Eiswein

Я хочу целовать тебя, хочу проводить вместе время, Хранить твои тайны, беречь каждое твоё мгновение, Обнимать тебя, ждать тебя, обожать тебя, Быть терпеливым с тобой, твоё безумие — моя наука. Carla Morrison — Disfruto (Audioiko remix)

      — Ты уверен?       — Мой ответ не изменился за минуту, — я оставил зубную щётку и продолжил буравить его глазами.       Том стоял чуть позади, спиной ко мне, и стирал влагу с кожи. Я не мог отвести взгляд от нескольких побледневших, но не до конца исчезнувших синяков на его спине и боку.       Пять минут назад я застал его в душе и, само собой, ничуть не стесняясь, стал умываться. Он же с периодичностью в минуту спрашивал меня, уверен ли я, что не хочу занять гостевую комнату, словно я пришёл сюда не по доброй воле, а он меня притащил.       И если в первый раз я ещё задумался, стоит ли мне остаться этой ночью в одиночестве, то, вспомнив свою любовь к мысленному онанизму, понял, что совершенно не хочу оставаться наедине с самим собой. Мне требовалось отвлечение, и Том идеально подходил под эту роль.       Растерев шею, он повернулся ко мне, и я тут же отвёл взгляд, уставившись на своё отражение:       — Ты намочил гипс.       — Разумеется, ведь я мылся.       — Издеваешься надо мной, — фыркнул я.       — Гипс из пластика, Гарри, — с кривоватой улыбкой протянул Том.       Он подхватил с высокого табурета нижнее бельё и склонился, явно собираясь его натянуть.       — Тебе помочь? — после вопроса мои губы плотно сжались, а голова опустилась, когда я добавил поспешно: — С одной рукой не очень удобно одеваться… наверное, — и поднял взгляд.       — Уже успел привыкнуть, — отозвался тот, а боксеры сидели на нужном месте, плотно облегая чужие бёдра.       Резинка щёлкнула о низ живота, и, резко отвернувшись, я начал яростно полоскать рот.       Всегда ли было так? Нет, скорее всего, желание лапать его взглядом — временное «помешательство» первооткрывателя, так сказать. Ведь я будто впервые увидел его обнажённым, ну и можно сделать скидку на то, что и до этого я долго варился в мечтах о недостижимом, а наше счастье, по словам друзей, продлилось то ли день, то ли два — они не засекали. Видимо, я даже не успел его распробовать, тут же оказавшись на полугодовой диете. А теперь пребывал в странном состоянии, которое, безусловно, у помнящего меня вызвало бы нечто между зубной болью и абсолютным счастьем — ведь сбылось же? Сбылось, ура! Нет, возможно, я утрирую, и тот Гарри не стал бы так радоваться прибравшему его к рукам Тому. Так и я, с одной стороны, ощущал это щемящее счастье, перекатывающееся лавиной в груди, с другой — переживал, что, обретя одно, я потерял многое другое: для начала свою, может быть, для кого-то и скучную, но размеренную жизнь, и не совсем ясно могу ли потерять в будущем ещё и свободу. В это мне верилось слабо, но я никогда ничего не исключал. Что ж, думать сейчас о шикарной заднице Тома было намного легче, чем предаваться размышлениям о повестке, но именно к предстоящему допросу я постоянно и возвращался: как, что, почему...       Ну а кого не испугает, когда привычный жизненный уклад превращается в череду катастрофических событий с вероятностью фатального исхода? Тот вечер не предвещал беды, и тем не менее я здесь: пострадавший, вовлечённый в разборки малознакомого мне повара, среднестатистический малый, у которого, возможно, ещё и болезнь спящей красавицы. Мало кому захочется иметь дело с полицией в качестве подозреваемого; да даже желания общаться с налоговой ни у кого не возникает.       — Ты будешь на допросе не один, — раздался над ухом спокойный голос Тома.       Я сжал сильнее стаканчик и сплюнул ментоловую жидкость, включая воду.       — Да, я понимаю.       — Или, может, ты передумал ложиться спать?       — Зря, что ли, я второе одеяло притащил? Просто я собираюсь спать с тобой… — я осёкся, потеряв логическую нить.       «Просто я собираюсь спать с тобой, поэтому так нервничаю?.. Что, Том? Почему нервничаю? Хотелось бы мне знать, ведь, судя по ощущениям, простой сон мне чудится столь же взрывоопасным, как и прогулка по полыхающему залу…»       — Если тебе так приглянулась моя постель, я могу пойти в гостевую комнату, — предложил Том, обрывая бессвязный и возмущённый поток мыслей.       — Если ты не хочешь, я сам могу туда пойти!..       — Что не хочу? Спать с тобой?       Том вопросительно посмотрел на меня. Второй вопрос прозвучал столь двусмысленно, что правильного ответа у меня просто не нашлось.       — Мы ведь до сих пор никуда не торопимся? — уточнил я неуверенно.       — Без понятия, Гарри.       Том подался вперёд, будто в неконтролируемом порыве, и замер в миллиметре от моего лица. Щеку защекотало его дыхание, и я сглотнул в ожидании того, что будет дальше, даже не осознавая, что невольно приоткрыл губы.       — Позволишь? — услышал я.       — А?..       Том приподнял брови и указал глазами на зубную щётку. Смущение кольнуло в груди.       — Т-точно, — просипев, я отошёл в сторону от умывальника и позволил ему приблизиться, а сам поспешно вытер руки. — Я тогда пойду. Туда пойду, — мой палец ткнул в сторону двери едва ли не в раздражённом жесте.       — Будешь ложиться? — поинтересовался Том, открывая тюбик с пастой.       Почему, чёрт возьми, всё это так неловко?!       — Может, сразу засну…       В ответ послышался смешок.       — Что здесь смешного? — насупился я, но Том уже не смог ответить.       Щётка исчезла меж его губ, завибрировав, а мой взгляд вновь невольно упал на чужую спину, затем чуть ниже — на поясницу и вконец на… «Безопасная зона» — замигало перед глазами, и я уставился на его щиколотки, осоловело моргнув и вновь подняв взгляд, чтоб заметить насмешливо приподнятые брови и чуть смазанную пенку от пасты в уголке губ, похожую на нечто совершенно иное в моём больном воображении.         Глубокий вдох…       Определённо мне нужно на свежий воздух, и, вместо того чтобы пойти в спальню, как собирался, я направился к арочному балкону и выглянул наружу.       Солнце уже село, но небо не до конца почернело, полыхая янтарно-розоватым отблеском, постепенно рассеивающимся вдоль горизонта. Потеряв майское тепло солнца, воздух обдавал свежестью и прохладой вместе с густым ароматом кедра, сквозь который едва различимо пробивалась сладкая цветочно-фруктовая нота — возможно, отцветших персиковых деревьев или неузнаваемых для меня кустарников, покрытых алыми лепестками.         Это помещение мне показалось странным изначально, даже чудным — совмещать нечто вроде террасы с ванной, «прачечной», спортивным залом… С какой целью? Заметив моё удивление, Том пояснил, что не любит лишнее дробление и, поставь он четыре стены, это было бы «душно».       Что ж, не мне судить: у каждого свои причуды.       Мобильный завибрировал в кармане, завершая медитативный процесс.       Тони: Ты подумал?       Тони: Я не настаиваю, но хотелось бы уточнить       Несколько часов назад Энтони поздравил меня с выпиской и предложил встретиться. И первым моим порывом было согласиться, но появление в компании двухметрового охранника светило кучей вопросов, на которые мне не хотелось отвечать. Том познакомил меня с невидимым, но вездесущим Нортоном, который на мой вопрос о том, может ли он затаиться где-нибудь поблизости, не высовываясь, или остаться в машине, если я встречусь с другом, ответил категоричным: «нет». И это его «нет» было подтверждено Риддлом.       Я не стал говорить, что это выглядит как паранойя, потому что дед, став свидетелем моих притязаний на свободу в общественных местах, вынес свой вердикт столь же уверенным «нет». И если Тому и охраннику я мог возражать, то слово Альбуса, сказанное таким тоном, было для меня законом: дед редко пользовался голосом Терминатора а-ля «Одежда. Отдайте её мне! Живо!», как называл это Геллерт. А если уж воспользовался, то хоть в лепёшку разбейся, но гору чужого упорства не сдвинешь. Конечно, я уже был не ребёнком и даже не подростком, чтобы по-прежнему воспринимать всерьёз наказы деда, но запреты или пожелания, сказанные подобной интонацией, несли в себе предупреждение, и я всегда верил Альбусу, так как он этим не злоупотреблял и всегда оказывался прав.         Гарри: Прости, что тянул с ответом       Гарри: у меня некоторые сложности с передвижением       Тони: Мотоцикл украли?       Улыбнувшись, я тут же скривился из-за нужды изворачиваться как уж на сковородке.       Тони: Я могу тебя забрать и подбросить потом…       Гарри: Не такие проблемы       Тони: Ты ведь не дома сейчас?       Гарри: Нет       Тони: Тебя похитили?       Тони: Только скажи, принцесса, и я тебя вызволю!       И вновь улыбка растянула губы — у меня вырвался смешок.       Гарри: Не стоит пока       Гарри: Я разведываю обстановку        — Гм… — прозвучало над плечом, и я вздрогнул, чуть не выронив телефон и третьим сообщением послав Энтони какую-то абракадабру.       Вцепившись в нагретый от контакта корпус, я развернулся к нему и нахмурился:       — Тебе кажется это нормальным?       — Понять причину столь мечтательной улыбки? — хоть ответил Том спокойно, даже нейтрально-безразлично, но недовольство, словно невидимыми клубками витавшее вокруг него, было сложно не уловить.         — Я ведь задал конкретный вопрос!       Чужие плечи чуть приподнялись и опустились.       — Нет, не кажется. Прости, — чётко выговорил каждое слово он. — Я не смог удержаться.       — Как и не смог удержаться от того, чтобы не подслушать наш с ним разговор?       И вновь это движение плечами, мол, что поделать.       Я, конечно, говорил, что ревность мне приятна, но не когда она нарушает все границы личного пространства. Следил ли я за перепиской Малфоя? Шарил ли по его карманам, ящикам? Нюхал ли одежду в попытке почуять незнакомый парфюм? Нет… Вроде бы ревность не превращала меня в горе-шпиона.         — У тебя проблемы с контролем… ревности? — сощурил я глаза.       Ответом стал очередной смешок и недоумение. Он несколько секунд смотрел на меня с нечитаемым выражением лица, а затем просто развернулся и пошёл к двери.       Что это ещё за реакция?..       Я последовал за ним, останавливаясь на пороге и наблюдая, как он обходит кровать и опускает шторы.       — Ты всегда избегаешь конфликта? — не совсем подходящее слово, но другого я не смог подобрать. — Всегда замыкаешься и уходишь, чтобы пережить бурю в одиночестве?       — Да, — просто ответил Том и, вновь обойдя кровать, исчез в гардеробной.       Злость всколыхнулась, выдворив вину за дневной перформанс, хоть и вины-то моей в этом не было. Я последовал за ним, с упрямством осла застревая посреди другого порога, и скрестил руки, свирепо и упорно сверля чужой затылок взглядом.       — Почему?       Том явно не одеваться сюда пришёл: он растерянно застыл посреди комнаты, оглядываясь или в поиске убежища, которое пройдёт проверку мною, или же в поиске какой-то исчезнувшей одежды.       — Ты отреагировал так, словно тебе есть что скрывать, Гарри. И ты ведь жаждешь скандала, — вопреки языку тела, голос звучал уверенно. — Но у меня нет желания с тобой ссориться. Во-первых, это чревато ухудшением наших с тобой отношений. Во-вторых, за свою жизнь мне хватило истерик. — И, открыв одну из полок, он достал штаны.       Ощущение, оставленное этими словами, мне не понравилось: в нём я видел себя, а в себе — Малфоя. Но ведь это не так!       — Да, я более… темпераментный, поэтому реагирую с пылом. Я иногда более чувствителен к определённым вещам и по мере разговора эмоции могут меня захлестнуть, — развёл я руками. — И я не могу реагировать, как ты, а судя по увиденному и пережитому, ты даже ссоришься нейтрально-менторским тоном... Разве меня должно устраивать произошедшее, меня должно устраивать то, что ты подслушиваешь и подсматриваешь мою переписку, а моё возмущение принимаешь за начало истерики?       Непонятливо моргнув, Том подтянул штаны на бёдра и поправил резинку, замечая:       — Нет, за повод я принимаю твой упрёк о подслушанном разговоре. Конечно, я могу раз за разом извиняться, но разве ты перестанешь пользоваться всеми моими промахами в качестве аргументов в свою пользу?       — Ты невыносим, — выдохнул я, сам не понимая почему.       Видимо, и Том этого не понял, потому что озвучил вопрос:       — Почему?       — Я не собираюсь кидаться в тебя… — глянув в сторону, я выдохнул, — вешалками и качать права, махая руками и прыгая вокруг козлёнком. Просто хочу знать, почему ты это сделал и всегда ли так поступаешь.       — Ведь повода для ревности ты мне не даёшь, — заключил он, многозначительно усмехнувшись.       Я нахмурился:       — Это тоже упрёк.       — Неприятно, наверное, — Том прошёл мимо меня и подхватил телефон с тумбы, присев на край кровати.       Что ж, отведай собственного лекарства.       Наблюдая за тем, как он тыкает в экран, я медленно подошёл с другой стороны кровати, забрался и навис над ним, заглядывая через плечо. Том просматривал почту и моего присутствия за спиной явно не мог не заметить, но он на это совершенно не обращал внимания, отвечая на несколько писем короткими фразами или пересылая их кому-то, пока не всплыло окно с сообщением, а точнее, с изображением, судя по надписи «фото».       Он открыл переписку, и я невнятно булькнул. На фотографии — селфи — была Беллатриса. Она лежала на лежаке, откровенно позируя, и сверкала белоснежной улыбкой, контрастирующей с приобретённым золотистым загаром. И всё бы ничего, если бы на ней был купальник… За этим снимком прошёл другой, более невинный с какой-то зверушкой, а затем — следующий, где Белла ужинала в чьей-то компании. После же пришло сообщение: «Ой, прости. Случайно выделила!» Однако, как якобы случайный, снимок она всё же не удалила для всех, вместо этого добавив: «Поделись с Дельфи тем, как мамочка хорошо проводит время на последних двух».        Раздался вздох, и принадлежал тот Тому.        — Она всегда тебе шлёт… фото в стиле ню?       И я бы заменил этот художественный жанр на обычные «нюдсы».        — Думаешь, есть в теле моей бывшей жены что-то, чего я ещё не видел? — задумчиво отозвался Том, отмахнувшись от Беллы эмотиконом с пальцем вверх и получив в ответ рассерженную мордашку.       — Здорово.       Класс!       — Здесь нечему завидовать, Гарри, в скором будущем я и твоё полностью изучу, — он скосил взгляд, а уголки губ дёрнулись в улыбке.       — Моё?..       Доходило до меня медленно. А когда дошло, я вздрогнул, невольно прижавшись грудью к его спине.       — Может, она считает, что так тебя соблазнит… — попытался я направить тему в иное русло.       — Что ж, если Трис и правда так мыслит, то в ней, к моему изумлению, ещё жива наивность.       Мои губы невольно поджались.       — У тебя проблемы с контролем ревности? — едва ли не лениво поинтересовался он.       Ага, ведь моя переписка с Тони пестрит его дикпиками, блядь.       — Ведь повода ты мне не даёшь, — мой ворчливый шёпот откликнулся улыбкой на его лице, и мы встретились глазами. Перед взором застыла картинка произошедшего в гараже, и на долю секунды я ощутил, как жар окатил изнутри, выдворяя остатки возмущения.       Мне снова был необходим свежий воздух.       — Если честно, — прошептал я, — совершенно не хочется спать.       — А чего тебе хочется?       — Мы могли бы сбежать, — всё так же тихо ответил я.       — Сбежать? — Том лукаво приподнял брови.       — На виноградники, ну или просто в поле… Хорошо, что их тут полным-полно и близко; хорошо, что никто не узнает.       Слово «никто» было особенно мною выделено.        — Гарри…       — Скажешь, что это безрассудно? — перебил я его, не стесняясь прозвучавшего в голосе недовольства.       — Скажу, что мне снова придётся одеваться.       Вопреки притворному недовольству, оделись мы быстро и также быстро покинули дом через балкон, крадясь в ночи, будто парочка сбегающих на тусовку подростков. Я еле сдерживал смех, наблюдая, как Том пригибается, сумбурно указывая мне сделать то же самое: за кустами в ста метрах от нас поднимались струйки дыма и раздавались приглушённые голоса. Нортон с кем-то оживлённо дискутировал.       Но стоило нам прокрасться на несколько шагов, как над головой раздался настороженный голос:       — Мистер Риддл?..       Том резко вскинул взгляд и приложил палец к губам. Тот самый охранник, что когда-то наблюдал за моим побегом — мотив которого сейчас я, кстати, не помнил, — и чьего имени я до сих пор не знал, удивлённо взирал на нашу колоритную парочку.       — Мне открыть калитку или… вы сами?       В ответ Том мотнул головой и указал подбородком в сторону, а я присел на корточки, уткнувшись лицом в коленки, подавляя рвущееся наружу глупое хихиканье и ощущая себя самым настоящим дебилом. Или дебилом, или в стельку пьяным — без разницы, потому что гортанного смешка я не сдержал, когда Том потянул меня за рукав ветровки, и мы выскользнули за едва приоткрывшуюся с тихим сигналом дверь. Но не настолько тихим, чтобы не всполошить Нортона и компанию: послышался гул голосов и топот.       — Объяснишь всё сам, — кинул Том растерянному охраннику и потянул меня за собой.       Мы, конечно, не бежали, но шаг был поспешным до тех пор, пока дом не остался позади, а фонари не исчезли все до единого — мы оказались у самой границы города. Дальше были только сельские просторы, состоящие из лесов, виноградников, олив, миндаля, зерновых культур и иногда встречающихся сельских домов. Именно по этой дороге мы ездили каждое утро — это я помнил, как и каждое деревцо, мимо которого мы сейчас проходили.       — Миндаль уже отцвёл, — послышался голос Тома, чересчур громкий в окружающей нас тишине.       В той самой тишине, что существует только за пределами больших городов, сейчас состоящей из шелеста листьев, не слишком громкого стрекотания кузнечиков, шороха самой земли под ногами, еле различимого звука ручья, что находился чуть глубже...       — Выбирай, куда нам идти, Дора-путешественница, — добавил он, и я украдкой огляделся.       Огневые всполохи заката не продержались долго, померкнув, скорее всего, ещё во время наших с Томом дебатов, и сейчас небо чернильным пятном простиралось над нашими головами. Однако, чем темнее было вокруг, тем легче оказалось разглядеть очертания леса, особенно когда в небе раскрылась, показавшись из-за тучи, не совсем полная, но всё же яркая луна.       — Если я Дора, тогда ты моя карта, — поддразнивая, протянул я. — Что-то не слышу, как ты поёшь.       — И с кем ты смотрел обучающие мультики? С Драко?       — Очень смешно. Дора — уже часть массовой культуры.       Том лишь хмыкнул в ответ, а я просто направился вперёд, слушая, как рядом раздаются его шаги, и застыл напротив раскинувшихся впереди простор. В ночи поля приобрели некое мистическое обаяние: свет словно струился, выхватывая только вытягивающиеся вверх колосья, иногда плавно, иногда яростно колышущиеся вслед порывам ветра.       — Это ячмень? — почему-то шёпотом поинтересовался я и тут же прочистил горло.       — Да, — Том подтолкнул меня вперёд легонько, будто ободряюще, и я сделал шаг, однако не посмел заходить глубже и топтать посевы, доходящие уже до колена, хоть и желание было велико. Но это бы стало актом вандализма.       Я обернулся, смутно различая на чужом лице какое-то странное выражение:       — Ты сеешь ячмень?       — В моём случае нет смысла разветвлять производство.       — А для собственного удовольствия? Ты же настаивал миндальный ликёр, можно и пиво варить, — предложил я.       Повисла тишина, и мне пришлось оглянуться.       — Откуда ты знаешь о ликёре? — заинтересованно спросил Том.       И правда, откуда я знаю?       Воспоминания не поразят подобно грому и молнии, заставляя меня заикаться, а одинокую слезу — медленно катиться по щеке, пока тысяча фрагментов мелькает перед глазами. Врача только позабавило моё несколько драматизирующее предположение о том, как всё это должно произойти. Он сказал, что как я не заметил исчезновение части воспоминаний, так и не замечу восстановления — это будет похоже на смутное чувство дежавю, просто каждая часть мозаики встанет на своё место с беззвучным щелчком. Как сейчас, к примеру, я помнил, как смотрел фотографии в инстаграме, переживая тоску и горечь в ставшем неуютном тепле своей постели.       Заметив мою растерянность, он предположил:       — Следил за мной.       Ну а чего таить-то?       — Шпионил все эти полгода у тебя под окнами. Может, ты не заметил — территория немаленькая, — но между кустами стоит мой шалаш, — глухо и таинственно прошептал я, а затем махнул рукой: — Ещё я нашёл на карте памяти фото. Видимо, тогда я и правда мечтал об амнезии, но не свезло.        Я потоптался на месте, а он смиренно вздохнул.       — Как-то вечером я собирался тебе написать, хотя сомневался, что ты меня не заблокировал ещё летом или что номер не сменил, — Том шагнул ко мне, встав плечо к плечу, и посмотрел куда-то в сторону. — Пока я пытался понять, что тебе написать, кроме банального «как дела», и разглядывал пустое окошко, успел дождаться пугающего «Гарри набирает сообщение». Но ты так ничего и не отправил.       — Что? — я нахмурился, поймав его взгляд.       — Вот мне тоже интересно, что ты писал около двадцати минут.       У дураков мысли сходятся.       — Гневную проповедь, — прошептал я и сделал шажок в сторону, прижавшись своим плечом к его. — Нет, скорее всего, какую-нибудь слезливую чушь, которую стирал и набирал снова, чтобы та не звучала столь ужасно.       — Как, к примеру: мне тебя не хватает, но я не должен скучать по такому говнюку?       Том слегка повёл плечом, будто потёршись об меня, и я не сдержал улыбку.       — Или что похуже.       — Пойдём, — его ладонь коснулась моей и крепко сжала.       Он явно собирался вглубь ячменного поля.       — Мы не можем топтать чужие посевы, — упёрся я, отклонившись назад. — Летом мы застали нескольких мальчуганов, разъезжавших на великах по посевам ржи, и отругали их…       — Мы аккуратно.         Том, похоже, улыбнулся, но улыбку я почувствовал интуитивно: спиной к свету его силуэт превратился в вытянутую тень.       — Уверен, Питер нас простит, — добавил он весомо.       — Так это его?..       — Ячмень не на продажу, если тебя это беспокоит.        Том плавно потянул меня за руку, и я, чуть не запутавшись в ногах и в посевах — ничего необычного для меня, — ступил меж едва различимых рядов колосьев.       — Собирается вспахать вместе с землёй, чтобы улучшить качество почвы, — пояснил он.       Я протянул руку, коснувшись колющих колосков, ещё полностью зелёных, и более уверенно направился вперёд — Том не стал удерживать меня рядом, отпустив руку, и слегка отстал.       Почва под ногами была слегка влажной и податливой — она поглощала шаги с прожорливым, едва чавкающим звуком, сочетавшимся с равномерным шелестом ячменя. Это порождало вдохновение, не кулинарное, а скорее поэтическое. Не только его, но ещё и страх, когда на пути в никуда облако скрывало за собой луну, и я буквально тонул в темноте, чтобы та тут же расступалась серебристым покровом вокруг. Оглядываясь назад, я вылавливал фигуру Тома, шедшую чуть позади в этой странной процессии. Он смотрел не на пейзаж, а только на меня, словно страшась упустить из вида непослушного ребёнка, и тогда я продолжал идти, вскоре оказавшись едва ли не на середине поля. И остановившись, уставился на небо, чтобы наблюдать, как непроглядная туча заволакивает единственный источник света, оставляя нас в темноте.       — Гони, гони её ветер, — прошептал я, вздрогнув от порыва этого самого ветра, решившего почему-то гнать меня, а не тучу.       Неподалёку послышалось громкое хлопанье крыльев и глухой птичий клёкот, за которым последовал треск веток. Я по привычке обернулся, поискав взглядом какое-нибудь тёмное двигающееся пятно.       — Том? — голос дрогнул, когда ветер вновь зашуршал везде, а колосья стали биться о мои ноги, поселяя внутри тревожные ощущения. — Том?.. — грозно прохрипел я.       Развернувшись и намеренно расслабив плечи, — мне ни капельники не страшно! — я посмотрел на небо. Сквозь тучу прорывались всполохи света, чересчур скудные, чтоб вновь осветить округу. Звуки повторились, только треск раздался совсем рядом, будто кто-то тыкал палкой в землю, пока та не ломалась.       — Это, конечно, не кукурузные поля… И пугала здесь нет, но это вообще не смешно, блядь! Том! — рыкнул я, и звук моего голоса откликнулся очередным хлопаньем крыльев и утробным рыком или мычанием, от которого по коже пробежали мурашки.       Мне захотелось резко сесть, спрятавшись меж колосьев, и я ущипнул себя, мысленно застонав.       Ну что за чертовщина? Он что, договорился с природой, чтобы поиздеваться надо мной?!       И в этот момент в мою ногу что-то врезалось и отскочило, а вместе с этим отскочил и я, врезавшись спиной во что-то твёрдое.       — Закричишь — зацелую, — раздалось над ухом змеиное шипение.       Чужая рука легла мне на талию, крепко сжав, чему я был только рад.       — Здесь кто-то есть, — прошептал я, чувствуя себя при этом ещё глупее. — Ты слышал этот вой?       — Конечно есть, — всё так же шёпотом протянул Риддл и буквально укутал меня собой, будто пряча.       Кто?.. Господи, кто здесь есть?!       В голове начали мелькать городские легенды, что я со скуки начал читать в больнице, углубляясь в историю города. Мифы про монастыри, как тот, куда меня водил Энтони, и призраки монахов, которых там видели; а ещё всякие слухи о замках, включая руины замка, когда-то принадлежащего Гонтам…       — Ты в этой белой ветровке, как маяк, — добавил Том. — Привлекаешь внимание…       Может, поэтому он вырядился во всё чёрное?       По коже пробежал табун мурашек.       — Внимание кого? — еле слышно выдохнул я, вцепившись в его ладони — ледяные ладони.       Сердце пропустило удар; мысли заметались — одна пугающее другой.       Я резко обернулся, вновь оступившись, и туча нашла именно этот момент идеальным, чтоб сгинуть к хренам собачьим и осветить чужое лицо. Бледное и улыбающееся лицо с резко очерченными скулами и переходами тени и света, делающими взгляд глубоким, а сами глаза — чёрными омутами. Этот взгляд, столь же отрешённый, будто видящий нечто недоступное мне, как взгляд Меропы Гонт на фотографии, удваивал табун мурашек, бегающих по моей коже.         Сейчас, как никогда прежде, Том выглядел неживым. Он казался призраком, настигшем меня; казался видением, которое сейчас должно раствориться с леденящим душу хохотом.       — Здесь много кроликов, — вдруг изрёк он зловещим шёпотом, чем удивил меня, заставив встревоженно охнуть. — Ну и кабанов, куропаток, соколов, стервятников, сов…       — Что?..       Том рассмеялся, и неживая восковая маска потрескалась, а иллюзия исчезла, позволяя перевести дыхание.       У страха глаза чертовски велики.       — Городской мальчик впервые услышал стервятника? — посмеиваясь, уточнил он.       Я насупился, сощурив глаза:       — Стервятники добывают падаль днём.       — Скажи это тому, чей рогатый скот они загнали и обглодали ночью, — насмешливо заметил Том. — Нехватка еды меняет их привычки, а кролики, имеющие сумеречный образ жизни, лёгкая добыча.       И, словно в подтверждение его слов, я увидел резкое колыхание колосьев и мелькнувшую тень c парой продолговатых ушей.       — Какой ты страшный комок шерсти, — сладко протянул Том, глянув туда, где было замечено движение, — да, зайчик?       — У тебя напрочь отсутствует чувство юмора, — вспыхнул я, понимая, что сам себя напугал, а затем развернулся и, услышав смешок, побрёл вперёд.       — Гарри, — внезапно позвал Том, но я не стал останавливаться, кончиками пальцев касаясь колосьев и вглядываясь в небо в ожидании очередной тучи, способной довести меня до инфаркта.       — Гарри, а ты знаешь про дементоров? — вновь раздался за спиной его могильный шёпот.       Я тут же застыл и резко оторвал колосок, начиная теребить его меж пальцев. Тот кололся, но это даже было хорошо.       — Призраки монахов? — с опаской уточнил я, возобновляя шаг.       — Не совсем, — Риддл поравнялся со мной и даже обогнал, идя спиной вперёд. — Через эту дорогу протекал паломнический маршрут, ведущий к гробнице Святой Жаннин, расположенной в соборе Жаннин Де Шанталь, — он указал на покинутую нами дорогу. — Путь этот занимает около месяца и сам по себе был непростым, поэтому немало начавших его погибали, пройдя лишь четверть, так и не достигнув свой цели: покаяния и духовного преображения.       — Почему погибали? Сейчас же множество людей успешно завершают подобные пешие маршруты.       — Сейчас это превратилось в развлечение для туристов, — махнул рукой Том, продолжая сверкать улыбкой в темноте. — Тогда же требования к паломникам были намного строже: они должны были придерживаться поста во время пути, спать под открытым небом, если крестьяне откажут им в ночлеге, и спать лишь по нескольку часов в день, чтоб восполнить силы духа, но не тела. По пути многих настигало истощение, а если не измор, то это были разгорающиеся междоусобицы между тогда ещё королевствами Аренсе.       — И при чём здесь дементоры? — глянул я на него со скепсисом, и меня посетило странное чувство.       И нет, это не было очередным воспоминанием, скорее осознанием, что я точно так же гулял с Тони, пока тот постоянно о чём-то рассказывал… И развивать эту мысль дальше совершенно не хотелось, потому что вывод напрашивался сам: между ними была определённая схожесть.         — Уверен, что хочешь знать?       — Уверен!       — Точно? — Том покачнулся, склонившись вперёд.       — А если нет, не расскажешь?       — А если расскажу, то уснёшь?       — Только если крепко обнимешь, — вырвалось у меня полушутливое и нарочито наглое условие.       Кровь стремительно прилила к щекам, а на лбу выступила испарина.       И какого чёрта я продолжаю краснеть?.. Почему после всего случившегося в гараже смятение продолжает терзать меня, словно неискушённого подростка на первом свидании?       — В таком случае второе одеяло явно будет лишним, — усмехнулся Том, понизив голос.       — И гипс тоже. Так что одеяло останется.       — Так это ты о моей руке так печёшься или о своей пятой точке?       — А может, о твоей пятой точке? — хмыкнул я в ответ. — У меня-то обе руки действующие.       — Прозвучало как угроза, — его уголки рта продолжали растягиваться в наглой улыбке, которая не могла не заражать нахальством витавшего в воздухе флирта.       — Или предложение, — почти беззвучно пробормотал я.       Сейчас это было маловажно. Наверное, маловажно. Конечно же, я понимал, что наш устный договор, пакт или простое соглашение не спешить трещит по швам каждые пятнадцать минут — я же первый его и нарушаю, — но подавлять в себе это было одновременно и мучительно, и сладко: послеобеденное неудовлетворение поселилось внутри тягучей истомой, то затихающей, то восхитительно отяжеляющей.       Однако думать об этом — как всё будет? — всё же приходилось. Нет, даже не приходилось — это было далеко не принуждение, — а просто хотелось. Особенно там, в ванной, когда кто-то совершенно беззастенчиво светил упругими половинками.       Сексуальное напряжение — лучшее средство от всех тревог, как оказалось.       — Я ещё не согласился, а ты уже размечтался? — привлёк к себе внимание Том, а затем внезапно округлил глаза, смотря куда-то позади меня. — Дементор…       Меня сковал холод, и я буквально крутанулся юлой… А затем внутри разжёгся пожар смущения и ярости, когда никакого призрака или отдалённо его напоминающей тени за спиной не обнаружилось.       — Не верю, что я попался на это… — промычал я, сжав переносицу.       — Я тоже, — признался Том, чем заработал мой гневный взгляд. — Дементор — тот, кто делает сумасшедшим, — как ни в чём не бывало продолжил он. — Когда на дороге встречался погибший паломник, чтобы тот не путался под копытами или колёсами повозок, тело сваливали в канавы вдоль дорог или, если пробуждалась совесть, закапывали где-нибудь на опушке или в поле, — он провёл рукой по воздуху, очертив горизонт, и я тяжело сглотнул. — Тогда и появилось предание о парящих над полями скелетах в тёмных рясах. Их души не могли упокоиться, дожидаясь очередного путника, и завладевали его телом, чтобы продолжить путь до гробницы. По пути бедолагам вечно казалось, что над ними нависает шепчущая тень, от которой их пробирал промозглый озноб. Потихоньку они сходили с ума, рано или поздно сдавшись, и позже превращались в новых дементоров.       — И мораль такова, что безумие порождает безумие. Это небылицы, — хмуро возразил я, — они, наверное, просто впадали в горячку. Их разум играл с ними.       — Возможно, это морок, — кивнул Том и уставился на меня с любопытством. — Но, если ты не веришь в нечистую силу, отчего так боишься?..       — Я не призраков боюсь…       — А кого? Людей?       — Не совсем…       Такой страх и правда было тяжело описать.       — Бу! — внезапно изрёк Том громче обычного, и я вздрогнул, а он поинтересовался: — Джиперс Криперс? Дети кукурузы?       Я поморщился, слукавив:       — Не очень люблю ужастики.       — А я уверен, что ты от них в восторге. Наверняка утыкаешься лицом в ладони или в плед каждый раз, как музыкальное сопровождение подводит к напряжённому моменту, и сдавленно верещишь в него, а потом подглядываешь одним глазком, прошло ли всё самое ужасное или нет.       И уже в который раз я воспламенился стыдом, покачав головой, а потом — какого чёрта?! — сдулся, как шарик:       — Да-да, ужасы — один из моих любимых жанров.       — Ты меня удивил, — притворно вздохнул он. — Без понятия, сколько сейчас времени, но, если свежий воздух не успел сморить тебя достаточно, мы могли бы посмотреть что-нибудь дома, — Том вопросительно приподнял брови.       — Вот как… Хочешь увидеть, как я буду верещать в плед?       — Хочу, — признался он.       Я не сдержал смешок, на мгновение представив это:       — Уверен, ты смотришь ужастики с каменным лицом, изредка зевая и останавливая фильм, чтобы узнать, сколько ещё осталось этой пытки.       — Увы, — Том шагнул ко мне, — Дельфи имеет привычку впиваться в мою руку, дёргать за неё и подпрыгивать, что, само собой, больше пугает, чем киношная нечисть.       — Она смотрит… ужастики? — непонятливо переспросил я.       — Ага, сначала смотрит ужастик, потом — мультик, чтобы стереть впечатления. — Том обошёл меня полукругом и протянул ладонь. — Можем и мультик посмотреть, зайчик, если тебе будет очень страшно.       — Хорошо, папочка, — протянул я томно и услышал его смех.       И это плотное и приятное ощущение тепла озадачило меня. При всех обстоятельствах должно ли мне быть с ним моментами так легко, словно мы знакомы всю жизнь и даже не одну? Словно я и памяти не терял, словно и не было этих полгода врозь, словно мы не узнавали друг о друге нечто новое, а просто подтверждали то, что и без того знали?       Ну почти…       — Только никаких больше страшилок по пути, — едва ли не взмолился я, когда мы прошли мимо каких-то развалин, которых я раньше не замечал и на которые Том своевременно указал.       — Мы сами воплощение страшилки сейчас.       — Нет, не начинай. Ненавижу ужасы про автостоп, — промямлил я, оглядываясь.       — Будь ты на мотоцикле, подобрал бы меня, одинокого путника в ночи?       Том оглянулся, но выражение его лица осталось для меня загадкой. Кроны деревьев фильтровали свет луны, и здесь было намного темнее, чем в поле.       — Хочешь узнать о первом впечатлении?       — А ты помнишь, как увидел меня впервые?       — Нет, но во второй раз же тоже считается?       — Во второй раз я и сам представляю, какое впечатление о себе оставил, — хмыкнул он.       — Да, после второго первого впечатления я бы тебя точно не подобрал, — подтвердил я и, помедлив, спросил: — А какое у тебя было первое впечатление обо мне?       — Забавный.       — В смысле? — я прибавил шагу, обогнав его, но всё равно не смог разглядеть ничего, кроме смутных очертаний носа, губ и бровей.       — Ты застыл посреди лужайки и смотрел на меня. — Он замолчал и протянул задумчиво «м», после чего продолжил: — Выдвинулись распылители, а ты всё стоял и хлопал глазами, представляя себя, по всей видимости, садовым гномом. И я подумал: ну что за дурачок.       Э?..        — Искушение промолчать и посмотреть, как ты будешь скакать по газону, было велико, но я сжалился над тобой и предупредил, — заключил Том.       — То есть… никакой любви с первого взгляда, никакого ёкающего сердечка и глубокого впечатления от моей симпатичной мордашки? Ты подумал: о, смотрите-ка, дурачок! Люблю дурачков!       — Каждый раз поражён в самое сердце твоей догадливостью, — Том явно улыбался.       Я не знал, смеяться мне или плакать из-за подобной искренности, но именно за попыткой вспомнить, что происходило в нашу первую встречу, я и провёл весь путь обратно.