Помни о смерти

      — Ты заслуживаешь любви, Кэйа. Всем нам нужна любовь, даже если иногда мы забываем об этом. Что-то в груди болезненно тянет, отзываясь на эти слова, но Кэйа чувствует, будто ему всадили нож под ребра. Тот самый, маленький, который он стащил с кухни. И ведь он даже понятия не имеет, что ответить на эти слова. Огрызнуться на юного мастера за то, что он лезет не в свое дело? Перевести тему, пытаясь при этом не выглядеть идиотом? Вежливо откланяться и поскорее сбежать? Последний вариант выглядит неплохо, к тому же, лоб все еще побаливает, хоть и теперь это кажется наименьшей из его бед. — Мне нужно идти, мастер, — выдавливает из себя Кэйа, даже не пытаясь поднять взгляд. Слова юного мастера для него — как вылитый ушат ледяной воды — неожиданные и пугающие. Ему резко хочется вдохнуть свежего воздуха, высунуться в большое окно в холле, или выбежать из стен замка. Он резким движением огибает Дилюка, его шаги спешные и лишены привычного изящества, взращенного Дайнслейфом и королевскими правилами. Дилюк ничего не говорит ему вслед, оставаясь стоять на том же месте. Кэйа двигается вперед. Коридоры сливаются в сплошные красно-бордовые оттенки. Теперь картины, развешанные в определенных местах, кажутся маячками, которые помогут не заплутать. Кэйе уже не нужны маячки — карта замка тщательна перерисована по памяти и лежит в его комнатке, но это не отменяет того, что он все же может заплутать сейчас, когда чувствует себя мягко говоря не в порядке. Он спускается по лестнице, надеясь все же найти Аделинду на кухне, а потом отпроситься на улицу — в коридорах воздуха будто перестает хватать воздуха, и юноша не знает, от слов Дилюка или от сильного удара. Надеется, что все же от последнего. Но на кухне его встречает расстроенная Моко, и ее тонкие губы лишь приподнимаются в слабой улыбке, стоит их взглядам встретиться. — Плохой день? — совсем уж безрадостно спрашивает она, мельком осматривая его покрасневший лоб. — Плохой день. — соглашается Кэйа, чувствуя, как ветер из открытого окна проникает в комнату. Дышать становится немного легче, даже головная боль на мгновение кажется не такой уж проблемой, но потом Моко, видимо, не сдержав своего любопытства, интересуется: — Ты тоже считаешь, что верить в принца на белом коне глупо? И Кэйе хочется истерично рассмеяться, потому что — вот, смотри — перед тобой настоящий принц, белого коня конечно в наличии нет, да и не будет уже, но все же… — Верить не глупо. Глупо ждать его. … Вместо этого говорит он, и голос почти спокоен, вот только выражение лица Моко снова приобретает задумчивость, и это смотрится нелепо и комично. — Если не ждать его, разве он придет? Кэйа почти хочет закатить глаза; его день не задался с самого утра, лоб все еще болит и Дилюк Рагнвиндр нечаянно что-то сломал в нем, а Моко продолжает свои глупые расспросы. — Принцы всегда там, где их меньше всего ждут, — с долей самоиронии все же изрекает Кэйа, замечая, с каким восторгом на него уставилась девушка. Неужели это прозвучало философски? — Значит, — в ее голосе неподдельное предвкушение, — однажды и я встречу настоящего принца. — Однажды, — поддакивает Кэйя, открывая ставни окна пошире, чтобы впустить побольше прохладного ветра. От одного слова «принц» его уже начинает тошнить.       Когда на кухню влетает великолепная в своей холодной ярости Аделинда, Кэйа снова может нормально дышать. Даже голова почти проходит, и он начинает помогать Моко с тестом для завтрашнего десерта. Он не особо силен в готовке — вернее, совсем не силен, — но он часто прокрадывался в кухню своего дворца, чтобы скоротать время или сбежать от скучных преподавателей по танцам. От Дайнслейфа ему сбежать никогда не удавалось, и отнюдь не потому, что это было невозможно. Все потому, что загадочный мужчина со светлыми волосами и темным плащом, в котором, казалось, отражались все звезды его королевства, сразу привлек его внимание. С Дайнслейфом было интересно, за исключением, пожалуй, его некоторой зацикленности на «приличиях». Наверное, поэтому только его он всегда считал своим «настоящим» учителем; только для него был готов удержать свой не самый кроткий характер в узде, только для него готов был носить эти королевские одежды, жутко неудобные и слишком величественные для маленького мальчика. Но мальчик вырос, а Дайнслейф все еще был с ним — и это многого стоило. Погрузившись в размышления, юноша не сразу заметил, как женская рука нежно дотронулась до его лба. — Горячий, — прокомментировала она, заметив его удивленный взгляд. Аделинда лишь пробормотала что-то, подозрительно похожее на ругательство, себе под нос, и отошла от него. Кэйа пожал плечами, замечая похожее удивление в глазах Моко, стоящей рядом. Тесто получилось… ну, так себе. Кэйа это понял, когда не удержался и отщипнул кусочек, а потом картонно сморщился, будто съел кислый лимон целиком. Не лимон, конечно, но тесто было жутко соленым, и он был уверен, что оно таким быть не должно. Кэйа уже хотел поделиться своим открытием с девушкой, как вдруг на его лоб легла белая тряпка, смоченная холодной водой. Испуг в его глазах не продлился дольше секунды, а потом пришло приятное успокоение. «Хорошо» Он почувствовал, как его волосы мягко приподняли, придержав повязку на месте и от этого жеста сердце бывшего принца снова наполнилось… теплотой? Аделинда крепко завязала тряпку на его лбу, почти как ободок, и Моко заливисто захихикала, увидев это зрелище. — Не вижу ничего забавного в собственной травме! — преувеличенно серьезно заявил Кэйа, хотя смешинки плясали и в его глазах. — Мазь лежит на столе, помажь на лоб перед сном, — проинструктировала Аделинда, становясь между ними, и со всей присущей ей строгостью уставилась на тесто. Моко испуганно пискнула, когда женщина явно не с похвалой развернулась в ее сторону, но Кэйа быстро воспользовался шансом поблагодарить эту невероятную женщину за заботу, оказанную его скромной персоне. Слова благодарности не были поэтичными, не смотря на то, что Кэйю обучали этому, но он был доволен, потому что они были искренними. На всех королевских приемах или балах, на которых он был, благодарность лилась рекой, и все воздавали дань и уважение тем или иным лицам, особенно Королю и Королеве, но, даже будучи маленьким мальчиком, Кэйа все прекрасно понимал. Благодарность, с которой он имел дело до этого — лицемерные улыбки и восхваления, чтобы спасти собственную шкуру от немилости Короля — никогда не была настоящей. Его слова Аделинде, неловкие и резкие, были благодарностью от всего сердца.       Кэйа ускользнул из кухни раньше, чем Аделинда успела закончить с Моко. Он даже посочувствовал девушке, но с таким тестом они бы и правда далеко не уехали. Юноша захватил мазь с собой, и, добравшись до своей комнатки, развязал повязку на лбу. Солнце еще только клонилось к закату, и честно говоря, у него могла отыскаться еще куча работы, но бывший принц решил, что с него на сегодня хватит. За эти несколько недель пребывания здесь он наработался больше, чем за всю жизнь во дворце. Но Кэйа, конечно же, не жаловался. Из его маленького окошка открывался замечательный вид на ряды виноградников, одни из самых близких к замку. В первые ночи юноша жалел о том, что здесь не видно въезда в замок, массивных ворот, или хотя бы дорожки до главного здания. Но позднее, когда волнение первых ночей на незнакомом месте улеглось, этот вид показался ему куда утешительнее. Иначе бы он постоянно напрасно нервничал, дергаясь от любого шума со стороны ворот. Но сейчас его побеспокоил шум со стороны двери — и Кэйа чуть не опрокинул баночку с мазью. К счастью, баночка была спасена, а источник шума прошествовал мимо. Кэйа облегченно выдохнул, задумавшись о том, чем можно занять себя до наступления темноты. Одной из самых разумных — но так же и безумно скучных — была мысль пройти в библиотеку замка и найти там что-нибудь, чтобы скоротать вечер. Ему уже предлагал это Дайнслейф, заметив, что бывший принц совсем «прекратил развиваться, как личность». Звучало обидно, но Кэйа не был удивлен услышать что-то подобное, это было вполне в духе учителя. Кэйа тогда мгновенно надумал проблему: — Но язык! Я ведь совсем не знаю… мондштадтского? — Если бы ты в прошлом больше времени уделял учебе, то прекрасно бы знал, что в Семи Королевствах единый язык, — с долей недовольства заметил Дайнслейф, — Тейватский. Тот самый, на котором мы и говорим. Кэйа лишь пожал плечами. — Я в совершенстве знаю язык своей страны. — Этого недостаточно. — возразил учитель, с укором воззрившись на него, — И ты знаешь это. «Всегда недостаточно» — скривился тогда бывший принц, но обижаться на Дайнслейфа у него никогда не выходило. Вот и сейчас, думая о библиотеке, воспоминания об учителе, что сидел рядом с ним и помогал учить все эти завитки их древней письменности, отдавали лишь щемящей тоской. Кэйа тяжело вздохнул, поставил мазь на прикроватную тумбочку, решив все же последовать совету Аделинды и нанести ее на ночь, и отправился до библиотеки.       Юноша был приятно удивлен, увидев множество старинных фолиантов на громоздких дубовых полках. Библиотека представляла из себя просторную комнату с двумя диванчиками, сдвинутыми друг к другу, в центре, и книжными шкафами по периметру всего остального помещения. Было видно, что о книгах заботятся — обращались бережно и протирали так часто, что слой пыли не успевал осядать на обложках. Кэйа, редко заглядывающий даже в библиотеку дворца, где были собраны практически все возможные книги, все же смог оценить старания Крепуса Рагнвиндра. Ему даже стало интересно, есть ли здесь что-то, что напомнит ему о его королевстве. Может, записи старинных рун, правила чертового этикета, истоки которых терялись в его землях, или хотя бы упоминание в одной из книг. Но он бросил эту затею спустя пару минут, натыкаясь лишь на Изобретения Фонтейна, Традиции Ли Юэ или Инадзумские рассказы. Было забавно видеть, как здесь нашлись произведения из страны, находящейся далеко-далеко за морем, гораздо дальше его родины, в то время как он не встретил ни одного упоминания о Каэнрии. Для него, как для будущего Короля, никогда не было новостью то, с какой опаской Тейватские правители смотрят в их сторону. Но… литература? Неужели история Каэнрии — их история — не заслужила хотя бы упоминания в одной из тейватских книжек? Кэйа схватил первый попавшийся детектив, и, усевшись на диван, попытался погрузиться в чтение. Мысли его были далеко, отнюдь не с храбрым и решительным главным героем, поэтому спустя время книга осталась лежать на коленях, а взгляд бывшего принца устремился в потолок. — Ты заслуживаешь любви, Кэйа. «Боже, какая глупость. И почему я вообще об этом думаю?» Потому что этот будущий винный магнат попал в точку. Затронул что-то в душе Кэйи, сломал какой-то механизм, позволяющий спрятать все эти мысли — а теперь, выпустив их наружу, бывший принц лишь получил еще больше боли. Потому что он не заслуживал любви. Уважения? Да, пожалуй. Внимания? Принц никогда не был им обделен. Смерти? Возможно, учитывая обстоятельства его побега. Но любовь? Ему уже однажды растолковали о том, что случается с теми, кого он любит. Это было очень давно, и Кэйа с радостью сказал бы, что и не правда вовсе, но не мог. Король однажды вызвал его в Сапфировый зал — должное павшим и великолепие в светящихся кристаллах — для приватного разговора. Это — неслыханная редкость, и Кэйа, как умный маленький будущий принц, это прекрасно понимал. Он не знал, чего следует ожидать — тонкие белесые шрамы на детских пальчиках побаливали после его последней выходки. Король величаво восседал на троне — дань нетронутым временем традициям — и смотрел на него печально-ласково. Годами позже Кэйа скажет, что Король смотрел на него так, словно юный принц крохотный щенок, которого скоро утопят. Король подозвал его к себе; кристаллы, вшитые в его мантию сверкали не хуже самых ярких звезд, о которых так тосковал маленький принц. Шаги юного Кэйи были осторожные — позже он сам назовет их непростительно робкими. Витраж, сотканный, кажется, из звездной пыли самой Селестии, висел за спиной Короля. Кэйа с ранних лет знал, что там изображено — воцарение династии Черного Солнца — и взгляд тогдашнего Короля пугал его куда больше. В нем не было безотчетной злобы или ядовитой насмешки; в глазах первого сияла тоска, заставляющая заныть детское сердце, непонимающее всей утраты этого человека. Король жестом, выточенным за многие годы, попросил его поклониться — и Кэйа послушно опустил голову, чувствуя, как в горле пересыхает от внезапного страха. Мальчик замер в поклоне, перед глазами за секунды пронеслись его последние огрехи — пропустил урок дурацкого этикета, скорчил рожицу какой-то важной придворной даме и пытался выскользнуть из дворца. На ум пришла еще одна промашка — он случайно разлил чернила на бумаги старшего братика, но того не было дома уже месяц, так что, об этом, наверное, никто не узнает? — Ты скучаешь по Антариусу? Сердце странно кольнуло на упоминание братика — его не было во дворце уже достаточно долго, а мама кормила лишь отговорками о его таинственной важной задаче. Маленького Кэйю эта задача не интересовала, ему хотелось уже поскорее услышать звонкий смех старшего братика, обнять его, пусть он и дотягивался лишь до его живота, и, будто последний ябеда, настучать на свою постоянно плачущую сестру. Но Антариус так и не приходил, а мама все чаще закрывалась в своих покоях, не давая ему пробираться к ней. Юный принц неуверенно кивнул, стоя все так же с опущенной головой — он не понимал почему, но Королю нравилось, когда он не поднимает взгляд. И маленький Кэйа научился пользоваться этим — скрываясь за спадающими на лоб волосами, и делая вид, что изучает свои туфли, а не собеседников. — Ты ведь любишь его? Кэйа снова кивнул, не понимая, куда Король ведет разговор. Его все же будут ругать за ту оплошность с бумагами братика? Его снова ударят той острой шпагой по спине, или в этот раз будут руки? — Тогда слушай, дитя. В голосе Короля настоящий холод, и Кэйа пугается этого больше, чем привычного удара. Кажется, будто в этот раз его ранят еще сильнее, вот только не понятно куда. Король резким жестом, лишенным привычной грации и лености, хватает его за острый подбородок, заставляя запрокинуть голову и встретиться взглядами. Звезды отражаются в графитовых глазах Короля, и это зрелище вселяет ужас в маленького принца. Он боится вдохнуть, не сводя взгляд с мужчины напротив. — Антариус мертв. Его тело теперь пустая никчемная пыль. — он с силой надавливает на нежную детскую кожу, — Он ни черта не смог. Не выполнил свой долг. Ты же знаешь, что значит выполнять свой долг? Маленький принц в тот момент без раздумываний кивает, и кровь его застывает в жилах от близкого лица Короля и от его скорчившегося в презрении лица. Он задумается о том, что значит выполнять свой долг гораздо позже, и еще не раз проклянет про себя Короля. Но тогда он мог лишь испуганно вглядываться в пустоту глаз напротив, даже не поняв, что больше никогда не услышит родной смех братика. — Слушай меня, дитя. Вот твой долг. С сегодняшнего дня ты — наследник династии Черного Солнца. Твой брат мог бы нести это бремя, но теперь он мертв. Мертв. Кэйа судорожно вслушивается в последнее слово. Когда мама читала ему истории о великих принцах и их подвигах, злодеи всегда были мертвы в конце. Но его братик — самый, самый лучший братик! — никогда не был злодеем. Это неправильно, нечестно, невозможно! Он хороший, разве он мог умереть? Спустя года, когда сердце Кэйи не будет столь открыто, он посмеется над своими рассуждениями. Когда смерть будет преследовать его, ходить за ним по пятам, пытаясь и его заманить в четко расставленные сети — он будет лишь смеяться над собственной детской наивностью. И когда смерть заберет дорогих ему людей — он уже не будет задумываться над тем, насколько это было справедливо. Он научится строить планы отмщения, надевать сотни масок, скрывая свои истинные намерения и закроет свое сердце на тысячу замков, чтобы не разбивать его окончательно. Но тогда, в освещенном звездным сиянии тронном зале, по щеке маленького принца скатится лишь одинокая слезинка. Позже он узнает, что будущему Королю не престало плакать.       Кэйа отмахнулся от накрывших его воспоминаний, почти провалившись в полудрему. Книжка все еще лежала рядом, но все желание возвращаться к чтению пропало. Мысли снова возвращались к разрушенным величественным стенам, отвратительному шуму со всех сторон и к виновнику всего случившегося. Ему не хотелось без весомой причины ворошить память о нем, но Кэйа точно знал — ненавистный образ не должен померкнуть, утонуть в его воспалившемся сознании. Он служит напоминанием о бесславной гибели его… родных. И пускай черты лица матери размываются в мягком свечении теплой библиотеки, а опустошающий своей безнадежностью крик сестры уже не так отчетливо отдается в ушах — Кэйя не хочет забывать их. Как когда-то позволил себе забыть о старшем брате — потому что никто в целом дворце больше не помнил его. Ласковый смех стерся из длинных коридоров, слуги брата незаметно испарились из дворца, а мама лишь продолжала запираться в своих покоях и не подпускать никого к себе. Годами позже Кэйа поймет, что в этом был ее способ пережить горе — окунуться в ужасающее одиночество, сгореть в собственном бессилии и попытаться жить дальше. Но тогда — распахнутые от испуга большие глаза, Кэйа опасливо осматривается по сторонам, спрашивая, почему комната братика теперь пуста — никто не скорбел по его гибели. Не было похорон, отпевания и поминального обеда. Ничего этого не было — Антариус — милый, милый братик — просто исчез, испарился в потоке времени, оказался забыт всеми в Каэнрии.       Даже совсем юнцом, Кэйа никогда не питал надежды и слабости остаться в сердцах своего народа. Если даже его брат, любимец публики во время их выходов в свет, оказался так легко стерт из памяти людей, то ему — сломанному мальчишке с неподъемным грузом вины на тонких плечах — не стоило и пытаться. Кэйю не любили во дворце, не любили за его пределами; и все равно однажды на его голову опустилась бы фамильная корона, сияющая звездной пылью и гордо именующаяся Затмением. После смерти брата из шебутного мальчишки, всегда получающего за свои проделки, ему пришлось превратиться в ледяного принца, наследника великой династии. Хотел ли юнец этого? Конечно нет. Но его никто не спрашивал. И у него не было возможности отказаться. Потому что иначе — путь отступника и отреченного, проклятый путь. Именно по этому пути сейчас и лежит его дорога. И ему придется идти, спотыкаясь и выравнивая шаг раз за разом. Кэйа смеет надеяться на поддержку Дайнслейфа, на то, что тот подставит плечо, когда идти станет совсем тяжело. Он совсем теряет бдительность — что, вообще-то, непростительно в его ситуации, даже если он старается воспринимать замок как… временное безопасное пристанище? — и не замечает, с какой силы хлопает дверь библиотеки. Звук палки, которой, кажется, подпирают дверь, отрезвляет Кэйю. Он испуганно вскидывает голову, во все глаза уставившись на внезапного нарушителя спокойствия. Алые глаза, комично округлившись, смотрят на него в ответ. — Никогда не думал, что скажу это, но разве замок не слишком большой для стольких случайных встреч? Удивление, написанное на лице Дилюка, услышав это, мгновенно сменяется раздражением. Он с возмущением упирается взглядом в нежащегося на диванчике. — Ты вообще работаешь когда-нибудь? Кэйа наигранно хватается за сердце: — Ауч! Это было больно. Ты буквально обвинил меня в тунеядстве! — Прекрати этот цирк! — Дилюк, явно теряя последнее терпение, снова приближается к нему. В этот раз Кэйа смотрит на него снизу вверх, распластавшись на диване и чувствуя, как в груди что-то приятно покалывает. Вид Дилюка, рассерженного и прекрасного в своих ничем не сокрытых эмоциях, восхищает. Кэйа, привыкший прятаться за несколькими масками сразу, отточивший свою мимику до идеала, наслаждается. — И какого… гм… черта ты улыбаешься? — Кэйа почти смеется, видя, как тяжело ругательство далось Рагнвиндру. Дикий волчонок кажется слишком послушным и правильным, забавляя бывшего принца. — Я? Улыбаюсь? — губы, как назло собеседнику, растягиваются в игривой усмешке, — Тебе показалось. Дилюк, наконец поняв, что над ним откровенно насмехаются, стискивает руки в кулаки. Кэйа подмечает и этот жест, ставя еще и на то, что парень перед ним сейчас и до десяти наверняка считает. Попытки не сорвать свой гнев на сотруднике умиляют принца еще больше. — Ладно, ладно. — примирительно заявляет тот, все еще любуясь огоньками гнева в глазах Дилюка. Ему немного неудобно запрокидывать голову, но и положение он менять не хочет, хотя понимает, что только укрепляет образ повесы, — Не злись на меня! — Кэйа в сдающемся жесте приподнимает ладошки вверх, — Лучше расскажи, от кого ты так удирал? Дилюк морщится, но все же устало опускается на диванчик напротив. — Аделинда. Брови Кэйи от удивления ползут вверх — и его заготовленное выражение лица трескается на секунду, вызывая заинтересованный взгляд напротив. — Чего? — все еще не веря, вопрошает Кэйа, — Боюсь даже спросить из-за чего пришлось идти на такие меры. Он говорит это полушутя, совсем не ожидая ответа на свои слова, но Дилюк тихо хмыкает. — Это все дурацкие костюмы для приема. Меня мучают второй день. — Костюмы? — Кэйа заинтересованно приподнимается, облокачиваясь одним локтем на спинку диванчика. — Разве ты не знаешь? — удивляется Дилюк, и, видя непонимание в глазах напротив, продолжает, — Будет устроен бал-маскарад. Каждый приглашенный обязан надеть маску и не светить лицом. Ну и иметь соответствующий наряд, — с досадой добавляет он. Но Кэйа не слышит последних слов. В голове бывшего принца медленно складываются последние кусочки пазла, беспокоившие его после визита Дайнслейфа ночью. Но теперь все сказанное им имеет смысл. Теперь он почти уверен в том, какого гостя из Снежной им следует ждать. Ему стоит запастись чем-то получше, чем кухонный нож.