Спой мне, спой мне сейчас, Почему бы нам не назвать это любовью, назвать любовью? Два сердца из миллиарда, хочу в тебя влюбиться, Заставь меня кричать об этом, как будто аллилуйя. Потому что такие времена, такие времена не приходят и уходят, Два сердца из миллиарда поют в унисон: аллилуйя. Felix Jaehn — Call it love
— Закрывай глаза. Я облизал губы, улыбаясь. Всё это отменно щекотало нервы. — Я и так не смотрю туда… — Но ты видишь цвет краем глаза, — прищурился Том. — И ты тоже, — указал я подбородком на бокалы. — Цвет вина даёт меньше информации, чем цвет, корка и плесень на сыре. Я постучал пальцами по столешнице и хмыкнул, прикрыв веки. Вот такое вот странное свидание. Мы играли в «угадай по вкусу, какой это сыр» и «угадай по запаху, какое это вино», после чего их нужно было скомбинировать. Комбинировал, конечно же, Том. Я ведь на голову ушибленный. Думать много мне было вредно. — Теперь пробуй, — завлекающе шепнул Том. Я открыл рот, принимая кусок сыра. То был сливочный, каплю сладковатый вкус миндаля. Как просто. — Куломье, — приоткрыл я глаза. — Верно. Давай найдём Гаме… Божоле? — Том склонился ближе к ряду бокалов, мазнул взглядом и, остановившись над вторым крайним слева, втянул воздух. Его ноздри затрепетали, а челюсти напряглись, словно он не только вдыхал аромат, но и пробовал его на вкус. — И здесь его нет? — вопросительно приподнял Том брови. Мне осталось лишь кивнуть, сдерживая улыбку. — Тогда Каберне-фран подойдёт, — произнёс он задумчиво и указал на бокал, над которым моментами ранее и замер. — Что ж, ты сравнял счёт. — Какое облегчение, — не без иронии подытожил Том и положил в рот кусочек сыра. Неторопливо пережевывая, он сделал глоток того самого вина, не сводя с меня взгляда, от которого с регулярностью часового механизма бросало в дрожь. — Аргентина? — уточнил он. — Gran Enemigo Gualtallary, — согласился я. Всё же сыры нарезал он, а вот вина разливал я. Конечно, чертовски сожалея, что мне нельзя. Сейчас я даже не особо помнил, на чём основывается мой тотальный отказ от алкоголя. Подозревал только, что не столько из-за беспокойства о моих вкусовых рецепторах, ведь вино такой же кулинарный ингредиент, сколько из-за страха натворить глупости. Те самые глупости, которые творят все больные на всю голову от любви, а я, похоже, именно таким и был. Или есть… С этим всё ещё трудно было определиться. Тем вечером в спальне меня продолжали донимать собственные мысли. Я всё ещё был далеко: в истории, что мне рассказал Том. Она же и не давала мне уснуть под отвоёванным одеялом едва ли не полночи. Когда мы снова переодевались, снова умывались и после я забрался в постель, казалось, что должно что-то случиться. Я не знал, что именно, словно привык к непредсказуемости и спонтанным решениям. Однако Том лёг и через пять минут я услышал его размеренное дыхание. Будто сбросив тяжёлую ношу, он уснул. И ношу эту он сбросил как раз на меня: я ворочался и не мог сладить с кучей роившихся в голове мыслей. Как, что, почему… Слишком много вопросов у меня появлялось с каждым данным им ответом. Наверное, я занимался рефлексией в попытке понять всех участников этой истории: и его, и его отца, и бывшую жену, и Нотта. Парень явно был отчаянным, раз согласился на подобные отношения. Или же Алан запутался в чужих хитросплетениях и не смог вовремя выпутаться. Я спрашивал себя раз за разом, согласился бы я на его месте, но сразу же понимал, едва ли не рефлекторно, что для меня это попросту неприемлемо. Я не мог сказать, что меня бы замучила совесть, но та ситуация выглядела чересчур сложной, чтобы в неё впутываться на добровольных началах. Но… теперь-то Нотту ничего не мешало (почти ничего), однако, если верить рассказу Тома, тот просто взял и отпустил его. Это был второй вопрос, который я задавал себе: смог бы я поступить так же? Конечно, прошло много времени, но, судя по моим собственным ощущениям, даже с отшибленной памятью о человеке, как-то сложно оставить всё это в прошлом. Тело будто живёт своей жизнью, желания вообще контролю не поддаются. Я ещё оформить мысль не успел, а руки уже делают. Тянутся к Риддлу, к примеру. Хорошо, что он тогда уже спал. Я даже не заметил, что начал его щупать. Нет, смущаться вроде было нечему после сцены в гараже — подумаешь погладил по боку, потрогал живот, прощупал бедро? — но всё равно всё это проходило без участия моего сознания. Так что на весах тянет больше вниз: прошедшие годы или потерянная память? У меня был ответ на этот вопрос. Удивительный и, я бы сказал, печальный, но был. Единственный плюс во всей этой мысленной тягомотине — мысли о надвигающемся допросе задвинулись ещё глубже. И вроде бы я даже смирился с тем, что нужно будет просто пройти через это. В конце концов, я не виноват. — Дальше? — вернул меня из глубины своих мыслей голос Тома. Он склонил голову в ожидании. Моя очередь и правда. Я послушно закрыл глаза, приоткрыв губы, меж которых ощутимо проскользнул очередной кусок сыра. Пряный. И солёный, и кислый. С нотками тмина. — Гарцский сыр, — заключил я. — Я восхищён, — его губы дрогнули в улыбке, которую мне тут же захотелось поцеловать. И снова. Мысль едва оформилась, а тело работало на полную катушку. Казалось, у меня могло встать на него по щелчку пальцев. Вот это было неудобно. Стыдно. Объяснять я себе начал эту ситуацию ещё вечером, когда он вышел из душа и мой взгляд так и норовил вернуться к чужой пятой точке, но окончательное объяснение появилось только сейчас. Видимо, всё то время, что мы были порознь, я постоянно себя одёргивал и запрещал думать в определённом направлении. Мы ведь расстались, не должны были встретиться вновь, и позволять фантазии брать над собой верх было попросту тупо. Мечтать о несбыточном… хотеть невозможного — зачем себе сыпать соль на рану, зачем сперму размазывать вместе со слезами, дроча на чужой светлый образ? Я не был таким человеком. Мой внутренний Гарри, который всё помнил, тоже не должен был быть таким размазней. Получалось, что я жил своеобразной жизнью аскета. Из того, что я помнил, было пару механических актов онанизма в душе. Ещё был Энтони и забытый оргазм. И на этом можно поставить точку в списке. А теперь всё изменилось. И моё внутреннее подавленное я, которое всё помнило, решило наверстать упущенное, постоянно забирая себе контроль над телом и протягивая ручонки к Тому. Я так делал и во время разговора, что понял уже после, когда меня настигло запоздалое и совершенное лишнее смущение. Мол, это кто к нему ластился на диване, как кот недоглаженный? Кто там едва не мурлыкал и вообще вёл себя до безумия странно? Кто, бля? А теперь снова ждать, потому что это только первое свидание. Потому что вечер казался сном... Или, может, я просто не выспался. — Рислинг, — изрёк Том, буравя меня своим взглядом, словно зная, о чём я сейчас думаю. Он наткнул на шпажку кусочек сыра, отправляя тот в рот. Свидание было странным. Я всё никак не мог расслабиться, то и дело думая почему-то о Дельфини. Суббота, девочка дома, а её отец повёз меня на свидание, причём сообщив ей об этом. В тот момент мне хотелось сквозь землю провалиться под её изучающим взглядом. И не только её, но и Драко. Тот сидел на диване, скрестив руки на груди, и демонстрировал всем своим видом холодную ярость. Своеобразный молчаливый протест. Будто он мог что-то решать. Том, похоже, понял моё состояние по пути неизвестно куда. Ехали мы на машине около получаса. Ехали цивилизованно: он на своём сидении, я — на своём. И даже не касались частями тела: ни коленями, ни руками. «Если ты думаешь, что я обделил Дельфи вниманием, то ошибаешься, — внезапно сообщил он. — Она только и ждала шанса выпроводить нас, и сейчас в доме куча мелюзги». Видимо, на моём лице отразилось удивление, потому что он пояснил: «Детская вечеринка. Я разрешил ей позвать друзей домой». — Гарри, — окликнул меня он, и я машинально открыл губы. Том сипло рассмеялся. — Какой счёт? — уточнил он, вместо того чтобы протянуть мне очередной кусок сыра. — Шесть-шесть. И я всё также витаю в облаках. И мои облака вечно витают вокруг Тома. Эта мысль показалась знакомой. — Осталось четыре типа сыра и четыре бокала вина, — заметил он, присев на барный стул и побарабанив пальцами по столешнице. — Ты так и не сказал, что выигрывает победитель… — А чего бы ты хотел? — Вернуться на работу?.. — испытал я удачу. — И почему же это желание должен исполнять я? — невозмутимо уточнил Том. — Северус отправил тебя на больничный. — Я слышал, что ты умеешь быть очень убедительным, — навис я над столом, пытаясь заглянуть ему за спину. Однако Том тоже сдвинулся в сторону, заслоняя собой доску из сланца, на которой были сыры. — Умею, но в этот раз я солидарен с Северусом: тебе лучше отдохнуть до конца месяца. А если ты с этим решением не согласен, то сам переубеждай его. Я не собираюсь лезть в ваши деловые отношения. Хотелось стонать от бессилия. Я уже знал ответ Северуса: послал ему сообщение и получил категоричное «отдыхай». И в этом случае полагался на влияние Тома. Ну а что? Может, словечком как-нибудь переубедит, типа: а Гарри в хорошем настроении, в добром здравии, ещё не заснул сном спящего красавца и вообще вон кузнечиком по полям скачет. Ночью. Красочное такое описание получилось. Убедительное. А из уст Риддла должно было звучать эдаким неопровержимым аргументом. А вот повод «я очень соскучился по готовке» выглядел слабовато. Капризно даже. На него я как раз и получил тот ответ: скучать полезно, по словам Снейпа. А мне просто необходимо было занять руки, чтобы опустошить разум и взять буйствующие желания под контроль. — Я понимаю, что ты скучаешь по работе, — примирительно улыбнулся Риддл, — и могу предложить тебе кухню. Не знаю, подойдёт ли она. Но ты всегда можешь заказать то, что тебе недостаёт, и делай с ней что хочешь: пеки, жарь, вари, соли, перчи… — Да-да, понял, — со смешком перебил я его. — Вот только боюсь, что в вас столько не влезет. — Четыре порции каждый раз. Думаю, мы справимся. Я задумался на мгновение. Заготовки я, конечно, делал не на четыре порции, но много готовил и для одного деда. А тут такая перспектива: целых четыре порции. Можно даже пять раз в день. Губы растянулись в улыбке. — Мне нужен список пищевых аллергенов. — Его нет. — Морепродукты, орехи, молоко? — уточнил я, однако Том покачал головой. Руки будто зачесались от желания сжать нож и начать нарезать рыбу, мясо, лук, морковь, яблоки — да что угодно. Раскатывать тесто… Ух. Я зажмурился. — Сейчас ослепну от твоего сияния, — усмехнулся Том, подперев голову рукой. — Ты что, стеснялся попроситься на кухню? Не то чтобы я стеснялся, просто… вот так пришёл и начал готовить? Сейчас это звучало нормально. Пришёл в чужой дом и начал готовить на чужой кухне. Эдакий крёстный фей. Почему бы и нет? — Давай следующий сыр, — со смешком попросил я и закрыл глаза. В голове уже была тысяча разных рецептов, вытесненных тут же слабым ароматом поджаренного фундука. На языке сыр ощущался пряным, лишь слегка солёным, больше карамельным, с привкусом ореха. Я нахмурился. — Сдаёшься? — Не распробовал. Дай ещё. Послышался скрип, и моих губ коснулось нечто мягкое. Я обхватил очередной кусочек сыра, глубже вдыхая, и различил нотки цитруса, стоило только сжать челюсти и надкусить. Может, конте?.. Фруктовый и жжёный. Но конте по текстуре более эластичный, а этот более рассыпчатый и твёрдый. Не раклет, нет. — Ты всё ещё хмуришься, — прокомментировал Том, и его голос раздался на удивление близко. Будто он стоял рядом. — Дать подсказку? Я кивнул, чувствуя лёгкую досаду. — Гевюрцтраминер, — понизил голос Риддл, — бокал посередине. Сухое белое вино. Тримбах, допустим. Кажется, Том сделал глоток. Нет, не кажется. Моих губ что-то коснулось, и я автоматически приоткрыл их, позволяя вовлечь себя в поцелуй. Фруктовый, цветочный, каплю кисловатый и свежий привкус разбавил послевкусие сыра, дополнив его. — Мимолет, — прошептал я в губы Тома, приоткрывая глаза. — Он самый, — улыбнулся он. Риддл был слишком близко, и эта близость дурманила меня. Я будто бы словил кайф за секунду. — Любимые блюда? — Что? — Что вы любите есть с Дельфи? — прошелестел я, чувствуя себя глупо. Это была попытка отвлечься, отступить за безопасную черту. Я даже слегка отклонился назад, сев на стул и сделав вид, что это сейчас интересует меня куда больше желания сгрести его в охапку и сожрать губы в поцелуе. Или опуститься на колени и заглотить его член по яйца. Или самое невинное — облизать с головы до ног. Именно так: сгрести, сожрать, заглотить и облизать — мой сексуальный аппетит никуда не делся, а только возрастал вместе с раззадоренными вкусовыми рецепторами. — Я не привередлив, — пробормотал Том, точно действительно был озадачен вопросом. — Дельфи тоже не особо капризничает в том, что касается еды. — Странный из тебя аристократ, — ляпнул я. Том поднял бровь, чем вынудил меня неловко поёрзать, а затем и вовсе стушеваться. — Ну что ж, Гарри, — растягивая гласные, начал он, — если угодно, то начнём со свежих фруктов, затем к столу стоит подать свежий хлеб и вино, затем тушеное мясо, после же я ожидаю главные блюда: оленину, кабанину, куропаток, каплунов, гусей, можно даже лебедей, ну и конечно же телятину и баранину — куда уж без них. Приправь всё это соусами из пряностей и кислых фруктовых соков… Сможешь приготовить съедобный замок, чтобы стены были из жареных птиц? Ты ведь меня понимаешь? — Заткнись, — беззлобно буркнул я, ощущая приступ веселья. — Только так я питаюсь каждый день, — с наигранной надменностью фыркнул Том, — а ты что собрался нам готовить? Неужели овсяную кашу? — Именно. Кашу, бобы и бекон. — Не знаю, смогу ли смириться с таким… скудным рационом. И ещё, раз уж ты поймал меня, — в чужом взгляде заискрились смешинки, — признаюсь, что я решил сделать ремонт. Везде будет позолота и лепнина. Знаешь, сколько портретов моих предков пылится на чердаке? Теперь они будут красоваться на каждой стене дома и наблюдать за нами. Кровать тоже будет из золота, а перина — из гусиного пуха. У тебя ведь нет аллергии на пух? Взяв шпажку, я ткнул в первый попавшийся кусочек сыра и засунул тот Тому в рот, заметив, как уголки чужого рта тянутся в улыбке. — Или, может, вообще снести дом и построить дворец? — поинтересовался он, прожевав. — Стены будут обиты красным бархатом с окантовкой, вышитой в Неаполе, в стиле рококо из серебра с позолотой, а люстры — сделаны из серебра и украшены резными бусинами из горного хрусталя, оправленными серебряной нитью… Я слез со стула и шагнул к нему, буквально врезаясь, а затем затыкая рот поцелуем. Конец фразы Том промычал мне в губы: — …А то меня ещё обвинят в отсутствии вкуса. Ау! — выдохнул он. — Рука. — Прости… Поцелуй смазался: пришлось отступить. Совсем чуть-чуть. — Ты предлагал прогулку? — еле слышно поинтересовался я. Блядский страх сорваться и перейти к углублённому изучению чужого рта был для меня очевиден. Вроде бы был разговор о петтинге, но я понимал, что целоваться до умопомрачения, тереться, дрочить друг другу, отсосать ему или трахнуть Тома в рот не утолит мой голод. Возможно, это было обманчивое впечатление и после качественного минета этот зуд пройдёт. Как когда приходишь в магазин голодным и скупаешь всё подряд, ощущая, что ничто не сможет заполнить чёрную дыру в желудке, а потом хватает чашки кофе и одного тоста с тёртым томатом и каплей оливкового масла. — Мы ещё не закончили с этим, — его взгляд мазнул по доске с сырами. — Там ливаро, — приподнял я брови, невольно успев разглядеть все заготовки, когда тянулся за шпажками, чтобы кое-кого заткнуть. — Третий бокал справа. Шенен-блан. Я кивнул, добавляя: — Продолжаем. Ты разломал кусочки рукой — это пармезан. — Гм… — он скосил взгляд к винам. — Рискну: шестой бокал. Это херес. Амонтильядо? — Верно, — выдохнул я, ловя каждое его слово. — Последний сыр — кабралес. — Первый бокал слева. Совиньон-блан, семильон и… мускадель, — он усмехнулся, а меня будто током дёрнуло. — Это Сотерн. Перед глазами застыла комната, залитая солнцем, плетёные кресла или, может, диваны, напряжённые спины Рона и Гермионы и миски с виноградом на столе. Я сам стоял за таким столом, и у меня всё валилось из рук. — Тише, Гарри… Мурашки пробежались по коже. Я знал, что Том сейчас передо мной, но ощущал его позади себя. И ощущал дважды: в той комнате и в зале клуба. Одно ощущение наслаивалось на другое, смущая моё восприятие, путая и делая воспоминания туманными. Словно оба раза я был во власти алкогольного дурмана. Вроде бы запомнил всё, но одновременно происходящее ускользало. — Не отвлекайся… Возьми рефрактометр, Гарри… Осторожнее, мистер Поттер, вы же не хотите сломать ещё один стакан? Меня снова, как и тогда, заколотило в удушливом ознобе. — Том, — еле слышно тяну я, резко выпрямляясь, когда его ладонь протискивается глубже и слабо дотрагивается до мошонки. — Пожалуйста, они… заметят… — В машине тебя это не волновало, — еле различимо отвечает он, касаясь дыханием моего уха, а следом мягко прикусывает мочку и грубо тянет, отчего искра боли и наслаждения прошибает насквозь, выбивая дух. Шумно выдохнув, я моргнул и ощутил, как мой подбородок сжали, заставляя поднять голову. — Тебе нехорошо? — Том встревоженно всматривался в моё лицо, скользя по нему взглядом. — Ты… — я облизал пересохшие губы и поёжился. Мне стало жарко и холодно одновременно. Мурашки пробегали по коже раз за разом. — Надкуси. Приоткрываю губы и сжимаю зубы на лопнувшей тут же кожице, отчего сок брызгает прямо в рот. Ягода оказывается в стакане, а Риддл медленно размазывает сок по моим губам. Я невольно сжал ладонь, что держала мой подбородок, и оттянул её, уставившись. А затем медленно, будто во сне, дотронулся губами до пальцев, мазнув языком по подушечкам, словно пробуя их на вкус. Фантомная пряность муската скопилась во рту. — Ещё раз. В стаканчик падает следующая ягода, а укус чуть ниже уха заставляет меня резко стиснуть зубы и наблюдать, как чужие пальцы мнут мякоть, превращая виноград в месиво из кожи, косточек и сока. — Что ты делаешь?.. — хриплю я. — Контролируй свой голос, Гарри, — изрекает он, и к моим губам прикасаются влажные сладкие от сока Муската пальцы. Моргнув, я обхватил чужой палец губами, втянул в рот и вскинул взгляд, заметив, что зрачки Тома расширились, а крылья носа затрепетали. Он молчал, наблюдая за мной, а я будто бы снова разделился — вроде стоял тут, напротив него, но я также стоял и там. Рот наполнялся слюной из-за привычной душистой пряности. Её не касался язык в реальности, но она была мне знакома, как и внезапное прикосновение чужих костяшек к нёбу. — Перемешай. Сок начинает загустевать. Я чуть не задыхаюсь, когда он давит на мой язык, инстинктивно понимая, что находилось в пакетике. И так же инстинктивно понимаю, что он собирается делать, когда его пальцы выскальзывают из моего рта, окунаясь в вязкую, похожую на сироп массу. — Определённо сахара в самый раз. Сердце гулко стучало. Я ощущал, как участился пульс. И, кажется, не только мой: Том продолжал смотреть на меня, будто загипнотизированный, а я — прикусывать его пальцы, боясь отпустить и одновременно упустить само воспоминание. Дышал он тяжело, а я, похоже, и вовсе забыл, как это делается. — На стол, — твёрдо повторяет он. Я подчиняюсь и смещаю ладони, сжимая их в кулаки. Он проникает каждый раз всё глубже, отчего я задерживаю дыхание каждые несколько секунд. — Блядь, — выдохнул я, выпустив его палец изо рта, но не отпустив саму ладонь. Какого…? — Как красноречиво, — заметил Том. Его голос стал ниже, гортаннее, и воспоминание будто с очередным щелчком встало на место, заполнив один из пробелов. А когда я ощутил его, понял, что могу перебрать всё: от рыжей макушки Рона в двери, когда я выбирал блядские презервативы, до его же широченной улыбки, пока я стоял с расстёгнутыми по вине Тома штанами. И это осознание подняло во мне волну анормального смущения, нахлынувшего столь внезапно, что, казалось, если я посмотрю Тому в глаза, то прямо тут и сгорю от стыда. Сорвавшись с места, я кинулся к двери и выбежал наружу. Домик располагался посреди рощи, среди деревьев которой мне и хотелось потеряться. Но добежать я успел лишь до третьего дерева, прижавшись к нему, как последний дурак, и уткнувшись лбом. Если бы не травма, наверное, я бы побился головой. Жгучий стыд скапливался лавиной в груди, готовой накрыть меня и испепелить. За один день я перешёл от мистера Риддла к Тому. За один день я пересёк границу от «скорее всего, эти отношения закончатся» до «я хочу попробовать». За один день я перепрыгнул от «держим дистанцию» до «петтинг — это допустимо». За один день я оттолкнулся от «я ничего о тебе не знаю и не помню» до «я знаю такое, что уснуть не могу и постоянно проваливаюсь в прошлое, в котором ты настолько важен для меня, что я дышать даже не могу». За один блядский день я перешёл от «меня невозможно уже ничем смутить» до желания провалиться сквозь землю прямо здесь и сейчас! Если бы я мог вернуться на пару дней назад, попросил бы доктора Алехо пересмотреть свои рекомендации: Том Риддл оказался противопоказан мне и моему психическому здоровью. Моему спокойствию и разумному поведению. Он будто бульдозером проехался по всем моим установкам за какие-то двадцать четыре часа. Заполнил собой пустоту и не намеревался никуда уходить. — Гарри? — голос Тома за спиной сюрпризом не стал. — Скажешь, что случилось? Я знал, что повёл себя по-идиотски. — Дай… м, — мой вздох смешался с нечленораздельной речью. — Дай мне минутку. Пожалуйста. — Прохладно, — заметил он. — А ты только из больницы. — Мне не холодно, — покачал я головой со смешком. — Поверь. Напротив. Казалось, что кожа раскалена. Как и щёки. — Посмотри на меня, — попросил Риддл, а я лишь сильнее вжался лбом в кору миндального дерева. Эти рощи хотела посмотреть Гермиона, а смотрел на них я. Ещё и вблизи. — Ты трахнул меня пальцами при моих же друзьях, — почти скороговоркой заявил я. — Я помню. — О… — О? О! — выдохнул я с очередным смешком и резко повернулся к нему, чувствуя, как даже лоб пылает. — Это не просто короткое «о», это, блядь, «о-о-о-о»! — Я рад, что ты вспомнил, — заметил Том, сунув руку в карман джинсов. Выглядел он столь уверенно и расслабленно, словно в том, что я только что предъявил ему, не было ничего необычного. Мол, ты заставил меня выпить стакан нелюбимого сока при свидетелях. О! — Мне как-то не до радости, — сузил я глаза. — Разорвёт от возмущения сейчас. И… и от стыда тоже! — И перед кем ты стыдишься? Передо мной? Поздно, Гарри, — примирительно улыбнулся Том. Эта чёртова улыбка. Он пользовался ею как оружием. Знал, что устоять против неё у меня не было и шанса. Я снова отвернулся, обняв дерево. — Ну что ты как маленький, — рассмеялся Том. — Это ни капельки не смешно: я будто заново всё пережил! Гермиона и Рон… ох, — и я снова застонал, потёршись лбом о шершавую кору. Они поняли всё? Сто процентов, что поняли! Вот о каких непристойностях за чужой спиной она говорила. Я подумал, что это метафора того, что мы мутили с Риддлом у них за спиной, но всё было буквально. Буквально, блядь! — А продолжение ты вспомнил? — А там было ещё что-то? — я мгновенно обернулся и пожалел об этом в следующее мгновение. — Разумеется, — цокнул Том языком. — Ты последовал за мной, не очень довольный моим поступком. — А по-твоему я должен был быть доволен? — Тебе оказалось мало, — едва ли не по слогам констатировал он, а меня вновь тряхнуло. — Затем ты интересовался, есть ли у меня аллергия на латекс и подходят ли мне презервативы по размеру. Поэтому я предложил тебе надеть его и проверить. Мне всегда было интересно, это из-за меня ты так робел или сам по себе робкий? — склонил голову Том. — Робким ты не выглядел. Я и не робкий, чёрт возьми! И, кажется, что-то помнил. Он говорил про огурцы... Огурцы? И про услуги химчистки. Это точно было в спальне. Даже страшно было полностью это вспоминать. Всё это из-за него. Видимо, во мне включается некая функция кретинизма, и моя голова и тело не могут договориться, что выливается в разного рода чудачества. — После же, — продолжил Том, сверля меня насмешливым взглядом. — Ты был настолько зажат, что я даже засомневался. Ты выглядел так, будто собирался принести мне в жертву свою анальную девственность. — Не надо… — покачал я головой. — А как же память? — протянул он с улыбкой. — Я сам, — и обойдя дерево, я скрылся за ним, прижимаясь к нему спиной. Его смех только сильнее взволновал. Казалось, ещё секунда, и я снова побегу. Куда глаза глядят. — Что за запоздалый эпизод смущения? Кажется, мы уже прошли этот этап. — История циклична, знаешь ли, — огрызнулся я и отделился от дерева, но не успел ступить и шагу. Том поймал меня одной рукой, прижавшись со спины. — Не стоит спринтовать, потеряв привычку. Ты всё ещё физически истощён… — Я в норме, — перебил я его, пытаясь совладать с бурей чувств внутри. — Физически истощён, — повторил он, и его рука прошлась по моему животу, задержавшись на рёбрах. — Я помню твоё тело, — шепнул Том, — и костлявым ты не был. — Ну уж извините. — Гарри, — Том вздохнул, — я не против, что у тебя торчат рёбра, если ты сам так хочешь, но не надо бегать зайцем по полям. Хочешь провести ночь в больнице? — Я, блядь, не инвалид! — Я такого не говорил, — Том сразу стал серьёзным. — Если ты перестанешь упрямиться, то сам поймёшь: это всего лишь запоздалое смущение. Всё нормально. Я чертыхнулся, фыркнув: — Ага. Я помню, что мне противопоказаны потрясения и стрессовые ситуации. А ты говоришь со мной, как… — и тут же прикусил язык. — Как?.. Ему, кажется, снова стало весело. — Как профессор, — едко хмыкнул я. — А я думал, ты скажешь: как папик. На прогулке мне показалось, что ты только рад этой игре. Я всё-таки не удержался и пихнул его локтем в живот со здоровой стороны. Том притворно охнул. — Ты слишком молод, чтобы быть моим папиком. Вот было бы тебе лет пятьдесят… — Теперь я слишком молод? Вроде бы комплимент, — рассмеялся Том, — но ты сказал это с таким недовольством, что я даже не знаю, что и думать. То я вроде стар, то недостаточно. — Эти шутки про возраст ужасно банальны, но я буду в предвкушении ожидать твоего юбилея, — кивнул я, чувствуя, как потихоньку эмоции унимаются, а воспоминание, что застыло перед глазами сочной картинкой, блёкнет и становится частью прошлого. Волнующего, но пережитого. Словно эмоции, что оно повлекло за собой, засасывает вглубь и остаётся лишь ощутимое послевкусие. — И давно это у тебя? — поинтересовался Том, поцеловав за ухом, отчего мурашки пробежали по коже. — Что «это»? — Тяга к пятидесятилетним. — А у тебя? — А что у меня? У меня нет тяги к пятидесятилетним. Я рассмеялся, поворачиваясь к нему. — К студентам-стажёрам, я хотел сказать. — Тебе это не даёт покоя, я вижу, — сдержанно улыбнулся он. — Мой внутренний «я» очень в этом заинтересован. Чего скрывать, что это волновало меня? — Вскоре прибудет очередная партия студентов, Том, — продолжил я, придавая голосу наигранную беззаботность. — И ты считаешь, что я заведу однодневную интрижку? После всего, что я тебе рассказал? Когда в моей постели спит прекрасное, горячее, неимоверно талантливое, очень упрямое и очень ревнивое создание? Это было сказано таким тоном, что я ощутил себя идиотом. Но всё равно, пусть и доводы разума были существенными, нутро точил какой-то непонятный червячок сомнения. — Но это же происходило… — Происходило. До тебя. И мы кажется договорились, что если почувствуем интерес к кому-то другому, то расстанемся. Ты сам это предложил в гараже. Я не мог не увидеть отпечатки недовольства на его лице. И не мог не осознавать, что предложенное мною меня уже не устраивает. Это звучало чересчур по-собственнически: так-то да, я это сказал, но вообще рассчитываю, что больше тебе никто никогда не понравится. — А почему я не стал очередной «однодневной интрижкой»? Смена темы явно не удалась. — Формально, — протянул Том, — ты тоже ею стал. Я даже как-то немного опешил от столь прямого и, главное, утвердительного ответа. — В смысле?.. — Мы переспали, а потом ты месяц меня динамил. И уехал, — повёл он плечом. — Ну да, — растянул я губы в едкой улыбке, — просто так ведь динамил, а не потому, что кое-кто собрался жениться и ничего мне не сказал. — Стоило ответить на твоё признание в любви тем утром: о, Гарри, это, конечно, очень мило, но я женюсь. Ах да! Ещё я пойду на ярмарку с дочерью и невестой, чтобы нанятые мной фотографы нас пощёлкали как идиллическую пару. Не пугайся… Что? Я мудак? Ты не так понял… Подожди! Не бросайся в меня тапками! — Он цокнул языком и приподнял брови: — Так? Я вздохнул, ощущая раздражение, но начинать вновь спорить на этот счёт совершенно не хотелось. Стоило всё-таки устроить ещё один вечер откровений и вытащить у него правду насчёт Антонины. А сейчас у нас всё-таки было «свидание». — И всё же ты не ответил на вопрос, — вернулся я к волнующей меня теме. — Формально, пусть будет интрижкой. А если обойти формальности? — Я не знаю. — Не знаешь? — Ты сам сказал. Я подумал: о, смотрите-ка, дурачок. Люблю дурачков! Люблю, — протянул он мягко, — дурачков. Вот и всё. — Вот и всё, — повторил я будто эхом. — Гм, — кивнул он. Щёки вновь пощипывал румянец, и Том насмешливо уставился сначала на левую скулу, потом перевёл взгляд на правую. — Это от холода, — буркнул я и добавил весомо: — И я не робкий. — Буду иметь в виду. Хочешь покормить лошадей? Я вопросительно приподнял брови. — Тут недалеко конюшня, — пояснил Том, слегка кивнув в сторону. — Принадлежит одному моему знакомому. Дельфи всё не перестаёт грезить о пони, и я подумал, может, ей и правда стоит учиться заботиться о ком-то, — задумчиво пробормотал он. — Только не в моём доме. Не хватало мне ещё и пони, бегающего по территории. Пусть лучше будет под присмотром… В общем, хочешь первым увидеть? — предложил он, отступая. Я только и смог что кивнуть в предвкушении. Лошадей я обожал, что, конечно, было неудивительно. Мне казалось, что нет таких людей на свете, которым не нравились бы эти животные. — Но сначала куртку, — пожурил Том. — Не веди себя так со мной, — сузил я глаза. — Почему ты воспринимаешь заботу в штыки? Ответить я не успел: он исчез в доме и в следующую секунду появился с моей курткой в руке, заперев дверь. — Я ведь сказал… — А это и не тебе, — хмыкнул он и набросил мою ветровку поверх своих плеч, уже обтянутых замшей. — Захочешь — возьмёшь. Что ж, сегодня и правда было холоднее, чем вчера.Часть 34. Первое свидание
25 марта 2023 г. в 10:03
Примечания:
Как же я по ним скучала, эх!
бечено