Замыкая цепь

      С тех пор как Келебримбор прошёл проверку на смелость и стойкость духа, укротив пламя, его работа и обучение перенеслись в личную кузню самого Майрона. Точнее это была не отдельная кузница, а корпус объединённых помещений — цехов, мастерских и лабораторий, куда, помимо нового ученика, могли входить только избранные подмастерья айну.       Здесь существовало особое таинственное царство. Мастера этого крыла Ородруина использовали необыкновенные реактивы и инструменты такой странной формы, что они не были похожи вовсе на кузнечные, а скорее напоминали инструментарий жрецов для ритуальных мистерий. Все здесь казалось уникальным и волшебным, словно, сам воздух был напитан древней могущественной магией. Но самым загадочным и сверхъестественным был, конечно, старший мастер, душа огня, Майрон.       Майа щедро делился с учеником знаниями о сплавах и методиках, о свойствах света, секретах жизни минералов и горных пород, таинственном потенциале металла и способах заклинания пламени — всеми бесценными бриллиантами валинорского ремесла, которые Келебримбор никогда бы не смог постичь сам, и которые ни разу не слышал даже от своих родичей, что считались великими мастерами по камню и металлу среди эльдар. Он был безмерно горд обучением у огненного майа, искренне восхищался своим учителем, всей душой уважал его. Такие же чувства испытывали и все помощники айну. А как же по-другому относиться к нему? Высший надзвёздный дух никогда не ставил себя высокомерно, он общался с мастерами просто, словно был каждому добрым другом и товарищем.       Майрон не походил на валинорского духа, но скорее похож был на молодого эльфа живостью своих весёлых светящихся глаз, гибкостью движений, что менялись ежеминутно. Айну никогда не оставался надолго на одном месте, словно пляшущее пламя, он всегда пребывал в полёте. В позе или в одеждах огненного духа тоже не наблюдалось ничего дивного, и он не вёл себя как-то по-особенному, скорее просто и скромно. Но даже в этой скромности Келебримбор видел очаровательную таинственную снисходительность. Лишь только выбивался из этого образа иногда серьезный и иногда грустный взгляд. Что притягивало Келебримбора, словно был в Майроне неведомый поэтичный и сложный высший мир.              Нолдо был уже почти влюблён в эту таинственность, пронизанную далёким светом бессмертных земель, в которых он сам родился и которых почти не помнил. Рядом с майа Келебримбор чувствовал себя мальчишкой, который, успев принять и согласиться, что сказочные сюжеты — выдумка, вдруг воочию убедился в их реальности. Майрон одним своим присутствием возвращал эльфа именно в те, придуманные воображением, безмятежные дни, когда дед был жив, когда их народ любили и уважали в Валиноре, а семья была большой и дружной. И полупридуманная правда с одной стороны дышала сказкой, а с другой становилась совершенно обыденной и возможной.       Это чувство, этот контраст общности и недостижимой пропасти заставлял боготворить наставника в свящённом трепете, думать о нём ежеминутно и жаждать узнать не только секреты мастерства, но и самого айну.       «Майа близок, но одновременно очень далёк. Он недоступен и не создан для нашего бренного мира. Как мне постичь его душу?»

***

      В один из рабочих дней они занимались выплавкой золота. Келебримбор смотрел, как майа в тонком кожаном фартуке парил по горячему цеху, расставляя плавильные ковши на огонь, разжигал сильнее пламя без мехов — лишь взмахом рук, помешивал расплавленный металл и тут же убегал к весам, чтобы отмерить лигатуру. Все его движения были так легки и быстры, словно он парил над полом в беззаботном танце. Так огонь танцует по поленьям в костре или лижет металл на углях в горне. Из его золотой косы выпали несколько прядок и летели за ним тонкими сверкающими ленточками, подхваченные горячими воздушными потоками. Вот он случайно коснулся плотной перчаткой своей щеки, и на прекрасном его лице осталась полоска сажи. Но даже с этими, такими рабочими несовершенствами Майрон оставался созданием в абсолютной степени непознанным и неземным.       Наблюдения за такими почти церемониальными действиями огненного майа унесли Келебримбора в далёкое прошлое, когда он наблюдал работу отца и деда.       По знаку Феанора подмастерья раздували пламя двумя кожаными мехами справа и слева от горна, и соединенные с ним глиняные трубки пришли в действие… Отец длинными клещами подхватил котёл и поставил на огонь. В мастерской замерло всякое движение: пока malta плавится, а затем охлаждается, нельзя поблизости работать с urus или алюминием, дабы частицы этих низких металлов не попали в котёл. Только yaisa не мешает делу. Но те, кто хлопотали близ неё, закончили работу и подошли к подручным отца.       Куруфин их отстранил простым жестом: он не сказал ни слова, никто ничего не говорил, даже curuvar. Слышалось только посвистыванье мехов и лёгкое шипение золотой массы. Но, если отец и не произносил слов, я знал, что они рождаются, его губы беззвучно шептали слова, когда, склонясь над котлом, он перемешивал malta.       Не заклинал ли он духов огня и золота, огня и ветра, ветра, свистящего в трубках, огня, рожденного из ветра… не заклинал ли он свадьбу золота и огня, не призывал ли духов на помощь? Да, там плясали они, и без них ничего бы не было…       «Тот, кто плавит золото, должен должен быть чист и душой и телом, и, конечно, воздерживаться на всё время работы от любовной близости…» — говорил Феанор.       И неудивительно ли, что маленькая чёрная змея подползла и свернулась кольцом вокруг одного из мехов. Она отнюдь не часто являлась в гости к отцу и деду, но всегда присутствовала при плавке золота…       — Мой ученик, расскажи, какие процессы при работе с благородными металлами и веществами ты использовал в Эрегионе? — голос Майрона вернул эльфа из сети воспоминаний.       — Мы работаем по традиции Феанора и его тестя Махтана. Работа свершается в четырёх главных стадиях: очищение субстанции, солюция, новая концентрация и затем puhta.       Майрон заговорщически улыбнулся. Конечно, он знал, что ответит внук Феанора.       — Но не кажется ли тебе, что эта схема применима больше к веществам нежели к металлам, таким как, золоту или серебру? — майа, наконец, занял стабильное положение в пространстве, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стальному верстаку, ожидая, когда расплавится новая партия драгоценного металла.       — Это устоявшаяся традиция, нолдор всегда любили и знали золото… — Келебримбор встал из-за стола, где отмерял на весах унции самородков, и подошёл к айну, предвкушая интересный разговор.       — И всё же, в отличие от других нолдор, твой предок более любил медь. Он даже носил на голове медный обруч.       — Ты утверждаешь так, будто спрашивал у него лично, — засмеялся Келебримбор. А потом посмотрел в лучезарный лик элементаля огня, и вдруг удивлённо отметил, что это, стало быть, правда. И Майрон подтвердил:       — Конечно! И Ауле, и майар очень дорожили мастерством Урундиля. И до сих пор, верно, дорожат… в Амане, — очи майа вдруг подёрнулись дымкой глубокого оранжевого цвета, словно редкая патина, которая бывает на тех золотых монетках, что имеют примесь серебра или меди. Но он тут же вернулся к уроку:       — Принцип всё же почти верный, но я добавляю к нему ещё несколько процессов: возгонка превращает золото сразу из самородка в летучие пары, охлаждение отделяет от примесей для создания чистой субстанции, и, конечно, внимания заслуживает низведение металла в раствор.       — Звучит нереалистично, — с сомнением отозвался Келебримбор и свёл брови к переносице, пытаясь представить золото в таких реакциях. — Даже если летучие субстанции могут быть фиксированы огнём, а субстанции твёрдые доведены до размягчения и плавкости прожигом, то разве можно совместить настолько противоречивые стихии?       — На деле проще, чем на словах. Стихии находятся в вечной гармонии, но они не изолированы. Даже фэа эльдар, людей или айну свойственно и водное спокойствие, и активное воздушное движение, и огненные порывы. «Сemen» тяготеет к телу, «nare» очищает и изменяет, «nen» обладает способностью принимать любую форму. И есть эфир, где они неделимо сокрыты. Чем ближе к центру, тем спокойней противодействие: вода огневеет, огонь влажнеет, — сказал Майрон и остановился, исследуя реакцию ученика на свои слова, будто оценивая способность его интеллекта понять глубинный смысл этого изречения.       — В первичной своей натуре вода мягка, изысканна, целомудренна. Таков и «льющийся огонь»? — с пристрастием спросил эльда. На дне его глаз загорелись азартные огоньки.       — Ты мыслишь правильно, — похвалил его майа, и на губах его расцвела улыбка мастера, гордого успехами своего одаренного ученика. — Огонь может быть разным. Есть огонь небес — молния, огонь подземный — магма. Огонь льющийся — солнечное золото.       — Поразительно! Но если золото можно превратить в воздушную взвесь, то есть способ и достать его из воздуха?       Келебримбор внезапно сорвался с места, подошёл к окну и протянул руку к бьющемуся из-за стекла свету солнца. Небесный огонь согрел золотистым сиянием его ладонь.       — Отец и дед говорили мне это. Этот свет, заливающий мою руку, — золото! Это те же частицы, рассеянные по известным законам, и стоит лишь сгустить их соответственно иному закону! Но как это сделать?..       — Всё правда. Золото можно добывать из солнечного света, — утвердительно кивнул златоокий дух.       — Отец говорил, что Эол Тёмный зарыл один луч солнца в своём лесу Нан-Эльмонте под трёхглавым камнем, но, чтобы посмотреть, удался ли эксперимент, нужно подождать ещё восемь тысяч лет. Феанор же думал, что лучше брать луч Niellune, — продолжал задумчиво рассуждать нолдо.       — Но весьма трудно получить этот луч в чистом виде из-за того, что лучи других звезд примешиваются к нему на пути. Мне ведом способ легче.       С этими словами Майрон тоже подошёл к окну, совершил изящный жест пальцами в воздухе под лучом, и в руке его оказался небольшой золотой самородок. Эльф распахнул карие очи, а потом быстро-быстро захлопал ресницами, не веря своим глазам.       — Это невозможно! Это волшебство! Иллюзия! Чары!       Майрон прикрыл вспыхнувшие лукавым блеском глаза и положил частичку золота в руку нолдо. Тот принялся крутить её, оценивая вес, затем взял в руки ювелирную лупу, осмотрел со всех сторон. Майрон простодушно скривил уголок рта, следуя взглядом за всеми этими действиями, и довольный произведённым эффектом, прокомментировал:       — Скорее закон природы. Огонь — душа всего великого. Его частицы изливаются непрестанно на мир и рассеиваются по нему бесконечными потоками. В тех точках, где эти течения пересекаются в небе, они порождают свет. В местах пересечения в земле — золото. Свет и золото одно и то же — огонь в конкретной форме. Разница между видимыми и осязаемыми, между жидкостью и твердым веществом, состоящими из той же субстанции, та же, что между паром и льдом. Больше ничего…       Келебримбор застыл на месте, словно громом поражённый. Он, потеряв дар речи, смотрел на Майрона с благоговением и суеверным страхом, словно перед ним стояло не дитя Эру из плоти и крови, но что-то необъяснимое и могущественное, не существо, и даже не божество — сама сила и суть мироздания. Стихия.       Так оно и было.       «Это ли не удивительное вечное создание, что облеклось в прекрасные ризы из плоти, но может сбросить их в эту же секунду, словно одежды, и остаться в предначальной своей сути. А суть его — истинное пламя. Это чудо и святость, что он вообще снизошёл говорить со мной, и глядеть на меня с участием!»       Келебримбор знал, кто такие айнур, как каждый в мире знал, что такое огонь. Непостижимое, зыбкое. И привычное с детства. Но именно сейчас, в близости не телесной, а в одном шаге от разгадки главных секретов мироздания и вечности эта мысль глубоко потрясла его, словно откровение. Эльф иступлённо прошептал в мистическом озарении:       — Великий мастер, обучи меня этой магии!       Но золотой ключ, который, казалось, осталось лишь повернуть, вдруг истаял из скважины иллюзорным отражением. Дверь истинного знания для нолдо всё ещё оставалась запертой.       — К сожалению, не могу, как бы я ни хотел. Это доступно только огненным духам. Именно огонь — первопричина всего. Он рождает anar, are порождает malta, — сказал айну. И наблюдая за растерянностью жадного до познания ученика, положил лёгкую руку ему на плечо. — Зато превращать твёрдые слитки в воздушное золото ты можешь научиться. Хочешь, покажу тебе прямо сейчас?       Они прошли в соседнее помещение, что представляло собой небольшую лабораторию. Майрон взял несколько гранул золота, уже очищенных ртутью, и поместил в глубокую чашу, заливая растворителем. Когда первая реакция завершилась, он перелил смесь в пузатую большую колбу, добавил другой раствор и возжёг горелку. Майа добавлял ещё какие-то порошки, растворы, пока наконец из трубки на другом конце колбы не пошёл мутный охристый пар. Майрон тут же надел на прибор стеклянный колпак с плоским дном, собрал летучую смесь, закрыв крышкой, и поставил в разгонный аппарат.       — А теперь открой сосуд, Келебримбор, — вдохновенно сказал айну, когда все было готово.       Нолдо откупорил пробку, и тут же лабораторию озарило чистое сияние. Повсюду сверкали мельчайшие золотистые крапинки, так, что, казалось, сам воздух светился изнутри. Конечно, это не была мистерия огненного духа, достающего золотые слитки из луча солнца, но это тоже было чудо. Волшебство, которое эльф пошагово записал в инструкцию и мог отныне повторить сам.