***
Перед дворцом воины спешились. Король указал на четверых сопровождающих, назначив их конвоирными, остальные остались во дворе. Келебримбор и Майрон, окружённый стражниками, вошли в резные двустворчатые двери. Весь дворец тоже пронизывали широкие солнечные струи. Они шли по мягким коврам сквозь красивые залы, туда, где вдалеке лестница разделялась на верхнее и нижнее ответвление. Келебримбор поднимался на второй этаж, в свои палаты. Путь майа лежал вниз, в подземные казематы. Ниже… ещё… …Ещё? Майрон с удивлением обнаружил, что подземелье было не меньше самого дворца, оно углублялось в твердь как минимум на несколько этажей. Но затем они снова стали как будто подниматься вверх по лестницам, и на том уровне, на который привел его конвой, ветвились узкие путанные проходы. Наконец, они остановились перед металлической дверью, первой в череде многих одинаково чёрных дверей. Стражники указали на зияющий темнотой проём, и когда майа зашёл внутрь, захлопнули дверь. С той стороны невольник слышал бесконечный звенящий звук затворяющих механизмов: фигурные сувальды с дребезжанием вставали в пазы сначала верхнего, затем среднего и, наконец, нижнего замка, металлические штыри выползали из полотна в стены сверху и снизу двери, на ручке захлопнулась дужка тяжёлого навесного замка. И наступила тишина. Свет дня иссяк за запертой стеной. Когда перед очами элементаля перестали мелькать фиолетово-зелёные пятна, возникшие от контрастности дня снаружи и ночи внутри темницы, Майрон увидел, что здесь всё-таки было единственное маленькое окошко с решеткой, но оно тоже выходило на глухую стену. «Жаль. Я счастлив был бы видеть хоть маленький клочок пусть даже и самого хмурого неба». Но в новой камере не это стало самым тяжёлым испытанием. Темница была по колено полна воды. Майрон двигался аккуратно, чтобы не начерпать ледяной хляби — она почти доходила до кромки сапог. Однако, майа потерял баланс и обувь промокла. Часы текли, дни, минуты? Майрон плотнее кутался в лоскуты мантии, завязав длинные подолы в узел, чтобы не промокали. По стенам тоже сочились струи холодной воды. Ни сесть, ни прислониться. Становилось всё холоднее с каждым мгновением. Майрон скорбно думал, что Келебримбор не прогадал, подбирая для него место заключения: он, верно, знал, что для огненного духа очень тяжело находиться в таких условиях. Сумрачно и промозгло. В какой-то момент тело Майрона начал бить озноб. Он стоял посреди камеры, обнимая себя за плечи, пытаясь согреться, и так застыл, словно статуя. «Хотя бы маленький огонёк свечи, хоть немного огня», — мысленно умолял майа неведомо кого. Но он знал, что огня не будет. И продолжал мысленно обращаться к Келебримбору, умоляя его о смерти. Майрон обхватил своё лицо руками, затем тут же отдёрнул, тело его дрожало, словно в него бесконечно сыпались удары молний. «Просто очередная загубленная жизнь. И, к сожалению, моя».***
Майрон резко очнулся, услышав металлическую мелодию замка. Он не знал, сколько времени прошло. «Часы? Дни? Надеюсь не века?» В темницу зашли стражники, поднимая ледяные волны своими шагами. Они молча связали запястья айну и вывели его из камеры. Дорога была не такой и долгой — на этаж ниже и один поворот в каменном коридоре. Дверь в помещение была открыта, там горели факелы. Сначала Майрону показалось, что его привели в странную мастерскую. На стенах висели клещи, клейма, и другие орудия. В помещении, помимо Майрона, находились ещё трое в кожаных фартуках и тёмных туниках, из-под закатанных рукавов виднелись чёрные перчатки, а лица трудно было разглядеть в полутьме капюшонов. Майрон отвёл от них плывущий взгляд и снова посмотрел на обстановку. Посредине, как алтарь, стоял длинный стол с валиками на концах. Именно на него указали майа. Он приблизился к орудию. Время застыло в тишине. Существа под капюшонами молча что-то выжидали. Майрон догадался, что «стол» этот предназначался не для творческой работы или трапезы. А даже если так, то подают на нем блюдо иного рода, чем подстреленную на охоте добычу. Но все равно не понимал, что от него хотят. И тут кто-то из присутствующих несильно подтолкнул майа с негромким «ложись». Только тут элементаля, наконец, осенило: он в камере для пыток! Майрон слышал что такие помещения были раньше в Нуменоре. Но ни разу не видел, да и вообще считал вымыслом. Разве длительное заключение в темнице не высшая мера искупления вины? Разве можно мучить живых существ, даже преступников, каленым железом или сажать в бочки с шипами, как пугали слушателей любители страшных басен. Тут майа, растерянно остановившийся возле дыбы, — это была именно она! — вспомнил по описаниям это название, — как его подтолкнули чуть сильнее. Пленника заколотило дрожью. Но он покорно лёг на ложе страданий, предвосхищая то, что в случае неповиновения его туда просто швырнут. Все трое существ обступили несчастного майа, один привязал его лодыжки верёвкой, конец которой уходил под нижний валик, другой деловито вскинул руки пленника вверх и связал их тем же способом. Третий с равнодушным любопытством рассматривал Майрона. Он стоял близко, и теперь майа прекрасно видел его лицо. Руководил камерой пыток молодой красивый нолдо. Палачами же были двое людей. У всех них — возможно полумертвому от страха Майрону так только показалось — застыла на лице одинаково суровая и непробиваемая ни одной эмоцией маска, которая бывает у существ, уставших от своей рутинной работы. Палачи, видно, так давно занимались своим делом, что не испытывали ни маниакального наслаждения, ни омерзения от вида крови, ни даже тени стыда от криков несчастных посетителей этого страшного места. Майрон однажды видел такие лица и взгляды. Давно, в Мандосе. Эрегионский владыка боли и его подчинённые были серьёзны, строги и беспристрастны, как майар валы Намо. И Майрон не мог поверить, что такая камера существовала в прекрасном светлом эльфийской королевстве. Кого здесь мучали? Для чего? Сколько несчастных прошли эти застенки? Выжил ли кто-то? Сколько крови пролилось на гладкие плиты пола? Вопросы со свистом пролетали в голове, за секунду от одного края Эа до другого. Сквозь них майа услышал команду к началу действия. Дальше все происходило молниеносно для плохо соображающего после темницы майа. Палачи чёткими, отработанными до синхронности движениями начали закручивать рукоятки, валики завертелись в противоположные стороны, верёвки натянулись. Жёсткие, вытянутые в струны змеи из пеньки сдавили кожу, от усилия страшного орудия протащились ещё немного по коже, оставляя саднящие укусы на запястьях и щиколотках. Давление усилилось, Майрон как мог терпел мучительную тупую боль, чувствуя, что ещё секунда и его разорвёт пополам. Он застонал, через несколько секунд завыл, ещё через мгновение, в котором легко уместилась пара несчастливых вечностей, замолчал. От ужаса и боли лёгкие будто схлопнулись, не получалось не то что кричать — нельзя было сделать и вдоха. А палачи с самыми равнодушными лицами всё накручивали и накручивали рукоятки. Майрону сквозь пелену страданий казалось, что это бездушные куклы, и пытка не закончится, кричи не кричи, умоляй не умоляй. Майа чувствовал, что суставы готовы вывернуться, следом порвутся сухожилия.***
Келебримбор вошёл в камеру для пыток. На дыбе он увидел Майрона, с верёвкой на шее, с обнажёнными плечами, босыми ногами, почти нагого. Тяжёлое страдание исказило светлый лик элементаля. Майа судорожно и часто дышал и стискивал обескровленные губы. Эта картина заставляла сжиматься кулаки эльфа, и по спине у него пробегала дрожь. — Стоять! Освободите его! — рявкнул король. — Пытки не должны быть такими, это неправильно! Нолдо подозвал к себе заплечных дел мастера и тихо сказал ему что-то. Палач сделал знак, и двое других развязали веревки на запястьях и лодыжках элементаля. Ослабление пут тоже принесло с собой безумную боль. Майрон застонал. Руки одного из людей подхватили майа и переместили в другой конец комнаты. Палач ловко сдёрнул с его плеч мантию, затем распахнул на элементале тунику. И приказал вытянуть руки вверх, в раскрытые железные браслеты, свисающие с потолка на цепях. Левую дрожащую руку майа положил в кандалы, а вторая не слушалась, безвольно повисла вдоль тела. Правое плечо оказалось выбито. Увидав это, один из палачей резко вправил вывих. Крик, переходящий в шипящий громкий хрип, разнёсся по камере. Мгновение относительной свободы закончилось, щёлкнули замки на руках пленника. Тонкий и измученный, прикрытый лишь своими длинными золотыми волосами, майа всё ещё был так прекрасен. Каждая линия его тела оставалась единственной идеальной и восхитительной. На него можно любоваться вечно. Келебримбор оскалился, наблюдая за реакцией палачей. Они, включая старшего, нолдо, смотрели во все глаза на обнаженного святого духа, не смея подойти к нему. «Осталось только рты разинуть, чтобы слюни на пол потекли. Твари! Глядеть на него вот так даже для меня непозволительная роскошь», — внутренне захрипел король. А вслух скомандовал утробным голосом: — Начинайте! Эльф-палач положил на низкую деревянную скамью необходимые инструменты: металлические большие гвозди, больше похожие на острые колья, оловянный крюк, мифриловый обруч и длинный кожаный хлыст с медным зубцом на конце змеиного хвоста. Прекрасный айну стоял спиной к скамье и не видел все эти приготовления. Когда же его босых ног коснулся серебряный гвоздь, он содрогнулся всем гибким телом, рассыпая тонкие лучи света по ледяному полу. Душа Келебримбора в тот момент перевернулась. Один из палачей применил серебряный гвоздь чуть выше пальцев на ноге пленника. Потом взял тяжёлый молот и двумя движениями прибил левую его ногу с такой силой, что металл пробил камень. В правую следом вонзился гвоздь свинцовый. Затем один из истязателей вставил золотой гвоздь в прорезь кандалов и принялся мучительно медленно вкручивать его в запястье айну. Шип распорол кожу и вонзился в божественную плоть. Майрон тихо застонал, впился зубами в губу, прокусив её. Часы отмеряли страдание мерзкой смолой. Наконец, с другой стороны руки показался кончик гвоздя, и стало чуть легче. Но палач взялся за другую руку. Гвоздь, теперь железный, пробил правое запястье. Бруснично-красная кровь струями потекла по его ладоням. Майрон дёрнулся, от резкого движения открылись раны на пробитых ногах. Сквозь светлую кожу просочились рубиновые капли, которые быстро слились в лужу под его ступнями. Последним, что лишило абсолютно возможности майа двигаться, стал оловянный крюк, который был установлен под рёбрами. Инструмент не был заточен и не ранил в спокойном положении, но грозил при малейшем движении пробить кожу. Келебримбор, находясь в какой-то другой параллельной реальности, мысленно припал к окровавленным рукам майа, дрожащими поцелуями выпивал кровь огня, размазывая солёную бесценную влагу по своим щекам, глотал жадно, как воду в пустыне, и не мог утолить жажду. «Укрыть! Спасти!» Келебримбору хотелось свирепым оборотнем броситься к палачам, с рычанием разрывая клыками их тела, защитить свою драгоценность. «Нет. Необходима твёрдость. Солнечный король должен страдать. Золото очищается от примесей только пытками». Тем временем палачи взяли кнуты, плетением похожие на толстых чёрных змей с медными кольцами на спине и острыми наконечниками на хвостах. Майа железно стоически и молча переносил муки. Его страшный вопль рвался из груди Келебримбора. Двойник эльфа стоял между палачами и Майроном, он спиной закрывал свящённую свою любовь от ударов кнута, всё принимая на себя. И разделял с ним каждый удар, физически чувствуя, как его тело полосуют кнуты. Майрон не сумел выдержать очередного удара, инстинктивно дёрнулся, крюк вонзился, подцепив ребро. Осталось пять ударов из двадцати. Боль майа стала непереносимой, а внутренний крик эльфа превратился в хриплый лай. Палачи оставили кнуты, но майа ждал новый круг страданий. Ему на голову надели венец. Обруч из мифрила с внутренними шипами закручивал палач, диаметр сужался, шипы входили в голову, не раня серьёзно, но принося страшную боль. Из-под обода этой короны на лик огненного духа капали вязкие капли, застилая взор, размежая светлые пряди красными жёсткими лентами. На последнем пороге, готовый на всё, готовый даже выдать Единое, Майрон люто ненавидел себя, но шептал палачам, что прощает их. — Довольно! — негромко отдал команду Келебримбор. Его слова раскатами грома заблудились в пылающей голове айну, отталкиваясь от стенок, разбиваясь на тысячи голосов. Освобождение от страданий — а страдал эльф за божество своё едва ли не меньше самого пленника — принесло Келебримбору небывалое чувство. Он словно видел камеру сверху. Дух его словно воспарил над землей, такая внутри него образовалась пустота и легкость. Ноги онемели, из глубин тела поднялась дрожь, заливая кожу ознобом. Едва живого, с ног до головы залитого кровью майа вытащили из кандалов, освободили от гвоздей и поволокли в соседний зал. Там, за дверью, всё снова завертелось с бешеной скоростью. Майрона бегло осмотрели, втёрли в раны какие-то мази, настолько жгучие, что пленнику показалось, что с него содрали кожу. Перебинтовали, затем почти силой влили зелье с таким резким запахом, что майа, готовый снова провалиться в забытьё, очнулся. Обработали ушибы и ссадины, оттёрли кровь и снова облачили в его рваную мантию. Майрон молча выполнял то, что от него требовали и хотел только одного — хотя бы на пару минут провалиться в сон. И вот снова темница, полная холодной зловонной сырости, оковы. Он был почти рад очутиться здесь, не дожидаясь стражников, сам положил руки в кандалы, и, наконец-то забылся, повиснув на цепях.