И хвост в придачу

— Что ты делаешь, Нацу?.. Позволь помочь? Я вздрогнул, хвост дернулся, задница (или что там вместо нее у змей?) соскользнула и провалилась между кольцами, щитки непроизвольно сомкнулись, прищемив пальцы. — Ауч-щ-щ! — зашипел я и сунул в рот пострадавшие конечности. На автомате. Странный вкус… Ляяя! Вот я дебил! — В жизни не видел ничего более возбуждающего! — тихо прошелестел Шин, стрельнул раздвоенным кончиком языка и бесшумно потек ко мне от двери. Было в этом что-то завораживающе-угрожающее, аж промурашило по хребту до кончика хвоста. От застывшего выражения на красивом лице стало очень не по себе. Какое-то оно было… голодное что ли. Да, именно голодное! Только что слюна не капала. Почувствовал себя этаким аппетитным стейком. Кажется кому-то пора рвать когти! — Пойду освежусь… — пискнул я и сиганул в ближайшее окно. Страх придавал прыти. Первым делом скользнул ко дну и там к противоположному берегу. Уши наполнились звуками подводной жизни, тело превратилось в этакий камертон, всей массой реагирующий на колебания воды. Поэтому легкий всплеск от почти бесшумного погружения нага я почувствовал так ясно, будто видел глазами, как длинное тело прорезает воду. Он меня преследует! Зачем? Вряд ли чтобы извиниться. Прибавил оборотов. Не хотелось с ним сейчас встречаться! Где бы спрятаться? Под водой долго не высижу, значит в лес. Джунгли привычно приняли в свои объятия. Тяжелый влажный воздух, сумрак, переплетение лиан, гомон птиц и насекомых окружили, обложили, скрывая от преследователя. За месяц всё здесь уже изучено вдоль и поперек. Но сегодня я драпал быстрее обычного. Как по-настоящему. Попасться сегодня особенно не хотелось. Мелькали мшистые стволы, широкие пальмовые листья, плети лиан, сердце бухало барабаном прямо в голове, легкие насосом гоняли густой влажный воздух со смесью сотен ароматов. Мозг работал в каком-то одному ему ведомом режиме, оценивая обстановку, выбирая верный путь, подбрасывая необходимую инфу из памяти и молниеносно принимая оптимальные решения. Я далеко ушел в глубь диких зарослей, петляя и путая следы, вернулся по ручью и спрятался в кроне развесистого дерева выше по течению. Надо прийти в себя, успокоиться и дать время успокоиться Шину. Сердцебиение постепенно затихало, я остывал после бешеной гонки, наблюдая за домом с безопасного расстояния. — Я напугал тебя, Нацу? — он свесился сверху головой вниз. Капец, скример! Я шарахнулся и сорвался с ветки. Шин подхватил кольцом хвоста поперек тела, потянул обратно, не давая уйти в воду. — Прости. Не надо бояться. Я не собирался причинить вред. Почему ты не доверяешь мне? Это разрывает мне сердце. Почему, Нацу? Разве я не обещал помочь тебе вспомнить прошлое? — Обещал… — я опасливо пристроился на ветке, отодвинулся от него насколько смог. — Я пытаюсь помочь, Нацу… — Я Саша! — перебил я. Вот достало уже, честно! — Так ты не хочешь вспоминать? Ты хочешь быть Сааши или вспомнить Нацу? Определись. Ради чего я стараюсь? Посвящаю массу времени нашим занятиям. В ущерб своим делам. А ты настаиваешь, чтоб тебя называли новым именем. Ты не хочешь вспоминать? Не хочешь вернуть прошлое? Наши отношения. Не доверяешь мне? Почему? Отчего-то стало стыдно. Получается, я вроде как обманываю его. Он ко мне со всей душой, пусть даже змеиной. А я прячусь и бегаю. И вру. — Ты перестал учить меня… — пробормотал я уже чисто из упрямства. — Мы только повторяем старое. Я уже сам вспомнил больше. — Прекрасно! Значит мой план работает. Покажи мне, что ты вспомнил. Так это план такой у него был?! Заставить меня вспоминать самому? Я что-то совсем растерялся. Шин потащил на тренировочную площадку несмотря на сгущающиеся сумерки. Мы перебрались в бухту, и я весь вечер демонстрировал, что подбросила мне чужая память. Шин выглядел довольным. Внимательно следил, подбадривал, поправлял. Может он и правда ради меня старается? Почему же так трудно довериться ему? Может это змеиная натура? Трудно довериться змею. Может и мне также никто не может довериться? В домик вернулся в глубокой задумчивости. Утром Шин приволок два тяжелых кривых меча, или что это такое? Память услужливо вывалила информацию по традиционному нажьему клинку с трудновыговариваемым шипящим названием тцхеш. — Ты хотел с оружием, Нацу? Думаю, время пришло. Будь осторожен, они не тренировочные. В животе неприятно захолодело. Вдруг представился хвост, тонко нашинкованный колбасной нарезкой. Уже не так твердо уверенный в необходимости тренировок с оружием, я взял в руки холодный тяжелый клинок. Отступать было глупо. Клинок на удивление удобно лег в ладонь. Я легко поднял его несмотря на вес, привычно принял боевую стойку, распределив нагрузку и готовый к поединку. Ух-ты! Шин ухмыльнулся с этим своим высокомерным выражением. Дня три мы упорно занимались. Фехтование я вспоминал так же легко, даже проще, потому что уже не боялся доверять памяти тела. От Шина старался держаться на расстоянии, с мечом это получалось само собой. А он опять расточал призывные ароматы, смотрел жадно, прикасался при каждой возможности. Как же напрягает! В такие моменты я остро сочувствовал женщинам. Неприятно осознавать, что тебя очень кто-то хочет, вот прям щас, а ты при этом не хочешь. Давит. А потом Шин опять пропал «по делам». Я вздохнул с облегчением. И зачастил в резиденцию. Приволок Фрэнку книгу, которую хотел обсудить. Псевдонаучную, как сказал библиотекарь, про параллельные миры. Фрэнк ковырялся с новым изобретением, увлеченно рассказывал об усовершенствованном переворачивателе блинчиков, призванном облегчить труд поваров. Только пока упрямые блинчики не всегда падали обратно на сковороду. Параллельные миры заинтересовали его не меньше блинчиков и мы несколько часов обсуждали всякие теории разной степени фантастичности. Мастера постарше слушали и посмеивались, беззлобно подшучивая над нашей увлеченностью. В такой компании время пролетало незаметно. Я стал лучше понимать принципы действия магии и сделал свое маленькое открытие — техногенная магия людей и обрядовая нагов имеют под собой общую основу. Упорядочение потоков. Только люди это делают с помощью механизмов, а наги собственным хвостом. И тем и другим нужен источник — чаще всего селенит или другая руда, которая содержит тот же селенит. Именно его богатые месторождения на склонах вулканов Крабьих островов так привлекают внимание Союза. Именно ради него люди так хотят подружиться с местным населением. Но пока там орудуют лишь контрабандисты. Я был так горд своим открытием, что рассказывал о нем всем вокруг. Ночевать я возвращался в домик, потому что Шин мог заявиться в любое время, а ночью объяснить свое отсутствие сложнее. В тот день он нагрянул с утра и сразу взял в оборот. Продемонстрировал мне набор метательных ножей и предложил заняться метанием. А я же упоминал, что люблю дальний бой? Метание — просто супер! Если бы еще Шин не клеился так откровенно, предлагая показать и поставить бросок. Тяжелый сладкий запах преследовал неотступно. Я уже понимал, что это для привлечения, но меня он только раздражал. На жаре даже голова начала кружиться. Так что несмотря на успехи, тренировку пришлось свернуть. Но расслабиться не получилось. Шин неожиданно набросился и попытался обездвижить. Ляяя, еле вырвался! Это что, брачные игры или тренировка ближнего боя? А что так внезапно? Думал я, уже драпая на всех парусах по лесу. Потом набегавшись, занялись магической броней. Я кастовал один за другим все способы, какие знал, а Шин пытался разбить. Многие из них предполагали близкий контакт, и я уже не знал куда от этих контактов деваться. Шин как с цепи сорвался! И даже после купания в бухте его запах не уменьшился. Когда мы наконец вернулись в домик у меня так ломило в паху! Тело непроизвольно реагировало. Хотелось скорее лечь спать в надежде, что во сне всё пройдет. Шин пристально следил, как я неловко устраиваюсь в гамаке, стараясь облегчить страдания. И вдруг спросил: — Как давно ты удовлетворял себя, Нацу? — Что? — я подумал, что ослышался. — Всем взрослым нагам необходимо регулярно снимать напряжение, чтобы семя не застаивалось. Это важно для здоровья. Поэтому я спрашиваю, как давно ты удовлетворял себя, Нацу? Он что, разглядел что-то у меня? Как же неловко! — Э. Я не помню, — лицо и уши обдало жаром. — Тогда сделай это сейчас, — он вдруг молниеносно приблизился, заставив шарахнуться и вывалиться из гамака. — О, прости, опять тебя напугал, — он помог мне подняться, скроив при этом слишком довольную морду лица, чтобы поверить, что это случайность. Чертов змей! — Ничего. Всё в порядке. Давай просто ляжем спать, — я попытался отстраниться и обнаружил вокруг себя уже пару колец чужого хвоста. — Нет, не в порядке, я же вижу. Не надо смущаться. Это просто физиология. Всем нам необходимо регулярно делать это, — голос его приобрел иную тональность, стал тягучим, завораживающим, вязким. Шин при этом замер, будто затаился, только руками чешуйки на мне поглаживал. Ляяя, ну точно! Он понял, что у меня там творится. Еще бы, весь день меня окучивал! Как стремно-то. — Я не могу… — забормотал я, не зная, куда от него деться. — По правде говоря, я не умею. Поэтому… — Тогда я научу тебя. Сядь повыше. Открывай щитки, — его хвост плавно, но настойчиво вклинился между петлями моего, раздвигая их, подтягивая ближе. Он уже опутал меня полностью. Если сейчас не выкручусь… — Шин, давай в другой раз. Уже всё прошло, — я растерял остатки уверенности. Балансировал уже на грани паники. Возбуждение действительно прошло со страху. Я хотел только, чтобы меня отпустили. — Нацу, если за всё это время ты ни разу не спускал, ты можешь заболеть. Открой, пожалуйста, щитки. Не надо меня бояться. Могу заболеть? Это правда? Стало еще страшнее. Зачем он так близко? Как он раскопал так быстро мою задницу? Я думал, что замотал ее в несколько слоев. Что он там трогает? — Шин… — Доверься мне. Опять этот запах, тяжелый, приторно сладкий. Его рука требовательно гладит пах, пробуждая ответные движения внутри меня. Как-то хитро давит, и я неожиданно для самого себя открываюсь. Как?! Два пальца уже внутри, придерживают створки, мягко массируя, и не дают закрыться. Зачем он смотрит туда?! — Шин. Шин… Прошу тебя. Не трогай там… Это противно. — Глупости. Это прекрасно! Посмотри какая красота, — в голосе ни капли сарказма, восхищение и желание… — Будто редкая раковина со дна моря. Спорим, я найду в ней жемчужину, — он слишком близко, почти засунул туда свой нос. Как же стремно! Настойчиво отодвигает мои руки, судорожно прикрывающие пах и вдруг проводит там языком. У меня перехватывает дыхание. От страха, ожидания отвращения на его лице и… от вспышки удовольствия. — М-м-м-м! Как вкусно! Ты пахнешь тайчи и на вкус как тайчи. Обожаю тайчи! — я уже знаю, что тайчи — кисло-сладкий фрукт. Шин облизывает там еще раз, вижу как его тонкий язык поддевает пока еще мягкую плоть, скользит по ней, поднимая и вытягивая наружу как мягкий мармелад, и меня продирает до кончика хвоста. Язык погружается в меня снова и снова, с каждым разом всё глубже. А я могу только сопеть в кулак и жалобно постанывать. — Посмотри сам. Разве это не прекрасно? — он неожиданно притягивает меня за шею к собственному паху. Если бы я был человеком, спина немедленно переломилась бы пополам. Но я не человек и почти утыкаюсь носом в собственную ракушку, в нос лезет мой запах. Прямо перед глазами бодро торчит розовый член странной конусовидной формы без головки и крайней плоти. А Шин облизывает его как подтаявшее мороженое. Ляяя, сдохнуть можно! И наверное, чтоб окончательно добить, предлагает, — Попробуй! — Что? — Попробуй лизни. Тебе понравится. — Нет! — хочу отстраниться, но тяжелая петля его хвоста уже лежит на загривке. Лизать собственный член?! Ляяя, он точно двинутый! Да ни за что на свете! Фу! За кого он меня принимает? — Это совершенно нормально. Все наги так делают. Ты никогда раньше не удовлетворял себя? — и с хлюпаньем втягивает мой стручок в рот. Божечки! — Хах… Но не языком же! — Почему нет? В чем разница? — как он успевает неторопливо разговаривать и сводить с ума ласками? Его язык беспрестанно погружается во влажную глубину, двигается там. Я так близко, что могу рассмотреть все в мельчайших подробностях. Еще бы глаза не закатывались от разливающейся внутри истомы. — Ты целовался когда-нибудь с языком? — Я заторможено киваю. — Это примерно то же самое. Только вкуснее. Попробуй же, Нацу! И он практически утыкает меня губами в собственный член. Инстинктивно дергаюсь, облизываю губы… Ну… вроде не противно. Чуть кислит, немного сладит… Я сдаюсь. Высовываю раздвоенный кончик языка и осторожно пробую. Упругий и гибкий член и правда похож на язык. Пахнет чем-то фруктовым почти приятно. Шин пристально следит за мной, придвигается и широко лижет. Черт! Делаю то же самое. И мне срывает тормоза. Это самое лучшее дрочево в моей жизни! Или минет? А неважно! Некоторое время вдвоем почти в драку нализываем набухающий орган. Внутри всё млеет, разгорается лесным пожаром. Шин переключается на ракушку, а я развлекаюсь самостоятельно. Член уже затвердел, гордо уверенно топорщится на широком основании. Беру его в рот сколько помещается. Невероятно! Охрененно! Я сам могу контролировать где, как, сколько и насколько глубоко. И правда похоже на поцелуй с языком (теплым, мускулистым таким и вкусным) только в разы приятнее. Кажется, я очень люблю целоваться. С языком. Особенно, когда рядом кто-то так активно ласкает языком дырочку. Как хорошо! Накатило так неожиданно и сильно! Мамочки… Что уже?! Нет! Меня выгибает и скручивает кренделем, стенаю в голос как последняя…собака женского пола, хвост извивается в конвульсиях, бьется в тисках другого хвоста. Как же хорошо! — Вот и молодец! Умничка! Только в следующий раз обязательно проглоти всё, — он облизывает руку. В чем это она у него? Туго соображаю… — Семя слишком ценно, чтобы разбрасываться им. В теле приятная тяжесть и расслабленность, растекаюсь в объятиях рук и мягких чешуйчатых колец, ласково поддерживающих и поглаживающих. Как хорошо… Шин нависает, прислоняется, прикасается к голой коже, притирается животом… Чувствую прикосновение к своему еще не опавшему члену. — Шин? — Ты такой красивый, Нацу. Хочу тебя. — Нет. Рановато я расслабился. Пытаюсь оттолкнуть его, вывернуться. Не пускает. Я не могу сомкнуть створки без риска прищемить собственный член. Его орган с влажным хлюпаньем скользит по моему, гладит, будто облизывает. Это неприятно! Я еще слишком чувствителен там. — Нет! Мы так не договаривались! — Ты должен мне помочь. Я же помог тебе. Теперь твоя очередь, — требовательный шепот прямо в ухо. — Почему ты такой неблагодарный? — Ты же сам… — Да сам. Я всё сделаю сам. Просто расслабься. Доверься мне. — Но я не хочу! — А раньше хотел. Ты очень хотел меня, Нацу, вспомни! Ты желал меня больше жизни. Не представляешь, как мне тяжело видеть тебя таким. Чужим. Отстраненным. Помоги мне, Нацу. Один раз. Хотя бы из благодарности. Замираю, застываю в его руках. Чувствую себя неблагодарной тварью. Но… Это неправильно… Так нельзя! Секундное замешательство, и он понимает всё по-своему. Запоздало дергаюсь, но он уже внутри. Проник гибким шустрым кончиком. Скользит там неторопливо, ласкает. Вроде не больно. Только… — Ну вот и молодец! Видишь, ничего страшного. Посмотри на меня. — Нет. Отворачиваюсь, закрываюсь руками. Это слишком! Это неправильно. Что происходит? Я ведь не хотел. Шин крепко держит, медленно плавно двигается. Будто облизывает изнутри, а потом и снаружи протягивает по моему члену, будто гладит широким мягким языком. Гибкое тело все в движении. Я не могу ему ответить. Закаменел и просто жду, когда всё закончится. Он навалился и с каждым разом входит всё глубже и глубже. Глубже и глубже. И толще. Меня распирает изнутри его плотью, кажется слышно, как скрипят от напряжения связки. Глубже и глубже… Да когда же ты закончишься?! Коротких передышек, когда он выходит, не хватает, чтобы прийти в себя. Он решил до горла изнутри достать? Я же… не могу… больше принять. — Шин. Шин… Хватит. Мне больно! Остановись! Он уже вбивается. Резко и часто. С хлюпаньем и стуком чешуйчатых тел. Его член затвердел, превратился в жесткий кол, он таранит меня, врезается в незащищенное нутро. Больно! — Нацу. Нацу. Натс-с-с-у-у! — твердит в самое ухо, как заведенный, двигаясь всё быстрее. — Наконец. Как я мечтал об этом. Столько лет! Нацу! Нацу, ты мой. Мой! Слышишь? Мой! Пойми это! — он вколачивает в меня эти слова, как гвозди. Скриплю зубами не в силах расслабиться. Пытаюсь сжаться в комок, не дает. Руки притиснуты к телу, не пошевелить, не оттолкнуть. Когда же ты кончишь? Кончай уже! Не могу больше… — Жаль, ты не помнишь… Ты бы оценил. Нацу, ты бы понял… Я в тебе. Наконец… Прочувствуй это! Мой ледяной принц. Мой! Нацу. Натс-с-с-у-у! Он стискивает еще сильнее. Скрипит, трется чешуя. И кажется ребра скрипят. Шин вбивается до упора последними напряженными толчками. И замирает, сжав так, что трудно дышать и хвост немеет. Внутри пульсирует, дергается его член. По мне что-то течет… Наконец всё закончилось. Железные объятия расслабились, я смог нормально вдохнуть. Сняться с его члена и сомкнуть перепачканные щитки. — Отпусти, Шин. Мне… помыться надо… И побыть одному… — Ты был хорош, Нацу, — покровительственно вымолвил Шин и погладил не глядя по щеке, будто собаку потрепал, — Превзошел мои ожидания. Лениво отвалился, позволяя освободиться. Я торопливо выбрался из обмякших колец и выскользнул в вечерние сумерки. Нырнул сразу в теплую речную воду, ушел на самое дно. Хотелось спрятаться, забиться куда-нибудь под камень вместе с мокрицами. Противно. Как же противно! И неправильно. Какое-то мерзкое чувство… что меня поимели. Опять. Очень хочется помыться. С мылом. С мочалкой, а лучше щеткой. И внутри прям ершиком. Везде, где он касался. Долго под водой сидеть не получилось — воздух кончился. Вынырнул посреди реки. Багровое заходящее солнце горело болезненным нарывом на шкуре неба. Почти физически ощущал волны боли растекающиеся по поврежденной ткани небосвода. Или это у меня болит? Неужели он мне что-то повредил? Вода остужала разгоряченное тело, заглушала тянущую боль внизу живота. И вытягивала тепло. Нужно вылезать. Восточная сторона неба уже погружалась в благодатную тьму, обещающую покой и тишину. Я понял, что не вернусь сегодня в домик на дереве. Не хочу. Не могу его видеть. Переночую на любом дереве в лесу, как тогда… Ляяя. Только не сейчас! Не хочу вспоминать никаких леопардов. У меня есть вообще хоть одно хорошее воспоминание об этом мире?! Сплошные уроды кругом. Моральные. Гады-мрази… Ни одного нормального человека… Это потому что они и не люди вовсе. Точно! Я понял, хочу к людям. Их я по крайней мере понимаю. Хорошо, что местные механизмы не страдают от воды. Магия не электричество. Механизмы надежные, как и тот, кто их делает. Браслет работал как прежде, моментально без сбоев доставил в резиденцию. Только не в мою комнату. Фрэнк как всегда работал допоздна. Все уже разошлись по домам. Он частенько так засиживался, увлекаясь и забывая про время. Тоже опешил при виде мокрого голого нага в своем царстве железяк и инструментов. — Сааши? Рад тебя… Что-то случилось? — он оставил очередной распотрошенный механизм, стянул громоздкие очки на лоб, поморгал уставшими глазами. Вдруг накатило. Попытался ему ответить и понял, что не могу. Не могу об этом рассказать. Махнул рукой, боясь открыть рот, чтоб не разреветься. Как девчонка прям. Идиотина. — Сейчас, — Фрэнк встрепенулся, метнулся, ловко лавируя среди заваленных столов, верстаков и станков, принес чистый рабочий комбез. Задумался, глядя на штанины, и отмахнул их резаком. — Вот. Надень. Я с благодарностью натянул робу, смахнув непрошеную влагу с глаз. Длины как раз хватило прикрыть пах. Сейчас это казалось как никогда важно. Вдруг там видно последствия? Как же стыдно. Фрэнк топтался рядом, не зная куда себя деть и чем еще помочь. Я принялся нервно выжимать и убирать волосы, просто, чтобы занять себя чем-то и не смотреть на приятеля. Несколько раз глубоко вдохнул, успокаивая дыхание. — Всё нормально. Просто… плавал… и решил в гости заглянуть, — не очень натурально соврал я и добавил, чтобы не молчать, — Чем занимаешься? Фрэнк с удовольствием переключился на любимую тему. Принялся рассказывать о новом изобретении, все больше воодушевляясь по мере рассказа. — Механический стенографист. Представляешь! Сейчас на совещаниях сидят специальные люди и записывают за всеми. Неблагодарный мартышкин труд! Я почти всё придумал, даже начал переделывать один старый печатный станок… Только не пойму пока, как разделять реплики разных людей. Иначе будет просто стена текста, это не годится. Нужно научить машину различать голоса… Я пристроился в кольцах хвоста, слушал его воодушевленную болтовню и постепенно успокаивался. Хорошо наверное быть таким увлеченным человеком. Почему я не такой? Мотаюсь по жизни, куда ветер подует. То за одним хвостом бежал по джунглям без оглядки, теперь за другим тащусь. И что в итоге? Опять то же самое. Мною просто попользовались. Не важно из каких побуждений. — Эй, ты что заснул? — Фрэнк тронул за плечо и вздрогнул, когда я шарахнулся спросонья, чуть не растянулся по полу со всеми своими метрами. — Прости… — протянул мне руку, помогая подняться. — Точно ничего не хочешь рассказать? Я покачал головой. Не сейчас. — Пойду я, наверное. Переночую сегодня у себя, — пробормотал смущенно, подбирая хвост из кучи железок. Фрэнк вызвался проводить, вид у него был озабоченный. Как же я рад, что он есть у меня! Одному было бы сейчас совсем тошно. На улице спустился поздний вечер, почти ночь. В парке зажглись фонари. Посетители ушли, и Фрэнк повел напрямик через административный. — Там уже с обеда неприемный день объявили. Делегация опять какая-то приехала. Все вокруг них пляшут, ужины-приемы организуют. Его величество занят. Все заняты. А тебе почти в два раза ближе получится. В охране сегодня Лерой с ребятами. Они нормальные. Помнишь там еще лысый Герри? Ну здоровяк такой… Я за плюшками в столовку бегал, там в административном вообще пусто было, — приятель явно был смущен и расстроен, но не знал, как помочь и что предпринять, и от этого терялся еще больше и нес все подряд, лишь бы не молчать на ходу. Махнул скучающей охране, — Привет, ребят, пропустите? Мы по краешку пробежим незаметно. Спасибо! Ребята не возражали. Совсем незаметно не получилось. В просторный помпезный холл с кристальными громадами люстр, бархатом портьер и золотом гербов на каждой плоской поверхности выходило несколько дверей разной степени крутизны. Нам нужно было пересечь его наискосок до лестницы на второй этаж, где начиналась открытая галерея до гостиничного комплекса. Тот еще лабиринт, ага. Мы пробирались тихонько вдоль стеночки, когда одна из самых торжественных дверей резко и совсем не торжественно распахнулась прямо перед нами, заставив круто затормозить. Из нее выскочил человек, нервно срывая на ходу кружевной воротник и встал, как в стену врезался, сверля меня глазами. Знакомыми до отвращения желтыми глазами. И откровенно принюхиваясь. У меня, кажется, даже чешуя дыбом поднялась. Эти чертовы идеальные брови-скулы-челюсть! Не знаю, как я не зашипел. Этот звук просто рвался из меня наружу, пришлось стиснуть зубы, губы и бежать, волоча недоумевающего Фрэнка за руку. Ну почему сейчас?! Откуда здесь Лео?! За что мне это всё?