***
Дни внука Феанора превратились в кошмар. Келебримбор нигде теперь не находил покоя. После последних сведений о природе айнур и того сладострастного сновидения он ни в чём не мог отвлечься. Все было для него предлогом для мучения. Пробовал работать в мастерских, но там все время чудился ему нежный голос Майрона, который шепчет ему на ухо — нет! Вовсе не какой металл лучше взять для отливки волшебных колец — в его воспалённом пылающем рассудке неприступный и прекрасный майа умолял взять его самого… нещадно… сильнее… ещё… Келебримбор пытался отвлечься чтением, но вместо строк тенгвара древних мудрых манускриптов видел гибкое, словно выточенное из слоновой кости, тело Майрона в пляске с ятаганами, прекрасные, майарские черты, перекроенные страстью, и чувственно приоткрытые губы, приглашающие к поцелуям. После всех этих событий и жестоких игр воображения Келебримбор больше совсем не мог воспринимать Майрона как светлое божество, недостижимый идеал и своего доброго учителя. Его в разы сильнее прежнего жгла земная плотская страсть. Его мучила жадность и жажда обладания. Он представлял айну в самых откровенных позах, заставляющих вскипать эльфийскую кровь. К ночи страдания не прекращались. Тьма, ночная бархатная прохлада и полная луна с тремя разноцветными ореолами, рассыпанными бликами по тонкой сети облачков, лишь усугубляли безумие. Он представлял Майрона, скачущего на лошади, его мышцы напряжены в полёте, а на лице счастье и свобода. Он снова вызывал из памяти майа, засыпающего у костра на его коленях. Наконец, одна из самых безумных картин. Майрон в палате гейзеров, полностью обнаженный. Его пальцы скользят по влажной гладкой коже нолдо. Его губы, робко отвечающие на жаркие поцелуи. Однажды все эти образы так распалили кровь темноволосого красавца-эльфа, что он, не помня себя, ударил кулаком в стену и бросился вон из своих покоев, одержимый, наспех одетый, с горящими углями в карих очах.***
На стук эльфа двери почти тут же распахнулись. На порог вышел хозяин покоев, весь озарённый нетленным блаженным светом, такой непорочный и недосягаемый, как самая далекая таинственная звезда, до которой Келебримбору не долететь во век. Майа стоял перед ним полураздетый, в одной тонкой котте, накинутой прямо на едва ли доходившую до колен шелковую тунику, с босыми ногами и струящимися по плечам и спине золотыми волосами. Такой беззащитный, лёгкий, призрачный. Самое неведомое и безумно влекущие создание Эру. Эта загадка, вот-вот готовая к решению, вскипятила разом всю кровь. — Келебримбор? — Майрон удивлённо глядел на ночного гостя. Элементаль несколько секунд, что показались влюблённому нолдо натуральной пыткой в несколько веков, оторопело рассматривал ученика, словно не веря своим глазам. А потом вздрогнул, как будто спохватился. — Проходи! Майа пошёл от двери в глубину тёмных покоев, шелестя одеждами, вновь зажигая свечи и приглашая ученика к бархатной скамье у окна. Каждый шаг Келебримбору, опалённому ярым огнём вожделения, давался с трудом, он шатко шёл следом и вдруг остановился возле камина. Майа обернулся, и выражение лица эльфа, его карие глаза, полные страсти, напугали айну. — Дорогой друг мой! Что с тобой? Майа обеспокоенно подошёл к эльфу, думая, что он болен. Это так и было. Нолдо упал на колени и схватил горячие руки огненного духа. Чувства пламенным паром поднялись из души и взрывом облеклись в слова. — Выслушай меня! Это очень важно! — резко и с оттенком ярости сказал Келебримбор, но затем в его голосе зазвучали ноты горькие и нежные, контрастные суровости его лица и колючести взгляда. — Я люблю тебя! Это правда. Так пылко и страстно я не любил никого на свете. Я день и ночь горю в огне, пламя насквозь прожгло мою душу. Келебримбор ненадолго умолк, задохнувшись от чувств. Он поднял дикие глаза на майа, ожидая ответа. Майрон стоял перед ним безмолвной белой статуей. Ослепительный и прекрасный. Эльф перевёл дыхание и продолжил: — Молчишь, радость моя, мой свет… Молчи! Не говори ничего! Ты так добр, милосерден, в тебе столько кроткости и пленительной красоты. Вот душа моя перед тобой, вот весь я. Затопчи молча, как уголь из костра, только не говори мне отказ! — Так не должно быть! Так не должно! — сказал Майрон низким упавшим голосом, покачав головой. — Ты не веришь мне? Я вырву сердце, чтобы ты увидел, как оно пылает и кровоточит. Вырву — и брошу к твоим ногам! Я не в силах бороться с собой! Видишь? Я безумен! Люби меня, люби! Умоляю! Горы содрогнутся, моря выйдут из берегов и мир падет в бездну, если святой айну отвергнет такую любовь! Келебримбор всё ещё сжимал его руки, покрывал бешеными поцелуями, прятал в них своё лицо, будто пёс, который желает ласки хозяина, и бессвязно шептал: — Твои руки… — Келебримбор произнёс эти слова с придыханием, прикасаясь губами к горячим пальцам, словно к драгоценной реликвии, — в них столько скрытой нежности… Неземной мой, как же я люблю тебя! Я молюсь на тебя, ты священное божество моё! Ты выше самого Эру для меня. Или… Нет! Ты дух разрушения! И послан мне на погибель. Я приму всё, клянусь! Пусть твой огонь сожжёт меня! Но он станет для меня благословенным наслаждением! Майа с изумлением почувствовал пальцами влагу. Слёзы эльфа были горячими, как кипящая лава. Нолдо на миг остыл в своей горячке, поражено провёл рукой по своим щекам. Но красноватая пелена безудержной страсти снова заполонила весь его взор. И он продолжил: — Я плачу! Видишь ли ты? Я плачу, айну! Потомок гордых эльфийских королей! Наследник высокого рода! Теперь ты знаешь, майа Майрон, цену моих слез! Прикажи мне сгореть в огне — сгорю, прикажи броситься с башни — я, не раздумывая, это сделаю. Я сделаю ради тебя все! Сжалься же надо мной! Люби меня! Ноги Майрона подкосились, а пламя свечей вокруг вспыхнуло трижды ярче и затрепетало. Элементаль припал рядом с эльфом на колени, раскидывая по медвежьей шкуре складки своей котты, обхватил лицо эльфа ладонями. — Я не переживу этой потери! Что ты! Что ты! Я ведь тоже тебя люблю! Последнее слово он, оробев, прошептал уже в губы эльфа. Майрон, в порыве странного единения, сам его поцеловал. — Больше всего на свете я хочу, чтобы ты жил. Если бы ты знал, как мне дороги твои слова! Как мне дорого твоё чувство! Я люблю тебя! Тьелпэ! Так сильно люблю тебя! — всё повторял майа сквозь поцелуи, глубокие, влажные, наполненные огнём и затаённым, запрятанным желанием. Келебримбор целовал его губы, жарко, неистово, наслаждаясь очарованием едва слышимых стонов элементаля. Он взял Майрона за руку, переплел его пальцы со своими. Затем улыбнулся, положил майарскую руку себе на плечо, а другую на свою талию. Элементаль, наконец, сообразив, что надо делать, прильнул к телу эльфа. Его стройная фигурка так изящно легла в ладони нолдо, словно они подходили друг другу, как детали, выточенные специально по формам. Так правильно, так гармонично. Так близко. Майрон никогда не чувствовал чужого тела так слитно с собою. Это было странно и возбуждающе. Стоило только одной мысли о том, что майа тоже желает быть ближе, просочиться в сознание, как эльф потерял всякую способность думать. Все существо Келебримбора заколотило дрожью. Мурашки рождались у бёдер и поясницы и раскатывались волнами по всему его телу, угасая на спине и плечах. Майрон держался за него так крепко и прижимался к телу эльфа так сильно, что можно было почувствовать его сердцебиение ускоряющееся, распаляющееся, которое заставляло нолдо вздрагивать и задерживать дыхание. — Я хотел бы умереть сейчас, — вдруг бархатно и тягуче-сладко сказал майа. — Я так счастлив, как не был никогда, и это единственное, что я хотел бы унести с собой в вечность. — Глупости, — выдохнул в светящиеся надзвёздным светом пряди эльф, наслаждаясь их мягкостью и гладкостью. — Вздор! Как можно умирать, если дальше нас ждёт необыкновенное счастье. Келебримбор, целуя и издавая редкие протяжные стоны, прикусывал губы любимого. Он горел и переполнялся огнём, страстно сминал в ладонях складки светлого шёлка. Нолдо скинул с плеча айну котту, целуя его сквозь тунику — как же мешается эта проклятая ткань! Ведь под ней жаркая кожа, мерцающая и нежнейшая, словно бархатистые лепестки цветка. Эльф снова поднялся выше, трепетно припав к белой шее, чувствуя под губами пульсирующее биение. Тело элементаля и его волосы источали едва уловимый аромат нагретого солнцем песка, пламени и янтаря. Келебримбор провёл поцелуями по тонкой коже за ухом духа, упиваясь этим запахом. Сквозь его губы рвались тяжёлые грудные стоны, похожие на рычание. Он теснее прижал майа к своей груди, одним резким движением полностью снял его котту. Майрон увернулся от поцелуя, отвернулся с опустевшим взглядом, переводя дыхание и хватая неверными движениями свои одежды. Щёки его разгорелись. — Не бойся, — прошептал эльф в полубреду, опьянённый близостью. Он ласково коснулся щеки айну, такой горячей, что можно обжечься, повернул его лицо к себе, снова целуя, теперь очень осторожно, чтобы не спугнуть. — Чего ты боишься? Я же с тобой. Нолдо погладил его ноги, приподнимая одежду, с нетерпением нырнул обеими руками под тунику, скользнул по ягодицам, вверх до спины, снова ниже. Как же долго он об этом мечтал! До смерти желал, впиваясь зубами в простынь на своей холодной постели, представляя под собой Майрона, нагого, такого недоступного для других, но принадлежавшего только ему. И теперь он умирал от вожделения. Зрачки нолдо расширились, взгляд стал тёмным, а дыхание тяжёлым. — Келебримбор… я не готов теперь. Мне нужно время, чтобы привыкнуть, чтобы решиться… — майа говорил, задыхаясь в объятиях, словно в капкане. На краткое мгновение глаза его, до того потемневшие от страсти, неуловимо вспыхнули, как солнце в янтаре. Эльф, забывшись от чувств, весь объятый пламенем влечения, издал рваный, жаркий и почти неслышный стон в ухо элементаля, его руки сильнее сжались у Майрона на бёдрах, несмотря на сопротивление. И Келебримбор торопливо продолжил снимать с его плечей тунику, целуя обожаемое тело. Голос нолдо скатился на тон ниже, стал глубже и насыщеннее. — Ты сводишь меня с ума! Я хочу тебя всего, твоё хроа и твоё фэа. Сейчас же! Сейчас! Любовь моя… твоё тело готово принять меня, я знаю, я чувствую это. Майрон вырвался из цепей объятий. Его сознание всё ещё было в огне, но глаза уже не светились ярым желанием. Будто костёр внезапно залили ведром воды. Элементаль не удержался от порывистости собственного движения и осел на жесткий медвежий мех. А затем вытянул руки вперёд, приказывая эльфу остановиться. Лик Келебримбора сверкал в свете свечей, влажный от поцелуев и слез, он много в тот вечер говорил о любви, но во взгляде нолдо, остром и решительном, тысячами холодных клинков билась уверенность: «Заполучу! Сейчас же! Несмотря ни на что!»