Хроники Орбиты и Космоса: Janteloven

      Много крови. Выковырянные глаза из глазниц. Вытекающая кровь, которая неаккуратными потоками капает с их рук и лица. Мясо, полопавшиеся капилляры, белок и плазма — всё смешалось в жидкое месиво. Мозговое вещество размазано по асфальту, оно же и на губах девушек. Эта масса смещалась с мозговым жиром, кровавыми сгустками и частично со рвотой самих жертв. Они раздеты, их тела в синяках, в порезах, отметинах. Одежда испачкана их внутренним содержанием и секрециями их мучителя. Запах мертвечины, боли, страха и секса, который стух в душе этого маньяка. Всё кишит муравьями и прочими падальщиками.       Я просыпаюсь и несусь в туалет. Чёрт, меня тошнит. Меня выворачивает над унитазом несколько раз. Какое же дерьмо. Медленно прихожу в себя и понимаю, от чего такая реакция. Мне не первый раз снятся картинки с мест преступлений. Это будет преследовать меня ещё очень долго. Ещё и нога ноет. Видимо, я неудобно лежала, и кровь прилила к ране. Болит бедро, а из-за него и вся нога. Горло саднит от рвоты, голова немного кружится от резкого подъёма. Состояние: почти готова сдохнуть. — Ксюш, всё в норме? — Тима стучится в ванную и проходит, не дождавшись ответа. — Не важно, забудь. — Эй, всё хорошо? Тебя тошнит? Принести воды? Я просто киваю и поднимаюсь с пола. Даётся мне это не без труда. — Вот, — Тимофей протягивает мне стакан воды, и я медленно отпиваю из него. — Расскажешь? — Нет. — Уверена? Нам всё надо обговорить. От моего возвращения в Москву до моего выхода из тюрьмы. Ты сама так сказала. — Надо, но я не знаю, как мы во всём этом разберёмся, — все эти темы остаются висеть где-то над нами, и этот снежный ком над нашими головами однажды задавит нас. В носу чувствуется неприятная боль от попавшей рвоты. Плечи болят. — Пойдём в спальню, ладно? Там теплее и комфортнее, чем в ванной, — Тима протягивает мне руку, и я жестом соглашаюсь. Мы идём в спальню. — Давай как в старые добрые. «Вопрос-ответ»? — я предлагаю эту идею, потому что так нам всегда удавалось дойти хоть до чего-то ценного. — Может, в три вопроса? Так есть возможность разобраться более целостно. — И ещё так можно воспользоваться правом отказа от ответа. — И это тоже. Но я не из-за этого предложил. Ну так что? — Я согласна.       Мы усаживаемся на кровать друг напротив друга. Я сижу, опершись спиной на подушки, а Тима сидит у другого края кровати. — Кто начнёт? — Давай, я. Почему ты дрался в тюрьме? Почему ты так усредню отказывался от меня, пока был там? Что ты планируешь делать дальше? — когда я договариваю фразу, закрываю глаза: картинки моего сна всё ещё ясны. — Я подрался в последний день пребывания там, перед переводом в СИЗО перед судом. Кто-то назвал тебя сучкой психа, и наговорили ещё прочей херни. А я итак был на взводе из-за суда и Дориана. Так что я влез в драку. Неравную драку. Нас быстро разняли. Иногда на меня бычили из-за того, по какой я статье сижу. Не самая приятная. Я был сдержанным, но моё самообладание имеет вполне видные границы. Я слабо вписывался в общество зэков, и был рад этому. Плюс ко всему тюрьмы нашей страны не славятся соблюдением незыблимых прав человека, поэтому получал я не только от собратьев по несчастью. Дальше… Я отказывался не от тебя, а от твоего участия в суде. Это разные вещи. Я не хотел, чтобы тебя больше втягивали во всё это, чтобы рылись в грязном белье. И в твоём. И моём. В половых актах с жертвами были особенности, вполне вероятно, что тебя бы со всеми подробностями обязали рассказать о нашем сексе. Это практикуется. Тебе бы не дали выбора, хоть это и противоречит твоим гражданским правам, всегда есть лазейки. Они бы сделали всё так, что ты выступала бы на стороне обвинения. Так и вышло, вообще-то, но всё же. И я бы не вынес этого. Я знал, что весь тот ужас, что кто-то сотворил, может быть сотворён и мной. Не в смысле, что я готов совершать такое, а в плане… я мог бы такое сделать гипотетически. Я очень боялся подорвать твоё доверие окончательно. Это сказалось бы на наших взаимоотношениях, — я хочу вмешаться, возразить, но душу в себе эти порывы. Таковы правила игры. — Я не хотел, чтобы ты видела моё отчаяние, мою беспомощность. Не хотел рассказывать про отца, про весь тот пиздец, который он творил. И последнее, я открою клинику, как и хотел. Придётся начинать с нуля, потому что всё обломилось, но я добьюсь своего. — Хорошо. Твоя очередь. — Что именно заставило тебя поверить в мою виновность? Видишь ли ты наше совместное будущее? Боишься ли ты меня или того, что может меня окружать? — Я не знаю. Не что-то конкретное. Просто все эти улики. Я же видела только факты за, а не факты против. Так ещё на меня давили. Все вокруг верили, а я любила. И это не клеилось друг с другом. Мне сказали, что всё это мог совершить только человек, страдающий серьёзным психическим заболеванием. Либо тот, кто очень хорошо об этом знает. Ты подходил. Ты был моим «Красивым. Плохим. Злым». Но я рада, что ты лучше, чем я о тебе могла думать. — В таких ответах самое страшное — неправильно сформулировать мысль, потому что мысли зарождают сомнения, а они, в свою очередь, разъедают даже самый прочный фундамент доверия. — Совместное будущее? Что ж…когда-то да. Это будет. Без тебя я мир не вижу, а с тобой я вижу череду сложностей, но она хотя бы есть. Тебя я не боюсь. А про то, что тебя окружает…ну, на тебя там собирались покушаться, как я помню, хотя это я завалила маньяка-убийцу, так что я нас спасу. — Остроумно. Теперь ты. — Твои первые мысли, когда ты улетел в Норвегию? Что там для тебя было самым сложным? Изменял ли ты мне? Я не про Норвегию, а вообще…интересно вдруг стало. — Какого чёрта я делаю? Я правда задал себе этот вопрос. Я любил тебя. И в тот момент я перестал казаться себе взрослым. Я не чувствовал той уверенности, какая есть у меня обычно перед важными событиями. Я казался себе маленьким мальчиком, которого вырвали у мамы и кинули в общество ко взрослым мужикам. Как-то так. Я не видел своей дальнейшей жизни даже абстрактно, если нет тебя. Самым сложным было адаптироваться. Там были абсолютно разные люди. Разного возраста, религии, расы, ориентации и уровня. Я первый раз понял по-настоящему, что такое толерантность. Было сложно привыкнуть к новым лицам, когда каждый день во снах видишь старые. У меня ехала крыша от происходящего… — Тима замолкает. — Третий вопрос? — Тима просто смотрит на меня. Чёрт…. — Смотря какой период времени мы рассматриваем. В академии я уже говорил, нет. Ну, если не считать тот вероятный случай. — А когда мы учились в школе? — Если фактически…. — Да, фактически, а не гипотетически. Тимофей, отвечай. — Один раз я тебе изменил, но мы же толком и не встречались. Это было в самом начале! — А точная дата? Хотя, бред, ладно, как ты можешь помнить… — 31 октября. — Хэллоуин? — Да. — Это тот самый день, когда ты соблазнил меня и залез ко мне под юбку? Первый раз, когда я с тобой вот так себя вела? Ты мне изменил в тот вечер? — Во-первых, правды ради, это ты меня соблазнила. Ты этого всего хотела не меньше меня. Я предупреждал, что не хочу марать тебя. Было? Было. Так что не гони на одного меня… — Как это всё было? Как ты мне изменил? — Чёрт возьми, как-как? Членом! Я переспал с другой. После того, как ты уснула. Я дико хотел секса. А ты для этого была слишком хороша. Ну, я и пошёл к… — Лукреции? К ней? — Да. — Твою мать. Коротков… — Это было до того, как я понял, что не могу без тебя. Ну или после, но я не придавал этому значения. Лукреция была моей партнёршей долго, и в тот вечер она ждала меня. Что я мог с собой поделать? — Но это было после того, как ты признался, что я тебе нравлюсь. В тот момент ты обязал себя быть верным в моих глазах. Просто кошмар… — Прости. Но мы же не будем ссорится из-за измены двухгодовой давности? — Какая разница, сколько ей лет? Мы же с тобой много о чём говорили. Так сложно было признаться? — Если по правде, то я забыл о ней. Просто потому, что это вообще не имело значения. Мы с ней спали вместе до тебя много раз. Да. Лу была моим партнёром в сексе, причём на регулярной основе, я уже говорил это много раз, тот случай потерялся среди многих других. Но она видела перемены во мне, так что я думал только о тебе. Прошу, Ксюша… — Твои вопросы, — я закипаю от злости. Нет, я знаю, это было слишком ожидаемо, но это и бесит больше всего. — Самый сложный момент за те два года, что меня не было? Почему именно ТГУ? И…ооо… Ты целовалась со Славой? — я цепенею, услышав эти вопросы. Точнее, услышав последний. Вот же дерьмо. Собираюсь, чтобы раньше времени не выдать себя. — Наверное, мой день рождения и попытка суицида. Это было очень страшно и тяжело. В ТГУ никакой репутации, никаких привилегий. Ничего. Тут всё ровно так, как я захочу. Тем более тут была квартира, и возможность обучатся с друзьями, — я замолкаю ровно так же, как и Тима несколько минут назад. — Дальше? — я молчу. — Пропустишь — я пойму, что ответ да, а скажешь «нет» — нарушишь правила игры о честности ответов. — Тогда зачем задаёшь вопрос, если сразу знаешь ответ? — Потому что я хочу это услышать. Не один я изменял. Это измена, даже если мы не были вместе. Он мой брат, и это измена как с его стороны, особенно с его стороны, так и с твоей. — Целовались. — И всё? — Хочешь спросить, переспала ли я с твоим братом? — Повышение тона, ускорение темпа речи, отвечаешь вопросом на вопрос. Ты нервничаешь, а значит, я добрался до того, о чём ты говорить не хотела. Так вы спали? — Мы почти занялись сексом. Но мы остановились. Это было ошибкой. — После этого у вас такие напряжённые отношения? — Да. — Ладно. Понял. Кажется, пора заканчивать. — Это точно. — Ты хочешь спать? — Не особо. Но ещё слишком рано. Так что да, я посплю, — я в плохом настроении. Я не хотела это вытаскивать. И знаю, что Тима тоже не очень рад всему этому. Но я не виновата, это было давно, и тем более этого больше не будет. Как и его связей с Лукрецией…