Замыкая цепь

      Дни летели за днями сливаясь в одно предвечное «теперь и всегда». И это вовсе не тяготило Келебримбора. Каждый день был для него новым, не похожим на вчерашний. Он был крайне увлечён своим обучением, работа в кузне или мастерской приносила нолдо истинное удовольствие. И с недавних пор не только из-за валинорских ремесленных секретов, что раз за разом открывал для него, словно волшебную сокровищницу, щедрый его учитель.       Дело было в самом майа. Келебримбору доставляло огромное счастье видеть его. Засыпая поздним вечером в своих покоях, он уже подгонял рассвет, чтобы вновь работать бок о бок с Майроном, разговаривать с ним, доверять ему свои измышления, делиться задумками, слушать такие правильные и полезные его советы, просто любоваться его утонченной красотой, которую не скрыть даже под измазанной сажей тяжёлой рабочей формой.       Он всей душой хотел бы отдаться этой красоте, романтике труда, благодати волшебной страны, и этому омуту золотых глаз. Но забыться ему не давал долг. Ночами в одиночестве перед взором вставали образы, что он видел по дороге в Мордор: осень, грязь, блуд и смерть.       Если Келебримбор не позволял мыслям опустить его в пучину памяти, полную тлена, то увядание и прах проползали в его сны. И это было ещё тоскливее. Во сне он видел свою страну, свой одичалый Эрегион в глубоком упадке, с обвалившимися пустыми зданиями, заросший по грудь сорной травой, под хлёсткими ударами беспощадных и ледяных дождей. Просыпался он тогда в ужасном впечатлении, будто совершил предательство, сам сбежал под сильные чары валинорского духа, а свою землю бросил умирать.       Келебримбора томило и ужасало неведение. Даже при поддержке и помощи Майрона, он ни на сотую не продвинулся в своих поисках средства, способного сохранить мир юным и в глобальном смысле вообще — живым. Нолдо содрогался от мысли:       «А вдруг даже валинорскому могущественному айну не дано решить эту задачу? Значит ответа и вовсе не существует! Значит мы все обречены!»       Страх удивительным образом уживался в его душе с огромной верой. В себя, в Майрона, и их встречу, как знак благословения Судьбы. И он ждал. Ждал невесть чего.       И, как известно, кто ищет, тот всегда найдёт, а кто умеет ждать, тот дождётся. Настал день, когда Майрон пришёл в мастерскую гораздо позже, чем в обычный день. Все мастера уже были давно на местах, горны ярко пылали, металл звенел и шипел, закаляясь в ледяных емкостях. Келебримбор сразу подумал, что отсутствие майа с самого утра — это предвестие чего-то из ряда вон выходящего. Каждый день Майрон и его ученик приходили в кузни одними из первых. Как только мастер вошёл в цех, эльф тут же поспешил к нему.       — Извини, я проспал, — ответил майа на вопросительный взгляд нолдо и, когда брови того взметнулись вверх — ведь раньше такого никогда не было, Келебримбор даже был уверен, что айнур вообще не спят! — продолжил. — Но у меня есть веское оправдание. Пойдём!       В золотых очах томилась сосредоточенность и желание быстрее поделиться какой-то тайной. Келебримбор пошёл за айну к дальним очагам, почти примыкавшим к лавовому обрыву. Они остановились возле Расщелины Судьбы, рыжие отсветы освещали всё лицо майа, в глазах его пылал азарт, он был весь из огня и золота, и это не игра всполохов пламени — это была истинная сущность огненного духа.       — Мне снился сон, в котором змей кусает себя за хвост! Апсатьель! — даже голос Майрона стал жарким, обжигающим. — Это натолкнуло меня на мысль, что артефакт, который поможет остановить умирание мира — это кольцо!       Келебримбор посмотрел на лик айну. И ему привиделось, что вокруг его головы засверкал огненный венец, сомкнутый в круг. В глазах Майрона горело пламя, и эльда застыл, затрепетал под его взглядом. Яркий свет проник в handasse сына народа нолдор, свет, что источал бесчисленные идеи и безграничные возможности содружества духа божественного и фэа эрухини. Огонь венца элементаля перестал виться и неподвижно застыл золотым ободком на сверкающих, как волны пламени, волосах. Оглушённый и ослеплённый откровением, Келебримбор услышал слова без голоса: «Ты видишь сейчас в познании своём исток всех начал без конца». Эльф посмотрел на своего учителя, но видение тут же пропало.       — Символ вечности, без начала и конца, как сам Эа и как сам Эру. Поразительно! О, звёзды, Майрон! Это гениально! — в благоговейном полушёпоте произнес Келебримбор. И со стыдом добавил про себя: «Почему я сам не догадался?! Это же так просто и очевидно!»       — Послушай, мы сможем это сделать, — Майрон вдруг дотронулся до руки Келебримбора, разрушая все ранги и разницу положения между ними.       Нолдо ощутил, что запястье его обожгло, как будто на него надели раскалённый браслет. Майрон удивленно посмотрел на кайму ожога, расцветавшую на коже ученика от огненного прикосновения, и резко отпустил руку эльфа. Его губы уже сложились в слово: «Прости…», но Келебримбор перебил его вопросом в сто крат важнее, чем эта нечаянная боль.       — Как? Каким образом мы зачаруем кольца? — эльда медленно выдохнул, стараясь не терять самообладания от сбывающейся прямо в этот миг мечты.       — Понятия бессмертия, восстановления, исцеления, приумножения и притяжения. Они будут заключены в бесконечный бег по кругу покуда существует вместилище-кольцо, самоускоряясь и нагнетая всё большую силу, пока не наберут настолько колоссальную мощь, что будут способны влиять на окружающий мир!       — Нужно золото! На него заклятия кладутся лучше всего! Но необходима ещё и огромная энергия… даже в Ородруине нет таких мощностей! — Келебримбор умолк, выжидательно и с надеждой глядя горячими карими глазами.       — Есть! — торжествующе ответил Майрон, — Самый нижний зал Саммат-Наура. Мы дождёмся извержения и используем энергию рвущейся на поверхность магмы для вплетения заклятий в самое сердце золота, в каждую частицу вещества! А направление выброса пламени задаст и темп, и направление движения силового потока!       — Невозможно войти туда, не превратившись в горсть пепла! — воскликнул на эмоциях Келебримбор.       — Ты сможешь. Вместе со мной.       Теперь уже оба сердца неистово пылали возле жерла вулкана. В душе Келебримбора все слова и мысли тотчас заменились порывом бежать в мастерскую и подготовить несколько колец. Эльда дёрнулся было к рабочему месту, но Майрон снова взял его за руку, останавливая. Теперь его ладонь не клеймила и не кусала пламенем, она была тёплая и лёгкая.       — И ещё…       Айну вдруг умолк, а Келебримбору показалось, что его светлый лик оттенка белого золота едва заметно присыпали прозрачно-розовой пудрой. Майа дотронулся рукой до своего бедра. Только сейчас Келебримбор увидел, что за поясом у него висел великолепный сияющий молот. Майрон вытащил его из крепления и протянул ученику.       — Тот праздник, что ты для меня придумал, — это лучшее, что случилось со мной в Средиземье. — взгляд айну забирал сердце нолдо в плен и был очень тёплый, словно уютное покрывало. — И у меня тоже есть для тебя особенный дар. Этот молот я сделал сам ещё в кузнях владыки Ауле. Это орудие лучше других поможет тебе в твоих стремлениях.       В руках Майрона полыхало сияние, такое ослепительное, что Келебримбору казалось, что элементаль держит перед собой не материальный предмет, а светлейшее пламя. Сверкнули грани металла, и в ладонь эльфу удобно легла холодная рукоять, как будто специально сделанная под его руку. Свечение поугасло, хотя и не исчезло совсем. И нолдо увидел и плавные линии изящного инструмента, и тонкую гравировку на мифриле светлейшего сорта, ощутил приятную дрожь от мощнейшей нездешней магии, что тут же наполнила мышцы силой, а сердце жаждой творить.       — Благословенный владыка! Это воистину бесценный подарок. Я называю его Тауранн.

***

      Из-под клиновидной грани молота Тауранна, острой, как игла, вылетали голубоватые искорки и таяли на холодном металле верстака, словно упавшие звезды. Под лёгкими ударами драгоценный металл серебряной заготовки изменялся, приобретая сложный рельеф и текстуру. Келебримбор победно улыбнулся, оценив безупречность гравировки. Это было последнее, девятое кольцо.       Все украшения были абсолютно разными и по материалу, и по отделке. Бо́льшая часть из них была выполнена из золота. Но создатели решили на всякий случай выковать ещё несколько серебряных и мифриловых ободков. Некоторые кольца были гравированы узором, точно расчитанным, задающим определённый шаг движения силы. Другие имели вставки ювелирных камней: мастера предполагали, что минерал можно использовать в качестве окна для выхода магии в мир, а скорость излучения силы и охват распространения магической воли должен зависеть от прозрачности и твердости минерала. Майрон и Келебримбор подобрали камни абсолютно противоположные по свойствам и характеристикам — от чистейших граней бриллианта высшей пробы до таинственного тумана голубых переливов адуляра.       Такое разнообразие диктовала сама сложнейшая задача. Создание волшебных колец, как могущественного предмета, останавливающего распад и бесконечно обращающего время вспять — это была работа по плану, который никто никогда не проверял. И как будет вести себя энергия внутри драгоценных сосудов, было неизвестно.       Создание колец, вместилищ силы, было самым лёгким шагом. Описать нетленность и бессмертие математическими формулами — вот что стало самой сложной и самой главной задачей.       Всего за несколько лет айну и эльда смогли совершить невозможное: разбили на мельчайшие неделимые составляющие такие относительные, неуловимые мыслью и необъятные понятия, как «бесконечность», «возрождение» и «бессмертие» и перевели их в математические ряды.       Гениальные мастера разработали особые алгоритмы, чтобы объединить числовые множества в цепочки в строго определенной последовательности и уместить их в одно длинное, но целостное заклинание, где конец являет собой начало, а смерть содержит в себе новое рождение — математический палиндром, обладающий бесконечным самоподобием фракталов.       Наконец, великий день настал. Диск луны закрыл солнце, и оно казалось чёрной гигантской птицей в золотой короне. Ворон взывал к вулкану, требовал крови огня. За несколько минут до извержения Келебримбор и Майрон спустились в самые нижние огненные палаты Саммат-Наура — к самому сердцу Ородруина.       Воздух гудел, вокруг слышался треск горной породы, которую лизало жадное пламя. Чуть ниже уже клокотала магма, вздувая огромные раскалённые пузыри. Камни под ногами тряслись. Гигантский напор немыслимо горячей лавы рванулся вверх по горлу горы, выплеснулся на площадку, где стояли эльф и майа, огненной волной кинулся схватить их в палящие объятия.       Но огонь не причинял вреда эльфу. Он стоял в самом пекле, окружённый золотым плотным коконом, что сотворил дух пламени. Сам Майрон оставался снаружи возле ровного гладкого камня, на котором лежали девять колец. От близости чистого пламени облик айну преобразился. Кожа его засияла словно золото, очи вспыхнули, а волосы засветились, подёрнулись алым на концах и взметнулись вверх, словно огонь свечи. Он принимал свою стихию, он источал знойный жар и сам был чистым предвечным огнём творения.       Яркий поток лавы обнял Майрона, нежно прикоснулся к его телу палящими языками. И золотая кожа сгорела на нём, словно бумага, расползлась, выпуская на волю сверкающее пламя. Он предстал перед эльфом в своём истинном обличие — живой огонь, переливающийся бликами, пламенно-алый по очертаниям силуэта и такой раскаленно-золотой — почти белый! — в самой глубине.       «Пора!» — не то слово, не то мысль огненного айну коснулась сознания Келебримбора. Эльда на своём спасительном островке открыл первый из нескольких фолиантов с записями заклинаний, что составляли они вместе долгие годы. Эльф почувствовал, что сознание огня проникло за предел чар и коснулось страниц. Мелодия огня родилась в низких струнных и медных духовых звуках, она плавно плыла вверх и вниз, словно это было течение времени, дыхание самого мироздания. Майа считывал на расстоянии математические ряды и пел числовые палиндромы.       …kainen arta minque nelde kainen erta canta enque-enque mine enque-enque canta limbe kainen arta lempe enque lempe atta erta er…       Кольца перед Майроном дрожали, трепетали, словно они вновь стали жидким металлом, растворяя в себе заклятия, но при этом не потеряли форму. Айну иногда останавливал числа и вёл только ноты. В эти моменты Келебримбор зачитывал громким голосом определённые участки числовых множеств, подчёркнутые алыми чернилами.       Их голоса в своей гармонии собирали общую тему песни силы по фрагментам с каждым новым числовым выражением, чтобы после снова разбить её на части, и вновь собрать уже в толще металла. Кольца на камне вибрировали в резонансе, впитывали каждую ноту могущественной песни.       Наконец мелодия достигла своего апогея, стала отзывчивой, открытой, но вместе с тем решительной и твёрдой. В ней было исцеление мира, юность Эа, новое начало. И даже когда истаяли последние звенящие звуки голоса элементаля, когда схлынуло пламя извержения, и ворчливый Ородруин спрятал бурю в глубине, накапливая силы для будущего излития, а майа снова принял привычный глазу облик, даже тогда музыка не прекратилась.       — Я слышу песнь! Кольца запели! Мы заставили золото петь! — воскликнул поражённый нолдо.       Келебримбор схватил одно из колец и, не совладавши с собой, надел его на палец. Руку обожгло горячим металлом. Энергия тут же заструилась, разгоняясь в одно мгновение до миллиардов кругов в золотом плене, а затем соединилась с самим духом нолдо, встроилась в ткань его хроа и затем всего мира. Эльф почувствовал в себе такую силу, такую мощь и страсть изменить мир, будто сам уподобился высшим божествам, самому Эру.       — Получилось! Майрон, мы сделали невозможное! — яростно выдохнул Келебримбор.       Кольцо на его пальце пылало чистым и ярким светом, а в душе открывались грани возможностей, о которых он ни разу не думал за все долгие века своего существования. Келебримбору в триумфе победы казалось, что они могут теперь вершить судьбы и сами быть демиургами новых вселенных. Навсегда вдвоём, навечно вместе в разбитой на бесконечность единой секунде ослепительного вдохновения и чистого творчества без ошибок, страхов и предрассудков.       Нолдо порывом бросился к майа, схватил его в крепкие радостные объятия, сжимая в кулаках ткань его рабочей туники.       — Майрон… — на тяжёлом полувдохе прошептал эльф, и не сдержавшись, поцеловал его прямо в губы, обнимая вожделенное тело. — Майрон…       Секунды, проведённые в самом сердце костра, казалось слетели со стрелы времени. Они вдвоём выпали в абсолютно другое измерение. В этой новой юной вселенной не существовало ничего. Только двое — эльда и его гениальный учитель.       Келебримбор прижал майа к горячему плоскому камню, на котором лежали остывающие восемь колец. Он оторвался от его губ и отправился исследовать языком шею и ключицы элементаля, отодвигая и расстёгивая тунику, оголяя нежную кожу навстречу жаркому воздуху и своим требовательным поцелуям. Это мгновение было подробно скольжению по лезвию ножа. Остро и обжигающе. Он целовал Майрона до беспамятства, взахлеб, с настойчивостью, которая обнажила до кристального блеска все его желания. Горячая будоражащая боль прошлась по всему телу нолдо и собралась внизу живота пульсирующим комом. Его восставшее естество уперлось духу в бедро, принуждая подчиниться. Келебримбор всем телом чувствовал ускоряющееся, распаляющееся сердцебиение Майрона.       Воздух вокруг них раскалился добела, вдыхать его стало больно и не нужно. Дыхание заменяли горячие губы огненного айну. Который… не отвечал на поцелуй. А вдруг дёрнулся, попытался отодвинуть эльфа от себя, предостерегающе что-то зашептал. Но Келебримбор его проигнорировал, притянул ещё ближе, удерживая руки майа на камне. Майрон надрывно охнул, вздрогнул и совершенно перестал дышать.       — Келебримбор. — От звука своего имени на судорожном выдохе нолдо вдруг очнулся, как будто на него вылили ушат ледяной воды. Майрон тронул его за плечо, остановил и мягко отстранил — тот вскинулся и заозирался по сторонам, будто его внезапно разбудили.       Нолдо наткнулся на взгляд майа, чистый, незамутнённый, и замер. Он сжал зубы, сожалея о своём проступке, о дерзком вторжении в пресветлый храм души прекрасного айну. Ведь эльф сам себе обещал, что майа никогда не должен был познакомиться с такой его стороной — жёсткой, неумолимой, способной причинять боль и источать угрозу.       — Прости, я бы никогда… не посмел… никогда… — опомнившись окончательно, запричитал нолдо.       — Я на тебя не сержусь, — медленно, с расстановкой проговорил Майрон. — Это влияние кольца, оно усиливает изначально заложенные в душе владельца качества и чувства.       — Что это значит? — упавшим голосом проговорил Келебримбор.       — Только лишь то, что мы стали настоящими друзьями, а сила кольца усилила тёплые чувства до влечения. Не бойся. Я думаю, что это мотив первого соприкосновения с магией колец, и больше тебя не будут терзать такие порывы.       — Хорошо, — выдохнул Келебримбор, еле слышно, едва заметно. — Так и быть тому.