Замыкая цепь

      Сон про море и рыбок был светел и безмятежен. Но именно после него Майрон очнулся тяжело уставшим, будто и не спал вовсе. Он с трудом открыл золотистые щелки глаз. Перед мутным взглядом была пелена тумана. Келебримбора рядом уже не было. Майрон взглянул на часы — дело к обеду. Он завернулся в одеяло и сел, прижавшись спиной к стене и снова поддался соблазну погрузиться в темную дрёму. Что-то было не так, что-то было не в порядке. Не как обычно. Майрон чувствовал, что одновременно и замерзает и горит. В нем словно была битва льда и пламени. Холод всё же одержал победу.       С утра и весь день он никак не мог согреться. Не спасали даже тёплые и тяжёлые бархатные одежды и очаги, которые майа возжёг в каждой комнате. И не упускал любую возможность немного погреться в их багряном сиянии. Проходя мимо каминов, майа останавливался и долго смотрел на танцы пламени по углям. Огонь казался недоступным и таким желанным. Хотелось войти в него, встать на раскалённые угли, завернуться в пламя, словно в алую ткань, утонуть и забыться в огненной бездне, сливаясь с первородным зыбким горячим эфиром. Даже за своими государственными делами Майрон часто отвлекался от документов и подносил холодные руки к пламени свечи. Огонь, родная, любимая стихия, жёг пальцы, но не согревал ни тело, ни душу.       Странный день во власти холода был серым и прозрачным. В земное царство пришла глубокая осень. К вечеру тучи оттолкнулись от горизонта и начали своё неспешное почти незаметное движение. Край небес заалел ровной кровавой линией. Широкая полоса красного света опалила верхушки безлистных деревьев, зарумянила серые стены башни. Ниже и выше этой яркой ленты была темнота, стирающая все очертания зданий и гор. В этот час слияния света и тьмы Майрон вошёл в стены трапезной. И за ужином всё-таки застал возлюбленного.       Они сидели напротив. На столе была рыба, от одного склизкого вида которой, а особенно от специфического запаха, майа замутило. Миазм казался таким мерзким, навязчивым и гнилым, что Майрону чудилось, будто серебристая рыбья чешуя дрожит из-за копошения под ней паразитов и червей. Этот ужасный запах, что буквально лип к коже, захотелось тут же пойти и смыть с рук и лица.       Майа сделал глубокий вдох, унимая тошноту. Он поднял серебряный кубок с вином, сделал небольшой глоток — вино отвратительно горчило. Майрон сумрачно поглядел в кубок, поставил обратно и попытался сосредоточиться на разговоре.       Келебримбор немногословно обсуждал производственные вопросы. Майрон в какой-то момент заметил, что не может сфокусировать взгляд на собеседнике. Перед глазами вспыхивали и пропадали мелкие колючие мушки. А то и вовсе сливались в большие тёмные кляксы, так, что в неярком пламени свечей лицо эльфа расплывалось светлым чуть мерцающим пятном, а его облик стал вдруг тёмным, далеким и чужим. Но это впечатление разбилось силой нежных слов:       — Майрон, мельда… — эльф взял пальцы майа, ощутив их холод. — Что с тобой? Ты бледен и ничего не ешь… даже вина не пьёшь, а ведь это твоё любимое, лихолесское.       Эльф, видно, не на шутку встревожился. Он обратил внимание, что рука майа мелко подрагивает. Несмотря на тепло вокруг, Майрона трясло. Он ответил не сразу, пытаясь найти наиболее правильное словесное описание своим чувствам и смутным догадкам.       — Знаешь, мне нехорошо. Может быть, я… наверное, всё-таки…       Он не решился продолжить. Ведь и сам майа точно не знал, что с ним, хотя одно предположение было вернее всех. Свеча со стороны Майрона затрещала, зачадила, захлёбываясь воском, и погасла, выпустив длинный вьюн дыма. Теперь лицо майа стало совсем бледным и безжизненным. Даже глаза потемнели на несколько оттенков, превратившись из золотисто-огненных в почти карие с едва заметными рыжими огоньками.       — Я устал, — наконец определился он. — Эта работа с магией стала вытягивать из меня слишком много сил. — Майа замолчал. А потом добавил, приложив другую руку к виску, чувствуя быструю пульсацию. — Голова болит сразу со всех сторон.       Майрон постарался сказать это ровно, как факт, но в его фразу всё равно проскользнула едва уловимая жалобная нотка. Келебримбор встал со своего места. Обошёл майа и обнял его за плечи, легонько поглаживая и желая поделиться теплом.       — Совсем замёрз, огонёк. Я вернусь из кузни и согрею тебя, подождёшь немного? — шепнул эльф ему на ухо, коснувшись горячими губами шеи.       По телу Майрона побежали сладкие мурашки, а внутри родилось смутное желание. Но не близости. Он сейчас просто хотел быть рядом, прижаться к любимому нолдо и спокойно уснуть в его объятиях.       Пока Келебримбор доделывал свою работу в кузнице, майа не ложился. Вечером он долго сидел перед камином на медвежьей шкуре, закутавшись в плотный шерстяной плащ, надвигая капюшон плотнее к лицу и подмяв под себя всё холодеющие ноги. Он немного резко из-за дрожи взмахнул рукой. За решеткой камина пламя взвилось, ударилось о верхнюю стенку и рассыпалось множеством язычков. Покои сразу озарились весёлым янтарным блеском. Майрон ласково улыбнулся, наблюдая танец огненных лепестков, снова взмахнул рукой — лепестки собрались в ярко-желтый бутон, который неспешно раскрылся красной горящей розой. Майа откинулся на шкуру, вдруг увлёкшись этой игрой. Из камина вылетела стайка сверкающих бабочек. Они закружились вокруг майа, с их быстрых крылышек в полёте срывались золотые искорки. Прекрасные насекомые окружили золотые волосы майа, словно огненная корона. А из камина осторожно высунулась пугливая рыбка.       Дверь тихо отворилась, он услышал шорох одежд, вздрогнул, и сердце застучало троекратно чаще. Снова сильные руки обняли его так горячо, что он почувствовал этот жар даже сквозь бархатный плащ. Шёлк темных волос коснулся щеки.       — Как красиво, она будто настоящая.       Нолдо посмотрел на рыбку. У неё и правда были словно настоящие золотые чешуйки, рыжие блестящие глазки, плавники. Келебримбор протянул руку, рыбка подплыла по воздуху, словно в толще воды, раздувая длинный пышный хвост из огненно-прозрачных лепестков, похожий на великолепную газовую ткань. Но в руку эльфу не далась, а вдруг быстро «нырнула» обратно в камин.       — Я видел её во сне. Огонь действительно может создавать удивительно прекрасные вещи, — ответил майа расслабившись наконец в объятьях.       Келебримбор осторожно потянул капюшон вниз и зарылся носом в золотые волосы:       — Ты — самое удивительное и прекрасное создание пламени. Моё божество, драгоценное сокровище, мельда. Как я благодарен Создателю Эру, что ты позволил мне это счастье. Я благодарю тебя за каждый день, за каждую ночь, что ты разделяешь со мной. Будь рядом всегда, melme nya.       Так они просидели в лучах янтарного цвета, любуясь на огонь. Майа, наконец-то, немного согрелся. Даже лёгкий аромат воска от давно оплывших и стёкших струйками с серебряного подсвечника свечей казался теперь тёплым и сладким.       А после объятия продолжились на ложе. Они совсем скоро перешли в поцелуи. А после в нежную неспешную близость. Майа будто постигал любимого впервые, утопая в ласках, ставших вдруг такими трепетными, в движениях, сменивших страстную резкость на осторожную томительность. И каждое прикосновение задевало ранее неизведанные струны души, сливая их феа в единый сплав. Но больше всего теперь Майрону нравилось греться около разгорячённого тела любимого. Ему всегда было горячо в объятиях эльфа. А сейчас появилось ещё одно новое, до потери сознания приятное чувство. Ему было уютно.       Однако мимолетная эйфория безмятежности испарилась уже на следующий день. Майрон не открывая глаз, ещё витая между сном и явью, снова почувствовал пугающие изменения, словно кто-то высший огромными ножницами перекраивает его хроа и феа, чтобы собрать заново. Что его тело больше не принадлежит ему. Или не одному ему безраздельно.       Майа заглянул внутренним взором в самую глубь себя. Вокруг было золотое и ясное сияние его светлого духа, тонкое и зыбкое. Чуть глубже — плескалось чистое пламя, само существо его. Майрон мысленно пронёсся сквозь вечный огонь ещё дальше, в самые далёкие и таинственные глубины. Там была темнота, лишь иногда пересекаемая призрачными лентами, похожими на дым. И вдруг среди колеблющегося мрака огненный майа увидел маленький, неверный и пока ещё неяркий, но живой огонёк.       Майрон распахнул золотые глаза, которые тут же вспыхнули рыжим пламенем. Сомнений не осталось. Это была новая феа. Майа понял, почему ему всегда теперь так холодно. Весь огонь ушёл внутрь, чтобы оберегать и согревать эту беззащитную нежную душу.       Странное и необычное чувство снова разлилось по всему облику духа. Теперь Майрон знал, что это началась внутренняя трансформация, которая поможет ему выносить и родить дитя.       Майрон обхватил себя руками за стан и застыл на ложе, как громом поражённый. Тонкие черты лица его исказил страх, мысли все разом разлетелись из головы, как потревоженная птичья стая. Он сделал два глубоких, прерывистых вдоха, восстанавливая способность спокойно думать, откинул с лица шёлковые пряди.       Что это возможно — знали все. Творец вручил этот дар именно младшим айнур. Но как это происходит, было неведомо. Об этом не принято было говорить в Валиноре, да и прецедентов были единицы. Майа Ирмо по имени Мелиан и ещё вроде бы майа Ульмо или Йаванны. Но кто именно Майрон не знал. Слышал только, что внутренне облик майар меняется сам собой, а внешнее воплощение все они, будучи в различных физических обликах, по традиции меняли на привычный вид эллет.       Но все эти избранники Судьбы и Эру не были повелителями большой страны. К тому же Майрон был не уверен, что он сможет сохранить малыша. Родить от любимого — великое счастье и благословение. Но ещё это и большое испытание. Творец даёт новую фэа только тем, кто истинно любит. Но гораздо сложнее, чем зачать — перенести это бремя. Это большая, почти невероятная удача, очень тяжёлая и для младшего духа, и для дитя. Чаще бывает, что могущественный дух айну неосознанно подавляет дух маленькой жизни. Из тех единичных случаев едва ли половине удалось родить живых деток. Остальные либо замирали по неизвестной причине на маленьких сроках, либо рождались мертвыми. Именно поэтому дитя майа и эльды считалось почти священным.       Сердце огненного айну застучало гулко, в мире будто кончился весь воздух. Одна только мысль о том, что он может потерять бесценный дар небес приводила Майрона в ужас. И исключать такой вариант он не мог. Поэтому Владыка чёрной земли решил не менять воплощение ровно до того момента, как будет точно уверен, что все хорошо. А будет он в этом уверен, только когда услышит первый крик живого и здорового малыша.       Келебримбору, который очень желал наследника, по этой же причине майа тоже решил ничего не говорить. По крайней мере до тех пор, пока положение его будет не очевидно только слепому. Если же он неудачно разрешится от бремени? Майрон не знал, как посмотрит в глаза любимому. Он считал, что вся вина будет именно на нем.       Первые дни после осознания были наполнены доверху переживаниями до боли в сердце, до мурашек по коже. Майа то и дело тревожно заглядывал вглубь. И каждый этот мысленный взор был для него мучительным ожиданием. Вдруг он посмотрит, а огонёк угас! Но маленькая фэа продолжала светиться, даже потихоньку, как хотелось верить Майрону, набирала силу и яркость. И это было первое и последнее, что занимало все его мысли.       После он немного привык к своему положению. И оно перестало казаться ему одним бесконечным зыбучим беспокойством. Майрон с течением дней нашёл силы думать о чём-то другом, кроме своей восхитительной и волнительной тайны, занялся, наконец-то, страной и народом. Продолжил обучение Келебримбора. Всё незаметно возвращалось на круги своя.       Единственное, что выбивалось из привычной жизни — майа совсем перестал приходить в кузню, всегда ссылавшись на важные дела. На самом деле там ему просто становилось слишком жарко и душно до дурноты.       Но от близости он не решился отказываться. Келебримбор ничего не знал, но будто бессознательно чувствовал или догадывался. Нолдо теперь брал возлюбленного очень и очень нежно. Окружал его ласковой заботой и вниманием. Столь влюблённым его взгляд не был даже в самом начале. Эльф стремился всегда быть рядом, и Майрон теперь окончательно убедился, что чувство их не случайно. Что любовь эта совершенная, святая и вечная. Они предначертаны друг другу самим Эру.       В этих сомнениях и откровениях прошло пару месяцев. Настроение майа к тому времени выровнялось, а испуг постепенно сменился счастьем.       «Он теперь все время со мной».       Майрон мягко улыбался, наблюдая в арочной галерее, как ветер крутит в воздухе пепел от вулкана, словно снежинки, вознося их до серебристого тонкого серпа луны. Майа трепетно положил руки на пока ещё едва заметно округлившийся живот и мечтал:       «Начинается зима, значит уже в конце следующего лета».