Eiswein

Каждое твоё слово такое хрупкое, Это как прогулка по битому стеклу, А я словно олень в свете твоих фар, Пока твоя правая нога выжимает газ. Можем ли мы остаться здесь навсегда? Ты затрудняешь мой побег, Ведь всё, сказанное тобой, так хрупко. Я хочу гореть в геенне там, внизу, Хочу танцевать со знакомым тебе дьяволом. Возьми меня на небеса и не отпускай — Я король трагедии, король трагедии! Я хочу сдаться и пожертвовать Страхом, который испытываю, Когда встречаюсь с тобой взглядом. Пожалуйста, позволь мне вкусить рай, прежде чем я умру: Я король трагедии! Вольный перевод Isak Danielson — King of a Tragedy

      — Чем занят? — раздался заинтересованный голос за спиной, и я обернулся.       Свежий и выглаженный Том взирал некоторое время на мои записи, разбросанные по всей кровати, с порога, а затем приблизился.       — Я думал, за мной заедет Альбус в три…       — А мы с твоим дедушкой подумали, что лучше заехать мне. В два.       Они подумали?..       Недовольно нахмурившись, я потеребил лист кончиками пальцев, а Том приподнял брови, будто в насмешливом приглашении высказать ему всё, что я о нём думаю в этот самый момент, но я лишь заскрипел зубами, вновь опустив взгляд.       Он сделал ещё шаг, подойдя вплотную к кровати, и склонился.       — Фонси. Провёл пять минут и тридцать две секунды около первой кухни, две минуты молчал, шесть минут и две секунды говорил с Пауэллом…       — Больше мне заняться было нечем, — выдохнул я, будто оправдывая свои шпионские записи.       — Не поэтому ли ты заклеил снова камеру? — вскользь уточнил Том.       И снова-здорово.       Два дня назад, когда к вечеру я её наконец обнаружил тонкой полоской под телевизором — буквально частью кронштейна, — то сразу стянул с одного из бананов наклейку и прилепил. Спустя пять минут пришло сообщение:       Том Риддл: Не будь ребёнком.       Гарри: Именно поэтому мне не нужна видео-няня!       Гарри: Не хочу, чтобы следили за тем       Гарри: что я делаю       Том Риддл: Ладно, но прошу тебя, не покидай палату.       Том Риддл: И что ты собрался делать?       Гарри: ?       Том Риддл: Что ты собрался делать такого, чего мне не следует видеть?       Гарри: Бегать голышом по палате, мистер Риддл       Гарри: А вы что подумали?       Тогда я даже не предполагал, что его вопрос имел другой подтекст и интонацию, скорее подумал, что Том опять предписывает мне опрометчивые действия: например, прыжок с парашютом из окна или сплетение верёвки из простыней…       Ответ пришёл незамедлительно:       Том Риддл: Встретишься с Голдштейном.       Как же меня бесили эти точки в конце предложения.       Гарри: И был бы вправе сделать это без лишних глаз, не считаете?       Гарри: Вы уже подслушали наш с ним разговор однажды       Том Риддл: Хотел знать, что он скажет именно тебе о том вечере.       Гарри: Думали, что он меня обманет?       Том Риддл: Гарри, я всего лишь слушал его версию событий и как раз понимал, что тебе он не соврёт.       Том Риддл: И вы, следователь, весьма дотошно его расспрашивали.       Гарри: Почему вы так думали?       Том Риддл: Я неплохо разбираюсь в людях.       Гарри: И что же можете сказать обо мне?       Том Риддл: Что ты скрылся из вредности.       Я усмехнулся, наблюдая, как мигает «Записывает аудио…»       — И что наблюдай за тобой только я, — раздался его приглушённый голос, когда я нажал на треугольник воспроизведения, — ты бы этого не сделал. Напротив, тебя бы это взбудоражило.       Тягучая интонация рассыпалась триллионами мурашек по коже, и я возмущённо вскинулся.       Нет!       Гарри: Всё не так       И опять: «Записывает аудио…»       — Проверим? Я обещаю, что Нортон до завтра не взглянет на экран. За тобой буду наблюдать исключительно я, и я же удалю запись, — мягко уговаривал он, и я даже не заметил, как застыл около телевизора.       Аудио стихло, и я нажал на звонок.       Гудок, гудок, гудок…       Я сглотнул в нервном ожидании, пока не услышал насмешливое «я весь внимание».       — Зачем мне это делать? — уточнил я. — Я же сказал, что не покину комнату…       — Гм, — в его голосе чувствовалась улыбка. — Мы можем устроить рандеву на расстоянии, раз ты желаешь держать дистанцию.       Я поперхнулся воздухом.       — Ну же, — подбодрил Том, — чего тебе терять?       — Своё достоинство? Вы что, предлагаете мне… — я даже не нашёлся с точным определением.       — Вряд ли своё достоинство ты именно «потеряешь», — рассмеялся Том. — Ты сам сказал, что собираешься бегать голышом. Можешь побегать при мне.       — Это была шутка!       — А что ты делаешь перед сном?       — Сейчас только полдесятого…       — Ого, — ласково протянул он, — ты быстро учишься. Так что ты делаешь перед сном?       Я ощутил, как лицо заполыхало.       Почему несколькими словами он способен вогнать меня в краску?       — Вам ли не знать…       — Не знаю, ты ведь уходишь в ванную.       Фыркнув, я выдохнул.       — Можешь сделать это под одеялом, — елейным тоном предложил Том.       — Нет!       Я вновь уставился на белый круг наклейки и закусил губу.       — А мы так уже делали?.. — сипло уточнил я, не понимая в тот момент, что конкретно ощущаю и чего ощущать не должен: и азарт, и дикое смущение, и возмущение от подобных инсинуаций, и покалывающее в паху напряжение.       Да блядь, почему всё так сложно?!       — Не совсем так, — мне показалось, что он покачал головой. — Всё началось…       Я услышал скрип кресла и еле слышное дребезжание стекла.       —…с переписки, — продолжил Том задумчиво. — Открой камеру, и я расскажу тебе.       — Это шантаж? — рука невольно потянулась, и я остановил её, когда пальцы подцепили край белой бумажки.       — Предложение. Не хочешь знать — не открывай, — едва ли не буднично произнёс он.       А мои пальцы уже сковырнули наклейку, и я отошёл назад, услышав по ту сторону одобрительный вздох.       — Вы сидите с ноутбуком?       — М… да.       Усмехнувшись, я по пути к кровати щёлкнул выключателем и гордо плюхнулся на край кровати.       В комнате воцарился полумрак.       — Какой же ты вредный, — заметил Риддл, рассмеявшись.       — Условие выполнено, так что рассказывайте, — невольно улыбнулся я.       Не только чужая улыбка привлекала взгляд, лишая воли смотреть в другую сторону, но и звук смеха очаровывал, разбегаясь каждый раз мурашками по коже…       «Ничего подобного», — взъелась гордость. «Чего отрицать-то? Ты всё равно согласился узнать его получше», — мягко напомнил рассудок. «А меня так уже давно плющит», — подпело сердце.       — Предатели, — прошелестел я еле слышно.       — Что?..       — Рассказывайте.       — Могу даже показать, — предложил Том, и я лишь кивнул, осознавая, что мой силуэт всё равно виден. — Знаешь, о чём я думал, когда ты готовил во время соревнования? — приглушённо спросил он.       Холодок пробежался вдоль позвоночника.       Эти два дня, возвращаясь мыслями обратно, я чаще анализировал обстановку, пытаясь найти любую подозрительную личность среди нас или в окружении, и просматривал запись десятки раз… Естественно, я не мог не заметить некую странность в своём поведении: свой взгляд, изредка потерявшийся где-то в стороне жюри. Хорошо, что камеры вращались и со стороны было не так заметно, куда я постоянно пялился.       — Приблизительно предполагаю, — вырвалось у меня еле слышно.       Если мы играли с ним в гляделки… Удивительно, как я вообще смог сфокусироваться на готовке.       Послышался вновь стук стакана — видимо сделав глоток, он оставил его на столе.       — Представлял, как останавливаюсь за твоей спиной, кладу ладони на столешницу по обе стороны от тебя, и ты замираешь, — буквально журчал бархатистый голос, отчего внутри всё натянулось подобно струне.       Мне хотелось заткнуть его, но я лишь сильнее сжал телефон дрогнувшими пальцами.       — А затем вздрагиваешь, прямо как сейчас…       Кто вздрагивает? Я вздрагиваю? Я не вздрагиваю!       —…И пытаешься сосредоточиться, разрезая виноград на две ровные половинки, — продолжал он.       Это нарушение техники безопасности!       — Представлял, как вжимаю тебя в стол, и ягоды рассыпаются по поверхности, как веду губами вдоль твоего затылка, а ты еле слышно выдыхаешь…       И, не сдержавшись, я шумно выдохнул, ощутив покалывающее тепло именно там, где он говорил. Осознание, что его слова разворачиваются перед глазами контрастной картинкой, где я нервно пытаюсь остановить катающиеся по всему столу ягоды, заставило член едва ли не болезненно запульсировать. Хорошо хоть была темнота и спортивные штаны свободно висели на бёдрах, вот только я сам чуть не спросил: «Что было дальше?»       Но ему и не нужно было моё приглашение.       — Представлял, как кладу руки на твои бёдра, скольжу вниз, крепко обхватывая тебя, и ты сам подаёшься вперёд, потираясь о мою ладонь.       Я еле сдержал непроизвольное движение тазом, понимая, что он сейчас следит за мной, и даже если было плохо видно, то просачивающегося света из окна достаточно, чтобы разглядеть.       — И увы, моего терпения хватает только на это, — выдохнул он, и я снова услышал скрип кресла, словно он наклонился вперёд.       Мне почему-то подумалось, что он жадно впился в картинку на экране.       — И что же вы сделаете? — прошептал я, не узнавая собственного голоса.       — Рывком стягиваю с тебя брюки до колен и задираю рубашку, обнажив сводящие меня с ума ямочки на пояснице…       Я просто завалился на кровать, не скрываясь под одеялом и сильнее прижимая телефон к уху.       — И?..       — Рано ещё для «и», — внезапно осадил он меня, но проявившаяся из-за возбуждения хрипотца в голосе обмануть не могла.       — В смысле рано?       Да уж, возмущение замаскировать не получилось.       Я услышал его смех, и этот звук скрутился узлом в паху. Резко перевернувшись на живот, я ткнулся лбом в подушку и едва ли не потёрся, начиная трахать одеяло.       Будет странным попросить: «И не смейтесь тоже, пожалуйста».       Хотелось застонать от отчаяния, но вряд ли это будет понято именно так.       — А чего бы тебе хотелось? — поинтересовался Том.       — Узнать, что вы думали, когда я готовил, — пробубнил я. — Вы ведь сами предложили рандеву.       — Мы могли бы просто поговорить перед сном.       — А камера зачем? — сощурился я, приподнимаясь на локте.       — Мне нравится видеть твою улыбку. Я соскучился, — просто ответил он.       Раз — сердце глухо ударилось о рёбра. Два — ладони вспотели. Три — наиглупейшая из улыбок натянула мой рот от уха до уха. Четыре — я резко потёрся лицом об одеяло, стирая с себя облик идиота.       Что это ещё была за реакция такая?       Я на мгновение растерялся, пока вновь не услышал скрип кресла, будто он откинулся назад, и послышался шорох одежды.       — Вы ведь не делаете то, что я думаю, что вы делаете?       — Что именно?       Прикусив губу, я пробубнил нечто невнятное.       — М? — то ли просто промычал он, то ли это был вопрос.       — Мастурбируете, мистер Риддл.       — Почему бы и нет? — вновь улыбка просочилась в его голос. — Или нельзя?       Шорох повторился, я напрягся, когда за ним последовал сдавленный вздох.       — Нельзя! — вырвалось рыком у меня, и я чуть не дополнил: «Если мне нельзя, то и вам тоже!», но вовремя прикусил язык.       Что-то шлёпнуло, будто резинка, и Том, не скрывая иронии в голосе, пояснил:       — Я просто поправлял бандаж на плече.       «Кто ж знал, что ты такой озабоченный», — слышалось в его словах, и я готов был провалиться сквозь землю.       Это я-то?..       — Слишком двусмысленно. Вы ведь дразнитесь…       — Не отрицаю, но я сделаю только то, что ты сам захочешь. Хочешь — отключись и заклей снова камеру, хочешь — мы поговорим перед сном, хочешь — я продолжу с момента, где твои штаны оказываются внизу.       Перед глазами застыл рывок ткани, а в ушах раздался звук шлепка. Почему-то даже удивления не было, что я оказывался снизу… Ладно, в смене позиций не было ничего такого, если бы это не был мой первый раз, который я к тому же ещё и забыл. Однако спрашивать о таком я не решился.       Нет, я никогда не считал своё либидо взбесившемся, а себя — помешанным на сексе (разве только в школе с Чжоу мне так казалось, но оно и понятно), а теперь… какого хрена?       — Просто поговорим, — даже чересчур резко выдал я, и услышал смешок, словно он понял, что такая стремительность была обусловлена порывом продолжить секс по телефону.       И мы проговорили больше часа. О виноградниках и вине. Потом о политике — хочешь поссориться с человеком, заговори с ним о его взглядах. Я сам пошёл этой тропой, будто выискивая у него изъяны, но Риддл легко ухватился за тему и оказался весьма приятным собеседником — хотя чему здесь удивляться? И я даже не осознал, когда мы применили политику на винном производстве, углубляясь в экономику и торговлю, а затем вернулись к алкогольным напиткам. Было в этом нечто извилистое, я даже не знал, какое определение дать его способности вести разговор. Том словно вовремя шлифовал углы, нанизывая одну тему на другую таким образом, что собеседник оказывался слепцом, которому он любезно предложил руку, чтобы перейти дорогу. Лодка с моими провокациями вечно тонула на совершенно другом берегу, и те теряли всякий смысл, а я ощущал себя по меньшей мере идиотом.       И одновременно виноватым идиотом, потому что мы вроде просто беседовали на посторонние темы, но тембр его голоса, завуалированные смехом намёки, редкий стук стакана, звук глотка, сопровождаемый мысленной картинкой движения кадыка, и… я опять себе не принадлежал. Том рассказал о проблемах сбора Рислинга, и каждое его слово вводило меня в транс: экстрагировать сок, сахар на губах, концентрированное сусло…       Это просто какой-то пиздец.       Я себя так прежде не чувствовал, и даже страсть-злость с Драко никогда не ударяла столь сильно по мозгам. А это была лишь реакция моего тела… Насколько же меня должно было колбасить, когда ещё и разум помнил?       Поэтому, когда он спросил, не заскучал ли я — как тут заскучаешь? — я поспешно пожелал спокойной ночи и отключился. А затем сделал вид, что ни капельки не взволнован и ни на один миллиметр не возбуждён, медленно поднявшись, так же плавно приблизившись и нацепив наклейку обратно.       За чем последовал рывок и долгие ванные процедуры.       В душе мне казалось, что я слышу его смех позади себя и что он знает, чем я сейчас занимаюсь, снимая напряжение.       Мне нужно было восстановить контроль над собственным телом. Сложно отрицать, что с того вечера я начал избегать его: отвечал односложно и пропустил несколько звонков, написав, что отдыхаю, ем, врача слушаю, телефон разрядился… — отговорки, достойные первоклашек. И даже опередил его, когда он написал про выписку, но, по всей видимости, это не сработало.       Том вопросительно приподнял брови.       — Вы сами признали, что ко мне никто не проберётся, а сам я не собирался покидать больницу.       — Я не об этом спросил.       — Умственная активность мне не противопоказана…       — Гарри!       — Да! Вы ведь против того, чтобы я лез! — я подхватил гору исписанных листков. — Но я не лезу, просто пытаюсь понять…       — Определить круг подозреваемых, — отчеканил он.       — Меня всё равно позовут на допрос, — возразил я, выдохнув и запихивая записи в тетрадку. — Лучше, если я буду уверен в том, что говорю.       — Лучше будет явно не тебе. Ты собрался указывать им на возможных подозреваемых? — усмехнулся Риддл.       — Я слышал, что Северуса просили…       — Северус не является подозреваемым, и его попросили дать характеристику некоторым прошлым участникам, как Олаф Андерсен, — отрезал Том. — Подумай на минутку, Гарри, если на допросе ты будешь указывать им, в какой стороне лучше искать, как это будет выглядеть? Ты у нас между вилкой и ложкой значок детектива спрятал? Или же пытаешься с себя вину снять?       Я спустил ноги, но встать мне не дали, Том заставил на себя посмотреть, легко коснувшись подбородка.       — В эти десять минут, мистер Поттер, чем вы занимались? — с инквизиторской интонацией спросил Риддл, буквально проделав во мне дыру этим взглядом а-ля «я знаю обо всех твоих грехах». — Ответ а: «Я готовил». Ответ б: «Я готовил, а вот мистер Фонси пять минут непонятно чем занимался…». Ответ с: «Что я делал — неважно! У мистера Фонси была и возможность, и доступ. Вы его допрашивали?» Что ты должен ответить?       Я поджал губы, упрямо молча.       — Гарри, — вздохнул Том, — когда твой дедушка сказал, что ты обязательно влезешь в самое пекло, я ему не поверил, хоть ты и полез буквально…       — Вы ещё и обсуждаете меня за моей же спиной? — мгновенно вспыхнул я. — А вас? Дед знает, что мой так называемый партнёр женат?       Риддл закатил глаза, словно в мысленном вздохе «опять двадцать пять».       — Ну так что? — подался я вперёд, чуть ли не заставив его отступить.       — Ему я рассказал правду с самого начала.       — Что?..        Это меня несказанно удивило, и я вновь опустился на кровать, поджав под себя ноги.       — Тогда почему он пустил вас ко мне…       — А не спустил с лестницы, потому что я разбил его внуку сердце? — заключил Том, склонив голову набок.       — Поэтому он сказал, что не одобряет вашу кандидатуру…       А ещё издевался надо мной.       Для Тома мои слова не стали сюрпризом.       — В восторге он не был, и я его понимаю. Я дал слово, если ты сам решишь прекратить наши отношения, — Том понизил голос, — после того как ситуация разрешится, я исчезну из твоей жизни. К моему облегчению, он не стал рубить сплеча.       — Скорее всего, он зацепился за слова «ситуация разрешится», — пробубнил я, — точнее, за то, что вы её разрешите.       Я никогда не понимал, почему Гел говорил, что Альбус хитрожопый. Конечно, сказано это было всегда шутливым тоном, но теперь я понимал, где собака зарыта.       «Не говорю, что сам он мне не нравится… Он довольно-таки интересный человек…»       Ага.       Очень удобный знакомый.       — Дали слово, а сами… — «совращаете», — чуть не вырвалось у меня, и я прикусил язык на мгновение, следом выдавив: — А сами о свиданиях говорите.       — Разве это как-либо противоречит данному мною слову? Чтобы прекратить наши отношения, сначала надо их начать, — вернул мне Том, насмешливо окинув взглядом. — Да и ты по какой-то причине запретил ему рассказывать о своей потере памяти.       Всё-таки дед явно не знал, с кем связывается.       — Не хотел волновать его, — буркнул я, понимая, насколько глупо это звучит.       Если Альбус не одобрял эти отношения, то новость о том, что я полностью забыл о Томе, только обрадовала бы его.       — Алехо сказал, что через шесть дней хочет провести то самое ПЭТ-КТ головного мозга, — сменил тему Риддл.       — Я знаю, он оставил мне инструкции ещё утром, — ответил я машинально.       — Ты собран?       Я кивнул, указав глазами на рюкзак, и, рывком собрав оставшиеся листки, засунул их между страниц, прижимая тетрадь к груди под внимательным и слегка недовольным взглядом Тома.       — Ну что?.. А вам разве моя помощь не нужна? Любая деталь ведь может помочь! — всё-таки воскликнул я.       Внутри всё клокотало от резко проклевавшегося сквозь смущение раздражения.       Том легко подхватил рюкзак и кинул его мне:       — Убирай.       Нехотя засунув пухлую тетрадь внутрь, я скосил взгляд.       — На стадии переговоров уже не до деталей, Гарри, — спокойно ответил он.       — Переговоров с кем? С полицией?       Риддл вздохнул.       — Пойдём.       — Мы, кажется, договорились с вами…       — Договорились, что ты не будешь ничего спрашивать до поры до времени, — отрезал он.       — А как я узнаю, когда эта пора наступит? — цыкнул я.       — Я сам тебе скажу, к примеру? — заявил он, словно нечто очевидное.       Прикусив изнутри щеку, я подхватил рюкзак и пошёл к выходу.       — А камера? Или вы будете наблюдать и за следующим пациентом?       Том вновь вздохнул, мазнув пальцами по переносице и следом запустив их в густые волосы.       — Камерой займётся Нортон, и чем скорее мы покинем палату, тем быстрее он этим займётся. С ним ты познакомишься позже. Ещё вопросы есть?       — У меня много вопросов. ОЧЕНЬ МНОГО, — так же ответил я, нахмурившись.       — Задашь их в машине.       Том подхватил меня под локоть и потянул за собой, словно непослушного ребёнка.       — Я ведь не соглашался ехать к вам, — буркнул я ему в затылок.       — Ты не ответил на мои сообщения. Молчание — знак согласия.       Это было как раз в то время, когда я то спал, то отдыхал, то ел…       — Мне нужно было время, чтобы подумать!       — Ты просто очарователен, — обернулся он, глянув на меня через плечо, и одарил той самой улыбкой.       А я чуть не запутался в собственных ногах.       — Нас увидят! — цыкнул я приглушённо, выпутывая руку из стальной хватки, когда впереди замелькали люди.       Мы оказались в одном из залов ожидания.       Том не стал брать меня за руку снова, и я перевёл дыхание.       С одной стороны, вероятность быть застуканным вызывала вполне нормальное волнение (это было логично, ведь так?), с другой — это было чем-то наподобие инстинкта: казалось, быть увиденным вместе с ним — преступление.       Ладно, не уголовное, но как минимум административное правонарушение.       Поэтому я шёл, делая вид, что просто иду следом, как мог бы идти за любым другим человеком… Однако стоило нам остановиться около приёмной, прямо напротив входа, как он развернулся ко мне и стремительно притянул к себе, едва ли не целомудренно коснувшись губ и шепнув в них:       — Захочешь ударить, дотерпи до машины.       Со стороны, наверное, мы походили на воркующих голубков, а у меня внутри полыхал самый настоящий пожар. Казалось, я весь пошёл алыми пятнами.       — Ты смущён. Это хорошо. Так и веди себя, — отрывисто шепнул он, отпуская моё лицо и тепло улыбаясь, будто услышал что-то приятное.       И я сглотнул, когда мою ладонь вновь сжали и потянули за собой.       Расстояние от дверей до остановившейся машины я прошёл будто во сне. Во сне видел, как появился Майк и открыл дверь, во сне он забрал у меня рюкзак, а я забрался на заднее сидение, наблюдая, как Риддл с ним перебросились парочкой слов…       И резко очнулся, когда мотор утробно заурчал, а машина тронулась.       Том уже сидел рядом, и я даже упустил из виду, в какой момент ему позвонили или он позвонил.       — Да, всё так. Нет, не стоит. Комплимент? — он усмехнулся. — Безусловно, идиоткой тебя назвать нельзя… Думаешь? Стремительно взлетев, можно так же стремительно и упасть, Рита. Ничего страшного. Горячо, но пальцы не обожжёт. Ты ведь обожаешь работать в перспективе…       — Здравствуйте, мистер Григ, — тихо выдавил я, и тот кивнул, не отводя взгляда от дороги.       Чудно было помнить окружение человека, любая связь с которым резко обрывалась в воспоминаниях. Ведь если бы я не знал Риддла, не знал бы и Майка.       Том отключился, убрав телефон в карман, и переключил внимание на меня:       — Мне стоит извиниться за поцелуй?       — Мне можно уже ударить? — вопросы прозвучали одновременно.       Я скосил взгляд на Майка.       Всё-таки тот был не только водителем, а слово «бить» явно несло в себе враждебность.       — Можно, — произнёс Том всё с той же улыбкой и слегка повернул лицо, будто подставляя скулу. — Лучше пощёчину.       — Я не такой агрессивный, — моё ворчание вышло недостаточно ворчливым. — Лучше скажите, для кого мы играли на публику? — сощурив глаза, спросил я. — Не верю, чтобы копы стали поджидать меня внизу.       — Там поджидал фотограф.       Информация медленно просачивалась и переваривалась, а когда я осознал сказанное им, тут же в неверии распахнул глаза.       — Зачем?!       — Так надо.       — Зачем так надо? — с нажимом и всем своим ослиным упрямством переспросил я.       Том откинулся назад, не сводя с меня немигающего взгляда, и молчал, словно решив помедитировать именно в тот момент.       — Вы каждый раз будете избегать ответа на неудобные для вас темы? Мне казалось, что мы негласно договорились о честности.       — И я честен. Не скрыл же присутствие фотографа, — ответил он машинально, будто записанный голос автоответчика, и добавил уже более осмысленно: — Просто оформляю ответ в более-менее понятную форму для тебя.       — Я не тупой!       — Я этого и не говорил, — покачал Риддл головой. — Что ж, фотографии попадут к одной журналистке из Oracle Week и побудут у неё.       Сказать, что я опешил — не сказать ровным счётом ничего.       Oracle Week был ярчайшим представителем бульварной журналистики в нашей стране, насколько я знал, а их репортёров называли поганым зверьём, способным унюхать чужое грязное бельё за километры.       — Вы с ума сошли?!       — Успокойся, — мягко попросил он. — Можно назвать это сдерживанием, Гарри. Получив эксклюзив, Скитер не только придержит его, но и не позволит другим отнять у неё лакомый кусочек.       Час от часу не легче.       Ещё и Скитер — королева сенсаций. Пока она грамотно подавала скандалы сливок общества, сама стала почти что звездой — прочие издания копались в её жизни с таким же усердием, и поэтому на её имя легко было наткнуться везде: от обычных газет до телепередач.       — Но зачем?.. — выдохнул я шумно, мгновенно поняв, что чуть ли не налез на него от возмущения.       — Мера предосторожности, — пожал он плечами, ничуть не встревоженный моим грозным — наверное? — видом.       — Вы сказали, что пообещали моему деду, что исчезнете из моей жизни, если я захочу всё прекратить, а теперь привязали меня к себе возможным скандалом на первой полосе? Это, по-вашему, мера предосторожности?       — Если так смотреть на это, то я рискую больше твоего. Тем не менее об этом не стоит сейчас волноваться: если ты не захочешь иметь со мной ничего общего, фотографии исчезнут, а Рита будет молчать. Проблема решаема, — вновь он использовал этот мягкий убаюкивающий тон.       С одной стороны, деловой, с другой — подначивающий и расслабляющий. Таким тоном говорят: «Продай мне душу». А внизу маленькими буквами добавлено: «бесплатно».       — Поэтому Oracle Week среди прочих пестрил скандальными историями о вас и о вашем разводе? — едко спросил я и ещё более ядовито продолжил: — Потому что проблема решаема?! Я не хочу возвращаться на работу под фанфары скандала: некий безызвестный Гарри Поттер пробился на высокую кухню благодаря связям своего папика.       Выслушав меня, Том подался вперёд — и мы оказались нос к носу.       — Знаешь, чем отличается журналистика из чековой книжки от качественной прессы? — он приподнял брови и, не дожидаясь моего ответа, ответил сам: — Всё решает та самая чековая книжка, и часто эти отношения двусторонние. Такие, как Рита, платят за сенсацию, и таким, как Рита, платят за публикацию сенсации или же за молчание — зависимо от интересов клиента. Так что, отвечая на твой вопрос, тогда обстоятельства были другие: разнос был мне на руку.       — А ваша дочь? — еле слышно выдохнул я, совершенно не понимая, как кому-то может быть это на руку.       — Серьёзно полагаешь, что должностное лицо, наделённое судебной властью, будет формировать своё мнение, опираясь на вырезки из жёлтой прессы? Не буду отрицать, адвокат пытался использовать это в качестве доказательства моего низкого морального статуса, но такое может повлиять разве что на суд присяжных, однако развод — не тот процесс, где эта практика используется.       — Тогда какой вам резон?..       — Потому что Беллатриса через общественное порицание сама отрезала себе путь обратно. Я только помог ей выговориться.       Повисла тишина, и я моргнул, сипло уточнив:       — Вы посчитали, что она захочет вернуться?       — Хотеть — захотела, — приблизился он, и я ощутил обжигающее дыхание на щеке.       — Но… — перед глазами промелькнуло видение вздёрнутого подбородка, яростно горящих глаз и надменной осанки, — гордость не позволила вновь появиться рядом с вами после всего, что было выставлено на публику...       Том кивнул.       — А вы сами?       — Что?       — Не думали вернуть её?       — Нельзя входить в одну и ту же реку дважды. Это ни к чему хорошему не приводит. А чтобы сделать это трижды… — он оборвал себя на полуслове, безрадостно хмыкнув.       — Значит, вы ещё до развода расстались и… сошлись? — уцепился я за его слова, прищурившись.       — Да. Гм… это довольно длинная история, — Том неопределённо махнул рукой.       Казалось, он не хочет говорить на эту тему, и я, будто интуитивно поняв это, решил не давить, но и сдаваться тоже не хотел.       — Полагаю, вы расскажете её в другой раз. Хотя удивлён, что в мою реку вы вошли во второй раз.       Блик упал ему на глаза, подсветив их изнутри, а улыбка тронула чётко очерченные губы, когда он едва слышно протянул:       — Всегда есть исключение из правил. В некоторые реки приятно входить хоть сотни раз, — и прозвучало это чересчур двусмысленно в ответ на едва ли не невинное замечание.       Моё сердце ёкнуло, и пульс участился.       Казалось, оно вырвется из груди и само прыгнет в чужие руки.       — Когда вам снимать гипс? — резко отпрянул я, вжавшись спиной в кресло.       — Через две недели, — всё с той же улыбкой ответил он, опираясь здоровой рукой на спинку.       Я мысленно перебирал темы со скоростью света.       — Э… А где сейчас ваша… бывшая супруга?       — На Пхукете.       Я не сдержал усмешки.       — Отдыхает?       — Отдыхает.       Или нервы подлечивает. Всех отослал, а сам…       — Она была в больнице? В моих… фальшивых воспоминаниях мы с ней о чём-то ругались, а так как я не помню, о чём именно, значит, темой определённо были вы.       — Да, она появилась, но темой был не ты — тебе не о чем беспокоиться.       — А кто тогда?       — Алан, — усмехнулся он криво.       — Вы могли бы более подробно рассказать? — отрешённо попросил я.       Вспоминал я о нём с той самой нейтральностью, с которой вспоминаешь о любом малознакомом человеке, но почему-то имя Алана из уст Риддла действовало мне на нервы.       — Боюсь, что без части воспоминаний ты лишь больше запутаешься.       — Мистер Риддл, вы согласились, что я не дурак, — с нажимом изрёк я. — Если я сделаю какие-то не такие выводы, вы всегда можете поправить меня.       Том вздохнул.       — Ладно. Во время происшествия мне пришлось остаться в отеле до приезда Люциуса.       — А рука?..       — Меня осмотрели. Боль была терпимой, но той ночью тебя отвезли в одну больницу, а меня впоследствии — в другую. Однако было не до капризов. Когда ты пришёл в себя, начал спрашивать обо мне, но Северус ничего не знал. Ричард тоже. Мой телефон остался где-то между обломками, а мобильный Люциуса был постоянно занят по понятным причинам. В общем, — он скосил взгляд на дорогу, — будь я с тобой рядом, мы могли бы избежать всего этого.       — Потеря памяти не так страшна, — пожал я плечами.       — Согласен, страшно то, что ты пережил в своём «сне», чтоб её потерять, — Том вновь сфокусировался на мне. — Я хотел поехать к тебе, чтобы колдовали над моей рукой уже там, но мой лечащий врач, скажем так, был весьма недоволен моим отношением к травме и не позволил покинуть больницу. Однако рентген бы отнял около часа, наложение гипса ещё полчаса, — Том сощурил глаза. — Я выторговал временную повязку. Когда я пожаловал в Сан-Дегмо, мой неугомонный врач уже успел позвонить им — меня сразу увели на рентген. Когда я шёл на перевязку, то встретил Алана. Он приехал к Регине — у неё было лёгкое сотрясение, но подобная мелочь не могла остановить её от перепроверки расписания на следующую неделю. Врач еле смог её заткнуть, — он усмехнулся, — а Алан во избежание искушения провести за работой полночи в её палате пошёл со мной.       — Не могу вспомнить, — заметил я, нахмурившись, — что вас связывает? Вы друзья?       — И о чём вы с ним говорили тоже не можешь вспомнить? — ответил он вопросом на вопрос.       — Полагаю, что о вас, — кивнул я.       — Гм, он был моим личным помощником, — Риддл мазнул взглядом по окну, задержавшись глазами там на несколько секунд, и вновь переключился на меня.       — И любовником, — заключил я со смешком.       Внутри зашевелилось неприятное нечто, заставившее меня желать схватить его за ворот и как следует встряхнуть.       — Я знал?       — Я тебе сказал в тот вечер.       — И когда же ваши отношения прекратились?       — Много лет назад.       Тогда какой смысл в нашей с Ноттом беседе?       — А возобновились? — вновь подался я вперёд, на мгновение глянув на Майка.       Однако каменное выражение лица и заинтересованный лишь в дорожных знаках взгляд того явно говорили: «ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не знаю».       — Осенью, — спокойно ответил Том.       И одно лишь слово полностью сбило меня с курса. Я вроде собирался узнать, что делала где-то поблизости его бывшая супруга, да ещё и скандаля, а вместо этого увяз в теме Нотта.       — Ясно, — отвернувшись к окну, хмыкнул я и спустя несколько секунд добавил: — Невероятно то, что вы ещё и обиделись из-за случившегося с Энтони. Какое же лицемерие, — а затем вновь посмотрел на него.       Меня раздражало, что на чужом лице не дрогнул ни один мускул, словно все мои слова были ему побоку.       — Я не обиделся, Гарри. Но, полагаю, нам обоим было неприятно и нужно было переварить это…       — Хочу уточнить, — перебил я его, — сколько времени прошло со дня вашей женитьбы в момент, когда вы нырнули в койку к бывшему-нынешнему любовнику? И виноват в этом я? Виноват, что пытался наладить свою жизнь? И заметьте, случилось это не осенью, а весной. Могли бы хотя бы полгода подождать ради приличия. И зачем вы вообще женились тогда?       — Почему ты считаешь, что я тебя в чём-то обвиняю? — чужие брови сошлись на переносице.       — Неважно, — отмахнулся я. — Вернёмся к вашей бывшей супруге…       — Важно, — твёрдо отрезал он, подвинувшись ближе, отчего моя лежащая на сидении рука коснулась его ноги. — Что бы я сейчас ни сказал, ты посчитаешь это оправданием. Однако оправдываться я не собираюсь. Мне казалось, что бессмысленно поднимать эту тему, если ты ничего толком не помнишь. Но… ты ревнуешь?       — Что?..       — Ревнуешь меня к Нотту? — повторил вопрос он.       — Как я могу ревновать, если я «ничего толком не помню», — я раздражённо передёрнул плечами.       — Гарри, это не сработает. Отвечай на вопрос.       Я прикусил губу.       Можно ли назвать глухое раздражение внутри и желание поколотить обивку при звуке чужого имени ревностью?       — Наверное, я не знаю, — резко тряхнул я головой. — Моё тело и эмоции живут собственной жизнью иногда, а разум… а в голове пустота.       Том не отводил от меня цепкого взгляда, а я не спешил убирать руку: от ощущений чужого тепла приятно покалывало ладонь.       — И я понимаю, почему ничего не получилось, — мой голос стал сиплым и будто разочарованным. — Ваша бывшая супруга, нынешняя, Нотт, как знать, кто ещё есть, о ком я не вспомнил, пока меня не ткнули в это носом, — со смешком покачал я головой. — Слишком много поводов для ревности… Сложно так жить, мистер Риддл. И правильно: воспоминаний я лишён, а всё равно ощущаю это. Что же будет, когда я вспомню?       Том склонил голову, криво усмехнувшись:       — Это правда, что всё непросто. Но только у тебя много поводов? — он подался вперёд, чуть ли не нависая надо мной. — Сначала некая Чжоу Чанг, с которой ты собирался сбежать и тайно жениться, потом Джиневра Уизли, на которой ты тоже собирался жениться…       — Я был школьником, когда собирался сбежать с Чжоу, — вскинулся я. — С кем не бывает? А с Джинни это были лишь планы на будущее, которые мы и не обсуждали почти, — выдохнул я и тут же нахмурился: — Подождите, это Альбус рассказал вам?       — Про очень милую девушку, с которой, к несчастью, ты расстался, но поддерживаешь очень близкие и тёплые отношения. Про моего племянника лучше вообще молчать: как ты там сказал? Вы вместе учились, гм. Лучше бы и правда всего лишь учились. Он всегда будет маячить поблизости, — в чужом голосе вибрировало напряжение. — И Голдштейн, конечно. Гарри, ты молод, трудолюбив, талантлив и привлекателен, а также не обделён вниманием и общением, — спокойно перечислял он, а я вздрагивал от каждого слова, — и я не могу не понимать, что объективно Голдштейн подходит тебе больше меня.       — А вы стары, уродливы и бездарны? — нервно прошептал я, боясь шелохнуться.       Он был слишком близко, а моя рука из-за резкого движения переместилась ему на бедро, и чужое тепло теперь обжигало.       Усмешка Тома стала откровеннее, обнажая те самые клыки:       — Как знать. Кажется, что разница не так уж и велика, но это пропасть: ты всего лишь начал вступать во взрослую жизнь, выдвигаясь к своим тридцати годам, я же уже закрываю этот этап в свои почти что сорок. Моя жизнь удалась, можно сказать, и я могу позволить себе ею насладиться. И объективно Алан тоже мне подходит больше: он знаком с моими тараканами…       Внутри всё буквально взбунтовалось против этих слов.       — Нет! — рыкнул я и поджал губы.       — Что нет?       «Не подходит! Он не подходит…» — раздавалось эхом в мыслях, но вслух я произнёс другое:       — Скажите ещё, что отнимаете у меня юность. Думаете, что наши способы наслаждаться жизнью разительно отличаются? Считаете, что мне необходимы постоянные тусовки?       — Ты ими не особо брезговал летом, — заметил он. — И ты сам пару раз ткнул в мой возраст, словно был озадачен или недоволен своим выбором.       — Вас это обидело? — тихо уточнил я.       — Нисколечко.       — Вы меня опекали, а мне не нравится, когда меня опекают.       — Буду иметь в виду, — кивнул он.       — И я много работаю, — ещё тише сказал я, ощущая себя ненормальным, оттого как эмоции зашкаливали, кидая меня из пучины возмущения в океан смущения.       — Я тоже.       — И мне без разницы: сходить в ночной клуб или же поужинать где-нибудь.       — Думаю, можно найти компромисс, — он опустил взгляд на мои губы всего на мгновение, но этого мгновения хватило, чтобы я запнулся, ощущая, что не могу отвести глаз, будто притянутый магнитом.       — И я не понимаю, что со мной происходит…       — Я могу помочь тебе разобраться, — мягко изрёк он.       — И я устал выкать.       — Да, это лишнее.       — И...       Моя рука резко переместилась вверх, почти стиснув ткань рубашки, и я сам вжался в его губы будто в жадном глотке воды или воздуха — да чего угодно, чёрт! Том сдавленно выдохнул и своим телом втиснул меня меж сиденьем и дверью, вовремя придержав затылок. Он неторопливо раскрыл рот, отвечая на поцелуй, и позволял мне вести, но и меня нехило так вело от происходящего — мысли, что мы не одни в машине, задвинулись вглубь сознания и вяло подавали оттуда сигналы: остановись, прекрати, что же ты творишь?..       Ладони аж чесались, как хотелось забраться под плотную ткань рубашки и ощутить кожу. Договорившись с самим собой, я забрался под пиджак, скользя рукой вдоль его спины, пока пальцы не зацепились за край брюк и ремень. Мне пришлось стиснуть всю волю в кулак от желания сжать чужой зад и притиснуть Тома ближе к себе.       — Рука… — слабо запротестовал я, тут же ощутив покусывающее прикосновение к губам.       О его руке забывать было нельзя. И о моей голове тоже, которая вот-вот норовила удариться о стекло окна — хорошо хоть те были затемнённые.       — Нормально, — сипло ответил он.       И я безжалостно втянул его в очередной поцелуй, зарываясь пальцами в жёсткие густые волосы, когда наши губы вновь ткнулись друг в друга, а языки сплелись так, что в горле всё заныло от напряжения. Хотелось глубже, сильнее, отчаяннее — будто я никак не мог насытиться.       В ледяную прорубь реальности меня буквально окунули.       Совсем рядом послышался стук, и раздался приглушённый голос Майка.       — Извините, что прерываю. Мистер Риддл, только что из дома выбежала ваша дочь. Мистер Поттер, за ней вышел мистер Дамблдор. У вас около минуты.