Эта ночь не могла тянуться бесконечно, и в те короткие часы, когда в моих объятиях оставалась невысокая хрупкая фигурка, когда на губах царил чуть сладкий вкус издевательски родных губ, вот только не в том понимании, в котором всё было на самом деле, внутри разливалась отнюдь не радость или, как писали в не слишком умных романтических книгах для трепетных девиц, сладкое порхание, а мрачное осознание пропасти, к которой мы только что шагнули. И я, отправляясь на самый её край, заодно толкнул туда ту, ради кого так долго пытался сохранить собственную грязную тайну.
Обычный вечер за кружкой эля с друзьями перечеркнул жизнь на две неравных части – казалось бы, всего только, посмеиваясь, лучший друг заметил, что Элиа выросла и ей подошла пора подыскать достойного спутника. Это не было насмешкой, и даже не советом, и уж тем паче не настоятельным намёком, но внутри взорвалось не хуже, чем если бы вдруг начинили порошком и подожгли фитиль. Даже мысль о том, чтобы отдать Элиа кому–то, найти этого самого пресловутого «супруга», резала кинжалом, заставляла кровь кипеть от ярости и ненависти, к кому – я и сам не понимал… Не к ней – девушка была не виновата ни в том, как появилась на свет, ни в том, что отчего–то именно её взгляд, именно ее улыбка и смех, иногда немного наивная и неловкая доброта и дружелюбие зацепили слишком глубоко, как и простота и открытость… Ненависть была не к ней – к отцу ли, матери Эль или к себе самому – я не знал.
Найти достойного мужа и пожелать счастья было самым очевидным выходом, который разорвал бы порочное, запретное притяжение, безумное желание наплевать на последствия и впиться терзающим поцелуем в тонкие губы, когда слова потеряли бы значение, поскольку всё стало бы очевидным без них. Вот только, словно в насмешку, даже разум не видел никого, кто оказался бы достоин права подарить ей то, что хотелось мне…
Когда слова сорвались с языка, рычащие, тяжелым камнем давя все попытки дружить, все старания выглядеть в её глазах чудовищем, чтобы не жалела, когда сумеет уйти, чтобы, и за это малодушие я ненавидел себя только сильнее, поскорее ушла сама, раз мне не доставало духа разорвать образовавшуюся связь, я ждал чего угодно – пощёчины, смеха, истерики, недоверия… Ждал, что она сбежит, устроит скандал, пригрозит раскрыть глаза тем, в чьих руках была моя шкура… Чего угодно, но только не того, что последовало. Не едва слышного, полного боли и сладкой муки, «поцелуй меня»… Не того, что только почти утром, когда на востоке мрак уступал серости рассвета, руки, обнимавшие плечи, внезапно разомкнулись, и в серебристых глазах плеснулся лёгкий ужас.
– Что же мы наделали… – голос был больше похож на стон. – Что мы натворили… – я едва успел открыть рот, чтобы ответить, когда мелькнуло длинное платье и с громким стуком захлопнулась дверь маленькой спальни, украшенная затейливой резьбой. Впрочем, так было лучше – что можно было ответить на эту неслышную мольбу, на этот крик отчаяния, прозвучавший без слов, когда собственное нутро скрутилось тугим жгутом? Дотоле маячившая вдалеке пропасть разверзлась под самыми ногами, неосторожный шаг – и она же, моя маленькая, скромная девочка, окажется, при самом страшном раскладе, на костре, вместе со мной. Вот только если свой, возможно, будучи не слишком безгрешным, я заслужил, допустить того, чтобы она пострадала, просто не мог. Вспомнилось, как она, опуская глаза, краснея от стыда и гнева, поведала матери, что никогда никого не целовала. До минувшей ночи, ехидно и зло напоминал червь самоедства, это было правдой, и первый же поцелуй украл её собственный брат... Блажь, почему–то пришедшая в голову и не желающая уходить, блажь, из–за которой успело произойти весьма неоднозначное событие. Уже успело.
Впрочем, после определенных рассуждений удалось внушить себе, что в какой–то мере случившееся было ещё не самым страшным – мы не сделали того, за что я же лично нередко отправлял людей в острог. Поцелуй… Да, грех, но не тот, за который стали бы карать люди или самиры, не тот, который можно доказать, и который, даже оставшись тайной, сломал бы ей жизнь. Недоказуемое преступление, что называется, а с точки зрения религии – я и так не безгрешен, Эль... Поцелуй не близость, всё же.
И всё же порядка трех недель наше общение с необычайно бледной, осунувшейся девушкой проходило на редкость натянуто, сводясь лишь к рабочим моментам и сухим приветствиям и прощаниям. В свободные часы Элиа исчезала из покоев, если видела меня в них, и вскоре даже довелось выяснить, куда – девушка коротала время в молебной зале дворца, вознося к Богине какие–то молитвы, или, что было более вероятно, замаливая грех. На глаза ей старался не попадаться и я, слишком хорошо помня случившееся в ту ночь, когда тщательно выстроенные заслоны и запреты дали страшную трещину.
«Она твоя сестра», – впивалось раскаленными иглами, бессильно разбиваясь о совсем другую стену, прочную, шептавшую, что я люблю её, и не братской любовью. Что представься только шанс, и я бы сделал Эль самой счастливой женщиной мира. Но самым большим и единственным, что был в силах дать ей, было не допустить того, что вело к преступлению, единственным, что мог для неё сделать – и именно на это силы предательски не находились, – было её отпустить.
Элиа подошла сама, когда минул почти месяц, похудевшая, серая, с растрёпанными волосами, заламывая тонкие пальцы, отыскав поздним вечером в гостиной, в компании бутылки вина и полной вазы яблок, впервые в жизни жалевшего, и в глубине души радовавшегося, что, в отличии от людей, я не пьянел ни от крепкого эля, ни от старого вина. Был напиток, способный заставить сознание помутиться, но… не из Саммир–Эа же было заказывать то, что помогло бы залить каждую ночь выраставшие в памяти объятия и тихое признание в любви. К тому же я, будучи абсолютно в здравом уме, совершил огромную ошибку, когда умело сдерживаемые эмоции вырвались из узды. А если напьюсь? Что тогда натворю? Выяснять сие по вполне очевидным причинам не хотелось…
– Бэнджамин, – окликнула сестра, робко примостившись на кресло напротив, подальше от меня. – Нам лучше как–то это обсудить, правда? Ну, сам понимаешь, ведь случилось…
– Элиа, давай просто забудем, – впервые за долгие недели решился взглянуть на её лицо и взор остановился на завораживающе мерцавших глазах. – Знаю, мы совершили большую ошибку, и забыть будет непросто, но так будет лучше. Мы друзья, а тогда наговорили… Это было минутное заблуждение, минутная слабость, нелепая…
– Ты даже сам себе не веришь, – с горечью произнесла она, прочитав лучше любого чародея то, что стояло за притворно бодрым тоном. – Эти чувства существуют, но их не должно быть, и пустить всё на самотёк мы просто не имеем права.
– Ты должна одно понять, – поднялся, случайно опрокинув фужер, и вино разлилось, подобно зловещему кровавому пятну, по столешнице. – Это просто увлечение, мы слишком плохо друг друга знали и не можем воспринимать как брата и сестру. Но это временная блажь и она пройдет, – тёплая щека под ладонью дернулась, как от удара, и глаза снова и снова обращались на «кровавое пятно» на столе. – Элиа, мы не можем ломать твою жизнь из–за этого, я не хочу, чтобы тебе пришлось пожалеть о моих ошибках…
– Ты только послушай сам себя… – хрупкие пальцы сжали мою кисть, убирая от тонкой кожи, и на острых скулах показались слезинки. – Ты говоришь, что это блажь, и сам же это опровергаешь. Мне страшно даже подумать, во что мы вляпались, и я не знаю, что делать…
– Зато я знаю, – с ужасом признавая, насколько она была права. Я мог обманывать друзей, кого угодно, быть может, и её саму. Но только не себя. Эти чувства, непрошенные, неожиданные, не были увлечением и слабостью. Они были тем, чем я их назвал, на минуту позволив себе забыть о суровой правде реальности. – Мы забудем о случившемся и останемся друзьями. Нам лучше не оставаться наедине, как в тот раз, и… Лучше держаться на некотором расстоянии, – до дрожи хотелось взять за руку, коснуться щеки, вновь ощутить поцелуй. Но этого хотелось сердцу, а ум признавал, что она была права, убрав мою руку. Соблазн был невыносим, даже когда мы просто стояли рядом, и бороться с ним предстояло учиться заново.
– Я не верю, что мы сможем обмануть тех, кого напрямую касается эта история, – прозвучал тихий голос, озвучивая то, что пытались задушить даже самые тайные мысли. – Себя не обманешь. Но попробовать мы можем.
– Если не выйдет, мы сами разрушим обратную дорогу. Ты осознаешь, что это риск? – Элиа, смахнув слёзы с щёк, сдавленно кивнула. – Эль, обещаю, если однажды захочешь уйти, я не стану тебя удерживать, и, если ошибка станет страшнее, сделаю всё, чтобы отвечать за неё тебе не пришлось.
– Даже если ты сутки будешь беспрерывно доказывать, что не любишь меня, не сможешь, – тонкие пальцы коснулись уже моей щеки. – То, что ты хочешь сделать, если мы не выберемся, уже доказало обратное. – Под лёгкими шагами зашуршал ковер, и вновь пришлось промолчать, понимая, что слова для нас уже потеряли значение. Вслух звучало то, чего не было и в помине, а то, что было, звучало в тишине, в самом глубоком подтексте слов, во взглядах… Мы всё ещё могли, сохраняя пути отхода, пытаться притвориться друзьями, вот только слишком хорошо понимали, с самого начала, что эта мнимая дружба, именуемая совсем иначе, святое чувство из святых чувств, обречена на провал. И наступление этого самого провала было исключительно вопросом времени.
***
То, как скоро наша мнимая дружба провалилась бы, было вопросом времени, как и то, как скоро мы сумели бы научиться делать вид, что ничего не изменилось в нашем общении, что между нами не было ничего, остававшегося отныне весьма зловещей тайной. И всё же, к моему в определённой мере даже изумлению, нам удалось продержаться дольше, чем ожидал сперва, полагая, что в лучшем случае протянули бы мы пару–тройку месяцев… Впрочем, насколько умелой была наша игра для тех, кто знал нас чуть лучше, чем большинство окружающих, было вопросом.
Это был самый обычный вечер, периода затишья, в первые месяцы работы Элиа, старательно изучавшей все тонкости нового ремесла, и мы собрались в гостиной больших, просторных покоев юной принцессы, коротая часы за горячим чаем, сладкой выпечкой и любимой всеми собравшимися лайнаасиэ. Государь, повинуясь обязанностям правителя, покинул пределы Империи, передав бразды управления оной Первому Советнику, мне же, не без труда, от ещё одних, навязываемых им, обязанностей пока удавалось откреститься. Собрались, собственно, в покоях их владелица и её маленький племянник, Карру, хороший знакомый юной леди, и мы с Элиа, всё чаще и чаще старавшиеся в короткие праздные часы выбираться в свет или хотя бы на прогулку в город, или приглашавшие к себе общих знакомых и друзей. Чтобы только, на самом–то деле осознавали мы это обстоятельство более чем прекрасно, не оставаться наедине. Не подвергать себя соблазну вновь поддаться чувствам. Да и сама служба была весьма неплохим лекарством от такового соблазна.
– Вот ведь… – прикусив нижнюю губку, удрученно поведала нам младшая сестра Императора, подскочив на своём месте и стиснув изящный, пухленький кулачок. – Я никогда не смогу обыграть этого хитреца! – «хитрец», в лице старательно обдумывавшего свои ходы Карру, на этот выпад отреагировал лишь улыбкой, тронувшей уголки губ. – Герцог Бэнджамин, вы не поможете даме?
– Отчего же? Буду весьма польщен, если мне выпадет подобная честь, – склонил голову я, изображая великосветский этикет минувших эпох. – Но, смею напомнить юной леди, в лайнаасиэ обычно играют один на один. Я могу выступить лишь как смиренный зритель и судья… – сдавленное ойканье за спиной заставило нас обернуться на Элиа, на колени которой, с пыхтением, забрался юный наследник престола, крепко обхвативший ручками тонкую, с чётко проступавшей жилкой под нежной смуглой кожей, шею сестры.
– Тионий?! – нахмурилась Илли, лицо которой приобрело несколько грозное выражение. – Ваше Высочество, как вы себя ведёте?!
– Элиа рассказывает сказку, а я люблю сидеть на коленях, когда слушаю сказки, – парировал будущий волшебник, в котором уже сейчас проявлялись весьма любопытные способности. – К тому же герцогиня не возражали, не так ли, леди Фэрт?
– Его Высочество ещё совсем малыш, мне не трудно, уверяю вас, – лицо девушки вполне однозначно отражало совсем иное – весил «малыш» вполне прилично, и на какое–то мгновение вдруг представился на её коленях совсем другой ребенок. Отчетливо, в красках. Похожий на неё…
– Она такая милая, – прервал это видение детский звонкий голосок, и мальчик прижался щекой к нежной, тёплой щеке под витками тёмно–каштановых прядей. – Когда я вырасту и стану взрослым, я обязательно женюсь на леди Элиа!
– Я буду с нетерпением ждать этого дня, мой принц, – что–то странное сверкнуло в серебристых глазах, и на миг взгляд скользнул на меня, тут же метнувшись прочь. – Но неужели вас не смущает, что я много старше вас?
– Самиры и чарваны дольше сохраняют юность, чем люди. Герцог Фэрт же подождёт с вашим браком, пока я вырасту, правда? – звонкий, чистый детский смех заставил невольно улыбнуться, усилием воли отводя глаза от тонких губ и не вслушиваясь в звенящие нотки ещё совсем девичьего. – Дядя Бэнджамин?
– Тионий, ну как ты называешь герцога? Ну разве…
– Смею напомнить, леди, что вы в его возрасте и вовсе даже «дядя» к моему имени не прибавляли, – поддел я девушку, обиженно насупившуюся в ответ. – И не всегда вспоминаете о некоторых моих титулах сейчас. Разумеется, мой принц, мы всенепременнейше дождёмся вашего предложения. Такая честь, как я могу отказать?.. – и всё же взгляд, под удивленные переглядывания Карру и Иларды, скользнул на тонкие пальцы, удерживавшие юркого мальчика, и длинные ресницы. Почти без гримировки, почти без украшений… Я знал, что Элиа очень любила детей, что даже в ранней юности охотнее всего занималась малышами, и не могла не мечтать о собственной семье. Но даже в мыслях совершенно не хотелось услышать однажды это самое «дядя» от собственных племянников. Глаза поймали взор из–под полуопущенных ресниц, всего на миг, но этого было достаточно, чтобы промелькнула в голове другая, и нельзя было однозначно сказать, в большей степени она радовала или ужасала, что шансы нечто подобное услышать были у меня весьма незначительны.
***
То, что наша попытка сделать вид, будто бы ничего не произошло, была заведомо неудачна, было очевидно, и поэтому я нисколько не удивился, когда мы сумели, держась настороже, подальше друг от друга, продержаться всего полгода. Чуть больше, всё время зная, что это только очень талантливая и одновременно бездарная игра. Увлечение, а я старался убедить даже себя, что это было оно, не испытывало ни малейшего желания проходить, и с каждым новым днём пытки, которую мы сами себе устроили, крепло. Итог был закономерен и предсказуем – Элиа, в силу специфики работы, взялась изучать кайджи–найзэ, самирское искусство рукопашной борьбы, в чем ей помогали друзья, включая меня. Вполне ожидаемо, сравниться со мной, десять лет обучавшимся в Школе Магии и порядка стольки же – здесь, в Империи, на долгих тренировках, и до школы самиров, и уже в Отряде – чтобы сохранить форму, ей не удавалось, и в наших дружеских схватках неизменно побеждал я, над чем мы почти всегда посмеивались.
А вот в тот вечер оказалось совершенно не до смеха – мы в очередной раз «боролись», когда разыгравшаяся девушка, с озорным смехом, стянула с моих волос длинную чёрную ленту, и туго собранные в хвост по традициям расы пряди в беспорядке упали на лицо и плечи. Будь на её месте кто–то другой, я, как и любой самир, пришел бы в ярость – прикасаться к волосам самирского мужчины могла лишь его возлюбленная, супруга, невеста. Ни мать, ни сестра таким правом тоже не обладали, но, пока пальцы сестры перебирали длинные волосы, злости не поднималось, касание было приятно, и этот факт не удавалось даже скрыть… Как и предрекала Эль в тот вечер, когда мы в последний раз говорили о своих чувствах, обмануть себя мы не смогли… На сей раз первым опомнился я, притворно ворча и стягивая хвост, но лента выпала из рук, когда раздалось полное боли, едва слышное:
– Можно сказать, мост сгорел.
– Как ни прискорбно, ты права, – усмехнулся я, пытаясь изобразить браваду.
– Есть ещё один способ… Завтра у меня начинается двухнедельный отпуск. Я уйду, и прошу тебя меня не искать. Попробуем не видеться совсем, может быть, это поможет. Когда выйду на службу, мы… всё станет ясно…
– Вот только может стать ясно такое, что деться нам будет просто некуда… – заметил я.
– Я знаю… Но другого выхода пока не вижу…
