***
Возле башни творился огненный кошмар. Шли четвёртые сутки битвы под стенами крепости. Звучали боевые рога, таран с перерывом только для разгона стучал в двери башни, на крыше кипели котлы с лавой и смолой, из водосточных труб с гудением вырывались горячие потоки, жаля и обжигая недругов, раненных эльфов утаскивали за пределы строя, орков, нечисть и погибших бросали. Тела были навалены друг на друга кровавыми горами, прямо в их растерзанную плоть вонзали упоры штурмовых лестниц. Мордорцы тушили на крыше пожары от горящих стрел и налётов огнедышащих змеев. Ресурсы Мордора таяли на глазах. Воды в столице не было три дня и ночь. Майрон ещё пытался отдавать приказы, но понимал, что уже поздно и почти бессмысленно. Защитники Чёрной Башни были измотаны, хотя и продолжали оказывать достойное сопротивление из последних сил. А эльфийские воины — как в первый день похода, бодры и уверены в победе. Майрон в великой скорби смотрел через высокое стрельчатое окно, как уже во дворе его башни среди ночи сверкают эльфийские мечи. Орки ожидаемо прорубили брешь в воротах. Эльфы на конях браво въехали в столицу государства айну и теперь убивали всех, кого видели, без разбора. Свирепые нолдор, испив крови, не могли остановиться и добивали безоружных и раненых. Майа поймал себя на мысли, что он угрюмо радуется, ведь его защитники погибли героями, и мучений больше не будет, как минуют их и страшные пытки, которыми всегда славились потомки Феанора. А он?. Что ждёт его?.. Майрон отсчитывал минуты. Наконец, двери в пустынный зал советов распахнулись, стукнувшись о стены. За ним пришли конвойные. Келебримбор, скрестив руки на груди, торжествующе смотрел, как десять воооруженных эльфов, четверо впереди, двое рядом с пленником, слева и справа, и ещё четверо замыкающих колонну, быстро спускались по ступеням башни. В центре этой недоброй свиты был Майрон, беззащитный и ясный, как робкий луч поздней осени. — На что ты уповаешь? Теперь я вижу грядущее не хуже валар. И вот что тебя ждёт: мои войска будут пировать на глазах у твоих голодных людей. Твой народ сожрёт с улиц всех кошек, а потом будет жарить на вертелках крыс прямо под твоими окнами, прославляя своего мудрого бессмертного правителя. На этой фразе эльф прервался и зло засмеялся. В припадке то ли ярости, то ли безумия он резко опустил голову в издевательском поклоне. Тут же вскинулся, взметнув припыленные сажей волосы. И продолжил тираду: — Люди будут гибнуть от голода и болезней и жрать мертвецов, вспыхнут эпидемии. Тела уже некому и негде будет хоронить. Их будут сбрасывать в жерло вулкана, словно в жадный рот. Ородруин изрыгнётся, заливая все вокруг лавой и забрасывая пеплом. Небо закроют тучи пепла, годы над Мордором не будет ни луча солнца. Наступит мрак, наполненный скорбным воем умирающих. Майрон молчал. Ему не хотелось говорить с Келебримбором. Не хотелось воевать. Ему хотелось лечь и умереть. — Мне все это надоело, — наконец, так и не дождавшись хоть какой-то реакции, сказал нолдо. Он снял с руки перчатку, драгоценные грани камней переливались в потяжелевшем от смога и зноя воздухе. — Я не хотел бессмысленных жертв. Но видно ты не поймёшь серьёзности ультиматума, пока собственными руками не будешь сгребать трупы. В кольцах тоже есть секрет — такая убийственная мощь, что вы все подохнете. Испытаем? Слова эльфа были дерзкими, так вероломно сменившими былую нежность на ненависть. Но Майрон всей душой вдруг почувствовал, что это неправда. Сто тысяч чёрных вечностей одиночества внезапно загорелись слепым светом. И все хроа и феа, всю суть составляющую огненного майа заволокло болью такой острою, как будто кто-то лезвием вспорол все двери в прошлое, смешал в единое и прах, и пепел… Вразрез с фразами и интонацией взгляд нолдо не приказывал, но умолял его, будто в тот самый вечер, когда он слезами горячей любви орошал его руки. И это было истинно. «Как ослепляет эта красота. Уже ли это враг мне? Не этот ли чистый взгляд видел я давным давно на фресках храма Ауле, когда просил покровителя нолдор послать мне надежду на исцеление мира? Ведь я любил его больше всего на свете, ведь я и сейчас люблю его не меньше», — думал в это время Келебримбор. Но за его спиной завыли оборотни. Эльф отвлёкся, замер в полуобороте под крики орков и эльфов, слившиеся в один голос, звучавший как вовне, так и внутри его сознания: — Смерть врагу! Смерть Саурону! — А ну тихо! — строго рявкнул Келебримбор, и все голоса, захлебнувшись, свалились куда-то в бездну. — Пожалуйста, Майрон! Я умоляю тебя! Почему ты молчишь? — обратился к элементалю еле слышно и почти отчаянно эльф. «Если ты ещё любишь меня, дай мне знак…», — взмолился Тьелпэ. И будто услышал в голове своей ответ: «…Дай мне знак, понять в одно мгновение, что ты готов всё исправить, раскаяться…» «…Сквозь страх и одиночество…» «…Сквозь гордость и смятение… Я поверю тебе, Тьелпэ». Точно такое тяжкое испытание внутри себя переживал сейчас Майрон. Судьба мира качалась на весах в его руках. «Дай сил мне, Аулэ, не пасть духом сейчас перед мольбой любимого… все равно любимого мною существа! Что мне вечность, что Валинор?! Он — мой истинный, и мне других не надо… В чем пред тобою, о Эру, виновен я и мои люди?! Почему так? Укрепи мой дух, не дай поддаться речам Тьмы, дай силы победить огонь этой роковой любви!» Но валар молчали. Мольбам не внемля. Майрон в упор смотрел на эльфа, не пряча золотых глаз. Келебримбор же боялся равно и ответа, и молчания. Они застыли над бездонной пропастью, раздираемые на части голосами безмолвия, продлевая хоть на миг вечность этого беззвучного последнего признания. «Как мне с этим жить? Невыносимо. Но моя совесть чиста. Я делаю это ради спасения мира. Всё! И любовь и честь — всё ради спасения мира. Ради эльфов, ради Эрегиона! Что же ты жжёшь меня, хуже яда, которым мы травили Мордор, проклятая совесть моя! Себя погубить, но мне уже не укрыть тебя, не спасти тебя, любимый, от верной смерти! Будь ты проклята совесть моя!» — Молчишь? К чему вся эта гордость? Взываешь к Аулэ, молишь Эру? Это бесполезно! Валар оставили Средиземье! И в этот момент Майрону показалось, что не Келебримбор раскрывает свои уста, произнося жестокие слова. Словно всё это говорит сам темный дух, сам Мелькор. Так уже однажды было: при всём народе бессмертной земли, ни капли не чувствуя стеснения, говорил Темнейший то же самое Феанору. И многие в Валиноре были свидетелями того, как пламенный Феанор встал и пошёл за Морготом, оставив в прошлом свою жизнь, бросив семью. — Цепь и тюрьма — вот и весь твой удел! — сказал Келебримбор громко так, чтобы все его подчинённые это слышали. — В темницу его. В кандалы.35. Продолжение главы о блокаде Барад-Дура
8 декабря 2022 г. в 07:36
Осада длилась шестой месяц. Половина года тянулась бесконечно долго даже для вечного элементаля огня. Келебримбор в отместку создал вокруг вражеской цитадели ещё одно особое кольцо. Его воины пропитали отравой земли вокруг.
Ядовитое кольцо не позволяло использовать тайные тропы, проложенные ещё во время подготовки к вражескому наступлению. Но оставались ещё подземные инженерные ходы в вулканической породе. Эти пути были опасны: везущих провизию людей поджидали не только обвалы, но и эрегионские отряды, которые дозором обходили столицу. И всё же тонкая струйка обозов поступала в осаждённый город. Продовольствия было достаточно. Чего нельзя было сказать о воде.
Мордорцы получали установленные нормы питания, но готовы были отдать все съестные запасы за ведро питьевой влаги.
Майрон винил себя. Именно он гордо рассказывал Келебримбору про сложную систему водных труб, колодцев и насосов под землёй. Эльф знал их расположение лишь примерно. Да и мордорцы рьяно, не жалея жизни, охраняли водную систему. Целых пять месяцев эльфам не удавалось устроить диверсию.
В Мордоре ежедневно брали пробы воды и славили валар, что она была чиста и пригодна для питья. Но однажды рабочие обнаружили, что все крысы, на которых проводили исследования, стали вести себя тревожно. Они сильно чихали, тёрли глаза и носики. Майрон срочно скомандовал закрыть те шлюзы, откуда взяли пробу. Все были словно на иголках, но надеялись, что всё обойдётся, и вода снова будет поступать.
Надежды рухнули, когда через день зверьки стали дрожать и задыхаться. У них были те же симптомы, что у воинов при недавней атаке. Ещё через сутки все крысы погибли. Майрон, скрепя сердце, приказал закрыть ещё несколько шлюзов. Перекрытие одной из главных артерий лишило воды почти половину города.
«Нолдо не солгал, говоря, что в его владении мощное оружие. Единственная капля неведомой отравы лишила Барад-Дур сотен кубометров воды. Он дал нам выбор: умереть от яда, или от жажды».
Усугубила ситуацию и как назло невыносимо жаркая погода. Таких суховеев и зноя это поколение людей чёрной земли на своём веку не помнило. Резервуары, которые мордорцы изо всех сил старались наполнить пока ещё чистой водой, оставшейся в половине труб, быстро пересыхали. Пресные термальные озера давно иссушились, а могучие гейзеры уснули, их бушующие струи ушли глубоко в скалистый грунт.
В главном храме валар Барад-Дура служители и старшие жители, которые не уехали с насиженных мест в Рун, и по возрасту и дряхлости не направленные на производство и оборону, денно и нощно молили Владыку ветров Манве отвести смертельную опасность от столицы Мордора, направить на город грозовые тучи. Умоляли и владыку всех вод Ульмо пролить над несчастным краем спасительную влагу небес. Майрон впервые в жизни жалел, что он огненный элементаль. Сейчас он бы хотел поменяться местами с Оссэ или Эонвэ. Может быть, тогда ему удалось бы вызвать облака или призвать воду с недосягаемых теперь глубин на поверхность.
Однажды ночью повелителя осаждённого города разбудил грохот, как будто началась гроза. Следом послышалось биение капель влаги и шипение от соприкосновения с иссушенной твердью.
«Дождь? Владыка Манве, дождь! Ты услышал наши молитвы?!» — была первая радостная мысль Майрона.
Но это оказалось не так. Радость обернулась новым несчастьем, когда Майрон выбежал во внутренний широкий двор. Да, там была именно вода. Она была кругом, словно всё пространство было маленьким озером. На краю площади, пробивая угол башни, рекошетом бил и расплёскивал такую бесценную жидкость огромный фонтан. Люди подбегали с ведрами, крынками, любыми посудинами, пытаясь успеть собрать эти крохи. Все вокруг понимали, что эти капли — последние. Прорвало ещё одну крупную трубу.
Затем несколько сметливых рабочих и воинов привезли железные чаны с производства. Люди встали в ряд и передавали ведра, наполняя ими эти цистерны. Трубу быстро перекрыли. Мордорцы черпали теперь воду из луж. Майрон, позабыв обо всём, встал в цепь и тоже по колено в грязи перехватывал тяжёлые ведра с мутной жижей по цепочке. Одновременно командовал, где ещё в Огненных палатах можно взять большие ёмкости. Эта невеселая кутерьма продолжалась до самого рассвета. Из-за гор встало неласковое солнце, с каждой минутой распаляясь жаром. Лужи под острыми жгучими лучами высохли на глазах.
Только сменив одежды, перепачканные комьями засохшей грязи, Майрон собрал срочный совет.
— Водная система встала. И это не диверсия — мы всё проверили и оценили. Металл не выдержал перепада температур, — доложил начальник гарнизона.
— Какие повреждения? Сколько времени потребуется на ремонт?
— Трубу разорвало на несколько десятков метров. В лучшем случае месяц.
— А запасов у нас…
— Три недели. Теперь воду придётся возить так же как и провиант, с большим трудом и рисками.
Голова майа внезапно закружилась, а перед глазами замелькали чёрные пятна. Он ощутил скручивающую боль во всем теле. Но не подал виду.
— Из-за этого сократятся обозы с провизией. Как бы не начался голод.
— Будем пытаться найти компромисс. Хоть это, конечно, и баланс над бездной.
Майрон бледнел с каждой минутой, но всё же выслушал все доклады, высказал по каждому своё утверждение или мнение. Но дальнейшие обсуждения уже не выдержал. Он просил совет его простить и быстро вышел вон.
По высокой лестнице до своих покоев майа поднимался уже ползком, оставляя на ступеньках кровавые следы. В голове нарастал гул. Он толкнул высокие стрельчатые створки и сразу за дверью потерял сознание. Очнулся неведомо когда и весь в крови. Он в ужасе от этой картины подумал, что видно упал и ударился головой. И тут новый виток резкой боли. Худшей — он не испытывал такой никогда, однако героически молча терпел. Превозмогая страдания, Майрон с трудом поднялся и осторожно мелкими шагами пошел к ложу. Перед глазами всё было слишком резко, белое стало в разы белее, чёрное — чернее, мир казался заторможенным и нереальным. Новая схватка была до того сильная, что он опустился опять на пол и завыл в голос. Майа понимал теперь, что это конец и сохранить огонёчек маленькой феа ему уже не удастся. Майа казалось, что он этого не выдержит.
Боль стала ощущаться сильнее, он метался по плитам пола, стонал, кричал, умолял Эру прекратить эти пытки. Так продолжалось часа три, может, больше — несчастный элементаль совершенно потерялся во времени и ничего не соображал от боли. Затем внутри него что-то лопнуло, будто оборвалось, и вот тут началась настоящая мука, хотя казалось, что хуже уже некуда. Ощущения превратились в одно сплошное страдание. Майрон падал в обморок от боли, снова приходил в себя. У него уже абсолютно не было сил — ни физических, ни моральных. Когда он подумал, что этот кошмар никогда не закончится, боль наконец отступила.
Минут пять он просто лежал на полу и плакал. Мысленно оборачивался в прошлое — там была лишь череда ошибок. Затем в будущее, но там была только тьма.
«Теперь всё кончено. И, кажется, душа меня оставила. Смерть при жизни. Настоящая».
Потом посмотрел за окно — золотая пелена Единого спала.
Келебримбор перед вратами Барад-Дура тоже видел это: золотистое сияние скользило вниз, открывая взору острые чёрные шпили, будто кто-то сбросил с башни тонкую вуаль. Он обратился к своим войскам:
— Готовьтесь к штурму.
Нолдор и орды тварей перестроились к атаке.