***
В гостиной ароматно пахло свежим кофе, и звонкий голосок отдавал служанкам дворца, одетым в серые закрытые платья, приказы. Девушки, склонив аккуратные головки в чепцах, внимательно слушали молодую леди в алом домашнем халате с золотистыми вышитыми то ли лисицами, то ли какими–то песцами, и при моём появлении слаженно оглянулись, тут же кланяясь. – Граф Фэрт… – залепетали они. – Я велела девушкам подать завтрак и давала некоторые поручения, – кивнув в знак приветствия, пояснила Элиа. – Полагаю, вы устали, брат? Приказать пригото… – Не стоит… – на какое–то краткое мгновение сделалось даже стыдно от подобного поведения сестры, так меня вечером и не дождавшейся. Впрочем, я ведь ей ничего не обещал, ибо и собирался, вернувшись домой, отправиться к Бэлли. Правда, не предполагал, что дом покойного барона оставлю только утром… – Я был занят достаточно… Кхм… Несложными делами. – Поймал из–под чепца одной из служанок понимающий, лукавый взгляд. Молодая, лет двадцати, светловолосая, светлокожая, но руки уже огрубели в столь юном возрасте. До дворца где–то в сиротском доме в столице трудилась. Лайбэль… Красивое имя, и личико тоже приятное… А ведь я с ней не лучшим образом обошёлся, как ни прискорбно. Ничего не объясняя, просто обрубил, когда заметил, что девушка начинала в меня влюбляться по–настоящему, а не просто рассчитывала на выгоды от утех с дворянином. Может, честно, но некрасиво, заметил сейчас слишком уж словоохотливый отчего–то внутренний голос. – Как графу будет угодно, – поклонилась и вместе с товаркой, чуть постарше, темноволосой, скользнула прочь из покоев, вновь отведя глаза. Полгода минуло… Время летит, надо же. Тогда меня бросила законная уже невеста, дело к свадьбе шло… Не потому ли я Лайбэль и спровадил прочь, из оскорблённого самолюбия, меня ведь оставили ради более престижного супруга? Хотя я и сам–то был совсем не образцовым женихом, если подумать. Однако пауза повисла неловкая и какая–то неуютная, и пришлось поднять на Элиа глаза, изобразив весёлый и приветливый вид. Но улыбка сползла с лица, когда взгляд остановился на изящных витках коротко остриженных волос, немного кривых передних зубах, из–под приподнятой верхней губы, веснушках, длинных ресницах… А ведь она, подумалось, была довольно мила, хотя и совсем не эталон красоты по меркам высших кругов. И кожа слишком смуглая, и волосы… Каштановые, не чёрные или совсем светлые, как было модно. И скулы тонкие, острые, но скорее от худобы… – Я подумала, ты был на службе, – заметила, поворачиваясь, чтобы уйти прочь. – Кофейник только что принесли, прямо с кухни, сейчас принесут творог с ягодами и булочки. – Рука осторожно легла на тонкое плечо под атласом. Дорогой, качественный. Но я ей такого ведь не дарил, и лисы эти… Неужто всё–таки Карру? Или сама? Однако прежде, чем мысль оформилась, плечо отдёрнулось, резко, сердито. – Приятная дама, смею заметить. И такая тактичная, – голос зазвенел, обиженный, дрожащий, стеклом ваз на полках. – Ты тоже так считаешь, да? Дурнушка, одета не этак, веду себя как будто из провинции… А я и есть из провинции! Я в Шэрфилде родилась! Знаешь, сколько уроки этикета стоят? А я не хочу, чтобы ты из–за меня краснел, через день до позднего вечера там сижу. – Эль отскочила к дверям, что вели в узкий коридор и спальные комнаты. – И одета я… А что мне, как эти одеваться, что того и гляди всё вывалится? – стиснула тонкий маленький кулачок. – И ты же первый заявишь, что я развратная девка, выставишь, да? Да она же смеялась надо мной откровенно… – по щекам покатились мелкие прозрачные слезинки, и я пересёк комнату, осторожно сжимая тонкие запястья и заглядывая в огромные искрившиеся влагой глаза. – Твоё право, конечно, но… – Ты считаешь, что я был у нее? – усмехнулся я, и где–то в глубине души вдруг от самой этой мысли стало неловко и стыдно. И ведь правда, я и сам видел и это презрение, за дружелюбной маской, и эти насмешки, про модиста, про тяготы большого города… И, доставив заплаканную, замкнувшуюся Элиа домой, успешно именно туда и отправился. Отец бы сказал, что плоть пересилила совесть, и… был бы прав. Я ведь ничем его не лучше, он ни матери, ни Анжари лгать не стал, а я? – А разве нет? – дёрнулась, но я только сжал чуть крепче пальцы. – Это не моё дело, повторяю, и твоё право, но ты ведь видел, как она… – Не у неё, – прищурилась недоверчиво и снова попыталась вырваться. И не верила она сейчас ни на ломанный медяк совершенно правильно. – И я так не считаю, понимаю, что тебе сейчас сложно… Много нового, и нужно ещё во многом разбираться. И ты очень быстро учишься, к слову, – попытался было похвалить упорство девушки, однако вместо радости от лести взгляд стал ещё угрюмее. – Что касается дамской моды, возможно, она кажется тебе чрезмерно откровенной, но есть множество девушек, которые одеваются значительно скромнее, полагаю, ты не слишком выделяешься на их фоне. Только ткани стоит подбирать немного дороже. Вот, например, как этот халат, только он традиционный для нас, но такое же платье будет… – Это подарок, – буркнула Эль. – Я получила прошлым вечером. – Подарок? – а ведь Карру было ясно дано понять, что компрометировать Элиа и оказывать излишние знаки внимания не следовало. Не внял? – Чей? – Нет, не Карру, – харр раздери, до чего же проницательная девушка, даже слишком. И я уже начинал сомневаться, что Элиа была настолько наивной и простодушной, как казалась поначалу. – Один из твоих более высокопоставленных друзей прислал мне, по особенному, как он выразился, поводу. По случаю, как же там было в записке… Вот, точно. По случаю моего прибытия в Дариан и принятия в почтенный род Фэрт. – Гордо вскинула голову эта маленькая, хрупкая девушка, ниже порядка на головы полторы, вся тоненькая, которую крепкая хватка, даже осторожная, удерживала без труда. Но взгляд – ясный, гордый, хотя и обиженный. Такого рода витиеватые речи могли принадлежать лишь одному моему другу, и я скрипнул зубами, припоминая, что да, он ведь уезжал и пару дней как вернулся, и, видимо, столь запоздало решил поздравить Элиа с приездом. Кстати, а что там с уроками этикета? Вопрос прозвучал вслух и Эль глухо усмехнулась: – А ты думаешь, один из лучших его учителей в столице будет меня за жалкие медяки обучать? Я бы как раз твою подачку на них и потратила, и так кое–что приходится на тебя записывать, – поморщилась сестра. – И кто оплачивает? – казалось, что и ответ уже был известен, и прозвучавшее стало неожиданностью. – Ты не поверишь, но сам же учитель этикета поведал, что оплата моих уроков записывается на имя Императорской Фамилии, а точнее – молодой принцессы. А сперва их оплачивал… – Карру, – закончил я. – Да. Знаешь, я жалею, что не он мой брат. Он хотя бы не притворяется, а действительно относится ко мне хорошо. А ты… Недолюбливаешь, так и не устраивал бы спектакль! Ни с другом не позволяешь общаться, дескать, сам, я же брат, такой вот хороший… Ни… – глаза сверкнули. – Я видела вчера, как ты ко мне относишься. Твоя пассия красноречиво всё показала, и, если мешаю, буду весьма рада собраться и уехать. – Куда? – в камине заискрились угольки, я оглянулся и не заметил, как выскользнули из хватки тонкие руки под атласными узкими рукавами. Тёплые, хрупкие… Она же совсем ещё ребенок, это просто детское, юношеское. Я и сам через подобное поведение проходил… – Эль, я не отношусь к тебе так… – Но ты будешь молча наблюдать, как меня будут оскорблять твои друзья и пассии, – протянула она, – верно? Что ж, славно, но мне это не по душе. И зачем мне в таком случае такие… Братские отношения? – Я не считаю так, как она, более того, мне это не понравилось, и я ждал более удобного момента, чтобы сказать об этом. Думаю, впредь она не станет тебя оскорблять, – и самому говорить это было противно, поскольку правдой это было лишь отчасти. В кофейне я действительно промолчал, да и утром вовсе не за Элиа вступился, просто слушать шуточки и насмешки Бэлли не хотелось. И сейчас девушка имела полное право злиться, и это приходилось признать. – Но ведь кое–что она верно отметила, у девушек, например, волосы обычно длиннее… – об этой реплике тоже пришлось пожалеть, когда в серых глазах сверкнули мрачные, гневные огоньки, и Элиа отвернулась, сделав шаг к спальным покоям, окутанным полумраком даже в солнечные дни, из–за тяжёлых тёмных занавесей. – У меня были косы, до пояса, – глухо заметила сестрица, и вся фигурка как–то поникла. – Но кое–кто в сиротском доме решил, что они мне не очень–то нужны. Ты опоздал на пару недель… – до пояса, а ведь у той же Бэлли локоны доходили до середины лопаток. И теперь волосы лишь чуть закрыли мочки аккуратных ушек, и вновь неприятно кольнуло осознание, насколько же ей это должно было быть обидно и гадко. Взгляд опустился на чисто вымытый пол, застланный коврами и циновками, и сорвалось с губ не менее глухое: – Извини, я не знал. – Откуда же тебе, – усмехнулась, подобрав юбки и зашагав к собственной спальне. – Со мной же незачем разговаривать, мешок с деньгами сунул и достаточно. Ты ведь только своё благородство показываешь и то, что ты здесь главный. Смотрите, какой молодец, сестру от второго брака отца из приюта забрал, принарядил и учиться отправил, в семью принял. Весь такой честный, заботливый и хороший. Зачем же публике и особенно симпатичным леди знать, что я с ней двумя словами в неделю перебрасываюсь. Только если так мешаю, я ведь могу и уехать. – Сначала доучись хотя бы, – выдавил я улыбку, поднимая глаза на блестящий серебристый кофейник на столе. Завтрак, для меня, в то время как я весьма приятно проводил время с женщиной, порядком накануне оскорбившей Элиа. И злость сестры, как и холодные, хлёсткие слова сейчас, была вполне заслуженной. – И… если тебе хочется общаться с Карру, я не против, только будь осторожней. – Он ведёт себя гораздо приличнее, – к смуглым щекам заметно прилила кровь. – И, в отличие от тебя, – как–то с сарказмом, шипяще, закончила девушка. – Он не смотрит молча на то, как меня поддевают. Для этого необязательно давать волю рукам или оскорблять в ответ, иногда достаточно просто жёстко прервать разговор и изменить тему. Жаль, что у него нет лишних комнат, и что в обществе бы возникли к тебе вопросы. Иначе я и жить бы здесь, – рука дёрнулась к тонкой щеке, но застыла на половине пути. Я не мог ударить её, и не мог винить в этих словах, более того, приходилось признать правоту сестры, вспоминая весьма жёсткий разговор с другом, после которого мы едва не поругались всерьёз. Он никогда не стал бы причинять ей вред и ронять репутацию в глазах света, но и молчать, как я, едва ли стал бы, тем паче было бы ради чего… – Не стала. У меня многое было – у нас был свой дом, я училась в хорошей школе, мечтала стать… Впрочем, уже неважно, меня никогда туда не возьмут. Ты ведь с момента встречи ни разу не поинтересовался, чем я живу и чем жила до сиротского дома, а я не выросла там, Бэнджамин, – имя произнесла, словно выплюнула, едва ли не впервые за знакомство. – У меня тоже была жизнь до. Только когда мамы не стало, а ты сразу не объявился, дом забрал Городской Совет, а меня отправили в Сиротский Приют. А знаешь, дом купили родители и она завещала его мне. Да и кое–какие сбережения были, да сплыли, уж прости такую неприглядную речь, в провинции жила. Она верила, что ты приедешь, – в то утро что–то в моём мире, от этих резких, плетью хлеставших слов, перевернулось с ног на голову, и пальцы с хрустом сжимались в кулаки и вновь разжимались. – Она говорила, что ты добрый, поступишь правильно, и всё будет хорошо. А я не верила. – Но ведь я же приехал! – Да, приехал, только почти три года прошло. – Элиа выдохнула и решительно удалилась, оставив меня с зародившимся чувством вины припоминать, что ведь нечто о «наследстве» сестры в том письме действительно было написано, но я, упивавшийся своей неприязнью к ней и злостью, не счел нужным всерьёз в это дело вникать. А ведь до сиротского дома она и впрямь где–то жила…***
А по приходу со следующей смены, под самый конец которой пришлось задерживать парня–волшебника, пытавшегося промышлять разбоем и оказавшего сопротивление, ждала красовавшаяся на столе книга самирской кухни и несколько разных блюд. Сестры не было… Повреждённая заклятьем щека ныла, сочась кровью, понемногу затягиваясь. Но, невзирая на усталость и ноющую боль, рука сама потянулась к сладкой булочке, аппетитной, румяный бок которой выглядывал из вазы. – Ты уже до... – послышались шаги и тихий голос. – Ты ранен?! – Ерунда, часто бывает, – отмахнулся я. – Я сейчас, – попытки остановить Элиа ни к чему не привели и пару минут спустя жгучая настойка какой–то лекарственной травы, появившаяся с прибытием сестры, огнём прошлась по ране, промываемой тонкими длинными пальцами. На мой взгляд, ссадина была пустячной, но у девушки, перепуганной, на этот счёт было явно совсем иное мнение, и руки едва заметно подрагивали. Кровь идти перестала, жжение понемногу начало угасать, и я осторожно сжал тонкое запястье, заглядывая в заострившееся личико. Едва ли кому–то раньше пришло бы в голову лечить и более серьезные травмы, кроме лекарей, обратись я к ним, и матери, когда последняя ещё частенько тут гостила, невольно крутилось в голове. – Элиа, успокойся, ерунда, к вечеру следа не останется... Правда, спасибо, но всё в порядке. – Тебе, наверное, больно... – Бывает и хуже. – Я решил сменить тему и кивнул на стол, бросив вновь взгляд на бледное лицо. – Я попробовала кое–что приготовить. Может быть, тебе понравится. Кое–что купила, например, булочки, сказали, они как в Саммир–Эа. Они сладкие. – А острый соус есть? – Да, традиционный. – Славно. – Когда сладкая выпечка опустилась в соусницу с жгучей, острой смесью, серые глаза с пушистыми ресницами округлились. – Ты будешь это есть?! – с видимым трудом выдавила "лекарь". – Ага, более того, я очень люблю это сочетание. – В подтверждение своих слов я с большим удовольствием, признавая, что вкус и впрямь был настоящий, народный, проглотил лакомство, под озадаченным взором Элиа. – Это даже для самира... Совсем странно... – К этому тебе тоже придется привыкать... – тихие шаги и удалявшаяся фигурка, и почти неосознанно опустившаяся на тонкое предплечье рука. – Ты завтракала? – ответом оказалось отрицательное покачивание головы. – Тогда давай позавтракаем вместе. И спасибо, что обработала щеку. – Ты всегда так наплевательски относишься к своему здоровью? – Частенько. – Я испугалась... – отвела взгляд и собралась уходить, толком со мной после того утреннего разговора вновь не общаясь. Видимо, случай сильно её задел, мелькнула мысль, хотя я и с дамой–то после этого не встречался, и, вспоминая минувшие со встречи с сестрой месяцы, с неприятным осадком осознавал, что действительно продолжил вести себя весьма скотски. А в довесок запретил ей, фактически, дружить с тем, кто относился к ней теплее. Вот только одного ответа я дать не мог – почему. – Я знала, что у вас опасная работа, но как–то не очень об этом думала. Я испугалась, что и тебя тоже... Что ты тоже уйдешь. У нас, конечно, плохие отношения, но я хотя бы не одна. Ты… ты хотя бы есть… – голос дрогнул и сломался, затих, чуть не сорвавшись в конце на хрип. – Иди–ка сюда, – тонкая талия оказалась в руках, и впервые за годы я с трудом сам успевал осознать, что делал, едва ли понимая, почему покатившиеся по щекам слёзы сжали нутро. – Я никуда от тебя не денусь, слышишь? Никуда не уйду. Это просто пустячная ссадина, я много лет учился и уже давно работаю. Могу за себя постоять. И не разводи тут сырость... – ответом послужило неясное бормотание. – Я тебя не оставлю, Эль, обещаю. Будешь реветь – заставлю смотреть, как ем сладкие лепешки в остром соусе и запиваю... я подумаю, чем, – туника на плече безнадёжно промокла, спина под ладонями тихо вздрагивала, и оставалось только чуть крепче прижать к себе девушку. – Даже не смей думать так, ясно? И правда, позавтракай со мной, вместе веселее. И, пожалуйста, расскажи о себе подробнее. Я знаю, я ужасный брат, но хочу по–настоящему исправиться. Ты дашь мне шанс? – повисла пауза, и только потом, спустя несколько минут, медленно, девушка кивнула в знак согласия. Шанс повести себя лучше по отношению к ней хотя бы теперь был мне дан, и использовать его я на сей раз собирался.