У бездны на краю

      – Что это? – осведомился не слишком довольным тоном Арэн, несколько раз пробежавшись по ровным строкам на бумагах, переданных ему мною чуть ранее. Тёмно–карие глаза прищурились и слегка вытянулось искажённое полосками шрамов, довольно уже старых, лицо, некогда производившее среди дам высоких кругов фурор – друг детства был довольно обаятелен, до того, как в день коронации обнажил меч, сражаясь со стаей харров наряду со столичным гарнизоном и Особым Отрядом. Трое суток спустя Целители сумели побороть смерть и помочь молодому Императору прийти в чувства, но следы встречи с вожаком отпечатались на его лице и характере… И без того довольно замкнутый Арэн превратился в весьма нелюдимого человека, исполнявшего обязанности правителя с большим усердием, но вне дел и важных встреч почти одинокого, как в какой–то степени и я после ухода отца из семьи.       Возможно, это помогло нашей дружбе сохраниться с детства до очень зрелых лет, невзирая на долгие расставания и подчас совершенно разные перипетии жизни… Даже на то, что мы много лет только обменивались, во время учёбы, письмами, и виделись, когда я прибывал на долгих каникулах отдохнуть дома, в Империи. И когда вернулся, чтобы поступать на службу в Особый Отряд.       – Мой рапорт. Я хочу выйти в отставку, сир, в виду жизненных обстоятельств, препятствующих должному выполнению обязанностей. Семейная ситуация, мой Император, довольно… личная, простите, но я не могу указать точную причину, – выдохнул я. Арэн глухо усмехнулся, свернул бумаги и демонстративно отправил, лёгким посылом чар, в растопленный по случаю прохлады за окнами камин.       – Формулировка вполне подходит, но я этого рапорта не видел, – отозвался он, уставившись на опустившиеся на стол новые бумаги. Ещё один рапорт, в точности как первый, ибо я прекрасно осознавал, что он сделает. – Так, а вот это уже интереснее, – протянул друг. – Бэн, кроме шуток, в чём дело? Работа Особого Отряда организована на высоком уровне, жалоб практически не поступает, хотя они обычное дело, по моим сведениям, ты справляешься, и я не могу не спросить… – выдержав паузу и покосившись на запертую по случаю приватной встречи дверь, понизил голос облачённый во всё чёрное высокий крепкий человек за столом из чёрного дерева. – Какого, поясни–ка мне, харра ты здесь устроил?!       – Я вступил в недопустимые личные отношения… кхм… С девушкой, с которой мне не следовало в них вступать. Это прямое нарушение законов Империи и занимать, с учётом этого, подобную должность я не имею права. Как лицо, имеющее некоторые заслуги перед вами, сир, прошу проявить снисходительность к даме. Инициатор всего происходящего только я…       – Я ничего не понимаю, – ласково, почти вкрадчиво уточнил Арэн, тяжело вздохнув. – Бэн… Какого… Что за ерунду ты несёшь, просвети, будь добр. Какая девушка, какие связи, какой инициатор? Ты принудил кого–то? Пардон, но тогда ты уникальный самир, первый, кто силой взял женщину, и твоё имя придётся увековечить в летописях.       – Не ёрничай… Я говорил об Элиа. Мы вступили в греховную связь, и поэтому, нарушая закон Империи, я не могу следить за порядком в стране должным образом. Не заслуживаю такой роли… – произнести всего лишь несколько фраз оказалось невероятно сложно, и слова выдавливались так, словно каждое из них весило как добрый валун. Я знал, что Арэн не будет объективен, но даже одна мысль о его реакции приводила в ужас, заставляя сейчас судорожно сжать спинку высокого кресла у его стола, скрывая дрожь в руках. Я мог бы понести любую кару, если бы только знал, что Элиа ничего не грозило за те короткие минуты объятий и немногочисленные поцелуи, что были между нами, за те невысказанные слова, которые приходилось таить даже от самих себя, за взгляды, которые выражали то, что никто не мог позволить нам произносить вслух. Слишком короткими были минуты нашего счастья, слишком невинными мгновения любви, чтобы ей расплачиваться за них.       – Элиа?! – Арэн едва не задохнулся, но совладал с эмоциями и пристально взглянул мне в глаза. – Бэн, как далеко всё зашло? – на исказившееся лицо друга было страшно взглянуть. Шрамы изогнулись в гримасе истинного ужаса и неверия, неприятия. – Что вы натворили?!       – Не далее поцелуев, – сглотнул я, не находя в себе сил посмотреть на крепкие кисти, стиснувшиеся в кулаки, судя по хрусту. – Мы не пересекли последнюю черту, мой повелитель. Инициатор я…       – Об этом знает кто–то ещё?       – Нет, только ты и мы с ней… О таком не болтают на улицах…       – Ты понимаешь, что от меня пепла не оставят, если это дойдёт до Полуночных? Ты понимаешь, что сделает Пиу, если узнает, что я вас покрываю? Я молчу о том, что он с вами сделает… – Арэна почти трясло, и неприятно грызло осознание, что именно сейчас он имел все основания для этого. – Что ты мне делать прикажешь? Ты ничего не натворил, чтобы наказывать, но как они отреагируют, я не знаю, а скрывать от них не смогу… — это было слишком очевидно, слишком, и именно поэтому на его стол и лёг этот злосчастный рапорт. Именно по той причине, что Высшие вполне могли об этой моей маленькой грязной тайне уже знать. Не существовала бы подобная опасность для всех, и даже не только для меня и Элиа, документ, над которым я корпел минувшей ночью, никогда бы не увидел свет.       – Поэтому и рапорт. Найди повод, – удалось выдавить кривую улыбку, но друг отрицательно покачал головой.       – Я объяснюсь с ним, думаю, он проявит снисходительность. Но если вы… заиграетесь, и это выплывет наружу, Бэн, я ничего не смогу для вас сделать, и ты должен это запомнить. Я сделаю вид, что не видел рапорта и ты ничего не рассказывал, прикрою перед Пиу, но если… Я могу обещать только, что сделаю всё, чтобы Элиа отделалась только ссылкой, но тебе советую…       – Я написал, – на стол перед понемногу успокаивавшимся другом легла ещё одна бумага, написанная прошлой ночью. Документ, куда оставалось внести только дату и подписи. Собственноручное признание меня преступником, принудившим Элиа против воли, бумаги, которым, если бы мы перешли черту и это вскрылось, предстояло стать весомым камнем для приговора. – Ссылки будет более чем достаточно, на костёр я пойду один. С учётом серьёзности того, – использовал я, вытянув из рукава, последний козырь. Всё чаще и настойчивее звучало предложение друга детства, только из любви и уважения ко мне явно не перерастая в приказ, но отнекиваться удавалось довольно долго. Но это было самой маленькой платой, и единственным, что я мог предложить… – С учётом серьёзности того, о чём я прошу, мой Император, если позволите… Я готов занять предлагаемую вами должность.       – Тайный Советник? – скользнул вверх уголок тонкой верхней губы.       – Именно. Это меньшее, чем я могу благодарить. Я осознаю риски, которым подвергаю нас всех, и при необходимости готов сам отвечать за всё. И… Мне следует либо оставить занимаемый пост и уехать подальше, в места более глухие, либо же…       – Занять положение, которое даст тебе больше шансов скрывать грязные секреты? Право, я всегда знал о твоей страсти к женскому полу, но это выходит за рамки самых смелых предположений.       – Я понимаю, ситуация очень неоднозначна, она не радует меня самого. Разрешите откланяться?       – Иди уже и работай… – отмахнулся Фламберг. И только в двери застал вопрос, вызвавший смесь горьких, болезненных чувств, всколыхнувший нежность к той, что два дня как вернулась, не вынеся недельной разлуки, страх навредить ей, потерять, и ядовитое осознание, что я ломал жизнь не только себе, но и Элиа, и за последнее ненавидел себя всё больше.       – Как? – что было ответить? Что никогда и никто не делал меня счастливее, что доброта и наивность покорили уже тогда, в дни, когда вёз домой пятнадцатилетнюю девочку? Что я, никогда ничего всерьёз не боявшийся, порой слишком бесшабашный, однажды поймал себя на мысли, что стоило подумать о том, что ей могла грозить опасность, и прошибал холодный пот? Что я, неспроста получивший репутацию ходока у дам, никогда не смущавшийся заводить даже самые случайные знакомства и не пасовавший ни перед одной женщиной, отчего–то ощущал себя перед до смешного застенчивой и скромной девушкой одновременно неопытным юнцом перед первым свиданием и развратником, только что посетившим элитную куртизанку? Что я как мог портил её мнение, делал больно, когда всего один взгляд серых глаз стоил бы половины того, что я имел, будь необходимость платить за него? Что так и не смог принять, что та, кто разрушила мой мир, ворвавшись в него с испуганно–заинтересованным взглядом в дверях сиротского дома, заставила изменить взгляды, переоценить жизнь, по горькой насмешке Четы Богов, оказалась моей сестрой?       Как я мог рассказать Арэну, когда–то женившемуся по дурости, овдовевшему и потерявшему веру в женщин, что та единственная, которую хотелось оградить от опасностей и назвать своей женой, никогда не могла бы стать моей спутницей, по меньшей мере открыто? С ней я не мог быть, как бы того ни хотелось, хотя любая другая с радостью помчалась бы под венец с Гранд–Мастером…       И в ответ я только обернулся, виновато и горько улыбаясь тому, кто отныне собирался прикрывать мою спину от гнева Полуночных, и моя ошибка бы могла дорого всем нам обойтись, пожимая плечами и взявшись за резную ручку двери.       – Я не знаю, Ар. Я не знаю, как, но так уж сложилось…