Eiswein

Мы можем построить дом на далёкой земле, На расстоянии и с деревьями на пути, В окружении гор и звучащей музыки над холмами. У нас будет задний двор с тропой, ведущей к морю. Хочешь посадить цветы вместе со мной: Никто другой мне не нужен, любовь моя. У нас будут приключения, мы будем лазить по деревьям И разводить костёр всей семьей… Мне не нужно ничего рассказывать, ведь это легко представить. То, что когда-то было мечтой, теперь становится реальностью. Просто наблюдая за сиянием ночью у моря, понимаю: Всё, что мне когда-либо было нужно, и всё, Что я действительно желал — это ты, любовь моя. Но ты исчезла на моих глазах, Незнакомка, со ставшими слишком привычными очами. Я знаю, что ты мечтаешь о ней; Наблюдаю за твоим счастьем, пока тону внутри. И ты, я позволил тебя расцвести, Теперь же я чувствую, как омывает меня вода. Всё, что для меня было привычным, пропало: Море разрушило наш дом. Это душит тебя и меня. Будем бороться или упадём — мы сделаем что-нибудь из этого. Пойдём мы налево или же направо — тебе решать, Я же буду счастлив последовать. Мы можем идти по одному или по двое — Я иду с тобой. Видел тебя с открытыми глазами посреди океана Так возьми меня с собой. Матушка-природа опечалилась: Любовь бушует — она кусается. Я замёрз, а ты огорчена, И, когда мы поднимемся на борт, Достаточно твоего слова, чтобы мы тут же ушли, Отправившись на поиски чего-то более приятного. Я представляю нас на лодке — она наплаву. Они смотрят в мою сторону, И я буду стоять сзади, размахивая флагом — Они зовут меня по имени. И мы можем плыть один за другим, Можем — парами и сломаем устои; Можем плыть по семи морям По двое или по трое — мы сделаем это. Вольный перевод Michael Butera — The Green Garden FLØRE — Tsunami LUME — Something Sweeter

      Я ловил себя на мысли, что всё это должно оказаться одним большим недоразумением.       Не может так поступить отец с сыном… Просто невозможно, чтобы тот использовал его для своей выгоды, тем более такой выгоды: которая никак не отразится на его счёте в банке или же на бизнесе, если тот жил всю жизнь в статусе «деловой колбасы». Напряжённые отношения между ними и возможный перенос вины не могут объяснить подобную подлость — предательство того, кого ты сам вырастил. Том ведь говорил, что их отношения стали ухудшаться со временем, тогда какими они были в детстве? Могли ли в действительности перемены быть обусловлены внешней схожестью?       Какой-то пиздец творился в этом доме. Разум человека, конечно, безумно сложная вещь, но не до такой же степени — его отцу лечиться надо было, вот чего никто не понял и вот чего Том НЕ заметил, а не его мутных отношений с подругой детства.       Может, я понимал, что Беллатриса разглядела в Риддле-старшем — то, что описывал сам Том вполне возможно, — но что тот увидел в подростке? Безусловно, раньше в этом возрасте она была бы юной леди… Леди лёгкого поведения, блядь.       Мысль оборвалась.       Я пытался не злиться на неё — не я пережил всё это, — но злился… Очень злился, словно это меня обвели вокруг пальца; словно это я только что узнал, что любимый человек и мой родитель предали меня во имя собственного блага.       — Гарри? — позвал Том, и я нервно вздрогнул.       — Прости, задумался…       — Ты слишком напряжён.       — Я не злюсь, — покачал я головой, будто заранее оправдываясь перед ним.       — Только вторую руку мне сейчас сломаешь, — указал Том глазами на сплетение наших пальцев.       И правда, теперь я впился в его кожу чуть ли не ногтями.       — Извини, — пробормотал я, плавно разжимая одеревеневшие пальцы, а затем добавил: — Я отвлёкся… Ты что-нибудь ещё говорил?       — Возможно, нам нужна небольшая пауза?       — Нет! Никакой паузы. Я слушаю, ты рассказываешь, — это должно было быть предложением, но прозвучало как полноценное требование.       — Всё же прервёмся. — И Том указал глазами на бутылку джина.       — Вам отказано в обслуживании, мистер Риддл, — прищурился я.       — Даже тоником не поделишься?       — Вы и так вылакали весь.       Я подхватил стакан, показательно сделав огромный глоток.       — Всё-таки тебе нравится мне выкать, — осклабился он и потянулся к моему стакану, который я тут же отвёл в сторону, так же показательно проглотив.       Но это не помогло. Его взгляд метнулся к моему кадыку, ладонь легла на талию, и он притянул меня к себе, накрывая мои губы своими.       Горький поцелуй с привкусом можжевельника, которому совсем не хотелось сопротивляться.       Что это? Попытка перевести тему в другую плоскость или же поиск утешения?       Я приблизился, упираясь рукой в обивку, а второй крепко сжал его затылок, совершенно беззастенчиво вылизывая рот — смущаться буду потом, когда поцелуй закончится. А сейчас кровь кипела, и, естественно, мне было мало, но позволить этому продолжаться означало отвлечься окончательно…       — Стоп, — выдохнул я ему в губы, зарываясь пальцами в густые волосы. — Ты так и не ответил на мой вопрос про Нотта.       — А раньше ты терял способность думать связно. Похоже, я теряю сноровку, — с наигранной печалью протянул Том.       Сколько раз мы целовались, интересно?       Я покосился на него:       — К сожалению, теперь я знаю о твоей способности с лёгкостью вводить в заблуждение.       Риддл едва сдвинул брови, чуть хмурясь, а затем отклонился назад, чем вынудил меня отпустить его. Я же налил ему тоника, предлагая стакан. Том хмыкнул, но джин добавлять не стал. Он сделал несколько глотков, промочив горло чем-то существенней моей слюны.       Пауза тут же затянулась, и я понимал, что Том вновь уходит в себя, отстраняясь, как делал это раньше, когда говорил о себе в третьем лице, словно рассказывая чью-то историю.       — Что было дальше? — тихо спросил я.       — Дальше? — переспросил Том, словно не поняв вопрос.       Но нет, всё он понял. Прочистив горло, Риддл сдержанно улыбнулся и заговорил:       — Вопреки своему положению, Беллатриса никогда не просила своего отца замолвить за неё словечко, воспользовавшись связями, или же достать ей роль. В ней жила железная уверенность, что она сможет добиться всего своими усилиями, за что муж её уважал. Она была уверена, что всё это время именно так и было: всё, чего она добилась, — это её заслуга, и только её. Даже когда Сигнус стал препятствовать её актёрской деятельности и она попросила своего любовника уладить возникшую проблему, её просьба подразумевала не прямое вмешательство Риддла-старшего, а его разговор с Блэком. Как тот разговаривал раньше, по-дружески: дескать, что же ты свою дочку наказываешь и рушишь её жизнь. Риддл-старший же понял это по-своему, — слегка повёл Том плечом, — что и стало первым камнем преткновения между ними. Получив столь заветную роль, на которую уже была определена другая актриса, Беллатриса в конце концов узнала о том, что собственные заслуги в этой сфере — дымовая завеса. Без стороннего участия в её судьбе и спонсирования она бы так и продолжила играть небольшие роли в студенческом театре, с чем она была категорически не согласна, а на аргументы любовника, что «это нормально» и «многие так делают», реагировала ещё острее.       Риддл-старший не видел в своём поступке ничего предосудительного и считал спонсорство карьеры юной любовницы чем-то рутинным в своих кругах, для неё же это стало потрясением, уязвившим её гордость. Вторым камнем преткновения стал сам супруг Беллатрисы. Риддл-старший рассчитал, что любовницу даже не нужно будет пристраивать, когда он потеряет к ней интерес, ведь она уже была на попечении его сына, питающего к ней определённые чувства, — скупо усмехнулся Том. — Однако он не учёл, что его молодая копия может заинтересовать Беллатрису, и та остынет к нему раньше, чем сама ему наскучит. Разумеется, всё началось не с этого: к дистанцированию с ним её подтолкнуло всё же ощущение провала или, быть может, жгучая обида, постепенно превратившаяся в злость на любовника. Ведь она видела в том, что он сделал, не протянутую руку помощи, а пренебрежение: отсутствие веры в её актёрские способности и отношение к ней соответственное, словно он вывел в люди какую-то замарашку, обеспечив ей известность, а не встречался с одной из Блэков. Что ж, возможно, будь это другое время, она поняла, что сделал он это без каких-либо предубеждений на её счёт, желая сделать как лучше, однако, когда затронута гордость, ситуация всегда усложняется.       — Ты считаешь, что он поступил правильно? — с толикой удивления спросил я.       — Считаю, что в оказанной им помощи не было ничего, за что можно было бы его казнить, Гарри, — глухо отозвался Том. — Но, видишь ли, я никогда не предлагал своей жене помощь такого рода, потому что понимал, что для неё это оскорбительно. Он же не стал советоваться с Трис в силу своих убеждений или возраста, поступив по-своему. Но, если задуматься, что она и сделала, выходит, что он просто плохо знал её. Разве это не могло не огорчать?       Не могло ли это огорчать?       Блядь, да они пытались построить своё счастье за счёт чужого несчастья, но эта изначально шаткая конструкция развалилась намного быстрее, чем его отец ожидал, если вообще тот предполагал подобный исход…       Карма — вот что это, сука, такое.         Вслух говорить этого я не стал, разумеется, лишь раздражённо пожал плечами и выдохнул, пытаясь успокоить то утихающий, то вновь бушующий гнев.       Может, я не способен взглянуть на всё в перспективе и смилостивиться над ними после всего, искать какие-то причины и побуждения, заставившие поступить так или иначе, так как я не представлял, кому продал душу Том, чтобы спокойно общаться с ней, насмешливо реагировать на её фотки, да и вообще терпеть её где-то поблизости.       — …Беллатриса изъявила желание перебраться в город, — продолжал звучать голос Тома. — Это стало выражением её намерений для любовника: перерыв или же пауза, которая не должна была затянуться надолго, ведь не может же она злиться на него вечно. Однако спустя несколько месяцев Беллатриса так и не изъявила желание вернуть прежнюю динамику их отношений, а когда он сам приехал поговорить, заявила, что ещё не отошла и им лучше не видеться некоторое время. Она всё ещё была обижена и разозлена, безусловно, но было что-то ещё, что заметил Риддл-старший: она избегала прикосновений. Спустя ещё пару месяцев его терпение лопнуло. Он подкараулил её после репетиции. Что ж, в её случае грандиозные скандалы всегда вели к бурному примирению, — усмехнулся Том, — и эта ссора была не исключением, разве что стала точкой отсчёта. Трис поняла, что не испытывает прежних чувств к любовнику. Раньше в лице супруга она видела его отца, теперь же было наоборот.       — Это были те самые три года? — вполголоса спросил я, вновь испытывая желание коснуться его руки.       Однако Том сам протянул ладонь, сместив с моего лба прядь волос, и коснулся костяшкой шрама. Кожу стало приятно покалывать в том месте.       — Первый, — задумчиво ответил он, разглядывая меня. — Супруг решил посоветоваться с ней, стоит ли сейчас начинать одиссею с докторской, и Беллатриса поддержала эту инициативу, дескать, позже могут появиться дети и тогда времени станет ещё меньше, с чем он не мог не согласиться. В действительности же ей самой нужно было время, чтобы разобраться с любовником: она долгое время пыталась усидеть на двух стульях, оба по-своему неудобных, осознавая, что правда бы расколола её жизнь надвое: сомнительное прошлое и ещё более сомнительное будущее. Она не могла бросить Риддла-старшего из-за навеянного им страха об увлекательной истории, что он поведает сыну в таком случае, а мужа — по определению, потому что к тому времени она уже полюбила его. Сначала Риддл-старший подумал, что это очередная блажь Беллатрисы — чем её мог привлечь сопляк? — Том вскинул вопросительно брови, будто сам удивлялся этому. — Однако чем дольше это длилось, тем сильнее тот ревновал любовницу к сыну. Риддл-старший вновь переживал свой кошмар: результат проклятия — его сын, унёсший жизнь любимой жены, вновь отнимает у него любовь уже другой женщины. Только в этот раз он мог вмешаться. И Риддл-старший последовал примеру своего друга, Сигнуса: он стал вставлять палки в колёса бизнеса сына. Четвёртый год стал для того адом: компании, с которыми они собирались подписывать контракты на поставку, внезапно отказывались, ссылаясь на более выгодные предложения, другие же расторгали контракт, потому что продукция внезапно не дотягивала до нужного качества: несколько поставок вина были испорчены. Это был саботаж, — слегка нахмурившись, вынес вердикт Том. — Расчёт был прост: сын вновь будет зашиваться на работе, оставив без внимания супругу, а Беллатриса, почувствовав своё одиночество, остынет и обратит своё внимание на любовника. Затем же Риддл-младший и вовсе обанкротится и придёт к нему на поклон, будучи не способным обеспечивать свою семью, что станет очередным ударом по их с женой отношениям.        — Но это наивно… — невольно отозвался я. — И глупо.       Том посмотрел на меня, будто одновременно соглашаясь со мной и забавляясь:       — Разве? Гарри, жить вместе непросто даже в достатке. Знаешь, какая главная причина разводов? Бедность. Не просто по причине нехватки средств, а потому, что нужда порождает много разных бытовых проблем, которые перерастают в постоянный конфликт интересов двух людей, являющейся парой. О какой любви может идти речь, когда непрерывный конфликт постепенно изнашивает отношения. В этом случае наивно было полагать, что наше с Трис несчастье заставит её вновь обратить внимание на него. Но ревность превращает нас в оленей, видящих только соперника, с которым нужно совершенно бездумно бодаться за самку.       — Ты поэтому отступаешь, когда ревнуешь? — совсем тихо уточнил я, словно не веря, что причина столь проста. — Чтобы не бодаться?       Он насмешливо склонил голову, опершись на спинку:       — Жаль, что наш разговор втроём той знаменательной ночью ты не помнишь.       Озадаченно нахмурившись, я мысленно пробежался по существующим страницам с воспоминаниями о мероприятии, но некоторые из них оказались пусты.       — Какой разговор?       — Ты, я и Голдштейн, — откликнулся он. — На твоём лице было написано, что ты обо мне думаешь, а я, если честно, наверное, совсем голову потерял, когда увидел, как ты с ним собираешься подняться в галерею, — уголок его губ дёрнулся в сторону, будто в судороге.       Я напрягся, вновь перебирая все воспоминания из чистого любопытства. Ответом мне стала та же самая пустая страничка, на которой ничего не проявлялось, сколько бы я ни вглядывался.       — Действительно, очень жаль, что я этого не помню… Стоящее, наверное, было зрелище, — хмыкнув, я показал ему рожки и спросил: — И кто же обломался?       Том помедлил с ответом, а затем обречённо вздохнул.       — Сложно это объяснить — свои ощущения, — но для меня многое поменялось с твоим появлением, Гарри. Часто я ловил себя на мысли, что настал тот этап, когда начинается полное переосмысление прошлого, — ответил он, скосив взгляд на экран. — Встретив тебя, я боялся стать таким, как он. К концу августа, когда ты всё ещё отказывался выслушать меня, я подумывал над тем, чтобы завалить твою практику.       Я непонятливо поморщился, не понимая, ослышался ли я.       — Но… зачем? Это всё равно ничего бы не изменило.       — Тебе бы пришлось пересдавать всё зимой. Затем я бы подсуетился, и ты, если бы не отказался от стажировки вовсе, едва услышав, куда тебе предстоит ехать, снова бы оказался у меня на пороге. Надежда была на то, что ты остынешь и у нас появится шанс начать всё сначала… Или же, что оба остынем и останемся простым воспоминанием друг для друга.       — Или же я тебя бы возненавидел из-за столь непростительного вмешательства в мою жизнь по собственной прихоти, — предложил я с явно выраженным скепсисом.       — Соглашусь, это было бессмысленно. Тем более при условии моей женитьбы. Но тогда мне сложно было видеть что-то ещё, кроме призрачного шанса на успех. «Это того стоит. Рискни», — вот какая мысль постоянно крутилась в голове. Потом можно было ещё что-нибудь придумать и всё исправить, — он едва заметно пожал плечами. — Наверное, это отчаяние заставляет разум искать оправдание собственным действиям и принимать ошибочные решения.       — Но ты этого не сделал.       — Нет, не сделал, — покорно кивнул он. — И одна часть меня постоянно сокрушалась по этому поводу. И потому, стоя там, за рестораном, я понимал, что поступить так во второй раз выше моих сил; понимал, что должен удержать тебя любой ценой, следовательно, я собирался поступить как мой отец.       — Выкупить книжный и уволить Энтони?       — Вряд ли это помогло бы, — улыбнулся он, но в этой улыбке мне почудилась горечь.       — Я всё ещё не вижу схожести, — я подался вперёд, поджав под себя ногу, чтобы сесть впритык к нему.       — Мы встретились, ты меня избегал, а я вбил себе в голову, что ничего ещё не кончено, и постоянно думал над тем, как всё вернуть. Считал Голдштейна временным увлечением, к которому ты потеряешь всякий интерес, едва мы вновь окажемся в постоянной близости друг от друга.         — И в чём же дело, Том? — подвёл я его к итогу. — Будь между нами всё кончено, ничего из этого не помогло бы…       — Если бы не помогло, я бы разрушил твою жизнь, — понизил он голос. — Нашёл бы рычаги давления, привязал бы к себе…       — Не верю, — покачал я головой.       — Я уже начал это делать, собираясь выкупить рецепт вместе с тобой, — возразил он. — Я предложил тебе в тот день контракт.       — Выходит, если бы я отказался, ты бы меня на цепь посадил и заставил печь пироги в твоём отеле? — рассмеявшись, я коснулся лица.       Ему казалось это отнюдь не смешным.       — Серьёзно? — я откинул голову со смешком, ощущая, как напряжение, скопленное из-за его рассказа, растворяется, позволяя вдохнуть полной грудью. — Знаешь, что я думаю? — опустил я взгляд. — Что ты чувствовал, что ничего между нами не кончено, и именно поэтому делал то, что делал. Если даже частично отсутствующая память не мешает мне… — я оборвал себя на полуслове, пытаясь подобрать правильные слова. — Не мешает чувствовать это сейчас, то какие чувства ты пробуждал во мне до её потери? Уж точно не те, что должен пробуждать человек, к которому ничего не чувствуешь, и, в отличие от кое-кого, актёрскими талантами я не блещу. Также сильно сомневаюсь, что ты слепой или невнимательный.       Том слегка повернулся, упираясь плечом в спинку.       — Твоё желание оставить всё позади я не должен был учитывать?       Теперь уже я скривился.       — Это сложный вопрос.       — Сложный, — согласился он.       — Почти философский, — поддакнул я и задумчиво протянул: — Вся эта ситуация тебе разве не на руку? Ты привязал меня к себе так или иначе: мы находимся в одном доме, Сев дал мне больничный до конца месяца, и я не могу в своё удовольствие передвигаться по городу или видеться с друзьями. Даже врач посоветовал мне больше времени проводить в твоём обществе, создавая много новых совместных воспоминаний.       — Это временно, — возразил Том, мрачнея. — Я тебе говорил, что, когда дело закроют, ты свободен. Во всех смыслах, если сам того пожелаешь.       — После того как у меня выработается Стокгольмский синдром?       Том растерянно посмотрел на меня:       — Ты считаешь меня агрессором?       Его выражение лица меня рассмешило, но я сдержал улыбку, заметив:       — Надзирателем, скорее. Ты мирно сторожишь меня, но разве не накажешь, сделай я что-нибудь не так?       — Отшлёпаю, — внезапно заявил он, расплываясь в едва ли не лисьей улыбке. — Эмоциональный шантаж — тоже деспотизм.       Я насупился:       — Это была шутка.       — Но ты прав: случившееся мне на руку, — спокойно признал он.       Я с подозрением уставился на него, ощущая смутную тревогу, и, похоже, мой опасливый взгляд был замечен.       — Наверное, пора признаться… Раз так вышло, что у нас состоялась ночь откровений, — усмешка вновь дёрнула уголок его рта. — Иначе простить меня позже будет сложнее для тебя.       — Что?       Внутри буквально всё заледенело в непонятном предвкушении.       — Я решил ускорить наше воссоединение, — неторопливо начал Том, — поэтому подорвал свой отель, забросив горелку в твою духовку. Потом, когда ты пошёл меня искать, огрел тебя по голове, чтобы тебя застукала полиция на месте преступления, после чего я бы смог доблестно тебя отстоять у правосудия. Но всё пошло не по плану, поэтому мне пришлось сообщить полиции о тебе, а затем приставить к тебе охрану, чтобы ты не смог сбежать до дня задержания и я по-прежнему смог бы вызволить тебя, — он выдохнул, виновато моргнув, и поднял взгляд.       Когда до меня дошёл весь смысл сказанного им, я тряхнул головой и опустил обе ноги, чтобы почувствовать твёрдость пола под ними.       Что это значит, чёрт возьми?!       И тут он разразился смехом, откинув голову на спинку дивана:       — Прости… Я не могу, — он коснулся лица, будто смахивая выступившие от смеха слёзы. — Гарри, как ты можешь постоянно сочетать в себе несочетаемое?       Кровь, едва ли не полностью покинувшая моё тело, хлынула обратным потоком. Щёки ощутимо горели.       — Это что, шутка?       — Не только один ты можешь шутить, — со смешком выдохнул он.       — Это совершенно не смешно. Ни капельки, — ворчливо заметил я.       — Согласен, это бредово, но, кажется, ты в это с лёгкостью поверил, — его улыбка из открытой вновь стала насмешливой, а затем её словно волной смыло с лица, когда он вновь заговорил: — Гарри, я на собственном опыте убедился, каким ты можешь быть, когда разочаровываешься, когда считаешь, что тебя предали, но впредь твоя вера или со мной, или против меня.       — К чему это ты? — всё ещё ворчливо уточнил я.       — К тому, что, если тебе кто-нибудь что-нибудь расскажет, ты не бежал паковать свои вещи, не желая ничего слушать. Ты или доверяешь мне, или нет.       Меня почему-то это возмутило.       — Я не истеричка, Том.       — Нет, но ты очень раним, — уже мягче заметил он. — Прозорлив, но одновременно легковерен.       — Ты это о Нотте? — вдруг осенило меня. — Мне ему не верить?       Да уж, прозорлив я как никогда.       Том, к моему удивлению, покачал головой:       — Алан здесь ни при чём, да и не стал бы он создавать мне проблемы, в отличие от Трис. Она ещё не знает о тебе, о нас… но, когда узнает, я не уверен, что её страсть к разыгрыванию драм с моим участием прошла после неудавшегося замужества с Лестрейнджем. Возможно, даже усилилась. Я не могу постоянно быть настороже в том, что касается её действий, и не всегда смогу предугадать их, но и полностью исключить её из своей жизни из-за Дельфини тоже не могу, за что прошу у тебя прощения.         — Подожди… — я коснулся губ, подёргав за нижнюю задумчиво, — ты её выслал из страны, чтобы дать нам время? — Однако ответа я не стал ждать, тут же насмешливо поинтересовавшись: — Но что она может сделать? Обозвать меня? Закатить истерику?..       — Сейчас наши с тобой отношения очень хрупки, Гарри, — напомнил он. — Трис может быть изобретательной и настойчивой. Истерика — лишь способ воздействия. Ты не помнишь, — задумчиво протянул он, — но она смутилась, когда поняла, что ты тоже стал зрителем спектакля, предназначенного только мне. С тобой она, скорее всего, выберет другую тактику — покажет себя с наилучшей стороны, чтобы ты постепенно привык и начал ей симпатизировать, и на основе этой дружеской симпатии стал сомневаться во мне и в моём поведении, считая его несправедливым по отношению к ней. Ты бы стал заступаться за неё, и между нами начал бы назревать конфликт, который перерос бы в постоянное напряжение в отношениях, — сказано это было таким будничным тоном, словно это уже происходило.       — Я сильно сомневаюсь, что смогу испытывать к ней хоть какие-то отголоски дружелюбия после всего, что ты мне рассказал, — нахмурился я, — и тем более, что начну осуждать твои поступки.       Том слабо улыбнулся.       — Ты даже не заметишь перемен в своём отношении, Гарри. Просто однажды, увидев её всю в слезах по моей вине, ты больше не ощутишь раздражение или злость и вместо «так тебе и надо» произнесёшь слова утешения.       — Не знаю, Том… — Конечно, у меня были сомнения на этот счёт. — Это как-то связано с моим вопросом? С Ноттом? — уточнил я.       — И да и нет, — вздохнул он и, помедлив, добавил: — Мы с тобой отошли от темы, и, должен признать, я бы с удовольствием перескочил то, что следует за этим.       То, что следует?..       Правду?       — Когда ты обо всём узнал? — вопрос вырвался шёпотом.       — Из петли, в которую он меня подталкивал, я выпутался не без труда. Мы с Люциусом недоумевали: отец действовал столь грубо, что даже не пытался скрывать своё вмешательство последние полгода. Однако тот всё свёл к рыночной конкуренции, где он собирался отстаивать интересы своих партнёров. «Ничего личного, Том. Это бизнес», — Том устало коснулся волос, заправив упавшую на глаза прядь. — Но он подтолкнул меня искать другой рынок, сам того не ведая. Наверное, об этом он даже не задумывался, как обычно: преградив один путь, он открыл мне другие, позволяя добиться большего. Или же я просто живуч, как таракан, — со смешком прокомментировал он. — Так что же было дальше? Гм, стоит сократить до момента успеха, когда звучное наименование виноделен Gaunt вновь оказалось у всех на слуху, званого ужина и моего ответа на вопрос Сигнуса: я поведал, что мы с Трис подумываем о ребёнке. Я заметил, как она испуганно уставилась на отца, но понял причину её ужаса лишь вечером.       Я невольно склонился ближе. Он ещё ничего не сказал, а мне уже было неприятно и отчего-то горько.       — Он вызвал меня к себе в кабинет. Мне казалось, что отец готов принять меня как равного, поздравить, но вместо этого он выложил мне всё как на духу. Я был в оцепенении, а он всё говорил и говорил. Казалось, он целую вечность расписывал их с ней отношения, не брезгуя деталями, — его голос даже не дрогнул, лишь взгляд на мгновение стал стеклянным, словно сейчас Том видел перед собой совершенно другого человека, а не меня. — Наверное, он понял, что уже ничего не вернуть, и это была месть утопающего: раз их отношения подошли к концу, то и нашим пора бы. «Надеюсь, ты достаточно благоразумен, чтобы понимать, что эта шлюха недостойна становиться матерью моих внуков. Не позволяй ей получить такой рычаг давления», — заключил отец веско. Около двух недель я разыгрывал абсолютное незнание, словно не было того разговора с отцом, и мне стало ясно, что о детях Трис заговорила, чтобы иметь способ удержать меня подле себя, по всей видимости, подозревая, что всё идёт к развязке. Мы разговаривали, обсуждая совместный отпуск, который планировали ещё до того дня, и я просто задал ей вопрос про отца, — Том моргнул, и его губы искривились в неприятной усмешке. — Она сделала вид, что не понимает, о чём я говорю… А потом у неё не осталось выбора, кроме как признаться во всём. Я выслушал обе версии событий, и мы оказались на грани развода.       Сглотнув, я задержал дыхание. Сложно было различить чужие эмоции под видимой и слышимой маской безразличия. Том будто старался максимально сократить этот период своей жизни в рассказе, и я прекрасно осознавал почему.       — Естественно, я поступал так, как он рассчитывал, но ничего поделать с собой не мог. Я не знал, что было болезненнее: моя роль во всём этом, измены, начавшиеся с первого дня нашей совместной жизни, или же личность любовника. Она часто пользовалась мной как прикрытием в детстве и сделала это снова, но то были шалости в сравнении с этим. Я безустанно перерывал свою память, воскрешая раз за разом разные моменты из нашей совместной жизни. Это заставляло меня сомневаться в каждом её слове, в каждом действии… Вспоминать, сколько раз она отсутствовала, сколько раз отсутствовал я; вспоминать причины и сопоставлять время, играть в грёбаного детектива, чтобы успокоить себя одним коротким «невозможно» или, наоборот, накрутить уверенным «возможно». В какой-то момент мне показалось, что я схожу с ума, превращаясь в конченого параноика. Я вспоминал, как приревновал её, когда какой-то настойчивый поклонник начал слать цветы на дом, — Том поморщился. — Жест мне показался чересчур вульгарным, на грани преследования… Трис же лишь рассмеялась, описав «сталкера» наивным и романтичным поклонником её Луизы — самой знаменательной её роли, — и даже указала на него как-то на своём выступлении, не позволив мне приблизиться, мол, она всё уладит сама, а мне не стоит распугивать её поклонников. Что ж, она и правда всё уладила, но в те дни, вспоминая об этом, я не мог перестать сомневаться в том, кто стоял в действительности за этими провокационными жестами: романтичный мальчишка, на которого она мне указала, или же разозлённый ревнивец, всё это время находящийся рядом с нами.       — Это был твой отец?..       — Да. Намекал ей, как легко он может всё разрушить, — Том вздохнул, потерев переносицу, и смахнул несколько упавших на лоб прядей.       «…Я не смогу не ревновать тебя, даже если ты не будешь давать мне повода, просто потому, что у меня свои страхи и свои тараканы в голове».       Теперь мне стало понятно, о каких именно тараканах шла речь.       — Но вы не развелись? — я вновь подтянул ногу под себя, соприкоснувшись коленом с его бедром.       — Нет, — после небольшой заминки отозвался он, — не успели. Произошёл несчастный случай: мой отец попал в серьёзную аварию. После перенесённых операций и двух остановок сердца он впал в запредельную кому. Диагноз был поставлен, но почти год я не решался отключать его…       Его речь стала растянутой, сонной — наверное, это был лишь отпечаток испытанной им усталости в то время.         — Неприязнь и отвращение, что я ощущал с того самого момента, как покинул кабинет отца, внезапно растворились, оставляя лишь нестерпимую обиду на него. На них обоих. Ведь они знали, что могли обратиться ко мне. Не было никакой нужды разыгрывать весь этот спектакль, но Трис не думала о последствиях, а отец мне не доверял. Он считал, что я побегу к Сигнусу и всё расскажу; считал, что мои собственные чувства заставят навредить им, сделать назло.       Том потянулся к стакану, сделал глоток, прочистив горло, и поставил его. Я вздрогнул из-за этого короткого звенящего звука.       — Ты бы так не поступил, — подал я голос, неловко кашлянув.       — Думаешь? — скосил он взгляд. — Я вот не совсем уверен: знал ли он меня настолько плохо, может, судил по себе, а может, знал лучше, чем я мог себе представить… В этом вся прелесть восприятия, Гарри. Тогдашний Том и тот, что сидит сейчас перед тобой, были уверены, что помогли бы им, но решил бы точно так же юный Том? Что, если бы ему это показалось несправедливым, возможно, неправильным? Что, если бы он сам приревновал к отцу и переступил черту? Но история не терпит сослагательного наклонения, — он мазнул по мне взглядом. — В любом случае в и без того сложный период для меня и Трис произошедшее заставило нас ощутить себя ещё более потерянными, словно всё перевернулось с ног на голову. Наш мир начал разрушаться за некоторое время до этого, но тогда грозил рухнуть окончательно, и никто из нас не знал, что должно было случиться после.       Я горевал, но и Трис тоже горевала по-своему. Может, её чувства и угасли к нему, может, она тоже отчасти ненавидела его за то, что он не нашёл в себе сил отпустить её молча, а постарался разрушить её жизнь… Тем не менее он умер, а лекарства от сожалений нет. Развод теперь выглядел способом усугубить ситуацию. Я знал, что она мне изменяла, даже когда мы переехали вновь, но ещё я знал, что её чувства давно перестали быть игрой — наверное, для неё самой это было тяжело и нежелательно.       Я невольно скривился.       Тяжело и нежелательно?       Он что, серьёзно?       Заметив моё возмущение, Том слабо улыбнулся:        — Гарри, я цеплялся за это, повторяя как мантру в постоянном поиске того, что может помочь мне понять. Сойтись стало моей ошибкой: разум многое понимает, многое может обосновать и простить, но чувства… если не отпустить, то ничего не получится. А я не мог отпустить прошлое, не мог не возвращаться мыслями к тем годам. Это происходило невольно: какое-то её слово, посетившая меня мысль, увиденная мною вещь, событие — всё что угодно могло вернуть меня в то состояние. Наши отношения стали странными, изматывающими, наверное, или токсичными, как бы их сейчас назвали. Отчасти в этом есть и моя вина: я постоянно ждал удара, чрезмерно остро реагировал и придирался иногда без видимой на то причины к её словам в постоянном поиске подвоха. Мы сводили друг друга с ума ссорами и затем так же безумно мирились, чтобы на следующий день всё повторилось. Замкнутый круг, из которого сложно было выбраться. Опять же, появились новые сложности: я теперь отвечал и за бизнес отца. Разумеется, он с детства заставлял меня вникать во все нюансы, считая, что я последую по его стопам, тем не менее уже тогда я одобрял не всё, что он делал. Отец это знал, но не видел в моём скептицизме серьёзной проблемы, считая, что юношеская склонность к идеализации действительности скоро обломает зубы об эту самую действительность. Я же считал, что если тебе что-то не нравится, то нужно это изменить. И изменил, — понизил он голос, но довольство собой я всё же расслышал и не смог сдержать улыбку. — На работе и так было всё напряжённо, поэтому дополнительный стресс дома мне был без надобности, и я решил, что лучше избегать ситуаций, ведущих к конфликту. Новость о её беременности помогла мне в этом. Нам обоим — так мне казалось в тот момент. Дельфини стала светом в окошке, а пауза после переполненного ссорами года — необходимой передышкой. Однако так было только для меня, для Трис же всё оказалось с точностью до наоборот: хоть это она перестала пить таблетки, ничего мне не сказав, она начала упрекать меня в том, что я воспользовался ей точно суррогатной матерью и, получив желаемое, теперь игнорирую; что, вместо того чтобы взращивать наши с ней чувства, я перенёс свою любовь на дочь.        — У неё началась депрессия? — аккуратно поинтересовался я, вспомнив слова Гермионы.        — Я предложил Трис обратиться к специалисту, и она согласилась, но тот посоветовал нам обратить своё внимание на терапию для пар, — Том усмехнулся, покачав головой. — Проблема была в нас самих, а не в её отношениях с Дельфи. Безусловно, для нас всё изменилось. Для обоих. Когда мы вернулись домой вместе с Дельфини, это было… странно. Словно в доме внезапно появился лишний элемент обстановки, — его губы тронула задумчивая улыбка. — Поначалу это всегда непривычно и ты не совсем понимаешь, что теперь делать, не знаешь, как всё это повлияет на тебя и на твою жизнь, как изменит рутину. Трис выглядела более уверенной, я же дольше неё приходил к мысли, что теперь стал отцом. А когда наконец понял это, не знаю, Гарри, — он запустил ладонь в волосы, нервно поправив их, — сложно объяснить на словах свои ощущения в тот момент: я был и счастлив, и напуган, и воодушевлён… Однако за это время поменялось и отношение Трис к происходящему. На работе всё ещё было неспокойно, но я засел дома на три месяца, посчитав, что она боится, что я оставлю её наедине со всем этим. К счастью, Дельфини была весьма спокойным ребёнком, — он внезапно перевёл взгляд в сторону своего рабочего места. — Я ставил её кресло-качалку около стола, и она спала или косилась на меня, пока Трис была занята, а я работал здесь. Но ставшие почти рутинными ссоры начали возвращаться вместе с новыми обвинениями. Увеличив штат и наняв дополнительного помощника, я сократил рабочие часы, раньше возвращаясь, но Трис этого было недостаточно: она продолжала твердить, что я не уделяю ей достаточно внимания, — он вздохнул, махнув рукой. — Я продлил свой отпуск ещё на полтора месяца, вопреки истерике Люциуса, предложив ей пробыть это время на северном побережье — у нас там небольшой дом. Мне казалось, что смена обстановки поможет нам понять друг друга. Не помогла. После возвращения она продолжала повторять, что ей мало меня, а я не знал, что ещё могу сделать, разве что врасти в неё, — Том невесело хмыкнул. — Когда Дельфини было чуть больше года, Трис почти все свои обязанности переложила на няню, а затем и вовсе начало происходить нечто странное: она отправляла ребёнка «гулять», стоило мне появиться дома… Я шёл в детскую и слышал, что они уехали на прогулку. Зачем каждый день ездить на прогулку, когда у нас огромная территория? «Ради разнообразия», — отвечала Трис. Я не мог понять, в чём дело, и возвращал няню, получая нагоняй за то, что «препятствую воспитанию дочери» и «ни во что не ставлю её и не прислушиваюсь к её мнению на этот счёт». На моё предложение ездить вечерами в парки втроём, раз ей так хочется разнообразия, она отвечала, что «ребёнок не должен так сильно зависеть от внимания родителей, иначе вырастит избалованным».         — Она ревновала тебя к дочери? — тихо спросил я.        — Я не сразу это понял, — согласился он. — Я начал брать Дельфини с собой на виноградники по выходным. Мы просто прогуливались, пока она не уставала, — Том снова улыбнулся. — Мне нравилось показывать ей то, чем я занимаюсь, и рассказывать, хоть Дельфи и не понимала ничего. Трис не хотела ездись с нами — пыль, земля, камни… фу! — но однажды поехала, оставшись сидеть в машине, пока мы покоряли очередную мини-тропу. Когда мы вернулись, она была раздражена, но на мой вопрос ответила, что её бесит жара и песок на зубах скрипит. Ровно через неделю, в субботу утром я застал няню, собирающую вещи Дельфини, чтобы увезти её до вечера, а после остаться с ребёнком на ночь в гостевом домике, где она теперь будет жить — ничего мне не сказав, Трис изменила её график. Я позволил увести дочь, но только до обеда, чтобы Дельфини не становилась свидетелем скандала. Это было первое предупреждение, которое я сделал Трис…        Мне было ясно как белый день, что проблема заключалась не во внимании, а в самой любви. Том её просто больше не любил — не любил так, как раньше. И, даже надень они друг на друга наручники и запрись в одной комнате, ничего бы не изменилось.        Хотелось вздохнуть. Так глубоко и с чувством.        Почему-то я ощущал печаль из-за чужих отношений. Нет, не столько из-за них самих, сколько из-за возможного влияния разлада на Дельфини. По себе я знал, что каждому ребёнку хочется счастливой семьи, где родители сильно любят друг друга и никогда не ссорятся — своего рода утопия, — а в этом случае всё разладилось задолго до её появления, но почему-то мать не себя винила в отсутствующей любви отца, а её саму, выставляя чуть ли не воришкой.        — После этого разговора всё разительно поменялось. Трис почти полностью передала дочь на попечение няни и моё, решив, что пришло время возвращаться в театр. А вернувшись, она нашла новый «способ» получить желаемое, — продолжил Том. — Она проанализировала ситуацию и пришла к, безусловно, глубокомысленному выводу, что раз мой отец из-за ревности воспылал столь пагубной страстью к ней, то и на мне это тоже сработает. Сначала это в действительности были лишь провокации, словно она испытывала меня и границы моего терпения, а затем начался новый период в наших отношениях: период интрижек и экспериментов, — с наигранной торжественностью заключил он.        — Снова?..        Наверное, удивляться здесь было нечему. Скорее, стоило бы сокрушаться о том, что человек способен наступать на одни и те же грабли десятки раз — Том был прав.        — В то время мне было сложно понять, реальны ли эти измены или же происходят лишь на её словах, — пожал Том плечами. — В постели я её ни с кем не заставал.        Мне снова это поведение показалось чересчур знакомым: ревность, провокации, хвастовство победами…        Интересно, это случайность или какая-то кривая наследственность?        — Ты никак на это не реагировал?        — Эмоции бы делу не помогли, Гарри. Я не собирался возвращаться к тем же отношениям, что у нас были до рождения дочери. Каждый раз, когда она говорила, что у неё появился новый поклонник, задержавший её после пьесы, она желала скандалов и бурного примирения, — устало пояснил он. — И так раз за разом, а у меня просто на это не было ни сил, ни желания. Я был рад, что ей хотя бы хватало ума не афишировать свой образ жизни. По правде говоря, в какой-то момент я осознал, что всё равно не чувствую былой жгучей ревности — если вообще что-то чувствую, — и мною больше не повелевает потребность следить за ней, выискивая доказательства её интрижек... Даже больше: мне казалось, что увлекись она кем-то всерьёз, то отвлечётся от меня, успокоится и мы сможем играть дальше в семью. Хотя бы ради Дельфини, как это делали родители Трис.        Вот мы и подошли к тому самому. Я почему-то нервничал сильнее, чем во время мелодраматически-трагической истории их супружеской жизни, которая меня больше возмущала, чем щекотала нервы.        — И почему мне кажется, что сейчас на сцене появится Нотт?        Машинально переведя взгляд на экран, я зацепился глазами за яркое пятно бежавшего ребёнка в красной куртке. Тот в панике оглядывался, словно за ним гнались.        — Ты ведь о нём говорил, когда упомянул о найме дополнительного помощника? — уточнил я, вновь переключив внимание на Тома.        «Беллатриса им увлеклась?» — было закономерным вопросом, который я так и не задал.        — Именно, — согласился Том, а затем замешкался, глянув на меня исподлобья. — Между нами зарождалась симпатия в течение некоторого времени: взгляды, едва заметные прикосновения, когда он передавал мне документы, двусмысленные фразы… — его губы дрогнули в улыбке, слегка задумчивой и явно полной ностальгии, отчего внутри что-то неприятно зашевелилось. — Однако потакать своим желаниям изначально я не собирался. Не думай, что мне было совестно перед Трис после всех её выкрутасов. Наш брак превратился в химеру, и в этом была некая закономерность — разве у меня не было тех же прав увлечься кем-то, что и у неё? Чего отрицать, я понимал, что моя личная жизнь была построена на ошибках. И, встретив Алана, в полной мере осознал, что после смерти отца лучшим решением для меня и Трис было пойти каждому своей дорогой. Возможно, вместо того чтобы изводить друг друга, она была бы счастлива с кем-то другим, как, впрочем, и я. Но допускать такую мысль означало жалеть о том, что появилось в результате этой ошибки: о Дельфини. Так что, — Том едва заметно поморщился, — то, что меня останавливало, было осознание, что я могу сделать ещё одного человека несчастным, да и самого себя тоже. Но можно сколько угодно размышлять о том, что правильно, а что — нет, и тем не менее быть не способным отказаться от возможности испытать всё это заново и понять, каково это, когда именно в тебе заинтересованы с самого начала. Поэтому с каждым днём сдерживать свой интерес было сложнее, чувства кипели…        Да уж, у кого-то чувства там кипели внутри, а у кого-то — ревность сейчас ох как кипит, прям выкипает.        Я мысленно чертыхнулся.        Нет, похоже, не мысленно, а вслух.        — Чёрт, — повторил я и вздохнул, потупив взгляд.        — Гарри-и, что случилось? — насмешливо поинтересовался он.        — Можно без подробностей о том, что и где у тебя кипело с Ноттом?        — Так ты сможешь сравнить.        — Сравнить с чем? — неохотно уточнил я.        — С тобой я варился в адском котле, — произнёс он, растягивая каждое слово.        Я сглотнул.        Перед глазами возникла отчётливая картинка.        Зелёные листья винограда шелестят, шероховатостью цепляя кожу, когда я натягиваю очередную ветку и закрепляю её лентой к проволоке. Щелчок, и мой взгляд падает на фигуру передо мной.        Том.        Он слегка вспотевший и что-то объясняет Гермионе, а я не могу отвести взгляд, буквально мысленно облизывая каждое его движение и желая одного — прикоснуться…        — Что?..        — Мои чувства к тебе выше температуры кипения, — улыбнулся он.        — А это взрывоопасно, — проворчал я, ощущая смесь смущения и возбуждения из-за внезапно вставшего на место воспоминания.        Том коснулся моего лица, заставляя отнять взгляд от обивки дивана, которую я невольно начал ковырять. Он обвёл пальцем линию моей челюсти, зацепив мочку уха, и я поёжился, ощущая, как по коже забегали мурашки.        — Ладно, уговорил… Только без щекотки, — хмыкнул я. — Так что у тебя там кипело?        — В основном работа, — со смешком ответил он. — Обязанности были разделены между ним и Элизой. Само собой, она была главной, но и Алан постепенно осваивался: сначала она доверила ему подготовку различных документов, отчётов и презентаций, управление моей почтой и факсами, потом — организацию командировок, затем — приём посетителей. Под конец я сам определил их роли, к стыду своему, превратив Нотта в мальчика на побегушках. Буквально. И бегал он в основном за мной, так как я использовал его, когда была возможность работать дистанционно. В отличие от Элизы, он был почти всегда при мне. Её же нагрузка была выше: она взяла на себя обязанности менеджера и замещала меня, если Люциус также отсутствовал. Позже, когда она получила повышение, Алан стал моим помощником. Что до наших отношений, то он не торопил меня, ничего не требовал, явно считая, что именно я должен сделать первый шаг. Моё семейное положение никогда не было для него секретом и явно не беспокоило так, как беспокоило меня самого: он был обязан быть в курсе не только моего расписания, но и моих предпочтений, отношений и прочего. Как ты уже понял, он часто бывал у нас дома, нередко виделся с Трис, с которой у него складывались весьма интересные отношения: она считала его кем-то между слугой и её поклонником, хотя он не являлся ни тем ни другим. Она симпатизировала ему, но и только: молодняк её никогда особо не привлекал. Когда наши с ним отношения стали меняться, Трис заметила это буквально сразу же. В отличие от меня, она следила за мной, ожидая, что в какой-то момент подобное должно было случиться. Это был странный разговор, Гарри, — он смиренно вздохнул, коснувшись лица и потерев подбородок, словно не знал, как именно описать его. — Трис впервые заговорила о «нуждах» каждого из нас, как она это назвала, и возможности их объединения… Она считала, что третий станет связующим звеном — тем, что сплотит нас. После того скандала с няней мы впервые поругались. Я отказался.        Том замолчал, продолжая лихорадочно растирать щеку. Я поймал его ладонь, сжав в своей, и помог ему:        — Но потом ты согласился.        Должно быть, что бы там ни произошло, Том считает это очередной ошибкой и… стесняется этого?        — Не сразу, — покачал он головой, сжимая крепче мою руку. — Точнее, я не соглашался вовсе. Просто в какой-то момент понял, что больше не могу держать его на расстоянии вытянутой руки: нужно было что-то делать. Трис же приняла это за согласие. Как оказалось, она и ему это предложила. Всё началось с очередного недопонимания. Я был с ним, он — с нами обоими, и в конце концов всё получилось так, как она хотела. Трис всегда умела вложить нужные ей мысли в чужие головы. Она превратила меня из того, кто был против подобных отношений, в того, кто их якобы предложил. Алан легко поверил ей. Она ошибалась, и я тоже. Я считал, что она хоть в чём-то может быть искренней со мной, Трис же полагала, что это очередной постельный эксперимент: если она даст мне желаемое, то, переспав с Аланом, я успокоюсь и быстро остыну, как это делала она. А ещё лучше, если, приревновав её к нему, выкину Нотта из нашей жизни. Экспериментом это стало разве что для неё. Алан против вначале не был, но… мне не нравилось их взаимодействие. А потом я понял, что и ему не нравится наше с ней — он согласился, думая, что это единственный способ, — Том горько усмехнулся. — Третьей лишней стала Трис, а у нас с ним завязались… гм, своего рода отношения.        — Ты не думал развестись? — озвучил я очевидное.        Том красноречиво глянул на меня, мол, что за дурацкий вопрос.        — А последствия, Гарри? Я позволял ей жить в своё удовольствие и считал, что я также имею на это право. Она могла жить своей жизнью, а я — своей, в которой тоже кое-кто появился. Но довольно-таки наивно с моей стороны было надеяться, что она вспомнит свою роль во всём произошедшем и позволит мне быть счастливым. Естественно, я не ждал от неё компенсации, ведь сам согласился сойтись, но полагал, что её чувства ко мне тоже должны были остыть — факт, который она отказывалась принимать, как когда-то это делал мой отец. Я попытался с ней поговорить открыто и, к своему удивлению, понял, что она сама осознаёт, что происходит. Трис, — он склонил голову вбок, вглядываясь в моё лицо, — призналась, что её пугают перемены, произошедшие с ней за последние несколько лет, с чем она пообещала бороться. Что ж, этот разговор по душам, сблизивший нас на мгновение, позволил взглянуть со стороны на возможные отношения, которые могли бы быть между нами: мы могли бы питать друг к другу иные чувства. Снова быть друзьями, родителями, одной командой, но не… возлюбленными. Казалось, она не против, но это было всего лишь иллюзией: Трис давно уже изменилась, осознала это и приняла. На фоне всего случившегося её чувства ко мне превратились со временем в страх, наверное. Именно так я до сих пор объясняю себе её действия, — он раздражённо повёл плечом. — Как я уже сказал, она просто хотела дать мне желаемое и тем самым на время заткнуть, но, в конце концов, победительницей из этой ситуации вышла бы Трис. Возможно, она переняла это от моего отца, но ожидание не принесло плодов. Переломный момент всё не наступал: я никак не мог «наиграться» с Аланом. Наша с ним связь упрочнялась, но всё же мы ещё только узнавали друг друга и оба понимали особую ситуацию, в которой оказались — эта ситуация никак не должна была отразиться на работе. И снова наивно, не так ли? — он усмехнулся, вопросительно приподняв брови.        — Он попросил повышения? — попытался поддержать я насмешливый тон, но получилось скверно.        — Нет, — понизил голос Том. — В действительности это мне казалось, что границы размылись. Как-то раз кое-что произошло и Фатиме, её няне, потребовалось уехать. Трис не ответила на звонок, я был в четырёх часах езды, а Алан остался в офисе. Я попросил его забрать Дельфини и встретить няню, замещающую Фатиму, но он сказал, что свободен — Элиза не давала никаких новых распоряжений — и сам справится. Я не возражал: это был не первый раз. И Алан остался на несколько часов с Дельфини. Казалось, мало что изменилось, когда наши отношения плавно перетекли из тройных в двойные. И предвосхищая твой вопрос, Гарри, мы не начали игнорировать Трис. Она сама отдалилась от Алана, будто потеряв к нему всякий интерес. Видимо, она поняла, что её план не удался, — он хмыкнул. — Тем не менее до этого момента Трис ничего не имела против общения Дельфи и Алана, да она даже не обратила бы внимание, что с ребёнком играл Алан, а не Фатима, но этот случай всё резко изменил. «Ты что, пытаешься превратить его в маму моей дочери?» — налетела она на меня, стоило переступить порог. Мог ли быть это переломный момент? После я много раз пытался понять, что послужило толчком для всего произошедшего; пытался понять, в чём я ошибся… Но когда ошибок такое количество, сложно понять, какая именно стала роковой…        — Но почему ты винишь себя? — спросил я в упор, перебивая его.        Получилось даже несколько возмущённо.        — Ведь легче обвинить остальных, — улыбнулся он. — Возможно, Гарри. Я знаю, что ты хочешь сказать, и согласен, что каждый отвечает за себя и за свои решения, но, к сожалению, решение одного человека влияет на решения остальных. Посмотри на нас, — протянул он ладонь, дотронувшись до моей щеки, — я принял дурацкое решение повременить с рассказом о своей женитьбе, и вот куда это привело.        — К беседе в твоём кабинете? — улыбнулся я, поймав его руку, и вновь сжал её в своей.        — Мы ведь могли и не оказаться здесь, — заметил он, и улыбка стёрлась с лица. — Не знаю, жалел ли ты о чём-нибудь и считал ли своё решение ошибкой, но в первую очередь оно было обусловлено тем, что я промолчал.        — Могу предположить, что я не желал тебя слушать, раз провёл здесь целый август, а ты не смог достучаться до меня. Разве это не снежный ком из ошибок двух людей? Или в том, что произошло между вами тремя, исключительно ты виноват?        — Может, ты и прав, — кивнул он. — После этого атмосфера стала всё более угнетающей, но Алан молчал, Трис — тоже. Хоть какое-то время мы и правда жили вместе…        — Вместе-вместе? Втроём?        — Мы не съезжались официально, — пояснил он, заметив, видимо, моё лёгкое потрясение. — Алан и не хотел вначале. Ещё до всего этого рабочее время перетекло в ночь, и он оставался в гостевой комнате. Когда отношения изменились, его комнатой стала та, где сейчас вещи Антонины. Прямо напротив нашей с Трис спальни. Она сама это предложила, якобы для удобства. Но уже тогда она указывала ему на его место: ни о какой полиамории речи не могло идти, потому что он всегда будет отделён чертой — коридором — от нас. Разумеется, мы не искали глубокого смысла тогда. Тем не менее после того эпизода с Дельфини он снова перебрался в гостевую комнату.        — Но ты продолжал спать с Беллатрисой? — спросил я, пытаясь понять странную динамику их отношений.        — Спать в смысле…        — В одной постели, то есть.        — После рождения Дельфи мы спали на разных кроватях. Сон Трис стал чутким, и любое движение рядом будило, а я «много ворочался», по её словам.        — А в другом смысле?        — В другом смысле я старался придерживаться того, что она сама захотела: всё случалось втроём.        — Втроём, — эхом повторил я.        Мои попытки представить Беллатрису, Тома и Нотта в одной постели не увенчались успехом, и я зажмурился.        — Это… кхм, — кашлянув нервно, я услышал его смешок. — Как?        — Научный интерес, Гарри?        — Ладно, неважно, — покачал я головой, но перед глазами продолжала стоять непонятная мешанина из тел.        Нет, конечно, в самом сексе для меня не было ничего странного — как будто я тройничков не видел. Проблема была в участниках. Я никак не мог собрать эту головоломку.          — Если ты когда-нибудь захочешь третью в нашу пару, знай, что у меня уже есть опыт, — раздался его насмешливый голос, и я тут же окинул его взглядом, показательно нахмурившись.        — Я с тобой-то ещё не определился…        — Как это не определился? — вздохнул он.        — С нашим… пазлом, чтобы туда лишние фрагменты добавлять, — ответил я задумчиво и под его пристальными взглядом вновь едва не стушевался.        Обычно разговоры о сексе меня не смущали… Обычно. Как у него получалось одним взглядом превращать меня в неискушённого монаха?        — Ты сказал, что он снова перебрался в гостевую комнату, а потом?        — Потом стал реже оставаться дома и вскоре вернулся к себе. Причин для этого было несколько: наши отношения были одной из них, но другой, по его словам, стали родители. Они беспокоились.        — Родители?..        — Он жил в их доме тогда и, когда «переехал», сказал, что к девушке, — пояснил Том. — И это то, что я упускал из виду: каким бы он ни был на работе, в жизни он ещё был совсем зелёным. Отчасти я судил по себе, видел в нём равного и совершенно не думал о том, что он не справится с давлением, как с ним справлялся я даже в худшие моменты своей жизни. Алан, в свою очередь, тоже молчал: боялся, что я подумаю, что он использует меня, чтобы решать свои проблемы. Но лучше бы и правда использовал меня, — Том опустил взгляд и задумчиво потёр большим пальцем центр моей ладони, посылая толпы мурашек. — В его семье начались проблемы, на работе — тоже, рядом со мной также стало неспокойно. Я понимал, что ему сложно оставаться здесь, потому что отношения с Трис перестали быть прежними и, возможно, его самоопределение изменилось, но не осознавал, насколько всё поменялось. Видимо, в какой-то момент Трис надоело выжидать, когда всё само закончится, и она перешла в наступление, о чём он мне не рассказал тогда. Алан решил просто игнорировать её выпады, становившееся со временем всё более оскорбительными и яростными. Именно это побудило его вернуться, а не чувство стыда или беспокойство родителей. Но и я не мог ночевать в городе каждый день, не мог оставаться на выходных, не мог постоянно не бывать дома из-за Дельфини, а на работе мы работали — иного расклада я бы не потерпел.        Наверное, именно в тот момент я серьёзно задумался о разводе, но Алан был против этой затеи. Сказал, что не хочет быть разлучником, хоть и прекрасно знал, какие отношения у нас с Трис. Тогда я не осознавал, что в действительности он просто не хочет ответственности и прямого конфликта с Трис.        — Я не совсем понимаю, — непонятливо уставился я на него.        — Позже поймёшь. Просто придержи эту мысль, — попросил Том. — Мы установили расписание, но я вновь ощутил себя как много лет назад: мотавшимся туда-сюда, только чтобы завалиться спать. Как-то на выходных у Трис были съёмки, и я решил съездить с Дельфини и с Аланом в горы… Мы провели неплохой день, — он вздохнул, — но я понимал, что среди нас всё так же был третий лишний: моя дочь.        — Но Нотт ведь сидел с ней, — возразил я.        — Заменяя няньку, словно это формальная обязанность, но не по собственной инициативе. Гарри, — Том насмешливо окинул меня взглядом, — если даже собственным родителям ребёнок иногда без надобности, — скривился он, явно намекая на Трис, — то подумай о стороннем молодом парне.        — Обо мне, к примеру?        — Сейчас ситуация несколько иная. Дельфини уже не малышка.        — Тогда его не сильно волновал твой статус и наличие дочки, — поморщился я.        — А должно бы. Но он просто не думал о ней, словно это пустяк. Так и в субботу он хотел провести этот день со мной, а не со мной и с Дельфини. Разумеется, Алан этого не показывал тогда. Казалось, что всё между нами было относительно хорошо. Но, наверное, ничего не проходит бесследно. Спустя несколько месяцев я начал понимать, что что-то не так, но не мог понять, что именно. Алан же сказал, что это банальная усталость и стресс. Тогда он уже был моим личным помощником, а Элиза — менеджером, и я нанял ему дополнительного ассистента, чтобы снять часть обязанностей, но Алан воспринял это в штыки. Тем не менее, когда я оставался дома, Алан отправлял ко мне Карла, не желая показываться здесь вообще, даже когда Трис отсутствовала. Постепенно у нас ярко обозначился конфликт интересов, — горько усмехнулся он. — И этот конфликт усугубился, стоило мне понять, что он хочет, чтобы мы съехались окончательно. Когда Алан вернулся в дом родителей, тоже загородом, мы пользовались номером в отеле, но потом я предложил ему переселиться в центр, и мы сняли квартиру, где я оставался по вторникам и четвергам. Трис, разумеется, это возмущало, хоть с самого начала нашей супружеской жизни её никак не трогало, когда я ночевал в городе. Само собой, ведь тогда она находила себе занятие в лице моего отца, — хмыкнул он. — Мы много раз обсуждали возможные варианты, но он всё так же был против моего развода, но не против того, чтобы мы с Трис жили раздельно. Разумеется, без Дельфини. Конечно, он не был против, если она будет у нас оставаться на день-два. Меня такой расклад не устраивал.        Я скривился.       Мысли были сумбурными, и я никак не мог понять, что ощущаю по отношению к Нотту из рассказа Тома. Непонимание, скорее всего. Как и непонимание поведения Трис в отношении собственной дочери.       — Могу я кое-что спросить? — осторожно поинтересовался я.       — И даже можешь спрашивать, не задавая таких вопросов, — улыбнулся он.       Замявшись, я вздохнул:       — Может, ты слишком много внимания уделял дочери?.. То есть я не хочу, чтобы это казалось критикой в твой адрес, но что, если и твоей жене, и Нотту могло показаться, что…       — Я помешанный отец, который не отлипает от ребёнка? — заключил он за меня.       — Можно сказать и так, — кивнул я.       — Признаюсь, я боялся, что всё будет наоборот: что я не смогу уделять ей достаточно внимания из-за работы. Меня самого воспитывали две няньки, а отец уделял внимание по расписанию, потому что не видел в ребёнке кого-то, кто мог бы его заинтересовать. И лишь когда у меня начали проявляться зачатки разума, он обратил внимание на меня. Я не знаю, был ли он таким всегда или стал после смерти матери, но я не хотел, чтобы история повторилась. Ты провёл с нами день, сам можешь сделать выводы, хоть сейчас у неё первый период независимости, — он усмехнулся.       — Независимости?       — «Я всё сама» и «я взрослая».       — Это я уже заметил, — рассмеялся я. — Но нет, мне не кажется, что ты… преследовал её со своей заботой.       — Тогда ты сам ответил на свой вопрос. Конечно, в то время я уделял ей больше внимания, но Алану уделял не меньше, мне хотелось проводить с ним время, как любому влюблённому человеку. Но вскоре я задал себе тот же вопрос, что и ты мне сейчас. Вечером воскресенья я приехал к нему. На столе стояла пустая бутылка, и я подумал, что он просто пьян. Алкоголь развязывает язык, но не в этом случае. Алан весьма агрессивно отнёсся к моему желанию обсудить наши отношения, и в тот день мы впервые поссорились. Громко поссорились: странно было слышать обвинение в том, что он для меня очередное развлечение, когда роль отца мне надоедает. Мои попытки узнать о том, что заставило его прийти к подобным умозаключениям, привели к тому, что он бросил в меня бутылкой и заперся в спальне. Безусловно, в тот момент я ещё мог винить алкоголь в приступе ярости и некоторой неадекватности, но через неделю Алан все выходные пропадал неизвестно где, не брал трубку, опоздал на работу и после делал её спустя рукава, чего не случалось никогда. Конечно, он злился на меня и даже наедине придерживался строго официального тона, но я не верил, что всё дело только в нашей ссоре. Должна была быть другая причина, и он мне её дал: проблемы в семье. И я поверил ему, потому что знал, что его родители проходят через сложный период: у его отца обнаружили рак, к счастью операбельный, а на днях напали на его младшую сестру. Стечение обстоятельств… Я предложил ему взять отпуск, чтобы быть с ней, и он согласился, но от помощи моей отказался.       — Помощи? — совсем тихо переспросил я, ощущая смутную тревогу.       — Я предложил обследовать его отца в другом центре, туда же перевести сестру, но от моих «подачек» он отказался. Я понимал, как, возможно, всё это выглядит в его глазах, и что он не хотел демонстрировать своим родителям, какого рода отношения нас связывают, но всегда можно было что-нибудь придумать, ведь зарплата у него немаленькая была. Тем не менее когда мы сняли квартиру, Алан начал отказываться от всего, что бы я ни предложил: любой мой подарок ему казался подачкой. Он даже за квартиру платил сам, но, нужно заметить, частично жил там и я…         — «Символическая» цена была из-за меня, так? — криво усмехнулся я. — Назовите нормальную сумму за месячную аренду.             — Гарри, это смешно.       Почему я ощущал себя второй версией Нотта?       Какие-то смутные размышления на этот счёт мгновенно всплыли, словно я когда-то думал уже об этом, как о некоем препятствии между нами.       — Может, он не хотел стать кем-то вроде содержанки?       — Гарри, — вздохнул Том. — Завтра ты увидишь что-нибудь и купишь мне, преподнеся в подарок, а я откажусь, сказав, что мне твои подачки не нужны и вообще я не могу это принять. Как ты себя почувствуешь? Ты же покупал это не для того, чтобы деньги на ветер выкинуть и показать, насколько хорошо идут твои дела, а чтобы сделать мне приятное, — он укоризненно посмотрел на меня. — Или, к примеру, тебе понадобится дорогостоящая медицинская помощь, но ты откажешься, потому что не можешь себе это позволить. Мне что, сидеть и смотреть, как ты страдаешь лишь потому, что твоей зарплаты не хватает на лечение?       — Это… сложно, — опустил я взгляд. — И объяснить, и понять.       — Почему? Если я могу это принять от тебя, почему ты не можешь от меня?       — Я не говорил, что не смогу это принять, но это словно доказывает мою несостоятельность рядом с тобой.       — То есть ты не будешь никогда тратиться на меня, чтобы не показать меня несостоятельным? Я должен сам себе покупать подарки от твоего имени? — весело задал вопрос за вопросом Том.       Тряхнув головой, я хмуро посмотрел на него:       — Не утрируй. Просто подарок ведь понятие растяжимое: можно подарить галстук, а можно — машину.       — И что такого, если я захочу подарить тебе машину?       — Вот видишь, — вспыхнул я.       — Это просто заморочки.       — Нет, Том, это не заморочки. Если ты подаришь мне машину, мне придётся подарить тебе нечто равнозначное, а из-за неспособности это сделать я буду ощущать себя неполноценно. Полагаю, Нотт думал так же.       Том горестно вздохнул.       — То есть о больших сюрпризах мне нужно сообщать заранее, а лучше — советоваться и убирать часть «сюрприза»?       — Ты можешь подарить мне машину на какую-нибудь значимую дату, — предложил я, — когда я получу, к примеру, третью звезду Мишлен, м?       — Когда у тебя будет третья звезда Мишлен, ты уже сможешь подарить машину в ответ… к примеру, на моё шестидесятилетие. Это уловка, Гарри!       — Хочешь сказать, что я получу звезду позже Сева? — в притворном изумлении вздохнул я, а затем резко встрепенулся, заметив его ухмылку: — Не могу поверить, что мы это обсуждаем.       — Что это?       — Будущее, — проворчал я. — Мы ещё толком на свидание не сходили, опять перескочили все этапы и уже говорим о том, что будет и что дарить друг другу.       — Тебя это беспокоит?       — Нет, не совсем… Эти темы всплывают, мы их обсуждаем, но разве это нормально? — нервно повёл плечом я.       — Я понимаю, что твои ощущения конфликтуют с разумом, как ты сказал.       — Конфликтуют? Том, я обсуждаю с тобой наше будущее, но ведь мы едва знакомы в моём представлении, но я этого не чувствую…       — После всего, что я тебе рассказал сейчас, этот Гарри знает обо мне намного больше, чем тот другой Гарри. Поддайся этому.       — Чему? — устало спросил я, злясь на собственную память.       — Своим ощущениям. Каждый раз, когда они ведут тебя по знакомой тропе, не надо говорить себе: «Эй, да я же познакомился с этим парнем совсем недавно, как я себя веду!» Ведь ты понимаешь, что, будь всё так на самом деле, ты бы не смог так спокойно со мной говорить, прикасаться, спорить или шутить. Понимаешь? — он склонился ближе, заглядывая в мои глаза, и я кивнул.       Если честно, я и сам не знал, почему постоянно сопротивлялся накатывающему на меня чувству узнавания в его присутствии. Может, мне просто нравилось спорить с самим собой, а может, это был страх. Друзья так описали мои чувства к Риддлу, что мне казалось: стоит только вспомнить, как я снова стану пускающим по нему слюни идиотом. А сейчас, пока я мог более-менее себя контролировать, мне было уютно и в таком состоянии.       Но… было во мне какое-то любопытство: желание понять, о чём они говорили. Желание сойти с ума.       Том отпустил мою руку, задумчиво погладив кончиком пальца запястье, и я поймал его взгляд. Чуть насмешливый и одновременно настороженный, будто он боялся того, куда могут привести меня мои мысли.       — Мы остановились на подачках, — напомнил я.       — С родителями Алана я был знаком, — заговорил он после вступительной паузы, — может, это было ошибкой, но я решил, как именно можно было предложить им свою помощь. Поэтому посчитал, что лучше действовать напрямую, но каково же было моё удивление, когда отец Нотта сказал, что Алан «очень занят» и не может «часто» навещать сестру, поэтому бывал у неё всего дважды. Сиделкой здесь и не пахло.       Я непонятливо моргнул:       — Но тебе он говорил, что навещал её каждый день?       — И даже на ночь оставался, — кивнул Том, криво улыбнувшись. — Логичнее было заподозрить очередную неверность, наверное, но в тот момент я почему-то пришёл к совершенно иному выводу. Мне даже следить за ним не пришлось, только квартиру обыскать. Наверное, ты уже понял, что от моего предложения о помощи он также отказался, заявляя, что это всего лишь экстази, и он сам может решить свои проблемы без моего вмешательства. Проблема в том, что это не «только» экстази, — Том покачал головой, — а «ещё только». И, пока это «ещё только», с этим легче бороться. Но я не понимал, что мне со всей этой ситуацией делать — не мог же я его скрутить и засунуть в рехаб? Его родителям тоже не нужен был очередной повод для волнения — мы оба это понимали. Да и их влияние на давно уже совершеннолетнего сына было не сильнее моего. Всё это бы превратило их жизнь в ад: я был уверен, стоит мне обмолвиться хоть словом, как Алан тотчас поведает о наших отношениях. Попробуй объясни всю эту ситуацию его родителям…       Хаос — вот что пришло мне на ум.       — К сожалению, это был тупик, — продолжил Том. — Пока я думал, с какой стороны подступиться к назревающей проблеме, да я даже с психологом говорил, чтобы понять, как мне подступиться к чужой зависимости, его зарплата оказалась не такой уже и высокой для балующегося человека. Сестру он не навещал, но помогал оплачивать её палату. Вскоре у него появились долги, о которых я узнал случайно, когда он использовал кредитку компании — движение показалось банку столь сомнительным, что они его заморозили, сообщив мне. Что ж, очередной скандал с новым предложением лечь в клинику и его отказом. По его словам, он сам остановится, когда захочет — это не проблема, а затем Алан попросил взаймы. Он достал контракт, который я должен подписать, где он обязуется вернуть мне долг.       Том невесело хохотнул, будто это до сих пор казалось ему чем-то сюрреалистичным. Впрочем, как и мне… Вернуть занятые у любовника на наркотики деньги через составленный им контракт?       — Я отказался подписывать и просто вернул задолженность банку через его зарплатную карточку, а затем использовал тот же язык, который использовал он, когда объяснял мне последствия вовлечённости во всё это его родителей: финансировать его зависимость я не собирался, что вновь переросло в скандал, так как зависимость отрицалась. И во всём этом оказался повинен я — ведь я никто и звать меня никак из-за отказа съехаться, — а также Дельфини, Трис и всё то, что держит меня вдали от него, — Том вздохнул, а я невольно повторил за ним.       Был у меня одноклассник, страстный любитель травки. Просто пройдясь рядом с ним, можно было словить кайф, но с подачи родителей он завязал. Вот только на третьем курсе мы узнали, что после выпуска Генри сразу же подсел на что-то потяжелее марихуаны. Это действительно было тупиком: невозможно вылечить того, кто, во-первых, отказывается признавать свою проблему, а во-вторых, впоследствии не хочет лечиться. Нет, конечно, травку даже я курил пару раз как раз тем самым летом, когда мы расстались с Драко. Тем не менее я всегда понимал, что делал: запускал развлекательный фейерверк на несколько часов. Разве это делают каждый день? Нет, конечно. Поэтому пусть моей единственной зависимостью из прошлого останется табак, от которой я благополучно избавился.       — Ты его не уволил? — спросил я.       — Нет, мне показалось, что это только усугубит ситуацию. После оплаченного отпуска я остановил перечисление зарплаты на несколько месяцев, обеспечив Алана всем необходимым, что ему не очень понравилось, — Том прикрыл глаза устало, словно одни лишь воспоминания его утомляли. — Конечно, я понимал, что, будь ему нужны деньги, он всё равно их найдёт, но рассчитывал на его благоразумие. И вскоре его поведение действительно изменилось. На короткие две недели мне показалось, что он приходит в норму, собирается с мыслями; мне показалось, что мой метод сработал, а затем… — Том сжал мою ладонь, — ко мне пришла Трис и как в дешёвых сериалах положила на стол телефон, включив сделанную ею аудиозапись: Алан продал меня за дозу. Она предложила ему деньги, и он согласился исчезнуть из моей жизни. Больше всего меня удивило, что его жизненное кредо, диктующее ему отказывать от моей поддержки, с лёгкостью поменялось для Трис.       — Думаешь, он осознавал, что делает?.. — аккуратно уточнил я.       — После он признался, что стеснялся своей слабости передо мной, — Том вновь откинул голову, смотря на меня сквозь полуопущенные веки. — Глупый мальчик, который мастерски разбирался в делах, но не в жизни. Это Трис была тем человеком, кто предложил ему впервые попробовать экстази, ведь «жизнь так чертовски сложна», ведь «нужно время от времени расслабляться», ему «н у ж н о научиться расслабляться». «Вот увидишь, завтра ты ощутишь себя новым человеком… Ничего не случится из-за одного раза», — говорила она. И он поверил. В действительности, кто не экспериментирует, Гарри? — Том усмехнулся. — Мы тоже летом баловались. Я не специалист по мотивации и вообще плохо в этом разбираюсь, наверное, но если хочется убежать от реальности, то одна таблетка ничем не поможет. Напротив, все мы знаем, что случается после. Может, оно и не вызывает физической зависимости, но психологическую уж точно. А если там ещё и примесь кокаина… — Том с отвращением скривился. — Алан же поверил её намерениям примириться, когда она пригласила его на свою актёрскую тусовку и решил, что, если будет играть по её правилам, всё вернётся на круги своя. И я не могу винить его в этом: когда всё только началось, он не хотел жаловаться мне и рассказывать о постоянных стычках с Трис, полагая, что в той ситуации я выберу семью. После, когда всё поменялось, его намерения изменились: он опасался её и желал обрубить нашу связь, чего бы это ни стоило, но одновременно боялся ответственности за это, не желая, чтобы я разводился. А когда Трис вновь пошла на мировую, он просто захотел, чтобы всё снова стало так, как было в самом начале, ведь по-другому быть не могло. Однако ни о каком перемирии и возврате и речи идти не могло: она всё это время выжидала нужного момента, чтобы нанести последний удар и плевать, что этим едва не разрушила чужую жизнь. В то время, когда я наивно полагал, что смог ему помочь, всё оказалось с точностью до наоборот: не знаю, с кем она его свела на своих богемных тусовках, но тогда он уже попробовал нечто забористее экстази, — туманно пояснил Том.       Я не стал спрашивать, что именно. Это было не главным.        — Когда шведский стол на тусовках, куда она его приглашала, прикрылся, ему, по всей видимости, понадобились деньги. И Трис предложила ему помощь, но с одним условием: он оставит меня в покое, потому что наркомана рядом со своей семьёй она не потерпит. Алан взял деньги, но требование не исполнил. Она и не ожидала этого от него: ей просто нужна была аудиозапись, чтобы мне показать и просветить, что происходит. Трис считала, что я настолько слеп, что всё это время пребывал в счастливом неведении.       — Но ты ведь не знал?..       — Что она это начала? Нет, не знал. Но знал, что они стали общаться теснее и что их видели вместе на нескольких вечеринках. На них всякое бывает, Гарри… — он криво улыбнулся. — Секс, наркотики и рок-н-ролл. Разумеется, на первый взгляд, всё было цивильно: самый крепкий алкоголь — шампанское, самое увлекательное времяпрепровождение — просмотр авторского кино. Почти светский приём.       — Но ты не посещал эти тусовки?       — Почему же. Если получалось, мы бывали там вместе ещё до аварии отца. После Трис сама перестала ходить, а затем стала посещать подобные мероприятия, но уже с другой целью. У меня же был собственный круг общения и другого рода мероприятия, на которые не стоило опаздывать.       — То есть ты понимал, что там делал Нотт? — покосился я.       — Предполагал, скорее, и поэтому скатерть-самобранка вскоре исчезла… Пристальный интерес полиции насторожил организаторов, и они прикрыли лавочку. На некоторое время, по крайней мере. Естественно, что там приносил с собой каждый из гостей — дело самого гостя, — пожал он плечами. — Они не хотели иметь с этим ничего общего.       — А если бы его задержали?..       Том многозначительно посмотрел на меня, чуть склонив голову.       — Тогда можно было бы направить его на принудительное лечение по решению суда, — ответил я сам себе, усмехнувшись. — А он знал об этом?       — А смысл? Это же не произошло. Да и после взятки Трис всё приняло другой оборот. К моему изумлению, прослушав запись, сделанную Трис, он впервые мне уступил и признался, что не знает, что ему делать. Он выглядел смущённым, словно увидел или, точнее, услышал самого себя со стороны, и услышанное его испугало. И я воспользовался его состоянием, чтобы настоять на своём: посадил в машину и отвёз в клинику, не давая времени на раздумья. Согласился окончательно он уже там.       — Но вы всё же расстались?       — Да, прошёл ровно двадцать один день, — кивнул Том. — Тогда одновременно случились две вещи: на виноградниках начался пожар и мне позвонили из клиники, чтобы сообщить, что Алан отказался от лечения и покинул центр ещё утром. Он сам попросил их мне позвонить, забавно, да? Мне нужно было заниматься сотней полыхающих гектаров, а вместо этого я искал его по всему городу, боясь, что после воздержания всё станет только хуже и я найду его обдолбанного где-нибудь в уборной. Но его нигде не было, родители разговаривали с ним неделю назад — для них он был в командировке, — в квартире он тоже не появлялся... С заявлением в полицию я повременил, попросив знакомого поискать его неофициально, и хорошо, что поступил именно так, ведь исчезнувший Алан Нотт вовсе никуда не исчезал. Он решил начать жизнь с чистого листа и, сев тем же утром на поезд, уехал. Алан планировал устроиться и позвонить родителям на днях, мол, во время командировки ему предложили новую работу, контракт с нами заканчивался, и ему пришлось сорваться с места. Что до меня, то тут всё было сложнее.       — Почему?..         Сглотнув комок вязкой слюны, я даже не заметил, что даже не моргал, пока слушал его.       — Не знаю, как объяснить, — продолжил Том, вздохнув. — Потому что все беды приходят сразу? Тогда всё произошедшее было весьма сложным для осмысления… Я никак не мог понять, в какую мне сторону двигаться, и уцепился за нечто предельно понятное: работу. Страховая компания выявила поджог, начав расследование; Трис, конечно, добавила масло в огонь, намекая, что кое у кого был мотив. Мотив, может быть, и был, но и алиби тоже было: Алан к тому времени находился далеко. Да и не под силу это ему одному… Разве что он кого-то нанял, но зачем? Я в это не верил. Мой же намёк на её участие в этом фарсе она восприняла насмешливо, и после очередного скандала заявила, что собирается подать на развод. Мол, вместе с виноградниками сгорело многое другое, а взамен к ней пришло осознание, что наш брак провалился — надо же! — Том хмыкнул. — Трис заявила, что встретила человека, за которого хочет замуж, а я только путаюсь у неё под ногами. Это было благоприятное для неё время, ведь она полагала, что легко получит всё желаемое через суд, пока я, раздавленный неудавшимися отношениями с Аланом, буду разбираться со страховой компанией и восстанавливать потерянное в огне, однако всё получилось несколько иначе, и бракоразводный процесс затянулся. Она, конечно, не сдалась, о чём лучше меня поведает пресса… — задумчиво протянул он и, подавшись вперёд, спросил: — Полагаю, твоё любопытство я удовлетворил?       — Более чем, — пробормотал я. — Очень… исчерпывающий ответ. О-очень, да… Я не знаю, что мне сказать, Том.         Замолчав, я коснулся век и слегка надавил, пробубнив:       — Но у меня появилось ещё больше вопросов. И что мне с этим делать?       Том глухо рассмеялся и притянул меня к себе, а я и не думал сопротивляться, тут же уткнувшись в его плечо и устроившись поудобнее.       — Больше вы с Ноттом не общались? — я скосил взгляд, вглядываясь в его профиль. — Он не хотел, чтобы ты разводился, но ведь ты остался один, почти как он того и хотел. Разве проблема не была решена?       — Боюсь, этих проблем накопилось слишком много, Гарри, — отозвался он нехотя. — Я не стал его искать, посчитав, что он сам мне позвонит, когда будет готов. И он позвонил спустя месяц; сказал, что продолжает лечение там. От материальной помощи Алан, естественно, отказался, хоть я подозревал, что часть денег, что дала ему Трис, всё же уцелела и пошла на благо. Именно тогда он мне признался, как именно всё началось, хоть до этого всё упиралось в «маловажность» этого события. Мы долго говорили… Несколько часов, может, больше. Не знаю, было ли это из-за того, что он не видел меня, поэтому рассказ дался легче, или из-за лечения, но он также признался в том, что ему нужно было выбраться из той клетки, частью которой стал и я. Всё это давило, ломало и сломало бы, если бы он не уехал. А ещё он говорил о своих чувствах, Гарри, и я прекрасно понимал, чего Алан от меня ждал после этого звонка: хотел, чтобы я тоже упорхнул из выдуманной им клетки. Он хотел, чтобы я всё бросил и последовал за ним, чтобы начал всё сначала.       — Разве это не эгоистично и глупо?       — М?       — Требовать всё бросить, — пояснил я раздражённо. — Это была не просьба и не предложение, а требование, Том. Это был ультиматум.       — Вынужден признать, что, хоть я и не уверен в том, смог ли бы всё закончить, не поднимись ты ко мне в номер, но я тоже поставил тебе ультиматум, — мгновенно парировал он.       — Почему ты вступаешься за него? — всколыхнулось внутри недовольство.       — Не вступаюсь я, просто важно понимать, что некоторые грабли, на которые мы наступаем, в общем пользовании у всех людей. Он поставил мне ультиматум, я поставил тебе, когда-нибудь ты поставишь мне.       — Какое философское изречение… Это всё вина алкоголя?       Том вновь рассмеялся, сместив лежащую на моём боку руку вверх, и я поднял взгляд.       — Забавно спрашивать о таком человека, который меня не помнит, — произнёс он, слегка прищурив глаза, — но скажи мне чисто гипотетически, разве ты бы не хотел, чтобы я приехал за тобой осенью?       — Сегодня воспоминаний куда больше, чем вчера, так что помню, пусть и чуточку, — отозвался я ворчливо. — Возможно, хотел бы. Но приехать и бросить всё — не одно и то же. И если бы я знал, что ты тут сражаешься с адским пламенем на виноградниках и женой в суде, то ждать от тебя такого — верх эгоизма.       — Вот она истина: виноградники, Трис, этот город… Та ещё клетка, разве тебе не кажется, Гарри?       — Нет, — мотнул я головой, чуть не ударившись о его подбородок.       Мы на мгновение замолчали. Я тщательно разгладил складку на ткани одежды, водя пальцем вверх-вниз по его груди, и добавил:       — Мне не кажется… Если говорить о сравнениях, то повар иногда похож на белку в колесе, Том.       — Потому что вы непрерывно движетесь по кругу, — предположил он насмешливо.       — Пока не испускаем дух, — заключил я, вновь прижавшись щекой к его плечу. — Возможно, для некоторых это в действительности так — Сев разное мне рассказывал. Аддикции между представителями нашей профессии — не редкость. Преклонение пресвятой бутылке… Просто расслабиться после тяжёлого рабочего дня, понимаешь? — поднял я взгляд. — Но напряжённые дни бывают у всех, как и чёрные полосы. Я уже сделал свой первый круг в этом колесе. Был важный день, какие-то гости должны были прийти, и кое-что случилось с одним из наших поваров. Сев предложил мне его заменить, и, рискнув, я согласился, а потом вертелся и вертелся, пока всё резко не закончилось. Такого прилива адреналина я в жизни не ощущал, куда же мне ещё, — тихо рассмеялся я, вспоминая тот день. — Конечно, был и стресс, но это неотъемлемая часть любой профессии. Возможно, когда я привыкну, ощущения потеряют остроту, но не думаю, что буду видеть в кухне тень клетки, которой она является для других, потому что я люблю своё дело, Том. И я уверен, что и ты любишь своё, как и этот город. Что до жены, тут, конечно, есть сомнения, но вряд ли ты воспринимал её своим надзирателем. Поэтому Нотт тоже судил по себе.       — Я рад, что ты к этому всё же пришёл, Гарри, — заметил он.       — Это к чему же я пришёл?       — К тому, что тебе по душе.         Я насторожился, и он вздохнул:       — Ты ведь понимаешь, что в ваших документах указан ближайший контакт, в твоём случае это Альбус Дамблдор?       — Понимаю, и?.. — непонятливо протянул я.       Том улыбнулся:         — Каждый раз, когда ты говорил о нём, для меня это не был безликий человек. Именно он призывал нас мечтать и рисковать во имя мечты, но вдруг к собственному внуку оказался необычайно строг. Серьёзное образование? Требования? Ты сказал тогда мне, будто испугавшись самой мысли, «он не тиранит меня», но ведь считал, что его устои загоняют тебя в рамки: ты не хотел его огорчать и потому следовал тому пути, который он якобы считал правильным для тебя. Твоя персональная клетка, раз уж тема зашла об этом. Но, зная Дамблдора, он просто хотел, чтобы твоё желание было достаточно сильным, чтобы заявить об этом в открытую и идти до конца: рискнуть ради своей мечты. Ведь не выгнал же он тебя, когда ты сказал о том, что собираешься делать?       — Он не одобрил…       — Что он сказал?       — Ворчал, что я запутался и что это всего лишь прихоть.       — И ты ему доказал, что это не так, — кивнул Том. — Но, когда он поставил тебе то требование, ты просто принял чужую волю, хотя мог взбунтоваться, тем более что материально ты от него не зависел.       Я отделился от него, хмурясь.       — Вы с ним ведёте какую-то игру у меня за спиной?       — М… нет? — словно не поняв моего вопроса, протянул он.       — Полагаю, ты мне не говорил о роли моего деда в твоей жизни, когда я разглагольствовал о нём, а потом Альбус сделал вид, что вы незнакомы… — замолчал я на полуслове и мысленно застонал.       Альбус тоже был человеком сложным, точнее, престранным. Он не беседовал с людьми, а разыгрывал партии. Чаще его слова имели противоположный смысл, и нужно было уметь читать между строк, но я даже предположить не мог, что он будет играться с тем, что касается моей жизни, ведь я мог сейчас заниматься не пойми чем и быть глубоко несчастным человеком.       Сейчас он не караулил у двери, отгоняя от своего любимого внука того, чью кандидатуру он якобы не одобрял, а где-то преспокойно спал.       — Что такое, Гарри? — приподнял брови Том, а я нервно поднялся, заметив, что фильм давно закончился и на экране застыла заставка.       — Он пытается сбагрить меня тебе — вот что такое, — процедил я.       Сердце глухо стучало в груди, а тревога снедала, заставляя сделать очередной круг вокруг стола. Теперь я точно был белкой в колесе.       — Я не против подобного сватовства, — рассмеялся Том, но стоило ему заметить моё выражение лица, как всё веселье стёрлось разом. — Гарри, мы не незнакомцы с ним, но и не друзья. Скорее давние знакомые, которые поддерживали контакт, но он не звонил мне с предложениями в стиле: «У меня есть чудесный внук. Умён, образован и поёт как ангел. Хочешь, отправлю его к тебе?» Как ты себе это представляешь? И я тоже не звонил ему и не спрашивал, как там его внучок поживает, скучает по мне ещё или уже забыл. Жизнь мне ещё дорога, — последняя фраза вновь приобрела насмешливый тон. — Если он знал, где вы с друзьями остановились, то мог прийти к определённым выводам и сам. Проблема в том, что, если ты ему что-нибудь обо мне рассказывал потом, то сейчас всё равно не помнишь. Не строй теории заговора раньше времени.       Остановившись, я сделал несколько размеренных вздохов и вновь подошёл к дивану.       — Ладно, — протянул я, слегка смутившись едва ли не охватившей меня паники, и сел рядом. — Минутка паранойи позади... Сейчас я готов согласиться с Алехо.       — Прости, мне не стоило шутить раньше об отеле и прочем, — возразил Том.       — Ага, теперь рядом со мной запрещено шутить… Какая глупость. Я просто немного встревожился. На одно мгновение. — Я вновь потянулся к нему, устроив свою тяжёлую от раздумий головушку у него на плече, словно это было чем-то обыденным. — Ладно, не немного, а много. Очень много. Мы ведь говорили о принятии помощи и… могу я воспользоваться тобой? В разумных пределах, конечно.       — Сколько угодно, Гарри, — улыбнулся он краем губ, словно ему была приятна сама просьба. — Ричард порекомендовал мне трёх специалистов. Возможно, тебе стоит сходить ко всем троим, чтобы найти того, с кем тебе будет комфортнее.       — Почему он дал рекомендации тебе? — вновь насупился я.       — Потому что ты весьма скептически отнёсся к их словам о тревожном расстройстве и, как только что доказал мне, не читал рекомендации Ричарда.       — Там было много… бумажек.       — Полностью с тобой согласен, Гарри, — фыркнул он. — Целых десять листов, семь из которых — назначения. Надо было попросить Ричарда, чтобы он всё от руки писал.       Я ощутил, как кровь прилила к лицу.       Так, сменить тему…       Сменить тему!       — А что до другой шарады, Том? — поспешно поинтересовался я, глянув исподлобья: — Никак не могу понять, между вами с Долоховой были нежные чувства, пока не появился я, но ты чувствовал себя обязанным жениться, раз обещал, а потом сослал её в Сибирь или же у этого брака была иная цель?       — Разумеется, первое, — воодушевлённо признался Том, приподнимая мою голову за подбородок. — Я уже готовил свои брачные обеты, и вдруг ты нарисовался на горизонте. Сложно устоять, когда внук твоего бывшего профессора признаётся в любви и просит его трахнуть.       Если до этого кожу лица слегка покалывало из-за румянца, то сейчас она полыхала.       — Что?       Он цокнул языком и с улыбкой заметил:       — Грех такое забыть. Ты пытался доказать мне свою серьёзность, и я спросил тебя: «Что прикажешь мне с тобой делать, Гарри?»       — И что я ответил?..       — Судя по твоему пунцовому лицу, ты и сам знаешь что.       — Тогда спрошу: как так получилось?       — Так — это как именно? — продолжил он придираться к моим словам.       — Как мы решили… кто как? — раздражённо уточнил я, позволяя смущению разрастаться, перекидываясь на остальные части тела.       Теперь у меня горела шея.       — Кто как что?       Том явно издевался надо мной.       Я мысленно застонал и тут же пояснил, едва ли не по слогам:       — Кто кого трахнет, Том.       — Обсудим твой императив там?       — То есть всё дело в нём? А если бы я ответил… — а теперь ещё и плечи горели, блядь! — Задай тот вопрос снова, — попросил я.       — Что прикажешь мне с тобой делать, Гарри? — повторил он нараспев.       — Ты сбежал с экзамена из-за одних лишь подозрений.       — Но я вернулся.       — Это не имеет значения.       — Имеет, — упрямо повторяю я, ловя его горячее, порывистое дыхание.       — И ты попытался вновь сфилонить, — парирует он, хищно блеснув зубами в улыбке, — забывая постоянно, что ты здесь не на курорте, а на стажировке. На работе — другими словами.       — Я не буду этим заниматься в будущем. Собираюсь последовать твоему совету, Том.         В моём голосе прорезается нечто томное, сиплое, а он буквально задевает мои губы своими, когда так же сипло говорит:       — Не люблю несерьёзного отношения в делах.       — Я всегда серьёзен в своих словах, — сдавленно выдыхаю я.       Казалось, ещё чуть-чуть — и я сорвусь, вновь поцеловав его первым.       — И что прикажешь мне с тобой делать, Гарри?       — Дать себя трахнуть, — ответил я, осоловело моргая.       Картинка была столь сочной, словно я на мгновение оказался посреди удушливого знойного лета. Безусловно, я состоял наполовину из бурлящих чувств и наполовину — разбушевавшихся чувств, что отчётливо ощутил и сейчас.       — Тогда бы ты оказался сверху, если это настолько важно для тебя, — заметил он, не отводя потемневшего взгляда.       А я вновь плыл. Или это мой здравый смысл уплывал всё дальше с каждым новообретённым воспоминанием.       — Неужели позиция так важна? — спросил Том.       — Нет… Ну, — замялся я, но он не позволил мне опустить голову, всё так же удерживая её двумя пальцами за подбородок. — Можно сказать, я лишился девственности и не помню этого.       — Тогда сможешь лишиться её снова, — снисходительно улыбнулся он. — Вот ведь удача.       — Удача? — фыркнул я насмешливо. — Может, мне не понравилось…       — Оставлю это твоему бурному воображению. Может, оно память подстегнёт.       — Тогда ответь про другое…       Том вздохнул, похоже сразу поняв, что я имею в виду. Помедлив несколько секунд, он отпустил моё лицо и нехотя заговорил:       — Твои предположения отчасти верны: мы с Антониной собирались совместить приятное с полезным, но появился ты, и я понял, что приятным это уже не будет, а полезным было разве что для неё и для моего будущего спокойствия.       — Но ты всё же женился…       — Да, женился. Однако всё сильно изменилось за зиму. Не очень люблю эту фразу, но человек полагает, а Бог располагает.       — Ты просил у меня год, но разводишься раньше… Из-за этих перемен?       — Именно.       — Из-за меня?       — Не совсем.       — Так, — отодвинулся я, — почему мне кажется, что я из тебя насильно вытягиваю слова?       — Да нет, просто я ожидал, что после моего длинного и, безусловно, драматичного рассказа, ты пожалеешь меня, начнёшь утешать…         — Утешать? — переспросил я.       — Утешать, — поддакнул он улыбаясь. — Может, как-нибудь смотивируешь на продолжение.       — Как-нибудь, — эхом повторил я.       — Фильм закончился, — напомнил он, — и нам пора на боковую.       — Спать?       — Можно ещё поболтать об Антонине, если я не буду ощущать себя таким… безутешным.       Это что, шантаж?       Не сдержавшись, я рассмеялся.       — И как же мне утешить тебя? — протянув ладонь, я коснулся его волос и начал гладить по голове. — Так?       — Кто ж так утешает, Гарри? — со скепсисом спросил он.       — Могу по плечу похлопать, — предложил я, — или по спине. Но, если мы ляжем, это будет проблематично.       — Видимо, ты пошутил днём, а я, такой легковерный, воспринял всё всерьёз, — горестно покачал он головой.       — Днём?       — Поцелуи, расширение границ…       — А-а, это! — притворился я дурачком. — Но ты ведь сомневался в том, что мы сможем остановиться, теперь и я сомневаюсь. Тем более в одной кровати с выпившим тобою.       — А второе одеяло тебе для чего? Обещаю не срывать его, — усмехнулся Том.       — Ну раз обещаешь… Наверное, мне стоит тебе поверить?       — Конечно стоит.       — Что ж, — важно протянул я, сдерживая смех, — пойдём, я тебя утешу.         Том потянулся к пульту, а я медленно поднялся, чтобы через мгновение оказаться в его объятьях. Но тем, кто первым потянулся к чужим губам, был я сам.       Надо бы поторопиться с этими дурацкими свиданиями.