Замыкая цепь

      После того, как Келебримбор свалился на голову правителя Мордора, словно снег в июле, майа решил, не откладывая дело, обратиться к валар, посчитав это необыкновенное происшествие знамением, посланным свыше.       «Внук Феанора и просит меня об обучении… У меня нехорошее предчувствие, — думал майа по пути к святилищу валар, которое находилось в огненной горе. — Но первую проверку он прошёл. Он сумел войти в Мордор, несмотря на чары, и Врата его пропустили».       Волшебный камень действительно удивил Майрона, дерзкие речи эльфа раззадорили, словно влился в элементаля бурный огненный поток, распаляя давно угасшее в душе пламя.       Майа был так впечатлён новыми чувствами, что направлялся к Ородруину почти бегом, на ходу приподнимая полы длинных праздничных одежд и убирая сеточку золотистых волос, которые вихрями поднимал горячий ветер. Он быстро обошёл вулкан. С другой стороны был небольшой портальный вход, с дверцей такой низкой, что приходилось даже наклоняться, чтобы войти. Он остановился на пороге, обернулся и посмотрел на светлеющее на грани ночи и рассвета небо: удивительно, но именно сегодня над столицей не было привычных сизо-серых туч, синева отозвалась сладкой таинственной болью в глазах, где-то высоко пели птахи. Казалось, что валар приветливо улыбались древней столице Мордора и звёздный день начинался не только для Барад-Дура, но и для самого огненного элементаля.       За маленькой каменной дверцей располагались палаты в тысячи раз роскошнее убранства любого дворца. Ровные гранитные ступени в инкрустации узора из самоцветов вели в огромный зал, полностью отделанный черно-красным мрамором. Высокие колонны блистали идеальной полировкой, пол и потолок были такими ровными и гладкими, что становились бесконечным отражением друг друга, как бывает, если два зеркала установить одно напротив другого. Храм находился полностью под землей, но по центру имел серебряный купол. Звуки здесь отражались и множились камнем и металлом, любой шорох превращался в переливы гармоничных нот. Храм полнился музыкой огня.       Вокруг были многоярусные лавовые фонтаны. Жидкий ярко-рыжий огонь лился по ним полукруглыми занавесами, как вода. Струйки вырывались, бурлили и сияли, наполняя помещение тёплым уютом. Такие же потоки вились по стенами, как зыбкие гардины и драпировки. С двух сторон в нишах стояли деревья из металла, а вместо листьев на их ветках сияли янтари, озаряя всё вокруг нарядными бликами. Возле них стояли розетки-очаги, в этот ночной час служителей и жрецов в святилище не было, и горели только несколько огненных светильников. Стены украшали богатые росписи, орнаменты из драгоценных камней.       Посреди зала вздымались четыре столба с мощными золотыми цепями. Они удерживали огромную обсидиановую чашу. Майрон подошёл к алтарю и возжёг в нём огонь. Волшебное пламя взвилось кольцами и вихрями. Майа опустился на колени. Яркие блики осветили живописное убранство святилища. Сюжеты и картины были такими же, как и храмовые украшения в любом другом уголке Средиземья, от старых гномьих копий на самом севере в опасной близости ледяного залива Форохель до тёплых побережий Восточного моря. Такие же фрески не столь давно рассматривал и Келебримбор в Эрегионе. Но для Майрона они были не просто священными валинорскими сюжетами — майа видел в них не сонм божественных лучезарных существ, он глядел на своих друзей, товарищей и напарников. Каждого духа на фресках Майрон знал по имени и с каждым был знаком лично.       Огненный элементаль смотрел в лица айнур и вспоминал то ослепительное время в свете славы, когда они строили столицу государства валар — многозвонный Валимар, с золотыми крышами и серебряными колокольнями. Когда огненные духи создавали ландшафт Арды, и в мире царила энергия чистого творчества, а божественные мастера воздвигали горы, расстилали равнины и создавали вместилища для морей только лишь взмахами рук и волшебными песнями. Когда наполняли майар недра сокровищами, драгоценными минералами и рудами, а в небеса рвались сотворенные их руками и песнями звёздные башни…       Вся память огненных айнур застыла на роскошных картинах в золочёных рамах. И всё же в мордорских фресках было одно маленькое отличие от аналогичной живописи в других странах. В Эрегионе или Хараде, Лориене или Умбаре — всюду по правую руку владыки Аулэ можно было видеть светловолосого майа в простом кузнечном фартуке, который держит в руках мифриловый молот с длинной рукояткой. Волосы духа заплетены в нетугую золотую косу, взор блистает солнечными янтарями, а светозарный лик его украшает чуть смущенная счастьем быть подле великого мастера улыбка.       Майрону всей душой хотелось бы смотреть вечно, не отрывая взгляда, именно на традиционную картину. Хотя бы там, на росписи по сырой штукатурке, но они все были вместе. Вот Курумо с пушистым рыжим хвостом и весь в веснушках рассыпает из рук алмазы и изумруды, вот Веланд, всегда суровый и серьёзный оружейник любуется сверкающим двуручным мечом, и Аулэ, что держит над ними волшебный огненный молот, символ кузнечного искусства. Майрон опустил голову. Изображения светловолосого майа в этом святилище не было. Владыка Мордора слишком ценил командный дух в своих Огненных Палатах, и хотел быть для товарищей-мастеров не божественным недосягаемым духом и не властелином, а добрым наставником и другом. И Майрон попросил стенописцев не рисовать его изображение.       «Как бы я хотел вернуться хотя бы на миг в родные руки. Мастер, Аулэ, ответь мне!» — взгляд на эти картины и воспоминания Майрона всегда превращались в молитву великому вале. Он взывал к нему до беспамятства, до слёз, до отчаяния. И каждый раз верил, что настанет светлый день, и Аулэ ответит.       — Я молю, милый мастер, отзовись! Дай мне совет, что предпринять с эльфом. Кем он послан? Твой ли светлый луч истинного пламени направил его в мои владения, или он послан самим Творцом?       Майрон пристально смотрел в пламя. Вдруг мелькнут среди струй огня родные черты. Не отрывая ни на миг взгляда от трепещущих ярых всполохов, дух пламени продолжил чуть тише:       — Или быть может эльф послан тёмным духом, что незримо следит за Ардой сквозь упругие и недоступные Двери Ночи?       И такое опасение было оправдано. Иногда во сне Майрон видел страшную тень. Сгусток мглы стоял за его спиной, источая из себя истинное первобытное зло. Он каким-то неведомым образом слышал беззвучный зов и понимал единственное стремление концентрированной тёмной сущности — ненависть ко всему живому, полное уничтожение мира и низвержение его в хаос. Абсолютно чёрное существо не обладало разумом, только жаждой разрушения. Майа ощущал себя полностью беззащитным перед этим безымянным существом и до ужаса боялся этих снов. А иногда чувствовал этот немигающий злой взгляд без глаз и наяву.       Майрон ощутил холод, как будто кто-то ледяной костлявой рукой тронул его плечи. Он замер, отмахнул навязчивое нехорошее впечатление и снова всей душой устремился к своей стихии.       Огонь алел в чаше, принимая вид причудливых и фантастических фигур. Долго ждал Майрон весточки от любимого Мастера. Не слова и не фразы — элементаль рухнул бы оземь в экстазе восторга, если бы на его зов огонь бы вспыхнул чуть ярче или изменил цвет. Уловить бы хоть один знак, что Аулэ его слышит.       Раньше они часто разговаривали через свою стихию. Огонь в чаше вдруг становился золотым, взмывал, словно огромный факел, и выходила из пламени фигура валы. Он обнимал своего ученика, гладил его по светлым волосам. А Майрон украдкой ронял янтарные слёзы, не горести, но счастья от встречи. Обсуждали они и события в Средиземье, и новости Валинора, и производственные дела. Беседы их заканчивались горячими объятиями, а вала каждый раз говорил, что виноват он, Аулэ, за эту ссылку присуждённую невиновному и светлому Майрону, и вновь и вновь умолял мастер мастеров своего ученика простить его, уверял решительно, что это не навсегда, что ежедневно ищет он способ вернуть к себе любимого майа, что молит непрестанно о том Эру.       Когда Майрон только прибыл в Средиземье, такие разговоры происходили обязательно каждый вечер. А затем всё реже и реже. Связь столетие за столетием становилась всё слабее и неустойчивее. Облик валы становился едва заметным, голос его глуше, и майа больше не ощущал прикосновения ласковых рук.       Прошли века. Теперь вовсе отвечал вала ученику крайне редко. Последний раз Майрон слышал голос Аулэ пять столетий назад. Связь с Валинором после того, как Эру вывел континент за пределы мира, угасала день ото дня всё стремительнее. Майрона каждый раз очень расстраивало молчание огня, он чувствовал, что Валинор отдаляется, улетает все дальше в Эа от Арды, что он теряет своего дорогого мастера. Эру оставлял мир точно также. Теперь майа боялся, что лишился самого дорогого ему существа.       Так и сегодня, несмотря на все отчаянные надежды, драгоценный божественный мастер снова не ответил своему майа. Майрон тихо вздохнул, чувствуя, как у него дрожат плечи, а дыхание готово перейти на всхлипы в тщетной мольбе. Он опять будет принимать решение сам без поддержки и помощи Аулэ.       «Я бы очень желал помочь эльфу спасти мир от увядания, я и сам вижу тлен и страшусь его».       В первые годы своего правления в Средиземье Майрон продолжал жить так, как привык в Амане. Майа обладал отзывчивым и дружелюбным характером, он очень быстро обзавёлся друзьями и товарищами, и в кузнях, и в башне и на всех территориях своего государства. Совсем, как в Валиноре. Но вскоре элементалю пришлось испить такую печаль, которая была до того ему не ведома.       Казалось, прошло совсем немного времени. Вроде бы всего несколько лет, пока майа был занят восстановление мира в Нуменоре. Майрон вернулся в Барад-Дур, даже не заходя в башню, не сняв походных одежд, сразу отправился в кузню Ородруина. Сердце его отстукивало ритм радостного волнения в предвкушении встречи с дорогими мастерами, и душа пела под эту музыку.       Вот он зашёл в мастерскую. Работники тут же бросились к нему, обнимали, целовали. Если встретившиеся ему по дороге старшие, к примеру харизматичный толстяк Валео, что управлял хозяйственными вопросами башни или Айрэ, строгая женщина, заведующая городским управством — почти не изменились, только седых волосков стало, кажется больше, то своих мастеров айну узнал с трудом.       Вот этот длинноволосый человек — конечно же его драгоценный товарищ и сосед по рабочему месту Жур, и вроде бы он совершенно такой же, как был, когда они виделись последний раз. Но голос его стал тише, а лоб прорезали три глубокие морщины. Из конца коридора элементалю приветственно махал Кала. По чертам лица майа узнал посыльного, но где же его прекрасные густые каштановые волосы? Вся голова бела, как снег! К майа с объятиями и широкой улыбкой подбежал Индиль. Тут Майрон поразился до самых глубин души! Этот мастер был признанным красавцем: широкая лучистая улыбка, блестящие да глубокие карие очи, правильные черты. Весь его облик был словно овеян светом, и другие кузнецы в шутку называли его полуэльфом. И потому Майрон, отвечая на его объятия, с горестью признал, что глаза красавца поблекли, губы иссохлись и стали бледными, лицо прорезали глубокие морщины, роскошные локоны выцвели и поредели.       Элементаля огня пугала эта зыбкость бытия эрухини. Майрон оставлял своих друзей юными и полными сил, а, вернувшись, он, сияющий и прекрасный, стоял теперь в окружении всё тех же родных и любимых товарищей, но усталых и постаревших. И Майрону рядом с ними было неловко за свою вечную юность и ослепительную красоту.       Хуже было потом. Когда их праздничные пиры вдруг всё чаще стали сменяться вечерами памяти ушедших за грань небес товарищей. А затем старых, самых первых и любимых друзей в Средиземье совсем не осталось.       «Как бы я хотел, чтобы дорогих моему сердцу людей не коснулась бледная рука смерти. Но…       Майрон вглядывался в пламя, и находил в нем единственный верный ответ.       …Я доверяю Эру, я знаю, что это тоже часть великого замысла, и не нам в него вмешиваться».       Он понимал это разумом, а сердце, глупое, живое, кровоточащее от потерь, так и не смирившееся с этой страшной участью: провожать в последний путь возлюбленных существ, сердце всё равно не принимало такую скорбную судьбу младших детей Илуватара.       «Я не могу их спасти, не могу ничего изменить. И я не хочу жить в Средиземье. Но на то воля валар, смысл которой не постичь и майа. Я не могу уйти домой, по крайней мере пока не найду себе достойного преемника».       В танцах пламени алтарного светильника Майрон видел валинорские кузни, лица своих братьев-айнур. Как же он скучает!       Вихри огня изменились, два лепестка горели ярче других, они приняли очертания фигур, которые переплетались в союзе, словно две души, предначертанные судьбой друг другу. Майа смотрел на них, пытаясь разгадать знаки огня.       «Может именно этот эльф станет моим верным последователем? Он очень талантлив, почти гениален и искусен».       Элементаль ещё некоторое время сидел перед очагом в молчании. Раздумья его теперь превратились в спокойную холодную речку, которая текла где-то мимо, не тревожа его душу. Майрон весь погрузился в созерцание без мыслей. Наконец, он встал с гладких мраморных плит.       «Я возьмусь обучить Келебримбора. Я чувствую, что его мне послал сам Творец. Быть может, это мой последний, единственный шанс вернуться домой».