Замыкая цепь

      Едва заря облеклась в краски нежного рассвета, владыка Эрегиона тронулся в путь. Красота родной страны завораживала его взор. Падубы шелестели вечнозелёной острой листвой изумрудного, сине-зелёного, золотого или пёстрого оттенков, сквозь их ветви виднелись нежные тающие звезды. Вдоль тропы, выложенной россыпью блестящих белых камешков, в росистой осоке распускались маки и колокольчики. Над ними вились стайки разноцветных бабочек и быстрокрылых стрекоз. Овеянные таинственной негой утра, вздыхали туманами озера, пронизанные светом. Прозрачные чистые ручьи с мелодичным перезвоном вились меж кустов и шёлковой травы. Им вторили маленькие бубенчики на сбруе гнедого коня Келебримбора. Щебет птиц сливался в торжественные хоры, восхваляющие прелесть ласкового дня. На согретые первыми лучами восхода мшистые камни выползали пугливые юркие ящерки. Облака, словно мягкая белоснежная вата, недвижно парили в вышине. Небо пронзали золотые лучи, из-за края голубого прозрачного купола вставало вечно юное солнце. Пахло невинной свежестью, молодыми травами и ландышами.       Когда ясное утро плавно превратилось в яркий погожий полдень, тропа достигла горной гряды. Двери Мории легко распахнулись перед своим создателем. Келебримбор спешился, взял под уздцы коня и вошёл под своды подземного царства. Здесь заканчивался эльфийский магический круг Эрегиона, но гора сама собой представляла символ вечного постоянства. Здесь не было деревьев, вместо них, сверкая льдистыми кристаллами соли, со дна пещеры вырастали сталагмиты, похожие на статуи сказочных существ, вдоль выложенной камнем ровной дороги были развешаны голубые и белые фонарики, что недавно переняли гномы у эрегионцев. В волшебном свете блистали зеркальные крапинки на гранитных колоннах и жилы драгоценных металлов, как змейки, показывались из толщи породы, наблюдая за путником. Капли воды загадочно звенели в таинственных глубинах, отдаваясь приглушённым эхом по каменным залам подземного дворца. Чистейшие голубые озёра сонно дремали в своих глубоких каменных чашах и драгоценные минералы россыпью лежали, словно в шкатулке, на их берегах. И всё было так стройно и гармонично, что дух мастера пел, наблюдая это совершенство.       Дальше путь пролегал по границе владений Нервен и Келеборна. Лёгкий ветерок перебирал гриву коня, заплетённую в косы, и дышал теплом и покоем, обнимал фигуру всадника ласковыми ладонями. Волшебный лес в глубине мерцал золотистыми листьями на серебряных ветвях. Распускались гроздями молочно-белые соцветия. Их сладкий медовый запах привлекал тружениц-пчёл. Мерное жужжание дарило покой и возвращало эльфа в дни беззаботной юности, когда могучие меллорны на этой тропе были ещё маленькими деревцами с тонкими стволами.       Но за пределами магии перворождённых золото блекло, тускнело и чернело серебро. У самой кромки Лориена вдоль тропы лежали почерневшие гнилые ветки, под ногами коня шуршали опавшие хрусткие и густо-коричневые листья. Мертвые листья.       Чем дальше отъезжал всадник от эльфийских владений, тем мрачнее становилась картина. Эльфийской магии ещё хватало на поддержание нетленности и красоты в зачарованных королевствах. Но мрак и упадок подбирались всё ближе, готовые захватить и низвергнуть в хаос последние оплоты вечной юности.       Конь Келебримбора вышел в роханские степи. Если в Эрегионе и Лориене все ещё было ласковое лето, то тут уже стояла поздняя осень. Этот контраст и сквозящий холод, словно из распахнутой двери могилы, который раз до глубины души поразил эльфа. Он сам будто постарел на сто веков. Смерть и забвение словно шли за ним по пятам.       Путь лежал через редкий лесок, точнее то, что от него осталось. Везде были обрубки стволов и вывороченные пни. Они лежали корнями вверх, простирая свои уродливые «руки» в небеса и умоляя забрать их из этого сгнившего до основания мира. Посредине торчали насмешкой три кривых деревца с голыми ветками, которые невесть почему пожалели лесорубы.       Дороги были разбиты, вздымались высокими земляными горбами, а меж ними были глубокие рытвины, полные рыжеватой песчаной жижи. Кругом была слякоть, ехать стало трудно — копыта коня Келебримбора вязли в грязи. Гнедой тяжко вздыхал, а эльф ободряюще похлопывал его по жилистой шее.       Наконец они вышли в опустевшее поле. Тут и там торчали палки соломы от убранного овса, но ехать по ним стало ровнее. До самого горизонта стелилась хмарь небес. Ветер стал ледяным и жестоким, он с воем набрасывался на путника, поднимал пыль с земли, проникал под плащ и колол холодными иголками.       Небо казалось тяжёлым из-за низких туч. Они, словно грозились упасть на землю, придавить своими громоздкими телами мир, что был и так на последнем издыхании. Или низвергнуться потоками чернильных дождевых стен. Но к вечеру неласковые небеса разродились лишь пробирающей до костей мелкой моросью. И даже в этой взвеси чувствовался запах вездесущего тлена.       Поэтому Келебримбор даже обрадовался, когда вечер наступил так внезапно, будто рухнул с небосклона. По крайней мере стало меньше видно грязи и разорения. Согласно карте, скоро должен был показаться трактир, где нолдо планировал переночевать. Впереди замигали жёлтые огоньки.       Ночлежка была маленькая, но доверху набитая людьми. Кто-то выкрикивал строфы похабных песен, кто-то ругался и требовал долить эля, кто-то прямо в обеденном зале тискал хихикающих, не по погоде полураздетых девиц. Всюду витали удушливые ароматы стухшего и обильно сдобренного специями мяса, винного перегара и каких-то восточных благовоний. Сквозь толпу пьяных, едва держащихся на ногах постояльцев, к новому гостю продирался тучный владелец всей этой бездны.       Эльф был одет в тёмный скромный плащ без вышивок и других украшений, к примеру, мифриловых застёжек, что сразу выдали бы в нем высокого гостя. Одежды его были забрызганы дорожной грязью. Но мелкие зоркие глазки трактирщика с первого взгляда определили, что с этого путника можно хорошо поживиться.       — К сожалению, мест нет. Но для светлейшего лорда я, конечно же, сделаю всё возможное и невозможное, — елейно протянул толстяк.       Келебримбор натянул капюшон ниже, сожалея о том, что ему вообще приходится разговаривать с этим сбродом. Он вытряхнул из мешка горсть золотых монет.       — Тут тройная плата. За это я хочу чистую комнату, одиночества и воды с овсом для моего коня.       Глаза жирного владельца заблестели, он быстро сгрёб оплату в маленькую сумку на поясе и повёл нолдо располагаться. Оказалось, что чистой комнаты в этом притоне не существовало как понятия. Но для почтенного гостя хозяева сделали почти невозможное — зайдя за порог каморки эльф увидел двух женщин, которые быстро, но надо отдать должное, тщательно, со всем старанием, приводили лачугу в подобие жилого помещения.       — Благодарю, достаточно, — сказал эльф, даже не дожидаясь окончания уборки чулана и желая, чтобы его поскорее оставили в покое.       Трактирщик, который пришёл следом, чтобы проконтролировать комфорт гостя, зачем-то решил представить женщин эльфу. Оказалось, что старая дама — уродливая и толстая, как бочка, с руками, покрытыми наростами-бородавками, — это жена трактирщика. А вторая, молоденькая и костлявая девочка с рябым лицом, — его дочь. Имена Келебримбор не запомнил.       Наконец, женщины окончили уборку, поклонились чуть ли не до самых стёртых досок пола и вышли вон. Келебримбор снял плащ и сразу лёг на жёсткую и узкую кровать, влажную и пахнущую сыростью, уже не обращая на это никакого внимания, желая поскорее уснуть, чтобы снова тронуться в путь. Всё-таки безрадостные пейзажи угнетали его гораздо меньше, чем такие заведения, набитые непонятно каким отребьем. Но окунуться в волны сна ему мешал шум в коридоре. Люди общались очень тихим шёпотом, но эльфийское ухо улавливало каждый шорох.       За дверью слышалась возня, а затем едва слышный голос трактирщицы, видимо, поучающей дочку: «Иди, иди! Это богатый господин! Нечего тут принцессу строить, не смылится! А то комарихи снизу налетят и останешься без гроша, растяпа!» На минуту голоса стихли, зато стали слышны звуки шлепков. А ещё через минуту в дверь постучали.       — Войдите, — нехотя отозвался с ложа эльф.       На пороге застыла девушка с румяным от лёгких пощёчин лицом. Её вид от этой женской хитрости действительно стал менее бледным и болезненным.       — Господин, распорядиться ли подать ужин? Есть тушёное мясо, лепешки, куриная похлёбка. Или приказать сделать для вас что-то особенное? Есть вино… хорошее…       — Благодарю, не стоит, — раздражённый навязчивостью ответил нолдо.       Но девушка всё не уходила. Она мялась на пороге, теребя передник с пятнами золы, а потом, заикаясь, пролепетала:       — Быть может, лорд желает развлечений для тела?       Эльф теперь уже внимательнее посмотрел на дочку хозяина, приподнявшись на локте. Совсем девчонка, наверняка нет и семнадцати, да такая тощая, угловатая и облезлая, как бездомная кошка, что казалась ещё младше.       «Ну что же. Каждый зарабатывает свои гроши, как может и умеет. Мать, наверняка, отлупит ее, если я откажусь».       На первом благородном порыве, он даже хотел дать денег девчонке просто так. Но передумал. Ни одна эллет никогда в жизни не произнесла бы такую фразу — лучше бы умерла. Но смертные… боятся смерти. Эльфу стала интересна эта грань человеческого падения.       — Лорд желает, — сказал равнодушно Келебримбор и откинулся на узкую кровать, наблюдая, что она теперь будет делать.       Девчонка несмело приблизилась, расплела мышиного цвета косы, запустив руки в тонкие волосы. Сделала ещё шаг, и уже возле кровати начала дрожащими руками развязывать шнуровку на коричневой косынке, что была верхом одеяния, сбросила вниз юбку, оставшись в тонком нижнем платье. А потом растерялась, не зная, что делать дальше. Щёки юной блудницы снова побледнели, сделав её опять очень некрасивой. Келебримбор с лёгким удивлением отметил: «Надо же, в этом странном существе ещё осталась женская стыдливость».       — Иди сюда, — приказал нолдо, уже сожалея, что решил вместо отдыха оказать посильную помощь незнакомой девчонке, которую он вряд ли вспомнит уже на следующее утро.       Она опустилась на краешек кровати в ногах нолдо. Келебримбор сел на ложе, поднял её за талию и притянул к себе, легко, словно котёнка.       — Можешь не раздеваться, если не хочешь, — сказал эльф, чувствуя себя очень глупо из-за этих бессмысленных разговоров. Но её костлявое тело — это было последнее, что он хотел бы видеть обнажённым.       Он задрал края её одежды и посадил к себе на колени, провёл руками по хрупким косточкам, узкой талии, чувствуя, как тонкая кожа обтягивает какие-то намёки на худые мышцы.       «Она похожа на лягушку», — подумал эльф и ощутил приступ тошноты.       Он развязал шнурки штанов, массируя член, стимулируя возбуждение, второй рукой проник под платье, огладил маленькую грудь, мягкий живот, вошёл пальцами в ее нутро, раздвигая припухшие складки кожи, приставил головку к её лону. Девушка хрипло дышала, руки её, лежащие на груди эльфа мелко дрожали.       — Ничего не получится, если ты будешь такой мёртвой, — закатил глаза нолдо.       Её бледных щёк словно коснулась бархотка, присыпав пунцовой пудрой.       — Простите, господин, — пискнула девушка и стала несмело двигаться насаживаясь на его твёрдую плоть.       Девчонка корчилась на его члене, «страстно» и «похабно» стонала, пытаясь парадировать «комарих», чей развязный и громкий смех доносился снизу. Но такое её действо Келебримбора только смешило и вызывало отвращение. Наконец, всё это ему окончательно надоело. Эльф резко сбросил девичье тело с себя, прижал к пахнувшим плесенью простыням и начал с силой вколачиваться в неё, желая быстрее завершить неприятный для них обоих акт. Девчонка снова попыталась издать «сладострастные» звуки, но Келебримбор зажал ей рот рукой, протаскивая по всей длине скрипучей кровати. Его руки спустились ниже, на шею.       «Может задушить её? Наверно, смерть в сотни раз лучше, чем такое низменное и порочное существование…»       Его пальцы нащупали бьющуюся жилку на тоненькой шейке. Одно движение — и он переломит её, как стебелёк полыни. Келебримбор сжал пальцы сильнее, девчонка захрипела. В её широко распахнутых испуганных глазах — серых, как и вся она — забились огоньки. Эльф поразился. Несмотря ни на что, это падшее ниже точки возрождения существо всё равно хотело жить!       Блеклые глаза его жертвы налились красным, и Келебримбору показалось это даже красивым, словно яркой краской плеснули в бесконечную серую муть. Девушка на последнем издыхании что-то шептала. Келебримбор прочёл по губам:       «Мама… Мамочка…»       Он отпустил её шею, освободил и тело, так и не завершив соитие. Девчонка сползла на пол, кашляя, тяжело переводя дыхание и держась за горло.       — Ты свободна, — сказал Келебримбор, расстегнул ворот одежды, достал из потайного кармана несколько медных грошей и положил на кровать перед блудницей, стремясь больше её не касаться. — Вот твоя оплата.       Девчонка посмотрела на медные монеты странно, казалось, она даже забыла про деньги от ужаса. Она взяла эти гроши, вскочила на свои тонкие неровные ноги, подхватила ворох своего коричневого тряпья с пола и в таком виде, даже не одевшись, юркнула словно тень в коридор.