***
Однажды в мысли Майрона ворвалось что-то словно из другого мира. Где-то вдалеке раздался скрежет металла о металл, щёлкнули замки. Послышались шаги, и они приближались откуда-то сверху. Наверное, где-то там была лестница. Он снова глядел в темноту и чувствовал чьё-то присутствие, прямо как в своих страшных снах из той жизни. — Майрон? — тихо и осторожно, как выдох, позвал его любимый голос. — Тьелпэ… — едва слышно прошелестел ответный зов майа в темноте. Сними оковы с глаз моих! Я ничего не вижу! Среди бесконечной тьмы зажёгся слабый голубой фонарик со звёздным светом. Мрак отступил. Майрон увидел эльфа. — Тьелпэ… Тьелпэ! Это правда ты! Я верил! Я знал, что ты спасёшь меня! Мой защитник, мой смелый! Мы теперь снова вместе! Любимый, родной! Я свободен, да? — Да… Вся судьба мира в твоих руках. Только скажи... Светоч разгорался все сильнее. Как из пучин темноты сознание складывало разрозненные мысли и воспоминания в картину настоящей реальности. Майрон очнулся от миражей небытия и понял, что Тьелпэ пришел не спасать его, нолдо нужны лишь... — Кольца! Нет! Я не могу! Оставь меня! Я всё помню. Ты ведь выиграл. Ты приказал заточить меня в темноту. — Клянусь Эру, я не хотел этого. — сказал нолдо искренне, но жёстко. — Иного пути нет. У тебя пока ещё есть шанс освободиться, единственный и последний. — Ты прав… прав… — бессильно согласился айну, уронив золотую голову на свою грудь. — Решайся, не медли. Майрон! Не медли! Спаси себя, и нас! Отдай мне их! — Глаза эльфа вспыхнули ярче, чем звёздная лампа, выдавая нетерпение, отчаяние и мимолетный страх. Майа увидел этот свет даже из-за завеси упавших на лицо и грудь тяжелых золотых прядей. — У меня нет колец… Келебримбор, — горько сказал майа, так и не подняв взгляда. — И ты никогда не узнаешь, где они! Келебримбор же грубо схватил майа за руку и вывел сквозь стену, будто она перестала быть преградой, и быстро потащил куда-то. Майрон бежал за эльфом спотыкаясь, иногда падая — сколько же он находился в тесной камере, что успел отвыкнуть не просто от бега, но даже от шага, чуть шире, чем его редкие и медленные блуждания в каменном плену. Келебримбор не оборачивался, тянул его подземными арками, влажными, скользкими лестницами. Майрон отметил, что где-то вдалеке вновь забились гейзеры, должно быть, пока он был в застенках, сменился сезон, и значит жажда его народу больше не грозит. Если хоть кто-то из них остался жив. Наконец, после высокого подъема без ступеней они достигли выхода. Надежды оправдались — Майрон прикрыл глаза и подставил лицо под капли моросящего дождя, вдыхая воздушную влагу. Громкий крик эльфа вернул его в реальность: — Выводите пленных! Быстро! Всех до единого! Они стояли во внутреннем дворе Барад-Дура, там, где был сад камней, прежде столь любимый Майроном. Пейзаж почти не изменился, только вокруг была завесь дождя и непонятно было то ли сумерки, то ли рассвет. То ли поздняя осень, то ли ранняя весна. Словно всё в родной, знакомой природе слилось и перепуталось. Эльфы волокли из темниц воинов Мордора, по одному человеку, иногда подвое, и потрое. Люди озирались, словно одичавшие звери, они не понимали, куда и зачем их тащат. Очень исхудавшие, они щурились даже на бледный свет, едва прорывающийся сквозь тучи. Их построили в ряд, напротив встали нолдор в сверкающих невыносимым мифрилом доспехах. Ужасные предчувствия не обманули Майрона. Сейчас будет Казнь. Бессмысленное и жестокое показательное убийство, служащее только лишь для того, чтобы сломить волю майа. Боль за своих воинов пронзила тело Майрона ударами молний, он, с трудом держась на ногах, хотел пасть перед своими поддаными на колени и целовать их ноги, умоляя простить его. Эльф крепко сжал его локоть, приблизился к уху элементаля и подтвердил: — Да, они страдают и умрут из-за твоей гордыни и упрямства. Майрону показалось, что именно в этот момент стальной стержень гордости в нём надломился. Порывом он бросился к мучителю, хватая его руки, стал умолять Келебримбора — нет, не отпустить их, нет, не оставить их в живых. — Келебримбор, обрушь на меня любые пытки! Но даруй им быструю и лёгкую смерть. Молю тебя! Нолдо отвернулся от элементаля к своим подчинённым и тут же холодно отдал приказ казнить людей. Из ножен засверкали клинки, блистающие драгоценным светом даже в сумерках. Эльфы размахивались мечами и невероятно медленными плавными движениями прорывали остатки обмундирования людей, вонзали острый металл в плоть, некоторым отрубали головы. Не было слышно ни одного крика или стона. Кровавая расправа происходила в тишине, разрезаемой только свистом лезвий в воздухе и шорохом эльфийских плащей. Тела безмолвно падали на камни. По двору потекли алые реки. — Казни меня вместе с моим народом. Ты всё равно не получишь кольца, — собирая храбрость по каплям из холодного усилившегося дождя, сказал побледневшими губами Майрон. И ощутил в примеси дождя горькость слёз. Келебримбор сжал ладонью его руку и мрачно разулыбался. — Не стоит просить, радость моя. Я и так сделаю с тобой всё, что захочу.***
После Майрона под конвоем сопроводили обратно в камеру. Он тяжело опустился на каменный выступ. Перед очами мелькали и расползались красные и зелёные круги и крапинки. Майрон, закрыв глаза, следил за их хаотичным танцем, запоминая каждое движение, сберегал, возможно, последние отпечатки воспоминания о свете. Когда перед глазами восстановилась ровная тьма, он начал вглядываться в неё и видеть лица казнённых воинов. И тоже стремился запомнить каждое. — Родные мои, несчастные. Простите меня, простите! За каждый миг моей бессмысленной жизни. Я виноват, но не знаю, как мне искупить вину перед вами. Если сейчас же разверзнутся небеса и страшный суд Эру накажет меня, если гнев валар разорвёт моё тело и душу на мельчайшие клочки и развеет по всему Эа, так, что и собрать будет нельзя даже через тысячи тысяч веков, если же останусь я здесь, в вечной тьме, как память о вас, в великих муках одиночества — всё это не искупит вашей гибели и моей вины! Майрон произносил эти тяжкие признания вслух сквозь рыдания и не узнавал собственный ломкий и хрустящий болью голос. Ему больно было говорить, он захлёбывался слезами и думал, малодушно думал, что зря он не отдал кольца эльфу, пропади они пропадом, пусть бы весь мир всполохнул и взорвался, пусть бы нолдо властвовал над развалинами, но, быть может, его народ бы выжил… Как бы не хотелось Майрону быть единственному в ответе за эту катастрофу, как бы не было ему сейчас плохо и больно знать, что именно он причина их гибели, в разы сокрушительнее, чем осознать предательство того, кого любил всем сердцем и кому доверился всей душой, в сотню раз больнее, чем потерять собственного ребёнка, но в душе он знал, что поступил единственно верно и правильно. Не он — вина смерти. Это бремя навечно на одном только Келебримборе. Майрон, как смог, приготовился к новому витку темноты, тишины и одиночества, длинною в месяцы, года… быть может и вечность. И никак не ожидал, что вскоре над его головой где-то в чёрной тьме прогремит звук. Скрежет камня о камень был таким неожиданным, что будто вспорол все жилы. Майрон вздрогнул и догадался по резкому притоку воздуха, отличного от затхлости его темницы, — на потолке открылась крышка воздушного люка. Через мгновение что-то бухнуло и устремилось в падение, пару раз задев стены. Майрон отпрянул как раз в тот момент, когда нечто достигло с глухим стуком пола его темницы. Майарское зрение различило во тьме силуэт. Это было обезглавленное окровавленное тело. Через несколько мгновений упало ещё одно, и ещё… Трупы валились без остановки, Майрона залило кровью мертвых. Скоро их стало так много, что как бы он не пытался отстраниться в тесной камере, они касались его тела. И вот перед зорким майарским взором возникла картина, страшнее которой нельзя и представить. Один из казнённых оказался все ещё жив, он дергался в страшной агонии на куче тел. Огненный элементаль дрожал в ужасе, прижав руки к лицу, чтобы не кричать. Наконец, трепыхания человека прекратились. И тут в его камеру кто-то вошёл, явно живой и через «дверь». Окровавленный, тяжело дышащий, с искажённым безумием лицом Майрон развернулся к посетителю. Это был Келебримбор. Он быстро перешагнул через два тела, загородившие собой проход, и оказался рядом с майа. — Ты хочешь жить? Майрон в ужасе посмотрел как будто сквозь эльфа. И против его воли сами собой вырывались признания: — В камине! Посредине, в зале, под чарами — это тайник! Он осознал, что выдал местонахождение семи колец только после, когда слова уже прозвучали. Келембримбор косо улыбнулся и толкнул Майрона к стене, а затем вдруг на миг задумался, отодвинул ногой ближайшего мертвого и бросил майа на пол, вздёрнул подолы его одежд, грубыми ласками одаривая вожделенное тело. Эльф сразу же, без церемоний, захватил элементаля в удушливые объятия. Одной рукой продолжая ласкать почти трепетно бархат кожи на его груди и плечах, другой быстро огладил его холодные чресла, развязал свою одежду и жестко, нетерпеливо, словно жаждал этого пару вечностей, овладел им. — Ты красивый, всё равно красивый, — сорванным голосом говорил Келебримбор. Задохнулся от болезненно-острого наслаждения. Тяжело задышал и продолжил: — И любимый, такой любимый… я так люблю тебя… Майрон, в тайнике же только семь, правда ведь? Где Единое? Ответь, родной! Келебримбор целовал его упоительно, глубоко и чувственно. Иногда покусывая, а иногда и прокусывая до ран нежнейшую кожу на губах и шее. Майрон молчал, смиренно принимал его, желая, чтобы все это поскорее закончилось, стараясь расслабиться и смягчить боль. Но эльф наконец кончил, и через пару мгновений почти ласковые объятия сменили тиски рук нолдо на горле майа, затем лицо элементаля вдруг обожгло пощечиной такой силы, что в глазах потемнело, и вездесущая темнота стала ещё провальнее и глубже: — Молчишь? К чему молчание на краю жизни? Я сегодня же прикажу сровнять Барад-Дур с землей, и это только твоя вина! Это твоя расплата за глупое упрямство!***
Не прошло и половины дня, как Келебримбор оставил его, и Майрон услышал острым майарским слухом, что за толщей непреодолимых каменных стен глухо гремят взрывы и падают глыбы, где-то рвётся и ревёт пламя, плачут камни. Он понимал, что Келебримбор не обманул, эльф не оставит камня на камне от его страны. Впервые в жизни Майрон возвал к Эру, умолял его о смерти. Всё повторяя и повторяя эти отчаянные слова, он судорожно и быстро обыскивал трупы, чтобы найти хоть что-то для самоубийства. Напрасно, ни шнурка, ни лезвия в сапогах — их хорошо обыскали. Этой отчаянной бури хватило на пару минут. Затем чувства покинули майа. Он упал на ледяные плиты рядом с мертвецами.