«В Мордоре растут одни лишь камни», — вспомнил с усмешкой Келебримбор своё первое впечатление о зачарованной стране. Небогатое растительное разнообразие здесь и действительно с лихвой окупалось полной палитрой всех известных горных пород и минералов.
Майрон, как дух огня и тверди, считал горные породы живыми.
«Разделение мира на живое и неживое в корне неверно. Камень, драгоценный ли, или поделочный, даже простой щебень — это живое существо, он зарождается, растёт, развивается в согласии со своей природой, приобретает свои уникальные черты и характер».
Камень и металл в стране мастера-айну действительно были важнейшим пластом культуры. Особенно в Барад-Дуре. Из камня были задания, мебель, посуда, украшения, гребни для волос, скульптуры. Жители Мордора лучше всех умели не только обрабатывать и гранить самоцветы, но и знали, как подобрать камни по характеру, какие камни хорошо сочетаются между собой, а какие лучше держать подальше друг от друга, могли легко назвать все оттенки берилла, и какой минерал поможет унять головную боль, и какой прогонит плохие сны.
Одним из древних культурных традиций Мордора было создание эликсиров из металлов и минералов. Их измельчали в специальных жерновах и настаивали на огненной воде. Женщины натирали им тела и лица, веря, что золотая, серебряная, бриллиантовая или жемчужная пыль возвращает молодость и красоту. Правда или нет, но мордорки действительно до самой старости выглядели намного свежее, чем жительницы степных или равнинных государств. Их мужья же принимали эликсиры внутрь для увеличения мужской силы, здоровья и долголетия — считалось, что такое средство постепенно «позолотит» невечное сердце, сделав человека бессмертным. Больше всего ценились настойки на сапфирах и золотой крошке. Такое угощение было безумно дорогим и подавалось исключительно по большим праздникам.
Культ камней в стране распространялся не только на драгоценные минералы, мордорцы любили созерцать и обыкновенные булыжники в «естественном состоянии». Для этого во дворах многих домов устраивали насыпные горки, стараясь повторить настоящие скалистые ландшафты.
Самый роскошный сад камней, конечно, был во внутреннем дворе крепости. Рельеф его был выразителен и контрастен, с подъемами и спусками, террасами и ступеньками из плоских длинных камней, башенками из валунов, установленных на мелкой каменной крошке, и «дикой» россыпью больших и маленьких глыб, среди которых росли низкие насыщенно-зелёные хвойники и пучки различных неприхотливых трав. Удивительно, но все эти груды камней сочетались в небывалой красоте и гармонии, где каждый элемент был на своём месте. Майа придумал и оформил этот сад сам и считал своим любимым местом для прогулок, на которые теперь всегда приглашал возлюбленного.
Келебримбор был совсем того не против. Он за время жизни в Мордоре принял и полюбил эту философию. Камни теперь казались ему красивее, чем хрупкие недолговечные цветы. Полюбил и сами прогулки. С
Майроном он готов был блуждать по саду без цели хоть всю вечность.
Они остановились возле большого валуна, и майа сказал:
— Вчера я получил письмо…
— Артанис снова пишет тебе? — слова Келебримбора легли на воздух тяжело, как металлические слитки.
— Сообщение прислал Элронд. Они выехали из Лориена и через несколько дней будут здесь, — Майрон ощутил себя неуютно под пристальным взглядом карих глаз с холодным серебристым отсветом.
Келебримбору очень не понравилась эта новость. К его роду эльдар всегда относились с недоверием, даже родственники. Тем более Артанис.
— Что-то важное? — хмыкнул он, раздумывая.
— Нет, скорее дружеский визит. Мы давно не виделись. Они спрашивали и про тебя, поэтому я хочу, чтобы ты тоже был на приёме, — утверждение звенит и застывает в воздухе.
«Это понятно, эльдар о чём-то догадываются, хотят разузнать о нашей работе. Майрон же опасается, что из-за меня тень может пасть на его дружбу и союзы. И лишние подозрения для нас сейчас опасны. Ну что же… выбора нет».
— Не могу сказать, что я буду рад видеть их. Но разве я могу отказать моему мастеру, другу и любимому? — отвечает эльф после короткого молчания.
Келебримбор опустил взгляд и увидел, что рядом на скудной почве среди камней и осоки вырос кустик земляники. Всего три ягодки. Эльф сорвал одну из них, и вдруг приложил к губам айну, а когда Майрон раскусил ягодку — сам поспешил испробовать вкус мордорской земляники с его губ. Кисло-сладкий, сочный, с ароматом леса, точно такой же, как и в других местах Средиземья. Но эльфу это было совершенно не интересно, потому что поцелуй огня в который раз неожиданным взрывом пробил все тело нолдо. Келебримбор целовал его долго, упоительно, уже совсем и позабыв об скором прибытии эльфов. Горячие пульсирующие зацелованные им губы майа уничтожали все неприятные мысли. В голове оставалось только небо, лёгкое и чистое.
Возбуждение двоих достигло своего апогея. Нолдо беспрекословно схватил любимого, и в один поворот они оказались с другой стороны валуна. Эльф развернул майа к себе спиной, задрал подол одежд, провёл по пояснице, между ягодиц ко входу. С губ Майрона сорвался нетерпеливый стон, предвкушая наслаждение, он, не владея собой, подался назад и коротко и требовательно повёл бёдрами. Одной рукой Келебримбор крепко, до пурпурных следов на нежной коже, сжал бедро айну, второй рванул застежки на воротнике мантии. Но дышать майа легче не стало, все тело скручивало в одурманивающей дрожи. Эльф резко потянул шёлк мантии вниз, обнажил плечо и припал к нему с поцелуем-укусом. В этот же момент он вошёл в него, усиливая постепенно нажим, на раскрывающуюся под давлением плоть. Нолдо замер на мгновение, даруя секунды майа освоиться. Тело драгоценного духа то сжималось от возбуждения, то расслаблялось по его старанию. Этот контраст, чьи-то голоса поодаль и мысль, что их сейчас прекрасно видно из некоторых окон галереи — всё это возбуждало ещё сильнее, подталкивало их ускорять ритм.
Келебримбор снова коротко его поцеловал, одновременно ещё сильнее сжимая пальцы на члене Майрона, стараясь двигаться ещё резче и жёстче. Майрон, уже не в состоянии прятать стоны за сомкнутыми губами, тяжело дышал сквозь зубы, всё ещё пытаясь сдерживаться. Он всем телом подался к любимому, стараясь быть как можно ближе. Келебримбор крепче сжал его в объятиях, сдавив его грудь и живот.
Эта почти животная страсть и бешеный напор, с которым майа со стоном насаживался на член эльфа, быстро довели их к последней томительной черте. За которой майа приглушенно всхлипнул, их осыпало водопадом горячих искр — так быстро, восхитительно и ослепительно.
— Мы теперь всегда будем заниматься любовью стоя и в одежде? — спросил Майрон с усталой улыбкой, когда они, выжатые страстью, счастливо лежали, скрытые каменной грядой, на плаще, наскоро брошенном в жёсткую траву.
— Я так хочу тебя, что не успеваю раздевать. Я желаю тебя всегда и не могу утолиться. Я не успокоюсь пока не утолю свою жажду.
Келебримбор противоположно своим же рьяным словам притянул к себе лицо майа, оставляя лёгкий и нежный поцелуй, едва коснувшись губ:
— Даже если придётся испить тебя до дна, — глубокий шёпот нолдо почти слился с дыханием.
— Я и так весь принадлежу тебе. Разве всего меня тебе недостаточно? — словно молитву тихо сказал Майрон, и в тоне его голоса было намного больше смысла, чем в сказанных словах.
Эльф молчал. И тишина эта испугала айну. Он повторил с нажимом:
— Разве недостаточно?
Келебримбор крепче сжал руки на стане возлюбленного, вычерчивая пальцами круги на его животе.
— Я хочу, чтобы ты родил мне. Я знаю, что майар это могут.
Майа подался на зов этих горячих ладоней, прильнул к груди нолдо, тревожно вздохнул на его груди и переплел ноги эльфа со своими.
— На всё воля Эру.
***
Эльфийская делегация приехала утром. Майрон и Келебримбор встретили их у главной лестницы. Королевская чета смерила родственника ледяным взглядом, Элронд внезапно почти дружелюбно пожал руку.
«Тётушка всё также неизменна в своей застывшей неживой красоте, а её муженёк всё также ревностно озирается по сторонам, как будто весь мир желает у него похитить эту мраморную статую».
Келебримбор и Келеборн смотрели друг на друга с неприкрытой неприязнью ещё и потому, что оба на всю жизнь запомнили давний конфликт, когда в Линдоне перед свадьбой Артанис Келебримбор попытался заявить собственные права на невесту, оскорбив родственницу двусмысленными речами перед всем высшим эльфийским обществом. Чуть не дошло до дуэли. Эльфы уже выбежали во двор и обнажили мечи. С огромным трудом их удалось усмирить Гил-Галаду, который пригрозил заключение в темницу на приличный срок с последующим изгнанием в случае неповиновения. Келебримбор в тот же вечер публично принёс извинения и пристыженно уехал, волоча за собой попранную гордость.
К Элронду Келебримбор претензий не имел, всего лишь тихо негодовал, как его дальние родственники могли смешать высокую эльфийскую кровь с людьми, а потому не относился к королю Ривенделла, как к равному, и вовсе не желал замечать.
Они посетили мастерские, где майа рассказал о новых разработках, промолчав, естественно, про волшебные кольца. Потом долго обсуждали договоры и торговлю в каменном саду.
День проходил, словно в тумане. Пока майа показывал производство и рассказывал новости, Келебримбор незаметно от эльфов любовался его красотой и желал поскорее остаться с ним наедине. В роскошном венце и бело-золотом царственном одеянии майа выглядел так, как будто он на приёме у Манве в Валиноре. Сияющая прелесть его лица затмевала свет дня, камни плясали под его легким шагом, изящно и грациозно было каждое его движение. Нолдо почувствовал знакомый жар между ног. Больше всего в жизни он сейчас желал отправить эльдар восвояси, и сдернуть с восхитительного возлюбленного это блестящее барахло. Келебримбор точно знал: без одежд он был ещё прекраснее.
***
Когда за окном свечерело, встреча продолжилась в трапезной за бокалами вин. В ограниченном пространстве, где эльфы сидели друг напротив друга, воздух быстро стал тяжёл, как бывает перед собирающейся грозой. Майрон пытался смягчать острые углы, вовремя направляя беседу подальше от первой эпохи и первого дома нолдор, и оценивал все взгляды, стрелами рассекающие пространство залы. Он заметил, что в глазах гостей нет-нет но проскальзывает традиционное осуждение в сторону возлюбленного эльфа. А Келебримбор на родичей смотрел так же с презренным снисхождением, и лишь ради любимого кривил для них неискреннюю улыбку. В разговорах нолдо почти не участвовал, и, похоже, даже и не вслушивался. Такое неуважение подстегнуло Келеборна затронуть в беседе про технологии давнюю спорную тему насыщения стали хрупким голубым металлом, открытие которого он «случайно» ошибшись приписал Эолу Это стало последней каплей яда для наследника Куруфина.
— Прошу простить меня, — Келебримбор вышел за двери.
Вскоре под каким-то предлогом от гостей ненадолго ушёл и Майрон.
Нолдо будто знал, что так и будет, и ждал этого. Он прямо возле дверей перехватил айну и бесстыдно прижал его, едва дышащего, к стене тёмной ниши.
Эльф требовательно терзал поцелуями губы и шею Майрона, прямо у стены, за которой их ожидали покинутые и ничего не подозревающие гости. Его пьянила эта дерзость — там за каменной кладкой Артанис, которую он раньше любил, чувства к которой, возможно, не до конца ещё забыл Майрон.
Келебримбор хрипло застонал, сминая подолы шелка, вскинул вверх мантию возлюбленного. Майрон, покорный и на все согласный, судорожно вздохнул в предвкушении.
«Это стало какой-то зависимостью друг от друга. Мы не можем теперь выдержать даже совместный ужин с эльфийскими владыками».
Эльф грубым быстрым движением подхватил его белую, словно выточенную из мрамора ногу и взял его сразу, не щадя, выбирая быстрый темп. Майрон тихо и беспомощно заскулил, дёрнулся, пытаясь освободиться.
— Ты бы мог быть и поласковее со мной… — прошептал майа.
Но Келебримбор тряхнул его о стену и сквозь зубы глухим грудным тоном сказал:
— Замолчи.
Несмотря на жёсткое обращение, Майрон почти сразу же обмяк в горячих руках, он в бессилии припал затылком на холодную стену и прикрыл глаза, отдаваясь власти сильных рук и сладости вожделения. Нолдо брал его, теперь уже совершенно раскрытого и готового. Его мышцы стали мягче и податливее. Если раньше приходилось долго подбирать ключи к его телу поцелуями и ласками, то теперь, только лишь почувствовав прикосновение влажной головки, он мог без прилюдий сразу принять его всего.
— Ты когда-нибудь убьешь меня, — Майрон не хотел говорить это вслух, но слова сорвались сами собой.
— Лишь потому что я люблю тебя. Любовь такова. Она приносит горе и боль… — останавливаясь после каждой фразы и сопрягая каждый отрывок своих мыслей с чудовищным по силе толчком шептал Келебримбор. — Но и она же приносит наслаждение и счастье… Никто не будет владеть тобой, кроме меня, — с каким-то свойским льстивым удовольствие закончил мысль нолдо и бурно излился в любимого.
«Что заставляет меня так неистово желать бесконечно этой близости?»
Ответ Майрон знал: глубинный страх снова остаться в одиночестве. Эльф заменил ему драгоценного Ауле, ловко подменив тоску по Валинору и мастеру на уверенность, что эльф любит его, что он всегда будет с ним, всегда за него. И он готов был гнаться за этим миражом счастья хоть на другой конец Эа.
Близость завершилась так быстро, как обрывается струна. Келебримбор тяжело привалился к майа, прижав локоть к стене возле его лица, будто защищая от кого-то неведомого, и прошептал едва слышно на ухо:
— Прости меня, мельда нья… прости… и позволь мне не возвращаться туда.
И в голосе его Майрон услышал слёзы вины и нежности. Он только кивнул, а нолдо продолжил:
— Я открою вино и буду с нетерпением ждать тебя. И я клянусь, сегодня я не буду мучать тебя страстью, я заверну в мягкий мех и заключу в объятия, а ты будешь рассказывать мне волшебные сказки о валар и древних днях.
