Замыкая цепь

      После прошедшей ночи, в которой Келебримбор не на миг не сомкнул глаз, сгорая в пламени желания, он лежал среди трав на поляне, смотрел в распахнувшиеся над головой кроны деревьев, слушал среди торжественной тишины утра звон струн ветра и гимны быстрокрылых птиц, что возносили птахи встающему светилу, торопя солнце из мрака ночи.       «Лучезарная Ариен, сжалься же надо мной! Подари ещё час ночи, дай ещё побыть с ним».       Но рассвет меж кружева сосновых ветвей уже было не остановить. Небо светлело стремительными наплывами. И Майрон проснулся с первыми лучами солнца. Он приподнялся, стягивая плащ с плеча, улыбнулся ученику сонной улыбкой и сказал:       — Келебримбор, раз уж мы в такой близи к Нурну, то я хотел бы заодно навестить новое производство — в Тала Гои. Туда с прошлого года завезли шелкопрядов из Харада. Правда путь до города по расстоянию такой же, как до столицы. Ты можешь поехать со мной или вернуться в Барад-Дур.       — Когда ещё представится возможность увидеть Нурнен. Я, конечно, с удовольствием составлю компанию, — тихо ответил нолдо, пряча искристый взгляд.       Конечно же, житие шёлковых гусениц волновало Келебримбора ровно на столько же, насколько вопрос: «Какого цвета сегодня надела туфельки Пресветлая Элберет на высокой Таникветиль?» Но он не мог упустить шанса провести ещё несколько дней наедине с обожаемым майа.       Они вернулись за лошадьми к сторожке. С трудом распрощались с охотниками — слово за слово и новый разговор. Солнце было уже высоко, когда, наконец-то, айну и нолдо выдвинулись в путь до Нурна.       Келебримбор и Майрон на заре следующего дня въехали в местность, где встречались в дружеском привете внутренние хребты Эфель Дуат и Эред Литуи. Это было очень красиво! Острые скалы будто ниспадали, превращались в невысокие горы, а те в свою очередь распадались на вереницу зелёных холмов с пирамидками молодых раскидистых ёлочек. Между горными грядами оставался промежуток, похожий на торжественные ворота. А за ним сразу началось огромное подсолнечное поле Нурна.       Вся природа этого ласкового района Мордора предстала перед всадниками такой светлой и весёлой под поцелуями рыжих лучей рассвета. Через несколько километров воздух стал более влажным и тёплым. Кругом были поля, на плантации слева рос лён. Очаровательная картина! Скромные бирюзовые цветики стелились до самого горизонта, и казалось, что эта нежная голубая нива — бескрайнее море или отражение небес. Поле справа было сплошным белоснежным облаком — здесь выращивали хлопок, «белое золото», как назвал культуру Майрон. Дальше были зелёные наделы всевозможных злаковых и овощных культур или распаханные полосы с землей такой чёрной и влажной, что Келебримбор окрестил её про себя «сочной».       Облик майа удивительно гармонично смотрелся на фоне расцветающей природы. Келебримбор заметил, что если в Барад-Дуре ореол, окружающий духа, был плотно-огненного оттенка cullo, то на просторах приморья свет айну стал жемчужным, рассеянным, ясным и парил вокруг его тела.       «Наверное, таким он был в Амане», — подумал эльф, представляя своего майа среди валинорских блаженных кущ.       Поля стали чередоваться с посадками кустарников и деревцов, которые вскоре превратились в светлые сады оливы, яблонь и груш, вишни и миндаля. В воздухе уже веяло морской свежестью. Между ветвями деревьев и перекатами холмов уже виднелась вдалеке голубая лазурь.       Майрон и его спутник провели целый день в пути и приехали к резиденции ранним вечером. Лучи солнца, такие же яркие и светлые, как на восходе, только налитые теперь алым, освещали невысокие дома из камня цвета топлёного молока. Их линии были плавными, купола полукруглыми или овальными, некоторые из них были не каменными, а выполненными из окошек светлого янтаря или прозрачного стекла. На каждой постройке, даже на маленьких беседках-ротондах, прячущихся в зарослях, обязательно был золоченый флюгер с теми же мистическими и животными мотивами, что и в столице. И, конечно, часто встречалось в барельефах, росписи и витражах Всевидящее Око.       Последним зданием, на самом побережье, был дворец Майрона. Он был не выше окружающих зданий, всего в два этажа, но зато раскинулся на большое пространство широкими крылами галерей с колоннами, переходами, крытыми ажурными арками, ступенчатыми террасами и просторными балконами. Лозы ползучих растений уютно обнимали стены, статуи и колонны, гранатовые деревья спускали ветви с тяжёлыми пёстро-красными плодами на мраморные площадки второго этажа. В вечернем воздухе томилась теплота и покой, разливались чувственные ароматы лаванды, цветов апельсина, роз и акаций. Келебримбор с первого вздоха влюбился в эту негу и подумал, что совсем не против остаться здесь навсегда. Если рядом будет Майрон.       Майа и нолдо снова расположились в соседних покоях, с выходом на общую открытую террасу. Когда Келебримбор разбирал своё скоромное походное снаряжение и охотничье оружие, он слышал манящий шёпот прибоя. И, закончив свои дела, поспешил выйти на балкон, с которого должен был открываться вид на море.       Он направился туда, но вдруг замер в арке, любуясь волшебной картиной, которая была сто крат прелестнее морских пейзажей. Возле колонны, увитой острыми лапками дикого плюща, стоял Майрон, закутанный теперь в белый плащ. Край верхнего одеяния соскользнул с плеча, показав серо-серебристую ткань лёгкой мантии. Лучи заката алели нежными бликами на складках, переплетались с волосами, превращая их в золотой пожар. Майрон застыл, как искусное творение лучшего на свете скульптора, в своей вечной и святой чистоте. Он обнимал рукой колонну, и смотрел, как гигантское пылающее солнце тает в раскалённой тихой воде. Такой кроткий и ласковый образ майа эльфу ещё не приходилось наблюдать.       Вот элементаль огня обернулся, почувствовав чужой взгляд, снова надвинул плащ на плечо. А в глазах его была такая обезоруживающая глубина и нежная печаль, что Келебримбору захотелось порывисто заключить майа в объятия, и прошептать: «Какая тоска тревожит тебя, драгоценный? Я буду защищать тебя от любой беды и грусти!»       Нолдо перевёл дыхание и тоже подошёл к балюстраде.       — Ты любишь море? — спросил Келебримбор первое, что пришло на ум, чтобы просто начать разговор со своим божеством. В мире была такая тишина, утих даже мягкий шелест волн, и эльф даже не был уверен, что айну ему ответит. Как будто находились они в разных мирах: Майрон — в вечном, возвышенном и поэтичном, словно на прекрасной фреске на стене храма. А нолдо в земном, полным чувственного обаяния, но тленном.       — И да, и нет. Нурнен бесконечно прекрасен. Он очень напоминает мне Валинор. Но наши огненные чертоги располагались в глубине Амана, и к морю мы ходили не так часто. Так что в любом случае Ородруин я люблю больше, чем всяческую воду, как и люблю больше моря вулканы Валинора. — Настроение огненного элементаля изменилось так же быстро, как меняет своё направление весенний юный ветерок. Печаль смыло волной, а заместо неё в золотых глазах зажглись лукавые янтарные искорки. — Но раз мы теперь здесь, выйдем на берег! Там магнитный песок, клянусь, ты ещё не видал такого!       Прямо с балкона лестница спускалась в сад, а затем плавно переходила в широкие ступени, на которых были расставлены большие изящные горшки с кустами лаванды. Келебримбор едва поспевал за быстрым лёгким шагом огненного духа. Он заворожённо любовался, как красиво от этих движений льётся шёлковый белый плащ, обнимая очертания фигуры, приподнимается и скользит по мрамору, что даже не заметил, как ступени внезапно кончились, и сапоги провалились в молочно-белый песок. Звук этот сопроводился мелодичным поскрипыванием.       Майрон развернулся, взметая на ветру полы одежд и золотистые пряди. На лице его расцвела хитрая радостная улыбка.       — Слышишь, как поёт! — весело сказал айну, глядя на удивлённо вскинутые брови и растерянную позу ученика, который стоял на чудном песке, широко раскинув руки, будто балансируя над бездной и опасаясь делать новые движения, чтобы странный песок его не поглотил.       — Волшебный! — воскликнул нолдо и осторожно сделал ещё один шаг. Песок ответил звонким переливом. Только сейчас Келебримбор заметил, что ноги коварного элементаля песка не касались, он удивительным образом парил в нескольких сантиметрах от берега.       — Нет, это всего лишь кварц! — Майрон протянул нолдо руку. Наконец-то, осмелев, Келебримбор тоже быстро пошёл по кварцевому поющему песку и заулыбался, сжимая тёплую ладонь майа и слушая необыкновенную песчаную песню.       Так они рука об руку и подошли к самой кромке воды. Солнце уже опустилось в бескрайнюю гладь, море было таким тихим, что ловило в своём отражении звезды. И казалось, что они стояли на берегу небес.       Песок здесь был чёрный и искристый. Майрон расстегнул плащ, ткань беззвучно упала на песок. В руках майа осталась только металлическая застежка. Он взмахнул рукой, и по траектории этого жеста песок пришёл в движение. Он перекатывался серебристыми волнами и мерцал, словно ночное небо. Звёзды мерцали в вышине, отражались в морской воде, и Келебримбору показалось, что они окружены искрящимися жемчугами со всех сторон, словно небесным зеркалом. Гребни улеглись, и эльф увидел замечательный рисунок — песчаные линии, как по волшебству, сложились в ровные круги и треугольники. Майрон тем временем встал в центр самого большого круга, прикрыл глаза и рукою с зажатым в ней металлом что-то рисовал в воздухе, как будто бы художественной кистью. Через несколько минут на берегу проявился дракон. Но и на том чудеса не закончились. Огнедышащий зверь вдруг встал из плоскости песка, обретая форму и объём. Теперь перед эльфом возвышалась настоящая песчаная скульптура. Келебримбор протянул руку, чтобы погладить зубастую морду, но только он ее коснулся, как статуя распалась, снова обращаясь мерцающим полотном. Нолдо улыбнулся уголком рта, тоже снял застёжку со своего плаща, вытянул руку и сосредоточился. Из чёрной блестящей толщи поднялась пирамидка ростом с гнома, которая, послушная жестам эльфа, на глазах стала оборачиваться вокруг себя, превращаясь в спиральную колонну.

***

      Зачарованные магнетическим песком, майа и эльф вместе строили замки с колоннами, фигуры животных, сказочных и настоящих, рисовали целые картины на холсте берега. И так увлеклись, что вернулись в покои лишь на рассвете. И потому отправились осматривать плантации шелковицы только к обеду.       День с самого утра был погожий и жаркий. Но под кроной раскидистых деревцов с трёхлапыми листьями царила приятная полутень и прохлада.       По тропинке меж крон, похожих на зелёные шары, к Майрону и Келебримбору вышел бодрый старик, укутанный в ткани с восточным рисунком. Вокруг него стайкой вились кремово-белые мотыльки.       — Приветствую, Владыка! Наконец, ты посетил наши шёлковые угодья. Пойдём, пойдём! Я все покажу! — сказал старик с сильным харовским акцентом, по-свойски взял Майрона за плечо и увлёк в глубь сада. Майа обернулся на своего спутника, с улыбкой закатил золотые очи. Келебримбор устремился за ними.       Харовец открыл ладонь, на неё с ветки переползла бабочка. Крылышки её были небольшими, прозрачными, как сеточка, а лапки и толстенькое тельце пушистое, словно присыпанное пудрой.       — Это уже взрослый мотылёк. Не многим удаётся дожить до такого почтенного возраста, да, брат? — старик осторожно погладил белёсый пушок на спинке насекомого и ухмыльнулся в густые белые усы. — Эта порода откладывает яйца дважды в год, а шёлка получается много даже с одного кокона и очень хорошего качества. Очень ценный вид! Харад бережёт их, как бесценное сокровище. Но во славу Мордора наш правитель даровал владыке бесценный дар и открыл тайну тайн.       — Я бесконечно благодарен царю Зурхабу за великую честь и тебе, Данар, за помощь такого, как ты, прославленного мастера шёлка. Но почему бабочки не выживают? — спросил айну.       — Дело в том, великолепный Майрон, что перед выходом мотылька из кокона, он разрушает шёлковую нить. Поэтому куколок варят несколько часов, насекомое погибает, а кокон легче раскручивается.       Данар позвал гостей на осмотр своего хозяйства. Приглядевшись, Келебримбор заметил на низкой ветви одного из деревьев беловатый свёрточек.       — Выглядит совсем готовым, так ли, Данар? — спросил шелковода Келебримбор, указывая на самый большой и, по виду, плотный кокон.       — На этой рассаде ещё нет. Коконы ни в коем случае не следует снимать ранее недели, после того как все черви взойдут на ветви, иначе можно повредить находящейся в коконах куколке, — сказал старик медленно, будто эльф собрался записывать премудрости выращивания шелкопрядов под его диктовку.       — И какая же разница? Если их всё равно умертвляют, — пожал плечами нолдо, но руку от кокона убрал.       — В том, что коконы, идущие на размотку шёлка, должны быть специальным образом заморены. А умершая произвольно куколка может дать чёрный сок, который вредит и цвету, и качеству нити. Такое бывает и при болезнях «мертвенностью», и с почернением «чахлостью» или «окаменелостью», когда они в начале болезни становятся розоватыми, перестают есть и умирают. Погибшие черви сморщиваются и настолько затвердевают, что даже ломаются.       — Звучит жутко! — отозвался Майрон, тоже рассматривая белые продолговатые комочки.       — Эти самые страшные болезни, от грибниц и паразитов. Не беспокойся, Владыка, в нашем хозяйстве такого нет и не будет, Данар обещает. Но недавно некоторые особи умерли от ожирения.       — От ожирения? Данар, ты, видно, перестарался с кормлением подопечных? — удивился айну.       — Это бывает обыкновенно у зрелых червей. Они по неизвестной причине перестают есть, раздуваются, кожа на них растягивается, начинает блестеть и лопается, из червя вытекает жидкость, содержащая мелкие шестигранные кристаллы и капли жира, — авторитетно рассказывал старый харовец. — Болезнь не считается опасной. Но следует, конечно же, всех больных червей выкинуть с плантации раньше, чем они успели лопнуть. И мои рабочие за этим ежедневно следят. У нас потому почти нет мягких коконов, которые легко мнутся, ни двойников, ни уродливых, ни ржавых, ни пятнанных.       За этим разговором они вышли на другую посадку, отделённую от первой широкой каменной дорожкой.       — Владыка Майрон, эльда, гляньте! Вот эти, кажется, уже созрели. На этой высадке самые лучшие, совершенно крепкие коконы, смотрите, — Данар легко надавил двумя пальцами на кокон, — Не мнутся! Но лучше всего разрезать один из коконов и осмотреть куколку.       Мастер шёлка достал из-за пояса маленький ножичек и аккуратно вскрыл кокон.       — Нет, старик Данар вас обманул! Э-ех! — притворно расстроился мастер шёлка, и возле добрых глаз его прорезались лукавые морщинки-лучики. — Видите, куколка ещё беловата и кожица на ней мягка, то есть необходимо день-два подождать.       Старик Данар долго рассказывал об одомашнивании и разведении шелкопрядов, сколько линек переживает гусеница и почему перед свиткой кокона её шкурка становится прозрачной, про уход за тутовыми деревьями и множество секретных нюансов этого почти сакрального труда. К ним подошли и другие работники, среди них оказались мастера по следующим фазам процесса изготовления шёлковых нитей. Майрон увлечённо слушал всех и шутил, что не будь у него предназначения от валар, или же имелась бы у него вторая жизнь, он бы точно занялся шелководством. Келебримбор в душе даже согласился с ним, ведь оказалось, что это так интересно!       Затем все пошли к домикам неподалёку. Там было основное производство. Келебримбор подумал, что эти мастерские отдалённо похожи на их лаборатории. В больших чанах кипела вода, и были установлены несколько решёток: на нижней располагались опилки, на верхних двух — рыхлый слой коконов. Всё это покрывалось опрокинутой кадкой, имеющей на дне небольшое отверстие для выхода излишнего пара.       — Вот тут и происходит всё смертоубийство? Похоже, что в следующей жизни я всё же выберу пасеку, — печально произнес майа, а Келебримбора от этой милой жалости к каждой букашке снова кольнуло нежностью.       — Доброе у тебя сердце, Майрон, оттого и вся земля твоя благословенна. Но вот чем Данар тебя утешит — бабочка, разреши мы ей выйти из её плена, всё равно не проживёт больше одного дня. Они обретают крыла только чтобы найти свою пару, оставить потомство и умереть. Таков их жизненный порядок.       Майрон вдруг задумал о чём-то своём, а затем очи его вдруг вспыхнули пламенем, а лик озарился ярким светом, как будто старик-человек только что открыл ему какую-то великую истину. Но элементаль тут же усилием воли погасил внутреннее пламя и сказал:       — Но всё равно, они же мучаются в кипятке!       — Отнюдь! Куколки гибнут почти моментально. А процесс контролируется куриным яйцом, положенным в верхнее решето: если яйцо круто, то коконы считаются заморенными.       И всё же цех, где отваривались коконы, они прошли быстро и бегло. В следующем уже расплетённые нити томились в ёмкостях с природными красителями, приобретая сложные и прекрасные оттеноки. Окрашенную пряжу обрабатывали едко пахнущим веществом, как рассказали работники, для блеска и стойкости цвета. А белоснежный шёлк получали путём многочасовой варки в другом растворе.              А после шёлк чесали на больших станках, и из очёса свивали нити и ткали полотно — производственные цеха сразу переходили в ткацкие мастерские. Майрон был этим особо доволен. Он взял в руки отрезок синего блестящего шёлка, уже расписанного вручную мастерицами, и залюбовался красотой невесомой тонкой ткани.       — Очень нежный и лёгкий! Благодарю, Данар! Мастерство твоё и твоих работников сложно превзойти!       На шёлковом производстве день пролетел, словно час. Когда Майрон и Келебримбор вернулись во дворец, на Нурн уже спустилась южная ласковая ночь с огнями-звёздочками.

***

      На следующее утро погода переменилась. Небо было укрыто легчайшей вуалью перистых облаков. Майрон и Келебримбор снова встретились на балконе. Они сидели на мраморной скамейке, дожидаясь, когда придёт служащий и скажет, что их лошади готовы к поездке. Майа и эльда вели какой-то лёгкий и ничем не примечательный разговор о скорой поездке, о погоде, и любовались в последний раз морем с белыми гребнями барашков. Майрон зябко кутался в синий походный плащ. Келебримбору было немного тоскливо, то ли из-за отсутствия солнца, то ли из-за неведомого предчувствия.       Которое его не обмануло. На балкон действительно пришёл служащий и вместе с докладом о готовности транспорта передал Майрону конверт.       Келебримбор ещё что-то спрашивал у майа о природе Нурна. Но элементаль отвечал невпопад, а потом и вовсе перестал реагировать на эльфа, словно его рядом и вовсе не было.       — Майрон…       Молчание. Майа весь погрузился в чтение письма, сжимая его пальцами на краешках, так, что оставались заломы. Блистающие огнём очи бежали по строчкам. Его глаза опустились до конца листа, и майа принялся читать заново. При этом взгляд элементаля становился то слегка озабоченным, то застенчивым и даже влюблённым.       «И кто пишет майа, что он сияет ярче солнца. При мне он ни разу так не светился. Это явно женщина», — в глубочайшей досаде думал эльф.       Больше всего его тревожило и злило то, что он знал ответ. По аромату. Белоснежная гладкая бумага пахла цветами и травами до боли, до тошноты знакомыми. Так пахнут все письма из Лориена.       «Всё это тщетные мечтания. Точно. Леди Артанис холодна ко всем без исключения, кроме Келеборна. Она бережёт свою честь, словно бесценную реликвию», — злорадно радовался нолдо. Но при этом яростная ревность в его душе была сто крат сильнее. Он бесшумно покинул балкон.       Майрон же всего этого не заметил. Он несколько раз перечитал письмо Артанис, к которой действительно питал самые тёплые и восторженные чувства. Светлая леди писала, что тревога за майа тенью стелится по её душе. Причины её не известны, и грядущее может она видеть сейчас, словно в мутное зеркало, где трепещут неясные тени. Но предчувствие подсказывает ей, что Майрону нужно быть очень осторожным. Артанис также высказала желание навестить огненного элементаля в Барад-Дуре.       Майрон перво наперво хотел отправить ответ по возвращении в столицу, но не утерпел. Он пошёл в свои покои и сел за письменный стол, чтобы тут же написать приглашение.       «Я уверяю тебя, моя прекрасная повелительница, что развею с радостью все твои тревоги. Всегда счастлив видеть тебя своею гостьей! Вкладываю волшебный ключ в это письмо и с нетерпением жду нашей встречи!» — так закончил айну своё письмо.       «Артанис — достойнейшая из дев. Какое же восхищение вызывает её мудрость, характер и красота! Если бы она не была замужем, то я конечно предложил бы ей стать моей женой», — со светлой печалью подумал Майрон, запечатывая конверт золотистым сургучом.