***
Майрон и Келебримбор вышли из дубравника и направились сквозь светлый сосновый лес. Вскоре из-за рыжих смолистых стволов показался берег лесного озера. Широкая гладь была вся залита солнцем, словно огненное зеркало. Майа скинул окровавленную одежду, отбросил волосы назад, попробовал осторожно ногой воду, поёжился обхватив себя за плечи. Все его простые движения были полны такой очаровательной грацией, что Келебримбор не мог отвести глаз. У эльфа закружилась голова. Он смотрел, как Майрон шагнул в воду, и от мерцающей неземным светом фигуры поплыли растущие огненные кольца. Келебримбор сейчас был абсолютно уверен, что никогда мир не видел существа прекраснее. И готов был сразиться с любым, кто посмел бы оспорить эту истину. Весь зацелованный солнцем, утопающий в золотых лучах, почти растворяющийся в них, айну неспешно прошёл чуть дальше, и легко нырнул, как золотистая рыбка. Брызги, брошенные в воздух, загорелись на солнце россыпью драгоценных искр. Келебримбор снял сапоги и вошёл в воду, выискивая взглядом пленившую всё его существо фигурку. Над поверхностью снова показалась светлая макушка. Майа плыл, наслаждаясь обнимавшей его со всех сторон водою, его точёные ноги то сходились, то снова расходились, и в этот момент, эльф, стоявший по колено в озере, почувствовал, что он сгорает в холодной воде, как в пламени. Дыхание давалось с трудом, в паху наливалась ноющая тяжесть, а ноги будто онемели. Эльф почувствовал горькое смущение. Имеет ли он право вообще смотреть на такую головокружительную красоту, что каждым движением и изгибом до боли обжигает его очи? Больше всего на свете ему хотелось сейчас тоже скинуть одежду, броситься в воду, прижаться к этому небесному существу, раствориться в нем, растворить его в себе. Заполучить. И владеть безраздельно. Келебримбор стиснул зубы. На его счастье в этот момент над головой пролетела пара уток — начались предвечерние пролёты. Он вскинул лук и принялся стрелять с каким-то остервенелым усердием и бешено клокотавшим сердцем. Нолдо так увлёкся, что не заметил, как настрелял с десяток дичи, и пропустил даже, как Майрон вышел из воды. Майа уже сидел на берегу, завёрнутый в длинный плащ, который единственный из его одежд остался чистым, и раскладывал просушиться на солнце свою походную форму, которую он, видимо, тоже успел очистить от крови. Волосы его подсохли и снова сверкали тысячей огней на солнце. А лик опять был чист и светел.***
— Скоро будет смеркаться, нам пора отправляться обратно, если хотим успеть до темноты. Мы довольно далеко зашли, — майа вытащил стройные белые ноги из-под плаща и блаженно изогнулся, подставив лицо под тёплое и по-вечернему бархатное солнышко. — Мы уже не успеем добраться до охотников. Предлагаю переночевать здесь. Место хорошее, да и ночи уже тёплые, — сказал Келебримбор, прежде, чем его вновь закружило от захватывающих фантазий. Ночь, лес, и рядом с ним, наедине, божество, к которому страшно прикоснуться, можно только осмелиться целовать лёгкий след его белой ноги на траве. — Я думаю, что это хорошая идея. И место правда красивое. Глаза эльфа потемнели от расширившихся зрачков, а сердце бешено забилось. Он хотел переспросить, потому что не поверил ушам. Не поверил в своё счастье. Но понимал, что выдаст себя с головой. И, чтобы хоть немного успокоиться, быстро вскочил на ноги. — Я принесу дрова. Нолдо тут же исчез в чаще. Отойдя на некоторое расстояние, он согнулся пополам от скручивавшего все его тела желания, чуть ли не рухнул на колени. На глаза навернулись горячие слёзы. И была в них не только страсть, но и глубокая нежность. Такой близкий, такой светлый, возвышенный, наивный, такой с виду хрупкий, как луч весны. И вместе с тем такой мудрый, всесильный, смелый и строгий. В нём словно смешались все такие несовместимые качества. «Люблю, неужели я люблю его?! Люблю… люблю…» — это признание самому себе выбило последний воздух из лёгкий. — «Эру, какой же я дурак! Дай сил мне пережить эту ночь! Как мне теперь её пережить?!» Келебримбор со злостью на своё слабоволие и горячее сердце стукнул по стволу молодой сосны. Сверху упали сухие ветки и иголки ужалили руки. Эльф обнял ствол, тяжело привалился к нему, и воображение его не щадило. Он, сам того не желая, представлял в своих объятиях тонкое гибкое тело, вспоминал тот единственный подаренный Майроном поцелуй, который вскипятил всю кровь в жилах. За возвращение в тот миг он, не думая, отдал бы сотни жизней. Многие минуты он боролся со своим так резко вспыхнувшим помутнением рассудка пока не услышал в отдалении голос его зовущий. Нолдо словно очнулся. Гордость никогда не позволит ему предстать перед майа в безумии, никогда не позволит и признаться в чувствах, теперь серьёзно терзавших его, отгрызавших по клочку от сердца. Он быстро собрал ветки и брёвнышки. — Куда ты пропал? Я уж подумал, не случилось ли чего. В чаще всё-таки дикие звери, — серьёзно, с нотками тревоги произнёс Майрон. Келебримбор тревожился, что потеряет всяческий контроль над собой, а свет майа мерцал ровно и мягко, словно обнимал его тёплыми ладонями. Жаль, что вместо самого майа. Но эта золотая аура внезапно успокоила чувства, и нолдо смог также ровно ответить: — Забыл топор, пришлось применить силу. Он сложил кострище между тремя уютно растущими соснами, достал котелок и занялся ощипыванием и разделыванием уток. Майа в это время развёл костёр одним лёгким жестом и отправился за водой к озеру, дав эльфу такую необходимую передышку. Когда Майрон вернулся, Келебримбору удалось окончательно вернуть себе волю и сдержанность. Одежда Майрона наверняка успела высохнуть — он снова был в походной форме, а плащ расстелил на траве так, что на нём легко и свободно могли поместиться двое. Но Келебримбор не осмелился, он положил свой плащ рядом и не слишком близко. Майрон всё также восхищённо смотрел на храброго нолдо, примечая, что в свете костра его черты стали притягательными и утончёнными, взгляд приветливым, а тёмные шёлковые пряди горели на отливе ярким пламенем. Келебримбор показался майа самым достойным и красивым из всего народа эльдар. — Ты отличный охотник. Я и представить не мог, это настоящий талант, — сказал вдруг Майрон, переводя заворожённый взгляд от лица ученика к кипящей в котелке дичи. — Скорее не талант, а опыт. Я любил ходить на охоту с родственниками. — Расскажи мне, — майа подтянул к себе колени и, положив на них голову, снова посмотрел на эльфа. Глаза его были такими же янтарными и переливчатыми, словно пламя в костре. — Дяди очень любили охотиться. Это всегда был большой праздник. Полгорода выезжало на загон. Свора больше сорока собак, лучшие лошади, лучшие луки и стрелы. У зверя не было ни единого шанса спастись. — Вот так размах! — Да! Больше сорока свирепых псов и больше ста охотников. Это, конечно, была не добыча пропитания, а состязание. При том весьма кровавое. Ни разу не обходилось без травм, кто-то в пылу падал с лошади, кто-то слетал с ней же с обрыва. При мне одного охотника задрали волки. Он сам виноват — был неопытен, но хотел отличиться, полез один на волчатник. Его загрызли. Но и ту стаю вычистили полностью. — Зачем же он пошёл на волка? Ведь легче начинать с зайцев или, скажем, тех же оленей. — Мои родичи не признавали мелкого зверья, зайцы, белки их и вовсе не интересовали. Косули и олени считались добычей для слабаков. И на наших угодьях охотились исключительно на вепрей, волков и медведей… Келебримбор рассказывал много разных историй, и те, которым сам был свидетелем, и те, что рассказывали эльфийские охотники, такие невероятные, что скорее всего были лишь сказочной выдумкой. И тут он заметил, что глаза майа превратились в золотистые щёлки. — Кажется, я тебя утомил, — сказал Келебримбор ласково. Сонный вид могущественного духа породил в нём новую волну странной нежности. — Скорее убаюкал, — обезоруживающе мило улыбнулся Майрон. — Да, день был насыщенный. Пора гасить костёр.***
Келебримбор лежал под своим плащом и аккуратно наблюдал через край капюшона за майа. Казалось, что Майрон уснул, дыхание его стало ровнее, а черты мягче, и была в них какая-то светлая тайна. Келебримбору было и отрадно, и щемяще печально думать о прекрасном элементале, что так беспечно уснул возле него. Всего лишь руку протянуть. Но об этом даже думать опасно. Эльда вспомнил, как с силой безумца, что не владеет своим телом, молотил ствол дерева. Его заколотила дрожь. Тут Майрон, почувствовал на себе взгляд и открыл глаза. — Тьелпэ. — При этом слове, будто это было не просто его имя, а какое-то сильное магическое заклинание, Келебримбор содрогнулся всем телом. Под пристальным взглядом эльфа Майрон развернул свой плащ. — Иди сюда. Тот оказался рядом с ним в мгновение ока, стиснул в объятиях сильнее, чем мог бы позволить себе раньше. У Майрона от неожиданности перехватило дыхание, но он был не против, даже наоборот — вдыхая такой уютный запах костра от волос нолдо, он сам попытался прижаться к нему как можно крепче, чтобы согреть его своим внутренним огнём. Келебримбору вовсе не было холодно. Он дрожал от будоражащего горько-сладкого чувства, что испытывал в близости от Майрона. Чувства хрупкого, только зарождающегося. Страшно подумать, что он так легко поддался. Но в руках огненного майа дрожь действительно прошла. Ей на смену пришло оцепенение. Нолдо даже вздохнуть не смел, не то что пошевелиться. Морок дремоты слетел, словно рукой сброшенный. Келебримбор был этому очень рад. Ему хотелось насладиться каждой секундой этой драгоценной ночи. Согретый в тёплых объятиях, нолдо вдруг почувствовал, как душу его накрывает волной оглушительного счастья.