Замыкая цепь

      Тьма безлунная, безысходная вдруг обретает очертания. Сознание выхватывает из власти сумерек потухший очаг, холодные и мёртвые меха, статуи и фрески с изображениями духов стихий. Это место одновременно похоже и на мастерскую, и на святилище валар, словно объединённых сумрачным сознанием в единое целое, как будто полупрозрачные картины наложили друг на друга.       Я уже был в этом помещении. И не раз. Опять всё тот же сон, в котором один сюжет повторяется бесчисленные мириады раз. Кошмар, в котором я не могу зажечь огонь.       …И снова, в очередной раз я трепеща подхожу к очагу с единственной надеждой, от которой, мне кажется сейчас, зависит вся моя жизнь, все существование мира и Эа. Нужно сделать всего одно чёткое и отточенное движение, привычное огненному майа от начала времён, и в чёрном угольном лоне родится пламя.       Взмах рук, звук треснувшего уголька. И тьма. Такая беспросветная, коварная, не дающая ни одной искры. Меня в который раз сковывает ужас.       Неправильно! Невозможно!       В порыве отчаяния я падаю перед очагом на колени. Мрамор отзывается на это движение гладким и звонким стуком. Эхо повторяет сотни тысяч раз звук невидимых бьющихся осколков, когда я бью рукой холодный чёрный камень, и он рассыпается и крошится под ударами, словно стекло. Ещё и ещё… не в силах остановиться, не ощущая боли, только бы вспыхнул спасительный огонь.       Мрак в углах сгущается, вьётся и шевелится, словно живой змеиный клубок. Из теней появляется чёрная острая безглазая морда. Это змея. С легким шелестом она медленно провозит своё толстое длинное туловище по каменным плитам. Змея каждый раз выползает из самой длинной тени, движется зигзагами через все тёмное помещение, тихо шипя, и свивается кольцом вокруг мехов. С её огромных и острых, словно сабли, клыков падают капли яда. Воздух уплотняется, дребезжит, вторя стуку тяжелых капель. Этот дух — постоянный гость моих снов. И я точно знаю, что змея мне не угрожает. Она просто лежит, положив морду на собственный хвост. Я видел её столько раз, что узнаю это пресмыкающиеся из тысячи тысяч. Шкура змеи сверху чёрная, а брюхо белое, пластинчатое внахлёст, на мокрой чёрной спине её белеют нечитаемые устрашающие знаки. Раз за разом гипнотический змеиный взгляд безотрывно следит за моими тщетными попытками призвать пламя.       Исчерпав все душевные силы, я поднимаюсь с колен и вглядываюсь в лица валар на фресках, беззвучно умоляя стихии помочь мне. Но вместо прекрасных ликов айнур на меня глядят страшные звериные морды, тускло проявляющиеся во мраке, как будто где-то за ними, в потустороннем пространстве стен, горит незримая свеча. Их рты с гнилыми страшными зубами, обагрённые кровью, медленно движутся безмолвно выкрикивая смертельные проклятия. Их глаза, лишённые век, бельмом сверкают в этом призрачном свете, узкие зрачки направлены прямо на меня, и нигде не спрятаться от этих взоров.       Так выглядит безумие. Так звучит сама смерть.       Из воздуха рождаются голоса. Невидимые хоры ведут погребальную песнь, оплакивают чьи-то бездомные души, искажённые, отмеченные знаком порчи. Они не явились в Чертоги Судьбы на зов валы Намо. Они прячутся во всех тенях, недобро смотрят из родников или лесных чащ, желая только зла живым. Несчастные, они ищут тёплую плоть, чтобы занять чужое тело.       Но жизни больше нет. Ни для этих низвергнутых призраков, ни для праведных созданий Эру. Арда истлела, сгорела, словно свеча, до самого основания. Остался маленький огарок, с тлеющим едва видимым синим фитилем. Это конец мира. Полное его завершение, последняя нота и последнее слово, когда будут уничтожены не только тела, но и фэа. Тело сожжёт душу.       Я растерянно застываю посреди зала. Я знаю, что будет дальше. И чтобы этого не произошло, я должен сейчас же броситься к двери. Ключ в замке — я точно уверен в этом! В прошлый раз мне удалось его повернуть.       Поздно. Путь к двери отрезан.       Оно уже здесь.       Всё моё тело дрожит в ознобе. Всем существом своим я ощущаю, что за моей спиной что-то стоит. Не существо, не призрак, не дух. Истинное сконцентрированное первобытное зло, не обладающее разумом, а нацеленное лишь на уничтожение. И я боюсь повернуться и встретиться с ним взглядом. Так мы застываем в этом обездвиженном равновесии...       …Сознание вспыхивает, сбрасывая с себя тяжесть ночных оков. Я просыпаюсь. Слава Эру, всё кончилось. И вновь мрачный очаг, полный мертвого угля. Взмахи рук в темноте. И пламя вновь не вспыхивает. Жуткое осознание: это не пробуждение — просто очередной виток кошмара…       Я вновь брожу кругами по тёмной мастерской. Нет сил, нет и мыслей. Всё сливается в одно предвечное ничто, утекает струями дыма, распадается на пепел и золу. Потоки небытия стелятся по воздуху. Наверняка то же чувствуют неупокоенные души на нижних этажах чертога Мандоса. Фэа тех несчастных, что осуждены за свои преступления вечно бродить по кругу своей жизни, раз за разом переживая моменты своих злодеяний, сокрушаясь и раскаиваясь, но не в силах что-либо теперь исправить. Или души тех, кто связан с миром живых обетами, клятвами, обещаниями, которые не смогли выполнить. Это хуже смерти.       …Во время этой чудовищной мистерии я понимаю, что сплю. Но не могу никаким образом проснуться. И такие сны всегда ведут меня по кругу в ловушку…       Я останавливаюсь, и снова чувствую, как кто-то следит за мной у дверей. Снова тьма смотрит на меня пожирающим взглядом, и снова леденящий ужас.       С очередной попытки страх накапливает такую силу, что позволяет мне, зажмурившись, развернуться и броситься к двери.       Ключ. Поворот. Ещё. Ещё!       Ключ проворачивается десятки раз, но механизм не срабатывает. Бородка скользит в замке, словно в воздухе. И я, наконец, выламываю дверь. Выбегаю на улицу, мчусь прочь, не чувствуя босыми ногами камня мостовой, лечу, будто не касаясь дороги, прочь от ужасного духа.       Но Тень следует за мной.       Сзади доносится зловещий вой. Оборачиваюсь. За мной гонятся псы, с их окровавленных шкур срываются лоскуты кожи. У этих собак нет голов — они отрублены. А шеи их распороты крестом на четыре части. Куски их шей с острыми осколками позвонков вместо зубов стремятся схватить и растерзать мое тело.       Чёрный дом в пожаре. Тупик. Ловушка.       Я разворачиваюсь и в исступлении голыми руками рву рты-шеи. Псы превращаются в окровавленное месиво, но я всё вбиваю кулаки в их тела. Потеряв себя и разум, я не могу остановиться.       …Все пропадает резко, как будто сдёрнули полотно с зеркала…       …Новый виток сна. Уровнем много выше. Здесь ярко светит солнце над нереальным пейзажем. Горные хребты вздымаются высоко к небесам, они похожи на скалы Мордора. Впереди расстилается холмистая равнина, напоминающая плато Горгорот. С тем лишь отличием, что вся она в буйном цвету разнообразных трав с огромными листьями и гигантскими соцветиями.       Эти растения величиной с деревья источают сильный удушливый аромат, привлекающий огромных насекомых. Светло-зелёные гусеницы с сетчатыми глазами размером с окно, бабочки с размахом пестрых крыльев соизмеримым с драконьим, пчёлы с острыми, как копья, жалами, стрекозы, и множество других существ, названия которых неведомы даже владычице Йаванне. Этот мир настолько изобилен, что рождает в душе не гармонию, а только лишь тревогу и путает сознание.       Странное восприятие заполняет рассудок. Все здесь существует сразу и совместно. В этом мире нет ни прошлого, ни будущего. Время испивает само себя и начинает свой бег заново в каждом новом мгновении. Всё беспрерывно происходит здесь и сейчас, меняя лишь формы, плавно перетекая из одного состояния в другое, и тут же возвращается к предыдущей точке.       Под моими ногами вьётся, словно живая, тропинка, выстланная драгоценными камнями, бриллиантами, рубинами и сапфирами. И я иду за ней мимо рек расплавленного олова и свинца, которые собираются в дрожащие зеркальной металлической гладью озера. Вокруг парят разноцветные птицы с длинными огненными хвостами. Вот красный орёл распахнул широкие крыла, под ним, в его когтях бьется чёрный ворон, его тело на глазах обращается в прах, из которого рождаются металлические яйца.       Луна и Солнце, словно два глаза, одновременно сверкают на небе, бросая свой пламень на этот волшебный мир. Все цвета крайне яркие, ядовитые, такие, что больно глазам. Я прохожу драгоценными тропинками и вижу, что эта сказочная страна обитаема и разумными существами. Пастух играет на семиконечной флейте, и музыка входит в самую душу, тревожит сладостным резонансом струны сердца. Эта мелодия гонит скотину к дремучему лесу. И я следую за ними.       На поляне в лесу стоит дерево с алыми и прозрачными рубинами вместо плодов. К стволу серебряными гвоздями прибит золотой дух. Нагое тело его сверкает так ослепительно, что я не могу разглядеть лица, только кровь, что льётся из его ран. Алая, настоящая.       Над ним в ветвях притаился тот самый черно-белый змей, предвестник моих кошмаров. Он сползает из кроны и обвивается вокруг могучего ствола дерева. С его клыков стекают ртутные капли, они падают на голову сверкающего золотого создания, мучая его. Ядовитые струи текут к корням дерева и там вспыхивают голубым огнём. Нестерпимо жаркое и жадное голубовато-белое пламя обнимает ноги существа, и душа его тут же покидает тело.       …Лес заканчивается, начинается широкое поле. Пахарь возделывает землю, вдалеке кружит огромными лопастями водяная мельница над рекой. А возле неё сидит ткачиха и прядёт из солнечных и лунных лучей золотую нить, пронизанную серебром.       Я прохожу мимо ртутных озёр и вижу, как молодая всадница быстро скачет на белом скакуне. Рудник бурлит, переполняется. Ожившая ртуть реагирует на неё, вскипает, вырывается из рудника бурным потоком и преследует, чтобы проникнуть в прекрасную наездницу, обволочь девушку оплодотворяющими серебристо-стальными волнами…       Свет бьёт со всех сторон, из-под земли и сильнее всего — с неба. Я прикрываю очи рукой и только тогда вижу: прямо передо мной вздымается огромная гора густо малахитового цвета. Она движется, колышется бархатными волнами. Не гора — шкура огромного зелёного льва. Он трясёт головой, и с концов его гривы срываются бриллиантово-зелёные брызги. Падая на землю, эти капли прожигают твердь. Вместо густой травы в этих местах зияют шипящие едкими испарениями проплешины.       Лев венчан огромной золотой короной, состоящей из пластин различных металлов. Все они сияют, сливаются воедино и снова распадаются, возрождаясь из праха. Этот процесс непрерывно происходит прямо на голове огромного зверя. Два хвоста этого льва переплетены золотыми хомутами, и похожи на трубки возгонного инструмента. На кончике каждого из хвостов вырастает круглый цветок со многими лепестками. Левый сияет серебром, словно лунный свет аманского древа Тельпериона, правый золотой и лучистый, как ворох листьев Лаурелина.       Из внутренностей льва доносится бурлящее рычание. Исполинский зверь вдруг встаёт на задние лапы, тянется к самому солнцу и раскрывает гигантскую пасть. Солнце стремится спрятаться от жестокого убийцы, но не может покинуть своё место на небосклоне, будто оно прибито к ярким небесам гвоздями. Лев кусает светило, и из его раны на землю льётся золотая кровь мощными потоками обжигающих лучей. Ослепляющий свет застилает все вокруг.       В этот момент моя фэа воспаряет над потусторонним миром, и я вижу всю эту вселенную, словно божественное существо. Внутри сокрыт эмбриона духа. Зародыш покидает тело через макушку, возносится над девятью горными вершинами…       Майрон очнулся от тяжёлого сновидения, как будто вынырнул из мутной ледяной воды. Он вскочил с ложа так резко, что закружилась голова, а перед глазами в чёрном тумане замелькали серебристые крапинки. Не чувствуя ног, едва не теряя сознание, он добрался до стола и схватил подсвечник.       Щелчок пальцев. Надрывный вздох.       Пять лепестков огня разом вспыхнули на свечах, прогнав тени и обрывки страшного и странного сна.       Майа припал к стене, не ощущая её холода, но всем телом чувствуя озноб. Затем он прикрыл глаза, восстанавливая дыхание, неровным шагом подошёл к окну, распахнул створки, упал грудью на подоконник. Глухая ночь. Ни единого луча звезды или луны не проникало сквозь тяжёлые, плотные тучи. Никакого движения, ни одного порыва ветра. Воздух казался тягучим и упругим. В нём словно собирались какие-то древние силы или не облеченные в слова мысли. Огоньки на дозорных башнях тускло мигали, задавленные безветрием. Даже добрый друг вулкан Ородруин смиренно застыл, казался холодным и бездушным.       Майрон прислушался, но не смог поймать ни единого звука, ни внутри, ни снаружи башни. Это было удивительно. Ведь даже тьма всегда полнится неясными шорохами, шёпотом, полуночными шагами, мерным вздохом гор. Весь Мордор замер, будто готовился встречать что-то неведомое. Это было похоже на штиль, когда вся природа вдруг затихает, чтобы набрать побольше разрушительной мощи, которую затем обрушит на беззащитный мир.       Дух Майрона внезапно охватила паника. Все это было похоже на новую воронку его ужасающих сновидений. Он посмотрел вниз. Быть может нужно сброситься с башни, тогда он точно проснётся? Ведь во сне нельзя умереть!       Но рядом с ним пылали свечи, маленькими острыми факелами рвались в густую темноту. В мире был огонь. И значит, это не сон. Ещё страшнее — реальность.