Помни о смерти

      Дайнслейф, может, и правда, оказал ему неплохую услугу, когда попытался сделать из него горничную. Впрочем, горничной он конечно не был — не в прямом понимании, разумеется. Но определенная доля домашних дел перекочевала из рук Аделинды в его. В этом, как не странно, Кэйа тоже смог найти свои плюсы. Во-первых, он был глазами и ушами учителя в замке; что, может, звучало не очень почетно для некогда принца, но зато давало преимущество. Дайнслейф и его последующие шаги теперь зависели от него — осознание приятно грело то, что осталось от сердца. Кэйа не злоупотреблял этим, нет, что вы; юноша прекрасно знал, чем заканчивается сокрытие важной информации, поэтому старался информировать учителя, как только происходило что-то из ряда вон выходящее. Например, этот напрягающий прием чрезвычайно важных особ из Снежной. Но сначала вернемся к плюсам. Так вот, во-вторых, Кэйа получил возможность познакомиться и втереться в доверие к почти всем работникам. Исключение, пока что, составляла Аделинда — но он был готов заслужить уважение в глазах этой сильной женщины; трудности теперь не пугали юношу. У него даже было подобие компании для совсем уж скучных дел — две юные служанки, совсем его ровесницы, Моко и Хилли. Они правда, были чересчур застенчивы, когда доходило до разговоров об Аделинде и мастере Крепусе, зато отчаянно краснели и вываливали бесполезную информацию про его сына — Дилюка Рагнвиндра. Не то чтобы Кэйа был привередлив в получаемой информации, но девичий лепет порядком наскучил уже через пару дней. Однако, он спокойно улыбался, кивал, когда ситуация того требовала и продолжал делать свою работу. Дайнслейф, наверное, мог бы гордиться его выдержкой и кротостью в эти дни. Принц, когда его будущий трон еще не был покрыт пеплом, был довольно своенравен. Теперь же — напоминал гибкую веревку — не дерзил, добивался расположения, словом, был паинькой. Дайнслейф не был уверен, стоило ему волноваться насчет этого или нет, а плюсы положения Кэйи все еще не заканчивались. В-третьих, у юноши появилась возможность исследовать замок винных магнатов вдоль и поперек: узнать историю создания, попытаться обнаружить потайные ходы, и конечно же, изучить пути отступления в самом крайнем случае. Кэйа одновременно обожал и ненавидел, когда Аделинда загружала его работой на виноградниках; ненавидел, потому что жара, да и сам труд, никогда не способствовали его мыслительному процессу, обожал — из-за редкой возможности оказаться за каменными стенами, вдохнуть призрачной свободы, на мгновение забыть о возможной опасности. Кэйа не жаловался в любом случае. Дайнслейф знал, что делал; временное пристанище в виде замка Рагнвиндров полностью устраивало их обоих. Однако, следовало и вспомнить о том, что юношу беспокоило. Прием гостей из Снежных.       Снежная — от нее путь до страны, где ныне властвуют ветра, отнюдь не близкий. Никаких дел, касающихся винных поставок в страну холода, у Крепуса замечено не было. Дайнслейф успел сообщить ему это вчера, прямо перед тем, как Кэйа планировал забыться сладким сном. В итоге он промучился всю ночь, не сомкнув глаз, пытаясь избавиться от навязчивого чувства, что за ним наблюдают. Это была паранойя, подпитываемая новостями учителя, только и всего. Тем не менее, сегодня Кэйа спрятал ножик, найденный на кухне, в один из своих карманов. Едва ли тот спас бы его от реальной угрозы, но чувство защищенности — пусть и не долгое — подарить смог. Так, прием. То, о чем судачили сегодня целый день Моко и Хилли, отчего Аделинда ворчала больше обычного, о чем с неясным трепетом предупредил Коннор, и то, о чем негромко переговаривался Крепус в кабинете со своим сыном. Кэйа не подсматривал и не подслушивал — хотя, в его положении, следовало делать и то, и другое — но обрывки разговора, проходя мимо кабинета хозяина, уловить получилось. — Следует помнить все правила, нам нужно показать достойное лицо, — интонация Крепуса, как всегда, была меланхоличной и успокаивающей. Однако, Кэйа удивился, уловив в ней нотки пробирающейся тревоги. «Не к добру это» — пронеслось у юноши в голове. — «Если хозяин переживает, можно забыть о том, что это просто дружеская встреча старых компаньонов» Опасения Кэйи подтвердились следующей фразой: — Почему мы должны корчить покорность? Ты не сделал ничего плохого, отец! Звонкий и резкий голос принадлежал сыну Крепуса. Кэйа старался не делать поспешных выводов, но пока тот производил лишь впечатление наивного ребенка, видевшее лишь зло и добро, и несомненно, готового всю свою жизнь положить на служение последнему. — Это не покорность, а светская вежливость. Надеюсь на твое благоразумие. «Сказал мягко, почти ласково, — подметил Кэйа, остановившись рядом с кабинетом, и сделав вид, что занят протиранием картины, находившейся рядом, — Но если этот щенок ослушается его, то он безбожный идиот» Казалось, его внутренняя речь произвела какое-то магическое воздействие на стоящего по ту сторону двери. После небольшой паузы тон Дилюка изменился: — Хорошо, отец. Я не подведу тебя. Кэйа не смог сдержать смешка. «Ну точно щенок, который слушает команды. Интересно…» Но мысли пришлось ускользнуть незаконченной, потому что юноша услышал уверенные шаги в сторону двери. Он мигом бросил не до конца протертую картину, и на цыпочках проскользнул до поворота, как раз в миг, когда дверь кабинета Крепуса отворилась. Кэйа аккуратно выглянул из-за стены. Это был почти что первый раз, когда ему удалось увидеть сына Крепуса в одиночестве, а не в компании постоянно сменяющихся учителей и тренеров. «Черт» — С каких пор слугам разрешено подслушивать? Кэйа замер, и, кажется, даже задержал дыхание. Сам же на себя разозлился за это, но что еще он мог поделать, когда оказался застуканным Дилюком Рагнвиндром? «Уйдет? Или нет?» — Я знаю, что ты там. «Что меня выдало? Ладно. Спокойно. Веди себя естественно и улыбайся» — Кэйа сделал вдох и выдохнул, состроив удивленно-наивный вид. — Вы какого-то плохого мнения о своих слугах, мастер, не находите? — Кэйа изящно выплыл из своего укрытия, с безукоризненной улыбкой на устах. Стоящий перед ним парень смутился на мгновение, ожидая явно не его. «Девушек. Хилли и Моко, — пронеслось в голове, — Учитывая, как постоянно они о нем треплются… Имеет смысл.» — Нечего сказать в свое оправдание, мастер? — теперь в голос скользнули нотки удивления и наигранного разочарования. Спланированный ход. Улыбка все еще украшала его лицо, когда Кэйа заметил, как щеки собеседника немного покраснели. Реакция показалась юноше странной, не вписывающейся в его привычный алгоритм, но он не позволил себе отвлечься на это дольше пары секунд. К тому же, Дилюк наконец решил заговорить: — Мое мнение о слугах пропорционально тому, насколько хорошо они выполняют свою работу. Не думаю, что подслушивание разговоров входит в нее. — Справедливо, — Кэйа задумчиво кивнул, — Только с чего мастер решил, что я подслушиваю? На лице Дилюка продолжал расползаться румянец, но теперь Кэйа отлично знал почему. — Потому что ты буквально стоял и слушал, о чем я говорил с отцом? Он оказался перед ним в мгновение ока, и Кэйа даже успел испугаться, наблюдая, как парень перед ним раздосадовано рубит воздух ладонью. — Эй, полегче! — ускользнув из-под непреднамеренного, но вполне возможного удара, прошипел Кэйа. Он с толикой страха в глазах попятился назад, к стене, за которой еще недавно прятался, и уже успел пожалеть, что не свалил отсюда раньше — теперь его напрягал стоящий перед ним щенок, оказавшийся скорее диким волчонком на привязи. Но, волновался он, кажется, зря. Дилюк, заметив испуг в глазах напротив, быстро отступил. В его взгляде скользнуло удивление, непонимание, потом взор наполнился виной, и Кэйа готов был сам ударить в ответ, когда увидел там жалость. «Отвратительно. Теперь он считает меня игрушкой для битья» — Не извиняйся… — Извини… Они сказали это одновременно, и тут же столкнулись взглядами. — Аргх, ладно, — Кэйа закатил глаза, — Извинения приняты. — Тебе… — Дилюк помялся, не обратив внимания на то, как легко они отбросили официоз, — Нужна помощь? А вот Кэйа об официозе не забыл, хоть и нарушил его первым. — Нет, мастер. И прошу, — ох, его взор делал что угодно, но точно не просил. Он приказывал — властно и четко, почти как во времена, когда у него еще были основания называться принцем, — Не думайте, что надо мной издеваются, бьют, или что-то еще. Это просто реакция. Вероятно, Кэйа был чересчур агрессивен в своей просьбе, потому что Дилюк лишь виновато, будто его сейчас отец отчитал, опустил голову. — Ладно, хорошо, — вернув своему голосу легкую интонацию, примирительно пробормотал Кэйа, — Думаю, наше знакомство еще можно переиграть. Дилюк удивленно поднял на него глаза — и, Кэйа был уверен, в них плескалось любопытство и интерес. — Меня зовут Кэйа, — юноша почтительно опустил голову. Спустя некоторое время в замке это действие не вызывало привычного недоумения и никак не оскорбляло его. Кэйа понимал ситуацию — он больше не принц, в чьих руках должно было быть сосредоточено управление целой страной. Теперь он — скромный помощник Аделинды, который должен уметь прятать язык за зубами и не нарываться на неприятности. Дайнслейф и правда проделал хорошую воспитательную работу над ним, как ни прискорбно было это осознавать. Кэйа даже не думал, что будет скучать по его строгому голосу или нравоучительному тону. — Подними голову, — в голосе Дилюка прорезалось неудовольствие, и Кэйа отметил это с неким удивлением. Этим не стоило гордиться, но он любил, когда перед ним склонялись в поклоне, или умоляли на коленях, или… — И не называй меня — мастер, — Кэйа вывернулся из своих мыслей, которые вдруг каскадом нагрянули на него, и почувствовал толику благодарности к парню перед ним — его резкий голос вывел из размышлений. Он еще раз обвел взглядом стоящего перед ним; Дилюк был красивым — правильные черты лица, копна рыжих волос, собранных в высокий хвост, подтянутая фигура позволяла предположить, что наследник замка тратит свое время на тренировки. В его красоте было что-то прямолинейное — и это разочаровывало. Если бы под этими сильными плечами скрывалось что-то… горькое? Тогда что? Неужели Кэйа смог бы оценить его привлекательность? Как отвратительно. Кэйа снова расплылся в улыбке, готовый согласиться с таким простым требованием, но замер на секунду. Можно было попробовать кое-что. Если он не угадает, и игра не выгорит, ему не придется что-либо терять. Но если его предположение окажется верным, он обретет намного больше. Стоит ли? Стоит. — Конечно, — ласковая улыбка расцвела на губах, он поймал взгляд Дилюка — доля облегчения в нем — и теперь Кэйа сделал ход, — Разве я могу ослушаться, мастер? Благодушный настрой слетел с Дилюка мгновенно, в ясных глазах вспыхнули искры. — Я же просил! — Не все всегда происходит так, как вы желаете, — ухмылка Кэйи очаровательна, он готов искренне засмеяться от обиды и непонимания, написанного на лице напротив, но сдерживается из последних сил — играть, так играть. Кэйа получил контроль над ситуацией; тонкий, еще незаметный поводок для несмышленого волчонка уже у него в руках, осталось лишь потянуть. «Рано» — решил бывший принц, наблюдая за парнем; рыжие волосы снова приковали взгляд, и Кэйа нашел милым оцепенение Дилюка. — Удачного дня, мастер! — он нагло воспользовался моментом, проскальзывая между Дилюком и стеной, а потом радостно добавил, — Вам идет румянец! Очень хотелось полюбоваться на покрасневшего и ничего не понимающего парня, но Кэйа сдержался, спускаясь вниз и напевая мелодию песни, услышанной где-то в замке.       Вечером к нему снова заглянул Дайнслейф. Кэйа напрягся, услышав, как дверь его скромной комнатки отворилась без стука и предупреждения. Даже заслышав знакомые легкие шаги его волнение не улеглось. Дайнслейф заходил к нему всего пару раз, и каждый из них не нес добрых вестей. Кэйа не смел надеяться на них и в этот. — Успокойся, — ласково донеслось из темноты. Звук шагов затих — юноша понял, что учитель стоит перед его кроватью. Света из маленького окошка замка явно недоставало. Кэйа попытался прищуриться в полутьме, чтобы рассмотреть выражение лица Дайнслейфа, чтобы хотя знать, к чему ему следует быть готовым. Может, их убежище, еще пару дней назад казавшееся невероятно надежным, раскрыто? Может, им снова пора сбежать? — Прекрати, — только и произносит учитель, ему, стоящему почти на одном уровне с источником света, вероятно, лучше виделось выражение лица принца. Услышав это, юноша мгновенно опускает голову вниз. — Что я говорил тебе? Кэйа ежится — то ли от внезапно сильного порыва ветра, то ли из-за холода в голосе учителя. — Чтобы я не показывал свой страх. — четко отвечает юноша, все так же смотря вниз. Дурацкая привычка прятать лицо, когда не можешь контролировать его выражение — никуда не делась. Он знал, как это раздражает Дайнслейфа, привыкшего смотреть в глаза — и именно с их помощью улавливать ложь и прочие чувства. Что ж, Кэйа лишил его привычного способа, но он так же прекрасно знал, что у учителя в запасе имеется множество других. — Посмотри на меня, Кэйа. — то, с какой нежностью Дайнслейф произносил его имя, всегда немного дезориентировало юношу. Он произносил его даже тогда, когда в руках Кэйи еще могла быть целая страна, когда «мой господин» и «мой принц» — единственное, что он мог произносить. Но, Кэйа знает, Дайнслейф всегда был другой. Слишком хорош для его королевства, слишком чтит традиции и правила, там, где другие давно закрыли на это глаза, и нарушает их там, где, по законам их царства, нарушать не следовало. Слишком умён для простого учителя, слишком сообразителен для помощника короля. Сколько Кэйа себя помнит, его учителя не волновали дворцовые интриги или возможные войны, но он и не был затворником, проводившим всю свою жизнь в библиотеках дворца, погрязнув в знаниях. Он умело балансировал, уважал Королеву, пытался давать Королю дельные советы, но в тоже время…       Кэйа чувствует, как холодные пальцы медленно треплют его волосы. Он испуганно вскидывает голову, встречаясь взглядом с учителем. У него… отчего-то очень тепло в груди, будто кровь в его венах стала горячее, а сердце… — Я не боюсь. — тон уверенный, и он не прячется за волосами или повязкой. Дайнслейф удовлетворенно хмыкает — даже если это ложь, это очень хорошая ложь. Он грациозно устраивается на стул, стоящий недалеко от кровати юноши. Его тонкий плащ, с которым учитель не расстается, все еще немного мнется, несмотря на все попытки Дайнслейфа этого избежать. Кэйа почти расплывается в слабой улыбке от этого жеста, перед глазами встает другой человек, другая комната — в стенах дворца перед его кроватью всегда сидела она, гладя непослушные волосы перед сном, но Кэйа лишь мотает головой, отгоняя нахлынувшее воспоминание. Он рад, что еще помнит это — но сейчас слишком тихо и хорошо, чтобы дать этим образам дорогу. — Хорошо, — кивает учитель, — Тогда слушайте, мой принц. И Кэйа, проглотив ненавистное обращение, весь обращается в слух.       Следующим утром у него до жути болит голова. Ножик, украденный с кухни, покоится под подушкой, и он на мгновение останавливается, не зная, брать ли его с собой или нет. Прием через два дня, благодаря учителю он знает это, а значит, весомых причин для волнения нет. Замок и люди в нем — ему не враги, говорит Дайнслейф, и Кэйа верит ему, пытаясь успокоить собственную паранойю. Нож остается в его комнатке, когда он принимается за работу. Весь персонал в напряжении и в ожидании приема, Аделинда пытается уследить за всеми приготовлениями одновременно, а Моко и Хилли лишь очаровательно вздыхают, и Кэйа почти смеется, слыша их разговор. — Как думаешь, кто приедет из Снежной? Дипломат? — вопрошает Хилли, убирая пыль с картин. — А может, приедет знатная семья? Ну, чтобы найти нашему мастеру пару? — предполагает Моко, приложив палец к губам в задумчивости, что немного не сочетается с ее милым простым личиком. — А может… — Хилли наигранно замирает в своем предположении, — Приедет прекрасный принц, который наконец возьмет тебя в жены? Моко обиженно хмурится, и легонько ударяет подругу под ребра. — Очень смешно. Что такого в том, что я мечтаю о прекрасном принце? Хилли в извинении разводит руками и ее звонкий смех отскакивает от немного мрачных стен коридоров. — Ничего, кроме того, что это лишь мечты. Улыбка Кэйи, ставшего невольным свидетелем этой сцены, медленно исчезает. Хилли шутливо задевает свою подругу, но раненым отчего-то ощущает себя именно Кэйа. Под ребрами неожиданно ноет, и он поскорее уходит, чтобы не слышать голосов девушек. Он сам не до конца понимает, почему ему стало… больно от слов Хилли. Будто он уже слышал эту же фразу, но голос не принадлежал девушке — тот голос звучал надменно и обреченно, и Кэйа догадывается чей он. Это объясняет… его реакцию. Коридор смешивается в одно черное пятно, когда его лоб встречается с чьим-то еще. От внезапной резкой боли, пронзившей голову, он еле сдерживает вскрик, а вот человек напротив остается удивительно спокойным. Цвета сливаются в непонятную мешанину, но разум отчетливо выхватывает рыжий оттенок на периферии — и Кэйа понимает, с кем он столкнулся. Он счел бы это забавным, если бы не пульсирующая боль, и, вероятнее всего, будущая шишка на лбу. Наверное из-за этого ему хочется поскорее сбежать от возможной компании, и сил на лестные приветствия и очаровательные ухмылки у Кэйи нет. Как и на игру с волчонком, которую он, вообще-то, начал сам. — Теперь слуги не только подслушивают, но и не смотрят на дорогу, — ехидно раздается откуда-то сбоку, и Кэйа не сразу улавливает движение слева от себя. «Встал не со стороны повязки. Значит, пока никаких злых намерений» Кэйа отмечает это практически машинально. Это совет Дайнслейфа — следить, с какой стороны подходит собеседник. Если с левой, где никакой повязки, уменьшающей обзор — значит, не боится ошибиться в своем выражении лица, если с правой — может попытаться обмануть, ведь голос и интонации действенный инструмент, но взгляд расскажет куда больше. Не то чтобы юноша всецело полагается на это правило — все же, многие люди не задумываются о таких мелочах, — но он признает, что оно не лишено смысла. Кэйа пытается привыкнуть к шумящей голове, боль которой теперь отдает и в висках, но расплыться в привычной улыбке все равно получается так себе. — Вы все еще плохого мнения о своих слугах, мастер? — и пусть Кэйа подразумевает здесь вопрос, получается ближе к утверждению, да и игривый тон не удается. — Скорее о ком-то конкретном, — выдает Дилюк с легкой улыбкой, рассматривая его с интересом, словно в прошлую их встречу не смог полноценно посвятить себя этому занятию. Кэйа наконец овладевает собой, прикладывает руку ко лбу, который горит в место столкновения и отчаянно надеется, что челка, спадающая вниз, сможет прикрыть это недоразумение. Он растягивает губы в ослепительной улыбке, той, которая заставляет девушек-горничных краснеть и застенчиво опускать глаза. На Дилюка она действует менее… яростно. Щеки только слегка приобретают персиковый оттенок, но он держится уверенно и статно — намного лучше, чем в их предыдущую встречу — что выдает в нем будущего владельца этого замка и винной империи Рагнвиндров в целом. — Смею надеяться, что я не заслужил вашего презрения, мастер, — пробует юноша, все так же улыбаясь. Уголки губ Дилюка слегка подрагивают в намеке на улыбку, но он держится преувеличенно собрано. Молчание затягивается, и сил удерживать милое выражение лица у Кэйи почти не остается. Он уже думает галантно попрощаться с мастером и отправится дальше выполнять свою работу, или, если повезет, наткнуться на Аделинду и попросить целебную мазь. — Не думаю, что ты достоин презрения, — наконец говорит Дилюк. Его голос — мягкий и усталый — не соответствует ровной осанке и официальным одеждам, на которые наконец обращает внимание Кэйя, когда опускает голову вниз. Этот привычный жест в последнее время все больше нервирует его, и он пытается отвлечься на сюртук мастера или его камзол, украшенный серебряной брошью с совой, чтобы не думать о том, что эти слова тоже знакомы ему. Его сегодня совсем не радует выбор слов других людей. — И чего же я заслуживаю, мастер? — в его интонации отчетлива слышна горечь, и Кэйа готов ударить себя по лбу еще раз за то, что позволил ей проскользнуть наружу. Ему следовало просто промолчать. Но он не удержался, и теперь, когда он чувствует теплое дыхание в районе мочки уха — кажется, Дилюк наклонился к его опущенной голове, — в его собственных легких будто заканчивается воздух. — Ты заслуживаешь любви, Кэйа. Всем нам нужна любовь, даже если иногда мы забываем об этом.