Сигареты

      Ту самую комнату, где Бруно прятался от родственников последние десять лет, решили не отстраивать. Чтобы не было напоминания о моментах, когда их дядя, сын, брат, был страшилкой на ночь для детей Мадригаль. Вот так вот, раз, и нет десяти лет жизни гонений и презрения, словно ничего и не было. Брешь в стене давно отсутствует, как и те трещины, которые он латал с особым кропотливым удовольствием по отношению к Касите, чувствуя свою причастность по сохранению дома и семьи, в которой его не ждали. Жаль, что в душе эту брешь не залатать так просто. Крысы уж давно не бегают за стенами, а прямо по полу или перилам, весело попискивая о чем-то своем, таща свои мерзкие чешуйчатые хвосты за хозяином. Много кто возмущался такой звериной компании затворника, но Антонио все быстро уладил, объяснив зверькам, что им не рады только на кухне, и порция чечевицы обязательно будет у них в кормушке каждое утро. Воровать больше не нужно, они такие же питомцы члена семьи, как и все остальные звери. Воспоминания о старом убежище, тянуло в сердце тоской, хотелось назад за стену, подальше от своих эмоций и страшных мыслей о том, что будет если все секреты вскроются. Жить за пределами семьи где-то по близости, оказалось куда проще, чем сосуществовать вместе с Мадригалами.       Особенно с Камило…       Который тихо дремал в его старом кресле, в его пещере времени, весь в песке, с двумя крысятами на плечах. Новое поколение зверьков прониклись к нему не сразу, — привыкали постепенно к запаху незваного гостя, к его яблочным долькам, которыми он угощал крысят, и взамен те клятвенно обещали никому ничего не говорить о происходящем. Хвостатые предатели таскали пацану венки из роз, прямиком из комнаты Изабель, тянули к нему свои чистые серые лапки, и довольно пучили глазки, когда парнишка прижимал их к щеке с восторгом целуя пушистые обнаглевшие морды. Бруно заметил за собой странные, и даже похабные, изменения. Ведь слюна стекающая изо рта на щеку Камило, теперь казалась милой. Весь он в своей красе — молодой и горячий, способный подарить ему любой образ для близости, казался теплым, родным, своим, любимым. И дело было даже не в той порочный связи, которую учудил этот малец, дело было куда серьезнее и глубже.       Бруно оставался человеком, не смотря на свой дар, не смотря на то, что он Мадригаль, — в первую очередь, как и все вокруг, он оставался простым мужчиной, которому было необходимо, чтобы его любили. Из года в год, изо дня в день, ему приходилось мириться, что его никто не любит здесь, и будет лучше, если его никто не увидит. А теперь это недоразумение от себя не отлепить, — ходит тенью разных людей повсюду, контролирует, ревнует, не отдает даже сестрам. Как крысы под рубахой, которые льнут к сердцу Бруно и довольно спят в теплых объятиях человека, кому было просто необходима близость. Так и Камило, засел поблизости и скалится псом на каждого, кто хоть слово ему скажет или улыбнется из вежливости. Это льстит, этого Бруно хотел, он об этом мечтал все десять лет, — что его полюбят, — но он и в мыслях не допускал, что этот «кто-то» окажется одним из членов его семьи. Что подростковая выходка зайдет так далеко.       Горсть соли полетела за спину, — авось пронесет, — стук о деревянные подлокотники кресла, и даже отряхнуться, повернувшись три раза вокруг себя. Не надо заглядывать в будущее, чтобы понять — это конец его пребывания в семье Мадригаль. Нужно бежать, чем раньше, тем лучше. Еще пара месяцев и Камило их выдаст, и так еле терпит, чтобы не заявить о своих чувствах при матери. А как стукнет мимикрику восемнадцать — явно с цепи сорвется, и Бруно ничего не может с этим поделать, — будущее предопределено. Ему остается только ждать и мириться с временем и чувствами, которые постепенно становятся взаимными. Касита разворачивает кресло с Камило лицом к Бруно и трясет его, чтобы парень проснулся.       — Ты пришел наконец, — сонно тянет парнишка, хрустя пальцами, крысы на его плечах тоже потянулись и сбежали на пол, прячась где-то под сервантом. — Где ты был весь день?       — В городе, одна женщина попросила заглянуть в будущее и узнать о новорожденном внуке.       — И что там?       — Ничего, — грустно вздохнул мужчина, вспоминая картины, где маленького мальчика затоптал насмерть бык. После этого Бруно весь день сидел на берегу реки, размышляя о жизни с бутылкой в руках. — Просто, ничего. Сказал ей больше не при-приходить ко мне, мой дар самый бесполезный и несет только боль с разочарованием! Иногда я даже завидую Мирабель — ее хотя бы не в чем обвинить.       — Бруно, ты пьян, от тебя вином несет, — Камило принимает образ той самой девушки, которая три месяца назад представилась как Рита, та самая, которая всегда приходит ночью. — Ложись отдохнуть, я принесу тебе ужин.       И целует, осторожно, еле касаясь губами лба. Даря столько любви, сколько Бруно не получал с рождения. Он делил строгую мать с двумя сестрами, у сестер появились мужья, со временем и дети, а он остался совсем один. На долгие-долгие годы, в компании крыс и сумасшествия. Бруно хватает Камило за тонкие пальцы и подносит их к сухим губам, закрывая глаза почерневшими от слез веками, представляя что они не родственники. Хоть на мгновение, побыть любимым, без обременения и тягот. Не нужно никуда идти, пусть Камило будет здесь, как обещал.       — Сними личину, не хочу ее больше видеть, — женская рука моментально сменяется на юношескую, даже запах меняется, дыхание, душа. Камило был в том теле, что дано ему его матерью. — Останься, не уходи никуда, крысы сами принесут-т.       — Что случилось? — Бруно наконец поднимает взгляд на искренне переживающего юношу, его глаза, полные беспокойства, заставляют улыбнуться впервые за день. — Бруно, давай поговорим, хочешь я с тобой останусь и заглянем в будущее вместе.       — Я не хочу знать, что будет д-д-дальше с тобой. — Шепчет горестно мужчина заикаясь, надеясь, что его слышит только время, только Касита. — И уж тем более со мной.       Камило осторожно утягивает Бруно за собой обратно на кресло, усаживая его себе на тощие колени. Образ парня резко меняется на чудика, с черными как ночь кудряшками, и зелеными светящимися глазами полные злобы и голода. Желтые с чернотой зубы, как оскал злого жестокого убийцы, желающего всем всего самого плохого. Бруно смотрит сам на себя, и немного даже пугается этого отражения.       — Может так тебя видят другие, — бледная кожа постепенно смуглеет, черные волосы становятся чуть светлее, с прорезью редких серебряных прядей, зеленые глаза становятся меньше, приобретая серый оттенок, а фигура чуть мускулистее, красивее, редкие морщины под глазами ложатся мозаикой по всему нижнему веку, лицо доброго, и даже испуганного человека, самого обыкновенного. — Но я вижу тебя только таким. Ты не виноват, что люди лезут туда, где им еще лишь предначертано побывать. Я могу сказать лишь одно — завтра я снова приду к тебе сюда, с чашкой чая и тарелкой омлета на завтрак, надеюсь, такое будущее тебя устроит?       — Это же не пра-вильно.       — Мы семья Мадригаль, волшебство выбрало нас и еще не покинуло. Ни ты, ни я, — мы, — ничего плохого не сделали. — Камило возвращается в себя и улыбается как ребенок, рассуждая как-то уж слишком по-взрослому. — Мирабель стала отличной хранительницей свечи, нам ничего не угрожает, давай просто побудем счастливыми. А потом уже решим, как быть дальше.       — Я боюсь, — закрывая лицо ладонями, и все еще не слезая с колен племянника, Бруно тихо всхлипывает, — Снова остаться…       — Мирабель не даст тебе уйти, даже если ты переспишь со всеми Мадригалами в этом доме, — Камило улыбается и осторожно отнимает руки от лица Бруно, утирая с его щек слезы. — Успокойся, я сам к тебе пришел. Может со временем это чувство в груди и пройдет, но не вини себя в том, что я выбираю сегодня. Хорошо?       — Хорошо, только вот, крысы шепчут…       — С Антонио будет сложнее договориться, чем с Долорес, но, думаю, и с ним мы найдем общий язык.       — А что ты ей предложил? Долорес же только дай повод такую новость разнести по Энканто.       — Секрет, — улыбаясь как шакал, треплет пацан и расстегивает на Бруно рубашку. — Кого ты сегодня хочешь: Риту, Матело, Катерину?       Мелькнув поочередно тремя образами, Камило с улыбкой уставился на Бруно, аккуратно поглаживая его по бедру, переходя на волосатую грудь.       — Тебя, — тихо шепчет Бруно так, чтобы крысы не слышали, и немного вздрагивает, когда пальцы задевают сосок, — Не перевоплощайся, пожалуйста.       — О, да ты дозрел до настоящей близости со мной, — удивился Камило и, стянув рубаху с Бруно, принялся снимать свое пончо немного в нем запутавшись. — Сверху или снизу?       — Снизу.        Парнишка замер, с интересом уставился на любовника, поднимая лишь одну бровь, как бы спрашивая в немом вопросе: «Уверен?»       — Я уже был в ванной, так что…       Поерзав немного на коленях юноши, мужчина уже сам опустился к его губам за поцелуем. Теплые, слегка горькие от курева, губы и шершавые, как после холодного ветра и облизывания. Язык во рту медленно обводит зубы, касается языка Бруно, и голова отключается, очередной шаг навстречу и никакого назад. Сколько бы он себя в мыслях не умолял остановиться. Волосы у Камило были куда гуще, — плотные кудри усыпанные по всей голове, — в них так приятно зарываться пальцами, прямо как в песок. И его юношеская самоуверенность, в паре с худым высоким телосложением. Бруно был ниже и его это не смущало, но его смущал возраст, даже слишком.       — Касита, — сквозь поцелуй шепчет парнишка, и вместе с тумбочкой к креслу подъезжает масло и мазь для заживления ран. — Спасибо.       Дом моргнул зеркалом и, словно потеряв интерес к двум мужчинам, перестал подавать признаки разума.       — Сними их, — отстраняясь от Бруно и помогая тому встать, Камило сам развязывает на себе ремень, снимает штаны вместе с нижнем бельем. — Так, чтобы я видел, медленно.       Упав, как хозяин ситуации, обратно на кресло задницей, юный мимикрик голодным взглядом уставился на смущенного дядю. Он хотел сегодня все, коли ему позволили впервые за все три месяца быть ведущим. Бруно очень медленно развязал шнурок на штанах, прикрывая стыдливо глаза волосами. Взглядом он пытался зацепиться за что угодно, но только не за обнаженного племянника с хорошо стоящим членом. Все-таки возраст дает о себе знать — с эрекцией у Камило было куда лучше чем у него. Когда штаны спали к оголенным ступням, мужчина, закусив губу, перешагнул через предмет одежды, нижнего белья на нем не было. От этого Камило только больше распоясался. Не каждый день Бруно позволял на него смотреть во всей красе, чаще закрывал или даже завязывал глаза, стесняясь происходящего и презирая себя за это.       — Иди ко мне. — Протянутая рука Камило как бы давала шанс: «У тебя еще есть возможность отказаться и просто уйти. Тебя ни кто не заставляет. Но я искренне тебя хочу», — Не бойся, все будет как надо, я позабочусь о тебе.       Конечно позаботится, вздыхает Бруно, и верит, наконец, в самого себя и происходящее, позаботится обо всех и о нем особенно. Ласково притянув за пальцы мужчину к себе, Камило чуть привстал, вновь целуя Бруно уже более напористо, выражая все свои эмоции и их миллиардные грани любви. Руки бродили от шеи к плечам, по спине к животу — хотелось загладить странного чудика до такого состояния, чтобы прикосновения приносили ему один сплошной восторг. Чтобы не осталось ни одного сантиметра кожи, необласканной руками Камило, на этом смуглом теле. То, как Бруно смотрел на него, с опаской, с восторгом, заставляло быть лучше чем вчера, расти над собой. Как его Бруно заикался во время их разговоров от переизбытка страха или ощущений — заставляло умиляться. Никто в семье не понимал, почему он так ломает голос только при племяннике. Как он пах, боже, как он пах, — табаком, пылью, песком, временем, — в этом запахе можно было утопиться, и разложиться как в меду на веки вечные. Его нервные дерганные движения, любой испуг — и мужчину хотелось прижать к груди, успокоить, дать понять, что никто его не тронет, не прогонит, не обидит, пока Камило рядом. Небрежная щетина плохо сбрита и царапает щеки, когда парнишка переходит поцелуями на шею, уши, плечи. Вылизывает и отдает всю свою ласку, засевшую в сердце.       — Хочу тебя, безумно, — Камило обнимает Бруно со всех сил, прижимаясь так, что член касается бедра мужчины. — Я сделаю для тебя все что захочешь. Хочешь, сбежим далеко за пределы Колумбии?       — Хочу, — шепчет на ушко мужчина, убирая порядку волос парнишки, — Чтобы ты перестал со мной возиться, как с девчонкой, и наконец вставил.       — Что? — Камило немного оторопел, у Бруно есть такая фишка, резко менять настроение, и даже ощущение от человека теперь были другие. — Повтори.       Все чаще Камило открывал в Бруно новые черты, он мог менять настрой по щелчку пальца: был робким, стал жестким, как ребенок и настоящий мужчина. Его переливы характера завораживали и сейчас, такая резкая перемена, она возбуждала до состояния красных щек и девичьего влюбленного визга. Как та, загнанная от гонения и голода крыса, перевоплощалась в ужас дома, которым его пугали.       — Я хочу, чтобы ты был во мне как можно глубже, по самые яйца, — шепчет мужчина глядя прямо в глаза без какого либо стеснения, ловкие пальцы с кривыми ногтями обводят головку члена Камило, размазывая капельку смазки по крайней плоти. — И не вытаскивай, когда почувствуешь себя на грани. Затолкай свое семя как можно глубже. Чтобы я всю оставшуюся ночь проходил с ним. Чтобы я пах как та, оттраханная, придуманная тобой, Рита. Чтобы даже моя правильная мать, при взгляде на меня, заподозрила нас в этой чертовой порочной связи.       Где-то за ужином, Долорес выплюнула фонтаном вино прямо на Мирабель, откашливаясь, с выпученными глазами, и желанием провалиться под землю. Иногда все слышать — это прям не комильфо.       — Как скажешь, — парнишка с горящими глазами обхватил руку Бруно и принялся надрачивать свой член их же руками, — Любовь моя.       Другую руку Камило опустил в вазу с маслом, пока Бруно сам резво справлялся с его возбуждением, но так, чтобы парнишка не кончил до него. Нет, сегодня он первый заберет свое — он будет так любим, в таком тепле, что ни одна девка во всем Энканто не похвастается таким. Пальцы в масле холодные, они кружат вокруг анального кольца, словно не решаясь. Небольшое давление — и один палец спокойно проходит, не глубоко, пробуя. Но растягивать прелюдию как-то не хотелось, сегодня у Бруно был очень плохой день, и он должен поскорее закончиться чем-то очень хорошим.       — Давай, шкет, не бойся. Если будет больно, я скажу.       Камило, оскалившись, облизывает нос Бруно как котенок, добавляет еще один палец, но просовывая его куда глубже, оглаживает скользкие стенки внутри. Бруно так с ним уже делал, он знает, где-то тут, не глубоко, должно быть то самое место. Сладкое, что приносит щекотное давление, от которого хочется стонать в голос, и каждый раз звать одного лишь человека.       Долорес, сидя за столом, прятала покрасневшие от стыда щеки за ладонью. Огребет ее братик после этой выходки хорошенько. Ну неужели нельзя молча трахаться? Знает же, что ей любопытно, что будет подслушивать. Не каждый день родной племянник дядю натягивает, и так приходится держать в себе все эти секреты.       Бруно слегка дернулся, скользя бедрами о бедра юноши. Нашел. Совсем тихий рык с примесью писка, еще никогда его дядя не издавал таких звуков при нем. Камило восторженно смотрел на лицо любимого мужчины, желая запомнить момент до мельчайших деталей. Стекающую с губ слюну, закатанные от возбуждения глаза, мажущий по худому животу член. И очень глубокое хриплое дыхание.       — Ложись, — приложив все усилия, Камило перевернул Бруно так, что его спина полностью легла на кресло. Голова оказалась на одном подлокотнике, а ноги он закинул на спину любовнику, сам Камило навис сверху упираясь коленом в спинку кресла и членом ровно промеж ягодиц. — Будь хорошим, подай масло.       Масло полилось уже струйкой на то место, где головка члена медленно входила в Бруно. Тот же, расслабившись, даже немного насаживался сам, выбивая из мальчишки тихое шипение. Не смотря на неопытность, Камило действительно старался быть осторожным, и у него получалось.       — Замри, — Бруно слегка жмурился, не от боли, от непривычного распирающего давления изнутри. К этому просто нужно немного привыкнуть. Набрав полную грудь воздуха и выдохнув, он снова немного пошевелился укладываясь поудобнее. — Надо было на кровать идти.       — В следующий раз у меня в спальне. — Камило аккуратно обводит пальцами щеку Бруно, зарывается в волосы на висках и с таким обожанием произносит, — Скажи, когда будешь готов.       Масло разлитое по ногам, животу, изнутри — согревало кожу. А может это от взгляда полного обожания так теплеет на сердце? Хотелось бы знать, что именно происходит в этой кудрявой голове. Почему именно он для Камило стал таким важным и любимым. Бруно кивает головой, чтобы парнишка медленно, но продолжил то, что начал. Ощущения были необычными, но и мерзкими их не назвать. Лишь теплота, теснота и чувство полной безопасности. Только через пару минут, когда парнишка уже проникся, и понял как нужно двигаться, чтобы сделать своему любимому человеку приятно, Бруно по-настоящему расслабился и доверился происходящему.       — Смотри на меня, — длинные пальцы юноши осторожно приподняли голову Бруно за подбородок, на уровень глаз, так чтобы видеть лица друг друга. — Не смотри туда.       Только при взгляде на это покрасневшее молодое лицо, с редкими капельками пота на носу, поджимало где-то там, совсем внизу. Щекотные чувства выводили на странные стонущие звуки, эмоции распирали в груди и животе, очень хотелось убежать и остаться одновременно. Контраст ощущений вытеснял из головы любые сомнения и мысли, не было ничего важнее того, как Камило хорошо с ним. Как дрожат его губы, как медленно и осторожно он двигается внутри, не забывая убирать упавшие на лоб Бруно волосы, и постоянно напоминать, какой он красивый и любимый.       — Сильнее, — хрипит мужчина, позволяя себе закрыть глаза и взять в ладонь свой член, слишком уж сильно и грубо надрачивая, — Камило давай сильнее, блять, не нежничай уже.       — Давай сам тогда, — приложив все усилия, Камило помог Бруно встать на ноги, и сам уселся на кресло. Чуть съехав задницей пониже, похлопал ладонью по бедру, приглашая к себе, — Ты у нас опытнее, знаешь как лучше.       С пацаном, особенно таким влюбленным, и в действительности неопытным, иногда было сложно. Бруно уселся на него сверху и руками направил член Камило в себя. Сразу же начиная набирать куда более быстрый темп с более глубоким проникновением.       — Joto, — Камило подмахивает бедрами слегка открытым ртом, чувствуя что на долго его так не хватит. — Maldito sea!       — Не смей, — Бруно больно сжимает кудри на затылке парнишки, и заставляет смотреть себе в глаза, так что слезы из глаз посыпались. — Только после меня! Понял?       — Estar jodido. — Парнишка медленно водит рукой по члену Бруно, и с улыбкой дополняет к его угрозе, — Тогда давай вместе?       Видимо такое предложение Бруно приглянулось. Он, обхватив рукой ладонь Камило вокруг своего члена, стал яростно надрачивать. Минуту, две, еще чуть-чуть надо, совсем капельку. И, только когда Бруно прижавшись к его щеке с открытым ртом тихо кончил, так что спермой запачкало живот, а дыхание застыло на долгие десять секунд, Камило позволил себе обнять его, и толкнуться так глубоко, словно пытался до души достать, спуская с тихим стоном как можно дольше.       — Hijo de la puta! — Шепчет мужчина на ушко любовнику и не желая слазить с еще стоящего члена, касается губами ушка, принюхиваясь к волосам. — Люблю тебя.       — И я тебя, как ты себя чувствуешь?       — На десять лет моложе, — жадно сопя носом Бруно уже не удержал равновесия и завалился на бок, опуская голову на плечо Камило. — Только спать хочется сильно и курить.       — У меня осталась пара сигарет в спальне, ты побудь здесь, а я сбегаю. Только не усни.       Чуть подвинувшись, и подобрав под себя ноги, Бруно прикрыл почерневшие от усталости веки, не обращая внимания на копошившегося в одежде мальчишку. Только когда теплый плед опустился на его голое тело, он чутка приоткрыл глаза и улыбнулся. Сколько же энергии в этом неугомонном щенке. Почему именно он? Ну почему? Можно ведь получить ответ на все свои вопросы одним только мгновением.       — Я сейчас вернусь, — легкий добрый поцелуй в лоб, прямо как перед сном, и Камило побежал по песку в сторону выхода. — Одна нога тут, другая там.       Ночь полоскала Энканто прохладой, когда Камило как мышка крался к своей спальне. Все в семействе Мадригаль уже спали, кроме той, что прижала за плечо к двери своего брата. У Долорес аж пар из ноздрей шел, глядя на парня ей хотелось только одного — прибить этого щенка.       — Я же просила — без грязных словечек! Знаешь же…       — Прости-прости, оно само как-то получилось, это не я, — Камило как нашкодивший котенок сразу же принял образ младенца, чтобы его не били особо. — Я тебе все расскажу, честно, но чуть позже.       — У тебя проблемы, — Долорес отпустила брата, так чтобы тот принял свое обличие, грустно вздохнув, девушка продолжила, — Бабушка планирует сосватать тебя. Думает, что ты таскаешься к Марго из соседнего дома.       — Что эта старая Conchuda опять удумала? Марго была только образом для Бруно, я не хочу жениться, тем более на женщине.       — Мое дело предупредить, а как из этого выпутаться — сам решай.       — Хорошо. У нас возникла еще одна проблема — крысы с Антонио все чаще шушукаются.       — Минутку, — Долорес навострила ухо в сторону комнаты младшего брата. — Нет, пока ничего подобного не обсуждают. Если что, я подслушаю.       — Спасибо.       — С тебя подробности, в мельчайших деталях.       — Все как договорились, — слава богу, Долорес любила романы, как читать, так и подсматривать, а обсудить с Камило его интрижку с дядей и вовсе было самым любимым делом последние пару месяцев. — Я за Сигаретами.       — Я знаю. — Фыркнув бросила дама, направляясь к себе в комнату, ее ухо снова дрогнуло в сторону спальни Бруно. — Поторопись, там кажется дядя опять предсказание решил смастерить. Беду накличет, как всегда.       Жениться — удумала старая. Сколько уже можно травить жизнь семье и переживать за личную жизнь каждого. Вроде получила свой урок — должна отстать, так нет — теперь она будет травить тех, кто младше. Нужно будет отыскать способ соскочить. Кажется, сама Марго к нему не особо дышит, стоит наведаться к ней в гости без ведома. Обсудить этот вопрос и решить, как им избежать ненужной никому помолвки.       Подкурив одну из самокруток, Камило медленно побрел к Бруно, представляя разговор о том, что его мать решила на этот раз. Авось пронесет, и бабка умрет раньше, чем эта идея перерастет в цель? Песок забивался в сандали, мягко перетекая по коже. В спальне Бруно не было, здесь им даже не пахло, крысы пропали…       А на столе — изумрудное стекло с мутной картиной как Камило все-таки женится, держа руки соседки в своих, перед священником, в храме, перед Богом.