Хроники Орбиты и Космоса: Janteloven

— Ты думаешь, что это он? — Злата не склонна к осуждению, но сейчас она почти готова начать меня ненавидеть за такие мысли. Думаю ли я, что Тимофей действительно может быть виновен? Да. Да, я думаю, что всё очень на то похоже.       Я вспоминаю детали слушания, минувшего четыре дня назад. Я первый раз увидела Тимофея с тех пор, как узнала о его «проблемах», если подобное можно описать так мягко. С Тимофеем общался Слава, он почти не бывал дома, а вот меня к себе мой собственный парень не пускал. Более того, по словам Славы, он даже не спрашивал про меня. Первые пару дней я пыталась это оправдать стрессом и желанием «защитить», но я не железная, а потому не могу понять такого грандиозного равнодушия. Будь его воля, Тима бы меня и на слушание не пустил, или как там это правильно называется, но я была свидетелем и, кажется, я сделала только хуже. Прокурор оказалась очень хороша в своём деле. Или мне так казалось…       И я понятия не имею, кому верить. Тимофей говорит, что не виновен, но по сути он идеальный кандидат в серийные убийцы. Собранный, обаятельный, с прекрасно развитой речью и глубокими познаниями человеческого поведения. А ещё с жесточайшими проблемами в детстве, приводами за драки и парочкой диагнозов психиатра. Он манипулятор, и я видела это, но не обращала внимания. Да, так бывает. Да он чёртов Тед Банди, только в меньших масштабах. Хотя кто его знает… — Подозреваемый при Вас вёл себя крайне агрессивно, портил мебель в порыве злости? — Да, но это объясняется… — я замолкаю. Слушание поставили через день, после того, как адвокат приехала к Тиме, я не успела с ней увидеться и проговорить, как именно мне отвечать на вопросы. Мне казалось, что всё происходит неправильно. Не может всё быть так быстро. Сначала они отказываются выдвигать обвинения, а тут уже суд. Меня все держат в неведении, говоря «так надо». Но я знаю, что так нихрена не надо. И сами вопросы казались мне глупыми, будто всё дело — фарс. Я прочитала кучу статей о том, как проходят суды, разбирательства, прения — ничего из описанного не соответствовало реальности, а у меня хроническая неуверенность, я боялась слова сказать поперёк Славе, он сразу же заводился и уходил. Для меня механизм «притворись мёртвым» — самый привычный. Я просто тихо сидела и плакала. Я сильная? Да. Я независимая? Может быть, ладно. Но я не титановая, ясно? Я тоже боюсь, я тоже человек и я, чёрт побери, не была готова к такому. — На теле гражданина Короткова были найдены следы от ногтей. Вероятно, жертвы сопротивлялись. — Прошу прощения, но это не от жертв, — я очень горяча в постели, да. Как же ужасно, что всё это приходится говорить в суде. И вообще, кто царапает за спину, когда его убивают? Тогда должен быть эпителий под ногтями…я видела такое по телевизору. Идиотка!!! — Поясните? — Когда люди любят друг друга, они занимаются сексом. А я…очень эмоциональна. Эти следы оставила я. — С чего Вы решили, что это именно Ваши ногти? — Потому что я помню, что была близка к тому, чтобы оцарапать его. — Вы видели следы сразу после секса? — Ну, утром. — То есть после предполагаемого времени убийства? Значит, у нас есть очевидец этих самых отметин.       Я смотрю на Тиму и вижу, что он одними губам произносит «Shit». Я удивлена его выдержке. Он сидит всё слушание тихо и достойно, но на меня не смотрит. И это ещё один аргумент не в его пользу: может, ему стыдно смотреть на меня? — Что вы можете сказать о ночи со вторника на среду? — Мы были вместе, вместе спали. — Гражданин Коротков никуда не уходил? Не вёл себя буйно? — чёрт, я молчу, но я обязана давать честные показания. Мы не муж и жена, мы не родственники, закон суров, но это закон, да? Я будто смотрю «Час суда» с хреновыми актёрами. — Он выходил. — Подозреваемый был пьян? — Да. — На месте преступления была обнаружена бутылка виски, разбитая. К сожалению, отпечатков пальцев нет, но именно такие бутылки в отеле «Кириан», в котором подозреваемый снимал номер. Что вы знаете о приступах агрессии у подозреваемого? — Знаю, что они есть. Никаких подробностей. — Были ли вы свидетелем этих приступов? — Да. — Опишите. — У Тимофея поднималась температура. Но он не причинял мне вреда, просто был более раздражительным, вот и всё. — Опишите, в чём был подозреваемый в субботу. — Кажется, светлый свитер и джинсы. — Прошу обратить внимание, что под ногтями последней найденной жертвы есть частицы светлой шерсти. По предварительным данным, свитер был выкинут, потому что был непригоден. По какой причине — не установлено, — Тима закатывает глаза и сильнее сжимает челюсти. Да что происходит?       Помню мою беседу со Славой перед самым слушанием. Он был одет в костюм, предполагаю, довольно дорогой, но всю ночь до этого не спал, а потому глаза у него были воспалённые и красные. И пусть утром он вылил полтюбика «Визина», это не помогло. Слава сильно изменился, таким я его не знала, и, честно говоря, хотела бы избежать такого знакомства. Он, как и Тима, выглядит…небезопасным. — Какова вероятность того, что его оправдают? — Низкая. Его опознали, нет алиби, всегда был в местах совершения убийств, его этот диагноз отлично подкрепляет обвинения, так ещё и презервативы с мест преступлений, ну, точнее, их смазка, та же, что и те, которые у Тимофея в личных вещах. — Мы пользуемся Durex, таких презервативов полно. — Слишком много совпадений на одного человека. Нет прямых улик, но при наличии достаточного количества косвенных приговор вынесут. Ещё и тебя, скорее всего, вызовет сторона обвинения. — Как это? Так нельзя! — Твои показания пойдут во вред ему. Увы, Тимофей не паинька. Всё, что его может спасти — репутация прошлого. На вид она прекрасная, а вот если углубляться, всплывут и все его драки, и эпизоды с насилием над девушками. — Насилием над девушками? Чего? — Тебя это не касается. — Разумеется… — Ты так уверен, что это не его вина? Что он непричастен? Почему? — Потому что он мой брат, и даже если окажется, что всё это — его рук дело, это не изменит всего того, что он мне в жизни дал. Он и Рита — моя семья, и я их терять не намерен. Я не идеал, я не законопослушный гражданин, скажут, что он уголовник — ладно, я тоже не чист на руку.       В какой-то момент под дверью квартиры Славы я нашла коробку с подробностями дела, с фотографиями изувеченных жертв и информацией о найденном гене МАОА (это вообще как выяснилось?), который является геном агрессии. Это один из генов, названных «геном серийного убийцы». Я долго смотрела на эти фотографии, я была в ужасе. Тела девушек, раздетые, истерзанные, абсолютно никаких шансов на выживание. Выколотые глаза выглядели дико страшно. И волосы у всех девушек длинные. Он отрезал им волосы и заплёл в косы…как у меня. Я понимала, что документы положили специально, чтобы я усомнилась во всём, но они были настоящими.       Для многих серийных убийц поводом творить такое становилась несчастная любовь. Отвергнутые девушкой, они начинали срываться на похожих. Я отвергла Тиму. Я порвала с ним. Что, если я во всём виновата? Что, если это всё сделал он, и всё это сделал из-за меня? Он ведь упоминал, что у него не просто расстройство прерывистой вспыльчивости, что у него что-то серьёзнее, но я решила проигнорировать это заявление, ведь, как мне казалось, это не влияет на мои чувства.       Все жертвы были очень жёстко изнасилованы. И у всех девушек был оральный секс, у некоторых повреждена гортань, у некоторых даже выбиты зубы, потому что они, по мнению экспертов, мешали… Я, разумеется, вспоминала, что Тиме нравятся глубокие ласки (ужасное слово в данных обстоятельствах), но со мной он осторожничал. А что, если он вёл двойную жизнь и знал, что может сорваться? Тогда это многое бы объяснило. Пока я это читала, меня вырвало. Меня начинало тошнить от произведений натуралистки на парах литературы, а тут отчёт патологоанатома. Я не могла представить, что я была с Тимой после того, что он творил. Мой мозг рисовал разные сценарии: и что я брала его член в рот после того, как он насиловал труп, и что Тимофей вставлял в меня пальцы, которыми залепетал отрезанные волосы в косы, и что он сам представлял, как сделает такое же со мной.       Я сильно сомневаюсь во всём, но главная проблема в другом: я его всё ещё люблю. И если я люблю монстра, чудовище, не имеющее морали, я сама конченая мразь.       Моё утро начиналось с очередного приступа расстройства ЖКТ: всё, что я ела (а ела я мало), выходило изо всех отверстий, откуда могло. Я перечитывала материалы дела, хотя знала, к чему это приводит. Я смотрела документальные фильмы про серийных убийц, научно-популярные видео о том, как работает голова убийцы, я оформила кучу подписок на разные цифровые издания, в которых рассматривался этот вопрос. Сначала моей целью было найти различия между преступниками и Тимофеем, но со временем я начала искать совпадения, и их было гораздо больше. В какой-то момент мне показалось, что я начинаю выдумывать, но я быстро блокировала такие мысли. Если бы я могла тогда анализировать своё состояние, я бы сказала, что у меня был психоз.       Первый раз я приняла душ перед слушанием. Я не мыла голову, редко ходила в туалет, с утра до поздней ночи читала ужасные вещи, привыкала к аморальности этого мира. Я сходила с ума, и не думаю, что это вообще здоровая реакция на происходящее.       Я сама могла бы кого-нибудь убить, лишь бы узнать правду.       Всё то, что происходило, казалось глупостью, цирком. Абсурдом! Против него шьют дело, и оно либо колоссально правдивое, либо абсолютно сфабрикованное. Как говорится, самая убедительная правда — это хорошо отрепетированная ложь. — Да, я этого не исключаю. Моей веры уже не хватает, Злат. Я…не могу больше. Я думаю, что он мог всё это совершить, потому что нет никакого алиби, ничего, и он со мной не говорит. Он не смотрит мне в глаза, не подпускает. Может, он чувствует, что я могу увидеть брешь в его броне? — я не красилась сегодня и последние несколько дней, хотя Слава попросил привести себя в порядок перед тем судом. Это дало мне надежду, которая возникла из пустоты. Мои доводы были такими: он просит меня привести себя в надлежащий вид, потому что обещал Тимофею, что позаботится обо мне, и не хочет, чтобы Тиме было больно видеть меня в таком состоянии. Но, напомню, эта иллюзия исключительно внутри моего больного сознания. — То есть ты готова сдаться? Отвернуться от него? — Я боюсь, что он виновен. Как это всё будет выглядеть? Я глупая и влюблённая и не вижу за его маской настоящее зло! А он только тешится тем, что легко водит меня за нос. — Знаешь, Ксюш. Я знаю, что это сложно. Понимаю, что ты устала, что тебе плохо, что у тебя уже крыша едет. Но хоть на минуту допусти, что он не виновен? Каково ему знать, что ты, та, которую он любит всей душой, ради которой он жил, учился последние два с половиной года, которая делает его счастливым, не верит в него? Ему там тяжело, он один. Всеми покинут. Никто ему не хочет помогать, ты сама говоришь, что всё выглядит нереально, и никто ему не верит. Ему нужна твоя вера. — Как я буду смотреть другим в глаза, если вытащу насильника и убийцу? — А как ты будешь смотреть ему в глаза, если не вытащишь невиновного? Попытайся ради любимого человека поверить в него. Я его мало знаю, но я знаю тебя. И ты чувствуешь подвохи в людях. Думаю, ты бы не прогадала с тем, кто делит с тобой постель. Если не веришь в него, поверь в себя, Ксюш. — Всё бы было хорошо, я бы поверила Злате, если бы главной её чертой характера с самого детства не была наивность…       За всем этим делом стоит что-то большее, я чувствую это всем своим нутром. Тимофей отказался от меня, Слава молчит, я не понимаю, почему они не привлекут отца, мать, почему не устроят резонанс в общественности? Хотя, нет, понимаю, это сыграет против него. Тимофей окажется крайним во всей этой истории.       Скоро я вернусь в Москву, суд будет во вторник. Ему вынесут приговор, и тогда всё решится…