). — Тимоти, а что же Вы? — послышался рядом голос Фонси. — Каковы ваши шансы? — Могу лишь сказать, — устало протянул тот, — что они есть, как и у каждого здесь. Лоренцо, видимо не удовлетворённый полученными ответами, тотчас заголосил, повернувшись к залу: — Напряжение растёт, страсти кипят похлеще бульона мисс Фаучи! Каждый из конкурсантов действительно находится на острие ножа! Измельчив каштаны до уровня пасты, я добавил пару ложек сливок, оставил заготовку в стороне и, подняв взгляд, несколько растерялся. Неподалёку стояли Лозэ и Нотт в компании ещё пары незнакомцев. Они переговаривались между собой — все, кроме Алана. Тот наблюдал за мной с заинтересованным выражением лица и, стоило нам встретиться глазами, как он одарил меня улыбкой. Как по мне, или Нотт отлично держал лицо — общая черта, что ли? — или не был взволнован незадавшимися отношениями с Томом. Будто прочитав мои мысли, Алан беззвучно что-то сказал, и мне показалось, что он по слогам произнёс слово «поговорим» или «поговорить»... И нет, мне не показалось: в следующее мгновение на его лице застыл вопрос, а брови чуть приподнялись. Нотт явно задал мне вопрос и был уверен, что я прочёл по губам. Я резко обвёл окружающих взглядом, но одна часть зрителей была увлечена разговорами, вторая — происходящим на экранах действом. Даже Том отвлёкся, включившись в беседу с Кохом. И о чём же Алан мог хотеть со мной поговорить?.. Мне не приходило ничего на ум, помимо деловой-кулинарной сферы: я сильно сомневался, что Том стал бы посвящать его в произошедшее между нами… А в лифте я вряд ли спалился, кроме разве просьбы о разговоре — но и в ней не было ничего особенного. Может, я собирался умолять Тома о финансировании? В любом случае у меня не было особого желания с ним говорить по понятным причинам. «Ты любил его?» — «Гарри…» — «Ты обещал отвечать!» — «Да» — «Он бросил тебя?..» Я вновь посмотрел на Алана, пытаясь найти некую схожесть между нами и ничего, кроме цвета волос, не обнаружил. Разумеется, в то время Нотт был моложе, но… Ладно, может, мы были похожи лицами, но весьма отдалённо. И комплекция оказалась совершенно другой: Алан выглядел худощавым — даже хрупким. Меня же хрупким можно было назвать с большой натяжкой. «Тогда что вы делали в твоём номере сегодня?» — «Разговаривали, и он кое-что забрал». — «Свои вещи?» — «Да». — «Ты возобновил… вашу связь? Вы встречались в отеле?..» — «Я сделал ровно то, что делаешь сейчас ты: пытался себя обмануть». Не было смысла отрицать, что я пытался не развивать дальше эту мысль — фантазию, обо всём, что могло происходить между ними. Потому что стоило лишь представить, как тысяча вопросов, порождённых ревностью, начинала роиться в голове, заставляя меня стучать пальцами по столешнице в нервном ожидании. Представлять их вместе обжигало изнутри. Том был волен делать со своей жизнью всё что угодно: будучи «молодожёном», кувыркаться ещё и с любовником, к примеру. И тем не менее я не мог не спрашивать себя: неужели это было необходимо? Если я спокойно обошёлся без секса восемь месяцев — да здравствует онанизм — и вполне мог обойтись ещё столько же, то почему же ему это было так нужно?.. Ревновать к прошлому было бы глупо, с моей стороны — я понимал, что Том не вчера родился, — но, когда это прошлое вновь становится настоящим, всё выглядит совсем иначе. И вряд ли в отсутствие супруги они в номере встречались ради светских бесед за чашечкой чая… Блядь! Мазнув взглядом по Тому, я вновь заручился его вниманием. Он следил за мной, слегка приподняв брови, будто тоже мысленно задавал мне некий вопрос. Если честно, я не знал, стоит ли мне вообще разговаривать с Ноттом… Поймай он меня после оглашения победителей, то от беседы вряд ли удастся отвертеться, но становиться её инициатором я не собирался. Даже если разговор был бы сугубо деловым — никакие предложения со стороны Лозэ не могли меня заинтересовать. Остановившись около духовки, я проверил штрудель и оглянулся, уточнив время. На всё про всё оставалось полчаса. Я слышал пыхтение со стороны и чьи-то сиплые чертыханья — будто что-то не получалось. Берже был спокоен как удав, а Либерти, напротив, слегка взвинчен. Мне нужно было решить, что делать с выигрышем: если Макула столь упрям, как сказал Берже, то вряд ли примет деньги, отдай я их ему после соревнования. Можно, конечно, поиграть в Робин Гуда и узнать, где тот живёт, а затем подкинуть чек письмом в почтовый ящик… О варианте с проигрышем я почему-то не задумывался — высокомерно, ага. С одной стороны, это решило бы мои проблемы, с другой — создало бы череду новых. Да и не хотелось мне проигрывать, откровенно говоря. А второе решение было куда более комплексным: я не был уверен, что Том согласится с моими условиями. Возможно, они были несколько инфантильными… Но тогда он не желал торопиться, теперь этого не желаю я — справедливость восторжествовала. Это, во-первых, а во-вторых — я не представлял, как нам быть дальше. Возможно, он был прав: я трусил. Если бы он пришёл завтра и сказал, что развёлся, я бы, наверное, растерялся и вряд ли бы смог дать определённый ответ. Летом всё казалось каким-то простым, словно не было завтра и послезавтра, не было остальных людей, не было обстоятельств… Я просто позволил любви «окрылить» себя и не стал — или же не успел — размышлять о том, что будет по окончании стажировки: мне бы пришлось вернуться в столицу и как-то устраиваться. И что тогда? Моя жизнь могла сложиться совершенно иначе. Я бы не стал его просить переезжать, оставляя всё здесь (к тому же он вряд ли бы согласился на это), а мой переезд означал бы, что я сам всё оставил ради него — красивый жест с моей стороны, но не погубил бы он нас обоих? Совсем не факт, что я пошёл бы по тому же пути и закончил снова в Провэнзе. Да, возможно, я бы смог ездить сюда на выходных, может быть, чередуясь, он бы приезжал в столицу. В первое время гостевые отношения преподносили бы остроты в повседневную рутину: скучать, ожидать, бежать встречать… А затем одному из нас всё равно пришлось бы устраивать свою жизнь или в столице — что маловероятно, — или здесь. Само собой, переехав из-за работы, я также оставил часть своей жизни (скорее даже завершил этап), но обстоятельства были несколько иными. Безусловно, всё это было помечено маркером «дополнительные сложности», а я пока что даже не учитывал особенности его жизни. Хотелось бы верить, что любовь способна победить всё на свете, но любил ли он меня?.. Любит ли? А что же я сам? Это вполне могло оказаться временным наваждением, о котором я бы пожалел, остыв к нему, как только между нами пролегло бы расстояние, но продолжая отношения из-за ответственности за сделанный ранее выбор. Конечно, сейчас я понимал, что наваждение это длиною в жизнь, скорее, но… Тик-так. Вздохнув, я скосил взгляд на часы — ещё пять минут. Чего уж теперь гадать, что было бы… Главное — понять, что будет теперь. А то, что будет, безусловно, усеяно определёнными трудностями. Жизнь вообще сложная штука. Но на мгновение представив, что мы с Томом сошлись, я вписал в свой список множество первоначальных проблем. Первая из них — это Альбус. Я сомневался, что они с Томом поладят. Особенно если тот узнает, из-за кого я так загонялся по возвращении. Конечно, подобный подход — это не редкость… но дед был уже стар, и я не хотел лишний раз трепать ему нервы и доводить до греха. Вторая — сожительство. Чувствовал бы я себя дома, переехав к нему? И вообще, мне нравилась моя квартира, нравился район и нравилось, что можно было дойти пешком до работы, проветрив мысли по пути. В ином случае, сколько времени начала бы отнимать у меня дорога? Том, в свою очередь, вряд ли согласился бы переехать ко мне… Хотя, раз его новый офис теперь находился совсем рядом, переезд выглядел логично. Вот только это упиралось в третью проблему: его дочь. Я понятия не имел, каков нынешний статус их отношений: пришли ли они к согласию с Беллатрисой или до сих пор борются в суде. Его слова о дочери натолкнули меня на мысль, что та всё же вернулась домой, и поэтому переезд ко мне выглядел бы неудобно, наверное. С одной стороны, не было в этом ничего такого, ведь Белла поселила её в доме нынешнего (или уже бывшего) супруга, с другой — всё-таки дом Риддла больше подходил для ребёнка. Я это понимал, и Том тоже воспользовался бы подобным аргументом. Четвёртой проблемой опять же являлась Дельфи. Мы с Томом были мужчинами, и это всё усложняло из-за бытующих понятий полноценной семьи: для некоторых отец-одиночка лучше, чем двое «отцов». Эта тема сама по себе была сложной и, вопреки царствующей всюду видимой толерантности, умы людей не так легко перестроить одним лишь «вы должны принять и понять», особенно когда общество перешло от отрицания и наказания к полному помешательству на этой теме. К тому же у неё была мать, и я не знал, какой будет её реакция… Естественно, я мог просто остаться партнёром её отца, а не отчимом, но кто может поручиться за мысли ребёнка? Это приводит к пятой проблеме: положению Тома. Я не знал, стал бы он скрывать свой статус, но сам озираться не собирался. Конечно, я не собирался играть на публику — всё-таки личная жизнь — это личная жизнь, — но главной сложностью была здесь именно обратная сторона. На подобном мероприятии, как бы он меня представил? Мог бы я спокойно сказать, кем мы друг другу являемся, как вон те супруги, стоявшие рука об руку? Или же мы бы стали постоянно играть в незнакомцев на публике? И дело здесь было не столько в той же самой «толерантности» — вон Саркейра гей и где-то в зале находился его партнёр, — сколько в выборе Тома: всё-таки он не Саркейра. Быть может, в том, чтобы на вопрос в стиле «Вы встречаетесь с кем-то?» или «Вы женаты, мистер Поттер?» отвечать, что не собираешься афишировать свою личную жизнь, нет ничего страшного… И всё-таки это может стать поводом для постоянных разногласий. Шестая проблема была того же уровня: разное социальное положение. Я был парнем экономкласса, в то время как каждый галстук Тома стоил с две-три моих зарплаты. Можно было заранее предположить, что мне придётся попросту жить на его деньги, чтобы соответствовать. Возможно, Том скажет, что это ничего не значит, но моя гордость мне не позволит превратиться в некое подобие содержанта. А расчехлять своё наследство, чтобы прикрывать образовывающиеся в моём бюджете дыры, мне не казалось целесообразным. И всё это меркло, упираясь в само существование нынешней супруги Тома. Какой смысл представлять равное партнёрство, когда один из нас женат? Мурашки пробежались по коже, и я обернулся, проверяя состояние штруделя — мое доверие к духовке было условным. Лоренцо крутился между мной и Либерти, а я даже не заметил его (и не услышал, по всей видимости), глубоко погрузившись в свои мысли. Может, от меня исходило ощущение заторможенности?.. Вновь посмотрев в сторону жюри, я невольно вздрогнул, затаив дыхание: за креслом Тома стоял Алан. Я понимал, что это простая оптическая иллюзия и что тот стоит не позади Риддла, а в зале. И стоит не один — они просто переместились вместе с Региной. Понимал и всё равно ощущал покалывающую ревность от осознания того, сколь близки они были эти дни, недели… может быть, месяцы? Да. И упиралось всё не только в существование супруги, но и в неясный статус Алана подле Тома. Поэтому размышлять над этим не имело никакого смысла. — Пятнадцать минут! — ворвался голос Фонси в мой мирок. Стоило приступать к завершающему этапу. Аккуратно изъяв штрудель, я оставил его на столе, переведя дыхание: он не должен обжигать, но и полностью остыть — тоже. Высыпав в растопленное масло ложку муки, я начал медленно перемешивать. Одна часть сливок, одна — вермута (почти что коктейль), щепотка соли и вновь неторопливые движения по кругу. — Хьюго, мне кажется или вы что-то не успеваете? — нараспев поинтересовался Лоренцо где-то за спиной. — Собираетесь подарить победу оппоненту? Мысленно пожалев новую жертву спекуляций Фонси, я стал добавлять Камамбер по тонкому слою, продолжая размешивать соус до однородной массы. — Мисс Фаучи, вижу улыбку на вашем лице. Могу ли я её интерпретировать как уверенности в успехе? У вас всё получилось? Скосив взгляд, я заметил напряжённое лицо Берже и, оглянувшись, — сгорбленную над столом фигуру Либерти. Вокруг царила объяснимая нервозность, пока я пребывал в нирване. — Мне показалось, что у вас что-то не получилось, но не стоит сдаваться раньше времени, — обратился тот к кому-то за спиной, и я раздражённо вздохнул. Нет, я, конечно, понимал, что это заполняло тишину и должно было «развлечь» присутствующих, но попытка Лоренцо превратить соревнование в некое подобие реалити-шоу казалась мне попросту смехотворной. Энтони здесь вписался бы куда лучше с его манерой говорить и способностью увлекать рассказом… Чувство вины остро кольнуло в груди. Все те сложности, что ждали меня с Томом, теряли чёткие очертания с Тони, как и сам Голдштейн, когда рядом был Том. Это была странная ситуация, в которой Энтони дарил мне лёгкость, помогая забыть обо всём, а Том заставлял забывать о самом Энтони. И я не совсем понимал, что делать с его чувствами, как и со своими — я не был в него влюблён, но испытывал сильную симпатию и какую-то привязанность, словно он был книгой, затесавшейся у меня на полке. Книгу, которую просто так не выбросишься, а историю — не забудешь. — Семь минут! За спиной послышался чей-то вздох, а к нему добавилось неясное ворчание и даже нервное хихиканье. Добавив пасту из каштанов, я продолжил размешивать, замечая, как слегка загустевает соус — вот оно. Я уже дал название этому блюду, найдя его самым что ни на есть подходящим в данной ситуации и, к собственному удивлению, не чувствовал волнения, словно делал это десятки раз. Готовил я, само собой, множество раз, но мои творения — да ещё сымпровизированные и непроверенные — никогда не пробовали повара уровня Олимпии Максим (Снейп не в счёт). Поэтому логичнее было нервничать и переживать перед предстоящим судейством, я же, напротив, ощущал умиротворение и даже толику азарта. Пять тарелок с искривлёнными краями и неясным чёрно-золотистым ободком уже стояли наготове, оставалось только подготовить подачу. Ягода под слоем «льда» и тонкая карамельная ветвь, присыпанная сахарной пудрой, будто снегом… Я мало знал о дизайне десертов — и мой штрудель не совсем десерт, да, — но интуитивно дал добро подобному решению, оставив соус бурлить на медленном огне, пока занимался карамелью. Впрочем, судьям моя презентация могла показаться чересчур банальной или же, напротив, слегка вычурной. Раздался громкий звон. — Что ж, господа и дамы, — прозвучал чёткий голос Фонси, — главный этап закончился! Теперь у вас есть ровно десять минут, чтобы завершить блюда и оформить их! Напоминаю, тот, кто не успеет подготовить пять порций к указанному сроку, автоматически проигрывает. Вперёд! — И все будто сорвались с цепи. Я же остался стоять на месте, меланхолично перемешивая карамель.