Замыкая цепь

      Спустя шесть дней Келебримбору доложили, что вернулся торговец с необходимыми порошками для серебрения и растворами для улучшения свойств металла. Нолдо не послал к нему служителей — хотел самостоятельно оценить образцы. На первых порах он распорядился вызвать торговца в башню, но тут же отозвал этот приказ и решил наведаться в лавку сам.       Келебримбор не любил прогулки как таковые, не понимал, какое особенное удовольствие можно получить от бессмысленного шатания. Каждый его путь всегда должен был иметь отправную и конечную точку. В мыслях тут же вставали смутные и далёкие воспоминания из ранней юности. Ещё там, в благостном Валиноре, до всех роковых событий, что заставили его народ покинуть бессмертные земли, он иногда сопровождал свою родственницу Артанис на моционах. Она любила неспешной плывущей походкой бродить вокруг большого озера, чаще всего молчаливо созерцая красоту вечной весны Валинора. Но иногда в тишине окружающей цветущей природы тётушка вела разговоры об миропорядке, о удивительном даре жизни, вручённом эрухини Творцом, или об устройстве вселенной.       Келебримбор любил Артанис, но всю эту демагогию и философию люто ненавидел, как и кошмарные блуждания по кругу у озера без начала и конца. Впоследствии юный эльф, чтобы облегчить свою участь, всё же вывел некоторую закономерность: если был прохладный туманный вечер, то Артанис совершала двенадцать или тринадцать кругов, если ранее росистое утро — от восьми до одиннадцати, если же вечер был тёплый и яркий — и все восемнадцать, но даже самые долгие из этих ее променадов были не более двадцати кругов.       Эльф с детства предпочитал прогулкам более важные и, самое главное, конкретные дела, а уж сейчас, в Мордоре, дел таких у него было предостаточно. Однако вместе с тем он подумывал ещё раз выйти в город и осмотреться получше. Так что повод подобрался как нельзя кстати.       Келебримбор вышел из главных ворот башни, перешёл шумную улицу и завернул в узкий, петлистый, как следы лисы, переулок, памятуя, каким путём вел его майа. Мысли его, тоже слегка запутавшись, вернулись к тому самому дню и разговору. Нолдо ещё раз в памяти по фразам перебрал все слова огненного духа.       «Не желает быть айну… Что он пытался этим сказать? Хочет показать, что он свой, хочет втереться в доверие? Да! Он конечно же не верит мне и решил таким способом выведать мои планы!»       Эти тревожные размышления так захватили нолдо, что он не сразу осознал, что вот уже как несколько минут стоит и рассеяно рассматривает вывеску лавки. Но не с химическими растворами.       Келебримбор заговорщически улыбнулся сам себе.       «Ну что же, если это такая игра, то я, пожалуй, приму правила».

***

      Такой гладкий ровный воск, лучший во всем Средиземье. Светлый, молочно-кремовый, почти белоснежный. И белая непорочная нить фитиля в хитром плетении. Такая простая и холодная конструкция. Но она уже полна скрытого пламени, она сама в себе сосредотачивает символ огня. Ещё не пламя, но уже обещание света и тепла.       Глаза Майрона загорелись ярче, из золотых они превратились в огненные, пылающие. Горячие рыжие вихри взметнулись из его очей, закружились, выплеснулись отсветами, легли бликами под глазами, разлетелись по щекам и прядкам у висков. Белая лента фитиля тут же почернела, выпрямилась в острую черточку. У её подножия воск стал прозрачным, с него скатилась одна единственная капелька, как слезинка. И, наконец, свершилось чудо — золотой лепесток увенчал свечу, вонзаясь тоненькими острыми лучиками в темноту. Побеждённый мрак отступил.       Майрон протянул руку, словно пытаясь взять в ладонь сферу ореола рассеянного мягкого света. В полной тишине он слышал песнь огня — часть темы Айнулиндалэ. Зыбкая и звонкая, страстная и ласковая, могущественная и нежная — все это музыка пламени. И в ней майа пытался уловить призрачные напевы, услышать голос своего мастера. Обречённо. Сотни раз. Тысячи раз. Безуспешно.       Внезапно в дверь постучали. Айну встрепенулся. Кто смеет беспокоить владыку в столь поздний час! Разве, что донесение важное и безотлагательное. Беда!       Он в пару шагов оказался возле дверей.       — Келебримбор! Что… — майа опустил взгляд ниже и увидел в руках ученика пирог с красными ягодами, а подмышкой нолдо едва удерживал винную бутыль, — …случилось?       — Владыка, прости мне эту непозволительную дерзость. Но разреши разделить с тобой вино и угощение. Час ещё не столь поздний. — В глазах эльфа отражался свет свечей из комнаты, и оттого они светились хитринкой.       — А что за повод? Какой-то эльфийский праздник? — хмыкнул майа, раздумывая над предложением.       — Праздник, только не у меня, а у тебя. День рождения.       Майрон широко распахнул глаза. Палитру золота вдруг от краешков тёмного ободка до самых зрачков залило пламенной трепещущей пеленой. Несколько мгновений сердце майа колебалось, как и свеча на его окне, но при последних словах вдруг независимо от воли своего обладателя вспыхнуло восторгом сбывающейся мечты.       — Пожалуйста! Пожалуйста, прошу! — воскликнул Майрон и жестом пригласил ученика в свои покои. Что ранее было никому не позволительно.       Келебримбор невольно, но привычно залюбовался этой парящей грацией, что свойственна лишь валинорским духам. Майрон прошёлся по ковру, лёгчайший шаг его чуть приподнимал от пола подол незастёгнутой длинной мантии. Затем быстрый поворот на кончиках пальцев и снова полёт. Все его движения — это танец…       — Вот только, у меня здесь нет ни кубков, ни приборов. — Осторожная застенчивость мелькнула в янтарных глазах.       — Раз нет, то и не надо. Пирог можно есть руками, а вино пить из горлышка, — насмешливо улыбнулся Келебримбор.       — Прямо так? — мелодично рассмеялся айну.       — Да, и раз так, то ничто не помешает нам сесть не за стол, а прямо перед камином. — Эльф уверенно расположился на шкуре перед очагом. Оранжевые блики обняли его фигуру, а волосы засверкали золотыми лучиками на фоне огня, и эльф стал похож на настоящего валинорца, наполненного волшебным аманским светом.       Майа тоже сел рядом. Он провёл руками возле очага и немного усмирил пламя. Теперь тепло было не обжигающим, а бархатным и ласковым. Келебримбор достал из ножен на поясе кинжал, откупорил сургучовую пробку на бутыли, затем разрезал пирог. Майа с огромным удовольствием вдохнул аромат свежей выпечки и малины, наполняющей его покои почти настоящим домашним уютом.       — Vanimle sila tiri! Nai Anar caluva tielyanna! - торжественно провозгласил Келебримбор, всё также мягко улыбаясь, пригубил вина и передал бутыль растроганному майа. Их пальцы соприкоснулись, отчего нолдо почувствовал неясное волнение. Он продолжил:       — И позволь мне вручить этот небольшой дар! — нолдо торжественно передал майа кусок душистого пирога. — Обычно преподносят другие дары, извини, в этот раз я не подготовился, как-то всё вышло спонтанно…       — Что ты, Келебримбор! — быстро произнес Майрон, захлёбываясь чувствами. — Это самый бесценный дар. Ты подарил мне праздник! Я и мечтать о таком не мог!       — И я требую, чтобы ты обязательно запомнил эту дату! Потому что мы теперь будем отмечать этот день ежегодно! И в следующий раз я обязательно придумаю для тебя что-нибудь особенное.       Майа тем временем откусил кусочек пирога и блаженно закатил яркие очи.       — Ничего вкуснее в жизни не пробовал! Словно тает во рту. И малину я очень люблю. Я объявляю этот пирог самым лучшим в мире!       — Я довольно долго выбирал, — отметил скромно Келебримбор, и он не наврал. — Рад, что угадал.       — Это действительно самый лучший день в году! — радовался майа. — И вино! Отличное вино!       — Знаешь, кто делает? — радость огненного духа зажгла и нольдорское сердце.       — Кто же?       — Кхазады!       — О! Мне нравится больше ваших, только не обижайся.       — И правда хорошее. А наше что? — нолдо нахмурился якобы такое признание особо его оскорбило. А потом снова лучисто улыбнулся и перехватил хмельную влагу.       — По мне, очень лёгкое и полупрозрачное. Я люблю густое и алое, как кровь, — «страшным» шёпотом ответил майа.       — Дай продолжу, наверняка ещё терпкое и плотное, с полупривкусом тлена и увядания, словно аромат осенних листьев.       — Лучше и не скажешь! — майа снова взял бутылку и сделал большой глоток.       — Я думал, что в Валиноре в почете лёгкие вина, как наши? — предположил нолдо.       — Ты забываешь, что мой мастер — создатель гномов. И погреба в наших чертогах полны именно таким роскошным тленным вином, — задумчиво сказал Майрон.       — Расскажи мне ещё что-нибудь о Валиноре, — попросил нолдо.       — Что про него рассказать? Незыблем, блестящ и твёрд, стоит на том же месте которую эпоху. Разве это интересно? Всё, что может быть важно — свершается здесь. В Средиземье душа мира, — неуверенно вымолвил Майрон, как будто хорошо заученную фразу.       — А твоя… где твоя душа, Майрон? — уже серьёзно спросил эльф.       — Там, где меня ждут.       — Ауле ждёт тебя?       — Очень надеюсь, что мастер не позабыл, как меня зовут, — засмеялся майа внезапно с оттенком грусти, а затем вовсе сник.       В глубине невероятных глаз Майрона блеснула стремительная вспышка боли. Он устало опустил взгляд, разглядывая мех у себя под ногами. Нолдо перехватил эти огненные стрелы и поспешил перевести тему.       — Вот так зверюга! — эльф бодро потрепал жёсткий мех морды медведя на полу, как ласкают обычно охотничьих собак. — И что же за храбрый охотник его одолел?       — О, это не простая шкура! С ней связана удивительная и трагическая история, — сказал майа, заговорщически понизив голос и сверкнув золотом глаз. — Даже страшная легенда.       — Очень интересно! Я с радостью послушаю, — в тон ему прошептал в притворном испуге Келебримбор.       — Это шкура медведя-оборотня по прозвищу Мундо, свирепого и доставлявшего многие годы несчастья одной деревне. По преданию, он был человеком, а имя такое ему дали эльфы, потому что он имел родимое пятно, которое делало его лицо похожим на звериную морду. В те незапамятные времена, когда валар ещё были рядом с эрухини, а люди жили много дольше, чем сейчас, Мундо был охотником и вёл такую распутную жизнь, что не раз его находили при смерти в какой-нибудь канаве. Но он каждый раз удивительно быстро излечивался, раны на нём заживали, словно на животном. Однажды, говорят, после бурной попойки он даже упал в жернова мельницы, но остался живым… Нрава Мундо был склочного и очень одарён физической силой. Женщины боялись отпускать дочерей одних за водой, после того, как нескольких он подстерёг у прибрежных с ручьём ракит. А однажды он ворвался в дом и убил топором отца одного семейства, потому что ему показалось, что тот толкнул его на базаре… Все Мундо боялись, ждали его смерти. И однажды в лесу он напал на оленя. Прекрасное создание попросило пощадить его, ведь не время было для охоты: звери вынашивали и выкормляли потомство. Но человек был злой, и на правила охоты ему было наплевать. Он прицелился и хотел уже стрелять в упор, как олень превратился в валие Вану. Но и тогда человек не отступился, он только разозлился, что оставила его валие без добычи, напал на неё и хотел взять силой прямо на той поляне, но она конечно, вырвалась и исчезла. Вана рассказала о случившемся своему мужу Ороме. Великий вала разгневался, проклял Мундо и превратил его в медведя до скончания его жизни, чтобы не было у него ни человеческой судьбы, ни разумного потомства. Но и медведем он стал лихим, не спал зимой, а разорял деревни, ел людей, похищал девушек, так что жители той местности даже хотели с ним договориться и приносить жертвы и невест, чтобы обезопасить остальных. Но оборотень был такой ненасытный и лютый, что не пошёл на сделку. Много веков страдали люди, а когда я стал править в землях Средиземья, тогда они пришли ко мне и попросили о помощи. Я пытался найти страшного зверя, хотел оплести его магией и посадить в клетку на цепь…       — И ты убил его?       — Наш отряд выследил его, а я поймал в ловушку из пламени. Его убили люди… смелые люди… и принесли его шкуру мне в дар.       — Ну и слава Эру и валар! Какие молодцы охотники! Хотя… ты, наверное, сам хотел с ним расправиться?       — Нет… Я всё же думаю, что у каждого должен быть шанс оправдаться.       Келебримбор ловил каждое слово и упивался им с наслаждением, словно сладким вином. Речь майа была похожа на мелодичный напев, даже когда он говорил страшные вещи.       Эльф хотел сказать что-то ещё, но вдруг замер, не в силах оторвать взгляд от прекрасных волос Майрона, льющихся по щеке.       Взгляд нолдо, затуманенный хмельной влагой, бесстыдно прокрался ниже. Отблески огня красиво плясали на мерцающей коже оголенных до коленей ног, которые приоткрывала туника. Захотелось медленно провести пальцами по этим изгибам, припасть к этим ногам с поцелуями. Хотелось гладить всё его тело и целовать его губы. Хотелось большего.       Поражающая своей невозможностью близость, головокружительная красота и мягкий жар, что исходил от тела айну, сводили Келебримбора с ума. Как же сильно эльф сейчас хотел прикосновений. И это желание извивалось где-то глубоко под рёбрами, пока не схватило само себя за хвост, сжались в плотный тугой узел и тяжестью упало в низ живота.       «Это настоящая пытка — смотреть на такую ошеломляющую красоту. Это недосягаемое единство с ним почти невыносимо!»       И воля эльфа затрещала под напором вожделения, как лёд под бурной весенней рекой. Если бы нолдо предложили сейчас коснуться руки духа и умереть, он бы согласился, не раздумывая.       Но он себе этого позволить не мог. Между ними была негласная вынужденная дистанция, которую следовало соблюдать. Иначе… всё, абсолютно всё падет в бездну. Келебримбор решительно разорвал эту зрительную связь и вместе с ней всё очарование вечера.       — Уже поздно. Мне пора вернуться в свои покои. Благодарю за чудесный вечер.       Он встал и лёгкой походкой проследовал к выходу. Только на самом пороге, обернулся, чтобы поймать взгляд золотых глаз, которые, как почудилось нолдо, смотрели на него с мольбой сквозь пыль тысячелетий, просили остаться…       — Обещай мне, что мы как-нибудь съездим пострелять вместе.       Майа, идущий следом, чтобы проводить лишь коротко кивнул. Улыбка, которую он подарил на прощание нолдо, была бесконечно печальна, но нежней её видеть Келебримбору не приходилось.