Замыкая цепь

      Волны белых волос раскинулись по тёмно-синему шёлку. Золото и серебро смешивались в такой нежный светлый оттенок, который не сможет передать и самый лучший художник. В них словно рассыпалась пыль звёзд. Майрон весь — произведение искусства, сокровище.       Я уложил его так, что он почти утонул в этом облаке одеял. А теперь пальцы ласкают шею элементаля, прикасаются к его горячим губам, обрисовывая их контур. Мое естество вздрагивает в желании сейчас же присвоить себе эту красоту, но я не тороплюсь, ласкаю, едва касаясь распахнутого ворота его одежд, провожу по ключицам. Такая мягкая кожа, словно покрытая бархатом, идёт мурашками. Его прелестный лик полон волнения, губы дрожат.       Не надо, любовь моя, не бойся… нам будет так чудесно вдвоём…       Он полностью принадлежит мне. Его горящий взгляд скользит по моей обнаженной груди и бёдрам… почти физически ощутимо это обжигающее касание. Его золотые очи, полные огня, просят открыть эту тайну, его тело дрожит в жажде прикосновений. Мой строгий учитель, мой прекрасный айну. Мой.       Сложно сдерживаться, когда наивысшее существо, далёкое, словно свет Амана или звёзды, лежит распластанное предо мной на простынях с широко раздвинутыми ногами, предлагая себя. И сложно смотреть на это совершенство и не представлять, как я буду двигаться в нём. Я хочу увидеть, как это гибкое тело изогнётся подо мной в пожаре кульминации нашей любви. Я так долго мечтал об этом на своём холодном ложе. И сейчас от предвкушения захватывает дух.       Я склоняюсь, медленно пробую на вкус его губы. Со стоном, полным тянущей жажды, пробираюсь языком внутрь, чтобы захлебнуться в новых впечатлениях. Он весь шёлковый, горячий и мягкий, и снаружи, и внутри. Он весь огонь, живое укрощённое пламя в руках мастера. И я хочу познать этот ослепительный жар полностью, сжечь пламенного духа в огне своих поцелуев. Твёрдость, что упирается в его бедро, красноречивее слов и настойчивых поцелуев вопит о моём желании.       Бисеринки влаги, оставшиеся дорожкой от поцелуев, дрожат под моим прерывистым дыханием. Моя рука ложится на его плоть, горячую, набухшую, с капельками прозрачной влаги. Лихорадочно вздыхаю от головокружительной мысли: «Майрон тоже хочет меня. Желает чувствовать меня внутри».       Притягиваю его за талию ещё ближе, изнывая от вожделения. Руки гладят тонкие кости, а затем и упругие мышцы округлых оголенных ягодиц. Нутро болезненно и сладко колет очередной волной игл в предчувствии того, как узкое божественное тело будет растягиваться под напором моего члена, обхватит каждый его сантиметр туго и огненно. С моих губ слетают жаркие стоны. Уже сейчас, совсем скоро, ещё немного ласк, и я сделаю майа своим. Я сминаю рукой его плоть, он подаётся вперёд, трётся о мою ладонь, а когда я немного отстраняюсь — о мой член, глотая воздух припухшими губами.       Майрон зарывается пальцами в мои волосы, направляя поцелуи к открытой шее, сам широко и влажно целует каждый сантиметр моего тела, шепчет сбивчиво:       «Пожалуйста, прошу тебя, Тьелпэ, ох…»       Мое естество пульсирует и ноет от сладкой боли. Сил на ласки больше не остаётся. Я направляюсь в его тело. Он удивленно вздрагивает и рвано хватает воздух, умоляя взглядом быть медленнее и аккуратнее. Его золотые ресницы мокрые. Тело огненного духа невыносимо горячее, и я жадно забираю и присваиваю весь этот огонь себе с первым же протяжным толчком до самого основания.       Мое тело, непокорное мыслям, выбирает сразу быстрый и жёсткий темп. Майрон рычит от боли, вцепляется в мои пряди, с силой дёргает назад. Я перехватываю его напряжённые руки и припечатываю в простыни, наваливаюсь всем телом на это прекрасное существо, одновременно такое сильное, но и такое же хрупкое. Пространство вокруг нас словно раскаляется. Я жадно пью расплавленное золото его глаз, двигаюсь в нём, наполняя собой полностью.       Прости, любовь моя, я не хотел причинять тебе боль…       Небесное создание, даже отдаваясь полностью, не становится земным. Он так прекрасен, так желанен и полон тайн. Когда я отстраняюсь, то уже хочу снова быть в нём до упора, и вхожу с каждым разом всё сильнее. Я приподнимаюсь, когда майа опадает на одеяла, прижимаюсь ближе, и он движется на встречу. Какое восхитительное движение, снова и снова, воедино.       Похоть опьяняет, вожделение уносит последние мысли из головы. Мои несдержанные стоны превращаются в рычание, а затем в громкие крики. Я бессвязно кричу о моей любви и беру его с такой силой, что низкое изголовье кованой кровати бьется об стену. Но я чувствую, что ему нравится эта настойчивость. Он тоже кричит и так надрывно-сладко каждый раз, когда я вхожу в него, и развязанно кусает свои губы до ранок, наливающихся кровью, когда я отстраняюсь. Он шепчет что-то неразборчиво-нежное между поцелуями. Его прерывистое дыхание опаляет мою шею, золото спутанных волос разметалось по подушкам. Пламень, смешавшись с ознобом, струится искрами по позвонкам. Мышцы скручивает в невыносимой муке томления.       Он запрокидывает голову, его изящное тело изгибается, как ветвь лозы, стремясь слиться в крайнем спасительном наслаждении. Майрон замирает с громким вскриком-стоном, изливаясь, пачкая липкой влагой наши тела и простыни. Я до последнего оттягиваю момент собственного пика, а затем в ослепительном мгновении заполняю его полностью и весь отдаюсь блаженной пульсации его раскрытого тела. О, Эру… как хорошо…       Мучительно-болезненный стон вырвался из горла, Келебримбор замер на последней судороге, наконец, выдохнул, приоткрыл глаза и… наткнулся на изумлённый взгляд золотых глаз.       Эльф увидел, что Майрон сидит возле его кровати. Плен сладкого сна ещё не до конца покинул сознание эльфа, и он успел удивиться, как это майа успел так быстро одеться и почему он глядит на него таким строгим и отсутствующим взглядом, словно сквозь него. Вот Майрон увидел, что эльда очнулся, свет его фэа разгорелся чуть ярче. Но затем стал ровным и каким-то поддельно холодным, словно мерцание граней ледяных кристаллов, выдающих себя за хрусталь.       Таким разительным было отличие Майрона настоящего от сновидения эльфа, что первым его впечатлением было: «Это совершенно не может быть он! Какой-то незнакомый дух, чужой и недобрый».       Майа несколько секунд молчал, а потом произнес безразличным тоном, словно снега на бескрайнем поле:       — Безумный эльда, ты едва не погиб. Но если бы так всё-таки случилось, то это было бы закономерно. Ты не прошёл третье, последнее, испытание. Ты не устоял перед соблазном открыть двери, что были для тебя заперты. И мои слова о запрете не значат для тебя ровным счетом ничего, — строго и уничтожающе прозвучали слова огненного духа. Однако он не сказал ему, что тот на самом деле умер и был за гранью жизни несколько минут.       — Но ведь ты зачем-то спас меня? — отозвался нолдо таким же морозно-отстранённым тоном, слегка повернув голову на звук голоса элементаля, пряча за дерзостью своих слов растерянность. Келебримбор тут же отвёл взгляд от пронзительных глаз напротив. Что в них творилось, не мог объяснить даже он.       — Тебе очень повезло. Если бы я пришёл на минуту позже, то ты сейчас разговаривал бы не со мной, а со своими предками в Мандосе. Тебя следовало бы наказать за непослушание. Но на это у меня сейчас нет времени.       Майа, не меняя серьёзности вида, безжалостно поднялся, оставив книгу на постели. И, уходя, напоследок бросил небрежно, словно эльфа для него больше не существовало в этом мире:       — Это же та книга, за которой ты полез словно вор? Я не понимаю, почему ты не спросил меня о ней. Я бы не отказал тебе. Но и теперь… Можешь ознакомиться — на ней больше нет заклятий, — Майрон, не обернувшись, покинул спальню своего ученика. «Ученика» ли уже?       Келебримбор ощутил смятение и стыд. И хуже хлестких слов и равнодушных глаз, было неприкрытое разочарование его учителя. Эльф скрипнул зубами, он оказался в незавидном положении юнца, которого застиг за кражей яблок добрый сосед, что всегда угощал «хорошего малыша» этими самыми яблоками.       Нолдо горестно подумал, что холодность майа теперь точно такая же, как была при первой их встрече. Будто время повернулось вспять, и не было всех этих маленьких радостей, встреч и разговоров, которые стали робкими шагами на установление дружбы и предчувствия: дружба эта так крепка, что готова в любой момент превратиться во что-то огненное, чувственное и страстное. Оставалось дождаться всего-то одного какого-то небольшого случая, который подтолкнёт неземное существо в его обьятия. Хватка нолдо крепка, как капкан. В таком случае он точно бы никогда и никуда не отпустил элементаля.       Но сейчас всё притяжение разом ослабело и сошло на нет. От желанного итога Келебримбор вернулся в самое начало. И повторить этот путь заново вряд ли удастся, как нельзя войти в одну реку дважды. Та упоительная вода с привкусом хрупкого, только зарождающегося чувства уже далеко утекла.       Дверь снова открылась. Сердце, подскочившее было в груди, упало на самое дно, устланное пеплом недавней смерти и потери расположения вожделенного существа. Это был не Майрон, конечно. Всего лишь лекарь. Который долго занимался осмотром нолдо, испробовав на нём все имеющиеся инструменты.       — Вы получили серьёзный магический удар. Тело буквально сгорело изнутри. Поразительно, что вы вообще остались живы. И тем более удивительнее, что хроа быстро восстанавливается. Но я всё же советую этот день провести в постели и не вставать без надобности.       Келебримбор скучающе откинулся на подушки. И тут его взгляд, наконец, упал на фолиант, оставленный майа. Эльф коснулся переплёта книги, которая едва его не убила.       «Ну что же. Нет худа без добра!»       И глаза эльфа вспыхнули азартом. Он аккуратно приоткрыл запретную тайну, убедился, что теперь книга действительно чиста от смертельных заклинаний, и торопливо начал перелистывать страницы. Но вскоре его постигло разочарование. Книга оказалась совсем не той, что он искал, и вряд ли могла быть полезна. Это оказался якобы «естественно-научный» труд о природе и сотворении мира с философскими размышлениями о начале и конце Эа, сдобренными немалым количеством мифов и легенд. Вернее сказать — детские сказки вперемешку с фактами, что известны абсолютно каждому. Келебримбор в гневе захлопнул фолиант и отбросил его брезгливо от себя, будто был он самым отвратительным и бездарным творением, которое когда-либо приходилось ему читать.       Но шли часы его суточного заключения в полном неведении о своей дальнейшей судьбе. Келебримбор пару раз задремал, но, проснувшись, глядел на стрелки часов — они словно издевались! Прошло всего полтора часа!       Тогда он, несмотря на предостережения, встал с постели. И понял, что целитель оказался прав — голова отяжелела и закружилась, перед глазами заплясали чёрные мушки. Часто дыша и схватившись за грудь, он снова опустился на ложе. А когда рябь перед глазами утихла, небрежно подтянул к себе единственное оставленное ему на все сутки развлечение — «злосчастную книженцию», как окрестил фолиант нолдо.       Он безо всякого интереса перелистывал страницы. Вначале были скучнейшие статьи о животных и растениях Валинора с подробными иллюстрациями корневищ, соцветий или пород оленей валие Нессы, снабжённых непонятными и длинными названиями на валарине. Келебримбор провёл все детство в Амане и каждую эту распрекрасную былинку видел своими глазами. Он усмехнулся: «Автор почти в стихах восхищался особым сортом валинорской крапивы, что, по его мнению, обладает такими лечебными свойствами, что может поднимать мертвецов из могилы, а на самом деле та крапива ничем не отличается от средиземской и достойна не поэтических баллад, а лишь удара палкой».       Келебримбор перелистал ещё несколько древних пожелтевших страниц, и тут его внимание привлекла большая статья про айнур.       «Хроа их изменчиво. Огонь, ветер или звёздное небо нельзя назвать мужчиной или женщиной. Это особое состояние живого существа, высшее проявление фэа».       Оказывается, что валар с самого начала определены Эру в пары не по любви, в земном смысле, и даже не по близости стихий, а в соответствии с замыслом Творца об их предназначении. Некоторые поглощают силу друг друга, не позволяя мощной стихии супруга или супруги довлеть над мирозданием — таковы союзы самых сильнейших: Манвэ и Варды или Аулэ и Йаванны. Другие же, менее могущественные из валар, объединяются в пары, где сильнейший разделяет свою силу с более слабым духом, как Вайрэ и Намо или Оромэ и Вана. Таким образом достигается великая гармония между стихиями мира, и, чтобы её не нарушать, валар потомства иметь не могут.       А вот их помощники, младшие духи майар, по парам не разделены и, оказывается, все могут зачать ребёнка. Из всех народов Арды только им Эру позволил делать это всем независимо от пола. Как от пары в своём народе, так и от эрухини. Что майар могут иметь потомство от эльдар, стало ясно на примере служительницы валы Ирмо майа Мелиан, которая родила от эльфийского короля. Могут ли высшие духи понести от человеческого рода — неизвестно, так как не было описанных случаев. Предположительно, тоже да.       «Но даже в отношении эльдар, что более близки духам хотя бы крепкой связью с Ардой и оправданным ею бессмертием, это происходит крайне редко. При обоюдном желании обоих родителей, чьи сердца скреплены истинной любовью, и с благоволения самого Эру».       Келебримбор впился глазами в текст, по несколько раз перечитывая руны тенгвара. Это невероятно!       «Обычно, дух, узнав, что ждёт дитя, принимает привычное для других народов женское хроа. Но может этого и не делать. Не менять своё привычное воплощение, а менять лишь внутреннее, необходимое, для его вынашивания. При том хроа майар нестабильны, им сложно сохранить беременность. Часто такое бремя завершается либо смертью ребёнка, либо развоплощением майа, либо гибелью для обоих».       Последние же строчки, невзирая на опасности и риски, разожгли в душе нолдо настоящий пожар, сердце его забилось, готовое выпрыгнуть из груди, а в глазах заплясали огни коварства и хищной жажды.       «Поэтому каждое появление такого уникального ребёнка — это священное благословение. Этих детей ждёт великая судьба, приход их в мир возвеличивает род отца, овевает его святостью и благосклонностью Создателя. Но самое главное: огонь ребёнка в чреве майа может возжечь любой предмет невиданной силой и превратить в мощный артефакт».       Эльда встал с ложа, позабыв о слабости и головокружении. Он кинулся к своему мешку, который привёз из Эрегиона, достал дедовы тетради.       «Солнечные сосуды особенной формы вынашивают металлы, чтобы превратить их в нетленное золото. Колбы серебрянные ис­поль­зуются в процессах, напоминающих оплодотворение. Объединение противоположнос­тей в колбе порождает элексир вечности».       «Это именно то, что мне нужно!»       Последний кусочек мозаики встал на своё место, и теперь Келебримбор, наконец, увидел наилучший путь, ведущий к его целям.