Замыкая цепь

      Элементаль вытянул вперёд ладони, но Келебримбор был совсем не в силах остановиться и легко преодолел эту преграду. Огня и зноя стало так много, что эльф подумал:              «Страсть сейчас пожрёт нас в своём пламени, и мы станем щепоткой изгари».       — Умоляю, не надо! Умоляю! Пожалуйста! — всё заклинал его Майрон.       Но слова майа не возымели никакого отклика в душе нолдо. Келебримбор швырнул его лицом вниз на шкуру оборотня-медведя. Ладони майа проскользнули по гладкому коричневому меху. Эльф грубовато провёл руками по всей его драгоценной фигуре. Волной, жаркой, неуправляемой волной прошлось по телу эльфа что-то запретное, чему нет места в обычной жизни. Он навис над лежащим под ним майа, чувствуя, как нарастает внутри тёмная сила возбуждения.       «Эта его невинность… Эта подсознательная готовность принадлежать. И то, я чувствую, что он мой. При всем его сопротивлении — мой. И хочется клеймо поставить, как на созданном моими руками творении, выжечь на коже, чтоб все видели, чтоб никто не посмел… Или то, что меня впервые в жизни настолько постигло сумасшествие, что я думать больше ни о чём не могу? Я хочу его постоянно, меня зациклило на нём окончательно и бесповоротно…»       Келебримбор, прожигаемый ядом похоти, тщательно и медленно оглядел каждый изгиб божественного тела. А затем схватил майа за плечи и резко перевернул, прижал к полу своим огнедышащим телом. Под тяжестью его силы и желания Майрон не мог даже вздохнуть. Руки эльфа вновь жадно заскользили по всему телу майа, вырисовывая на нём хаотичные зигзаги. Прикосновения стали такими горячими, что обжигали болью, как укусы.       «Как же безумно тянет к нему. Как он прекрасен! Сейчас это тело подарит мне неземное наслаждение… независимо от желания его обладателя. Сейчас, ещё мгновение».       Огненному духу ничего не стоило бы освободиться из сильной хватки, вырваться, исчезнуть, испарившись золотыми лучами, рассыпаться в стали объятий на жалящие искры и сжечь подлеца на месте. Но Майрон вдруг осознал, что он не может сопротивляться. Его руки и ноги будто сомкнули невидимые, горячие кольца, а всё тело заковала жгучая цепь. Он пытался призвать огонь, но его не было. Не было магии, как в самых страшных его кошмарах!       «Зачем? Остановись…», — шептал в это время Келебримбору то ли здравый смысл, то ли совесть почему-то строгим голосом Феанора. Но эти слова заглушались бешеной силой желания.       Келембримбор в самом пекле пожара чувств инстинктивно толкнулся бёдрами в живот растерянного айну, одновременно стремясь задрать выше подол тонкого шёлка. Затем нолдо отстранился и снова перевернул майа, раздвигая широко его ноги, а лицо опуская ниже колен, в мех шкуры.       Майрону, по необъяснимой причине не имевшему возможности двигаться, оставалось только глядеть в окно и видеть за ним ночь, ветки, стучавшие в окно, и молчаливые да равнодушные к свершающемуся пред их очами преступлению звезды. На подоконнике затрещал масляный светильник, в его тусклом свете в отражении окна майа видел своё испуганное лицо и беспомощное тело под бесстыдными взглядами и руками того, кого он искренне считал другом. В тряске и горячке Келебримбор скоро и бесцеремонно справился с остатками одежд Майрона и своей рабочей формой. Отражение в окне беспристрастно показало, как поцелуи нолдо требовательно блуждали по пояснице и спине элементаля, выглаживающими узоры по ставшей такой чувствительной коже.       Распахнутая нагота и обездвиженная непокорность желанного айну тысячами стрел пробивала всё существо эльфа до самого дна души, чёрного и глубокого, которого он, сам, оказалось, в себе ещё ни разу не видел.       — Не сопротивляйся и впусти меня. Я не причиню вреда, — приказал Келебримбор, схватив его за запястья и придавая покорно-недоступному телу необходимое положение. — Не надо, любовь моя, не бойся… нам будет так чудесно вдвоём…       — Я не смогу, не выдержу этого! Освободи, отпусти! Пожалуйста! прошу тебя, Тьелпэ!       — Хочешь меня? — не вопрос, а утверждение и следом: — Притворись, что хочешь!       Келебримбор прижал его к себе сильнее, закрыв рот майа ладонью. Он гладил его тело, ощущая, как Майрона трясёт под его руками. Поглощая прикосновениями его дрожь, эльф наклонился к лицу майа и снова вкрадчиво да уверенно прошептал: «Хочешь меня».       Яркое, трепещущее удовольствие, заставляло мышцы максимально напрячься. Келебримбор не сдержался и взял его сразу, силой, без ласк, без подготовок. У нолдо не было терпения быть нежным, и он не мог ждать.       Проникновение. Пульсация. Келебримбор рычал, дёргаясь рывками, вколачиваясь в желанное тело. Хрипло выл, и его стоны смешивались с тихими вскриками майа.       Майрон, словно заворожённый, не отводил взгляда от отражения и не понимал, для чего злое стекло показывает ему эти ужасные картины. Он не мог окончательно поверить, что всё это происходит с ним на самом деле, всё это было за гранью реальности, в которой так привык жить светлый дух, всё было слишком похоже на кошмарное сновидение. Он не верил до конца, даже чувствуя обжигающую боль внутри собственного тела. Но не боль и не унижение оказались последней чертой перед капканом отчаяния. Айнур могут всё стерпеть. Могут пережить гораздо большее страдание, чем насильственная близость. Если бы страдания задевали только хроа. С душой всё иначе.       Майрон не верил до тех пор, пока безумное мучение не достигло своего апогея и не изошло, наконец, слезами. В голове вспышкой пронеслось:       «За что со мной так? Ведь я так любил эрухини, был им другом и защитником…»       И только одна эта мысль сломала его. И он завыл в голос, страшно, жалобно и печально, как одинокий и никому не нужный пёс, пинком вышвырнутый хозяевами из дома под ледяные струи осени. Келебримбор все же сжалился отреагировать на этот несчастный вопль:       — Прости, любовь моя, я не хотел причинять тебе боль… в первый раз всегда так. Но все будет хорошо, клянусь. Я тебя люблю.       И он действительно изменил характер своих движений, теперь они были медленными, почти незаметными. А сознание замкнулось на желании:       «Я так хочу, чтобы он тоже упал за грань наслаждения. Чтобы мы достигли кульминации вместе».       Вместе с тем Келебримбор, глядя на беспомощно застывшего майа, не представлял, как это получится.       На лице Майрона возникло выражение крайнего напряжения и сосредоточенности. Его губы пересохли, он не двигался, только тяжело дышал через раз, боясь лишним вздохом усугубить боль.       Амплитуда страсти снова возрастала. Майа опять стало невыносимо горячо и больно. Но он больше не умолял эльфа остановиться, не пытался сопротивляться. Теперь желал только, чтобы все это скорее закончилось. Его волосы подметали пол, лицо волокло по жёсткой медвежьей шерсти. Эльф сбивчиво шептал что-то о любви, дотронулся до естества айну и начал уверенные размеренные движения ладонью. Слишком бесстыдно… и почему-то волнующе.       Внезапно воплощение майа предало его душу. Среди огненных водоворотов боли, застилающих всё вокруг багряно-кровавой пеленой, вдруг засквозило странное и незванное удовольствие. Майрон не зависимо от своего желания, стал отзываться на движения нолдо, стремясь телом к его ласкающей ладони и попеременно двигался всё быстрее навстречу бёдрам эльфа. Очутившись между двумя этими сводящимися с ума движениями, элементаль почувствовал, что в теле рождалась истома, а страх, терзавший его, становился таким сладким. Майрон забыл, где он и кто он, потерялся в этих ощущениях. Два противоположных чувства рвали душу на части. Непримиримость, что с ним вот так, собственнически, без разрешения. И горько-трепетное удовольствие от странного порыва отдаться тому, кто властно и твёрдо позволил себе взять всё, что захотел.       — Мой горячий, такой чувствительный… отдай мне себя… вот так, любимый… — ласковые слова Келебримбора жарким дыханием у кожи и контрастные им жёсткие движения рождали волны дрожи, как будто элементаля окатывали кипятком и, не позволяя опомниться, тут же гладили пушистыми перьями.       Услышав сладкий стон, Майрон не сразу понял, что это его голос.       «Что он сделал со мной!» — запричитал мысленно майа, и на глаза его опять навернулись горячие слёзы, в которых было раскаяние и за себя, и за ученика, в которых плескалась невиданная страсть. И страсти было сейчас больше, чем вины.       Огненный айну, не контролируя себя, всецело отдался близости. Майрону было уже не важно, что эльф принудил его против воли, он всей сущностью нёсся навстречу наслаждению. Майрон больше не сдерживался, и его надрывно-сладкие стоны наполнили покои. Келебримбор не обманул: майа действительно раньше и представить не мог такое убивающее удовольствие.       Келебримбор шестым чувством угадал эту эмоцию: даже самым могущественным и пресветлым хочется временами почувствовать над собой чью-то власть, стать слабым и беззащитным в чьих-то сильных руках. Эльф давал этого вдоволь и рычал с каждого толчка, почти переходя на крик.       Майрон застонал так жалобно, умоляюще, чем ещё больше распалил эльфа. Нолдо вбивался в него всё сильнее. Казалось, что вожделение сейчас его воспламенит и разорвёт, настолько ему нестерпимо, невозможно хорошо. Оргазм накатывал сокрушительной волной.       Выше. Ещё.       Серебро плавилось в огне экстаза. Ещё секунда — и он шагнёт за грань.       Келебримбор содрогался в этой предоргазменной бесконечности, глухо стонал, прикусив губу. Ладонью он ощущал максимальное напряжение и внутреннее дрожание айну. По всему телу эльфа прокатывались волны наслаждения, он упивался своей властью над божественным существом. Майрон в этот миг прогнулся, закидывая голову назад, не в силах больше сдерживать рвущуюся наружу потребность разрядки. Рука нолдо ритмично двигалась, увеличивая темп.       В душе и теле майа словно взорвалась бомба, наполненная горячим металлом. Расплескавшееся золото потекло по венам, стучало в висках, шумело в голове, бухало волнами в грудину. Майрон задыхался, чувствуя, как на него обрушивается каскад молний. Яркие вспышки перед глазами, судороги в теле, одна за одной, мучительно больно и так блаженно, без передышек.       Майа выгнулся в приступе острого удовольствия почти до излома, на пару мгновений застыл в этом до безумного красивом положении и, задыхаясь, почти лишился чувств.       Следом в глазах Келебримбора огонь застлала тьма, и в ней бешено затрепетали фонтаны синих звёзд. Он вдруг до слёз, до припадка, до потери сознания рассыпался так, что не собрать заново, превратившись в серебристый лунный свет, мерцающей дорожкой растекающийся по замершему в агонии наслаждения существу золота. И излился тремя мощными выплесками в распластанное перед ним тело, будто присваивая, стараясь чтобы семя проникло глубже.       От несчастного элементаля ему было нужно не только удовольствие в близости. Нолдо ни на миг не забывал о своём главном плане. Но в этот краткий миг он не мог бы с уверенностью сказать, что не любил этого майа больше всего на свете.       — Тихо, милый. Тшшш… Всё хорошо, не двигайся сейчас. — Келебримбор обхватил его голову руками, осторожно возвращая в реальность, гладил по волосам, говоря что-то, что ему совсем не свойственно. Что-то ласковое и успокаивающее.       Судорога сходила, отпуская измученное тело айну, постепенно расслабляющееся на мягком меху, дыхание успокаивалось. Майрон стёр кровь с прокушенной губы, почувствовал во рту металлический привкус — по телу пробежала новая волна посторгазменных волн, и от того ему ещё больше захотелось малодушно разрыдаться.       В ужасе от случившегося, не понимая, что происходит и что он делает, Майрон неосознанно прижался, всхлипывая, к груди эльфа. Тот завернул, уж как сумел, майа в скомканную тунику, поднял с пола и отнёс его, дрожащего словно в лихорадке, на ложе, а там нежно обнял, стремясь утешить и согреть. Теперь это божественное создание принадлежит ему, полностью в его власти. Чувство это пьянило и дурманило эльфа.       — Всё… всё… уже не будет больно, милый, любимый, всё закончилось, — как в трансе говорил эльф, даже не слыша собственного голоса. В голове было пусто до звона.       Мгновение после айну лежал, свернувшись калачиком, на кровати, и дух его витал между миром и не-миром, грозясь упасть в безмолвную мглу не-мира. Но послышался звук, возвративший в мир: шорох покрывала рядом. И майа на крайнем рубеже смог чуть приподнять голову. Его золотые волосы каскадом ниспадали на колени эльфу, а янтарные глаза расширились. Келебримбор любовался на растерзанное им волшебно-прекрасное тело, тихо отмечая как невероятно восхитительно выглядит его пламя. И снова внутренности залило горячей волной желания. Нолдо улыбнулся, ощущая волнующее предвкушение в груди. Как будто и не было головокружительной разрядки, вновь всё тот же дурман ощущений. Как перед охотой, как перед финальным броском, как… Нолдо замер на некоторое время, прислушиваясь к себе. И вдруг очнулся.       «Что я сотворил, a, mandu!? — внезапно осознал Келебримбор и невероятным усилием воли оторвал новый поцелуй от шеи всё-таки потерявшего сознание элементаля. — Что же я сделал? В меня будто зверь вселился! Он теперь ненавидеть меня будет до скончания эпох? О, Эру!»       Эльф огляделся. Мордор. Барад-Дур. Покои майа. Всё снова казалось почти нормальным. Всё. Кроме самого Майрона. Он словно излучал какую-то таинственную энергию. Когда Келебримбор прищурился, он почти увидел лучи света, пронзавшие тело майа, хотя одновременно понимал, что видимого света не было. Вся сладость ушла, как не бывало. Келебримбор со страхом смотрел на своё несчастное наваждение. На лице Майрона застыло страдание. Келебримбор только сейчас вспомнил, что высшие светлые духи не могут вынести насилие, что Майрон может развоплотиться. И эльфу стало страшно за вымученную и украденную любовь свою.       — Живи, Майрон, радость моя, горе моё, любимый, бесценный прости, покарай, только живи! — просил нолдо дрожащим шёпотом.       Келебримбора накрыло каким-то доселе неведомым ему чувством. В горле застрял удушающий комок, перекрывающий воздух. И он практически не дышал, только изо всех сил прижимал к себе возлюбленного, у которого даже в обмороке был абсолютно безумный вид и почти белые губы. Упрямым усилием нолдо хотел спрятать возлюбленное существо ото всех, даже от самой смерти. Келебримбор диким взглядом смотрел в одну точку на стене, и ему казалось, что на ней проступает надпись, которую он в порыве гневного отчаяния выцарапал в мастерской Эрегиона.       AMBAR. Судьба.       Сознание майа всё витало между двумя мирами, то распадаясь на золотые лучи и рассеиваясь по бескрайней вселенной, то снова обретаясь во властных руках, которые его не отпускали в иные миры. Роковая близость открыла для них осанвэ. Майрон услышал обрывки мыслей эльфа. А его собственной последней мыслью стало:       «Всё верно. Скоро я буду в добрых руках милого мастера Аулэ, и всё забудется, как страшный сон».