Помни о смерти

      Огромная комната, испещренная светом тысячи свечей, заливалась в разношерстном смехе. Люди смеялись, так заразительно и звонко, что их смех эхом отдавался в стеклянных бокалах на подносах. Слуги замка сновали туда сюда, вежливо улыбаясь и кланяясь, не забывая подливать побольше алкоголя и предлагать больше яств. Замок был наполнен голосами, шумом и еще десятками различных звуков. Очаровательная нежная мелодия заполняла пространства с менее разговорчивыми гостями, всюду мелькали маски-маски-маски — таинственные дамы, прятавшиеся в этот вечер от предназначенных им кавалеров, робкие юноши, надеющиеся раскрепоститься, пока лицо их скрыто, старые графы, мечтающие пить, покуда великолепное вино не иссякнет. Прием казался настоящим праздником жизни, вот только… Кэйа уже ненавидел его. Потому что видел всех этих людей насквозь, несмотря на все маски, надетые ими в эту ночь. Потому что, не важно, был ли ты рожден в царстве грешников, или под солнцем Семи Королевств, людская суть не менялась. Лицемерие, интриги, вымученные улыбки, хозяева которых с легкостью готовы воткнуть в твою спину нож — все было одинаково. Не то чтобы Кэйа ожидал увидеть в землях Мондштадта ангелочков, но все равно был разочарован. Потому что когда-то земли Тейвата казались ему благословенными, и принц считал рожденных там — везунчиками, но теперь… Все они — лишь одна и та же пища для червей. — Будьте добры! — мимо него протискивается несколько человек, среди них Кэйю привлекает девушка, одетая в рыцарские доспехи, разве что немного видоизмененные и отличающиеся от предназначенных для реального боя. Ее длинные светлые волосы собраны в высокий хвост, но две непослушные пряди все же упали на миловидное лицо. Девушка едва ли замечает его взор, проходя со своими спутниками, но Кэйа внезапно — даже для самого себя — провожает взглядом ее фигуру, скрытую под рыцарским костюмом, задумчивым взглядом. Он может сказать, что его внимание привлек исключительно необычный для юной дамы наряд. Пока остальные стремились утянуть талию в корсеты поуже, да найти юбки попышнее (впрочем, на многих это смотрелось великолепно, Кэйа не хотел лгать), эта девушка облачилась в закрытые доспехи, в которых ее легко могли спутать с прекрасным юношей. Но дело было не только в наряде. Что-то в поблескивающих от искреннего веселья глазах, видневшихся в простенькой фетровой маске, завораживало. Что-то… настоящее? Кэйа на несколько мгновений прикрыл глаза. Перед ним предстала другая бальная комната, другие украшения, другие люди. Балы на его Родине всегда были немного… жестоки. Балы в королевском дворце заканчивались кровавыми брызгами в темницах на нижних этажах, стенаниями и мольбами о пощаде предателей. Балы во дворце — точно минное поле, один неверно брошенный взгляд, один неправильный ответ — ты уже проиграл. Кэйя еще ребенком усвоил этот урок, к счастью, не на своей собственной шкуре. Придворные интриги иногда были утомительнее выматывающих тренировок со шпагой, но они позволяли Кэйе ощутить согревающий сердце контроль над ситуацией, над всеми несчастными, чья очередь сегодня играть в этом отвратительном театре марионеток. Неизменно приятно было вычислять предателей раньше Короля, и видеть, видеть, видеть насквозь их плохо приклеенных масок животный страх. Видеть отчаяние, так и написанное на их лицах, которое не спрятать за лебезящей улыбкой и натужным смехом. В этом было что-то извращенно-прекрасное; принц представлял себя на месте охотника, который сумел загнать глупое животное в угол. И пусть роль палача в те годы была отведена не ему, принц прекрасно понимал, что однажды вершить судьбы виновных будет именно он. Кэйа возвращается в реальность, потеряв девушку в доспехах из виду. Ловким жестом выхватывает один бокал из подноса пронесшегося рядом официанта — он не знает этого юношу, наверное, Крепусу все же пришлось нанять еще несколько слуг на время приема. Правильное решение, учитывая количество народа сегодня. Он не торопится отпить плескающуюся в на стенках жидкость, изящно ведет носом, пытаясь проникнуться ароматом одного из лучших вин. Юноша почти уверен, что Крепус решил открыть коллекционное вино из своих запасов, чтобы продемонстрировать щедрость Рагнвиндров — еще один верный жест хозяина замка. Намерения старшего Рагнвиндра предельно ясны — ему нужно провести этот фарс без сучка и задоринки, не выдать своего недовольства гостями из Снежной, сыграть в гостеприимного хозяина. Пока у него отлично получается — Крепус восседает во главе стола, радушно улыбается каждому и ведет непринужденные светские беседы, и лишь руки — заламывание пальцев — выдают нервозность. Но заострять внимание на Крепусе дольше положенного Кэйа не собирается. У него сегодня планы куда поинтереснее — и главное, чтобы внезапно возникший где-нибудь Дайнслейф их не испортил. Бывший принц еще не видел его в главном зале, но уверен, что его ненаглядный учитель обязательно появится. И Кэйе следует заметить его раньше, если он хочет выиграть эту маленькую партию. — У вас очень необычная маска, — мягкий голос раздается откуда-то слева, и Кэйа резко оборачивается, больше всего не желая ввязываться сейчас в ничего не значащие разговоры, но правила приличия — где-то сейчас подавился его любимый учитель — обязывают. Рядом с ним оказывается та самая девушка в доспехах — и сейчас он может разглядеть блики радужки в ее глазах. Ее кожа, не скрытая маской, чересчур белоснежная, губы — тонкая уверенная линия, надломанная в легкой улыбке. — Приятно слышать, — Кэйа чуть склоняет голову, принимая комплимент, впрочем, не торопясь отвешивать любезность в ответ. Этой девушке не нужна его похвала, нет. — Почему вы выбрали смерть? — в серо-голубых глазах любопытство, очевидно, грызущее их обладательницу. Кэйа сперва недоуменно вскидывает брови, секундой позже понимает, насколько это бессмысленно в маске, а затем обманчиво ласково спрашивает: — О чем вы, миледи? Но девушку не пугает затаенная на глубине его глаз угроза, спрятанная за елейным тоном. — Ваша маска, господин. Маска Смерти. — Боюсь, я не знал о ее значении, когда она приглянулась мне, — Кэйа расплывается в еще одной лучезарной улыбке, немного наклонив голову вбок. Чистая правда легко срывается с его губ, но ни что не выдает замешательства принца. — Значит, и выбор вашего костюма случаен? — его неожиданная спутница внезапно раздосадованно поджимает губы. Кэйю смена эмоций на девичьем лице, половина которого пусть и скрыта маской, умиляет. Он неосознанно бросает взгляд на свой костюм, стараясь найти в нем причину разочарования юной дамы. Кэйа был облачен в белые брюки, белый фрак свободного кроя и небрежно расстегнутую рубашку белого цвета под ним. На самом деле, выбирая наряд, Кэйа руководствовался лишь двумя вещами — собственным чувством прекрасного и знанием о том, что если хочешь спрятать хорошо — спрячь это на виду. Белый костюм удивительно волшебно сочетался с черной сверкающей маской, да и Кэйа, всю свою жизнь отдающий предпочтение мрачным тонам, выглядел в белом одеянии неузнаваемо. Волосы были собраны в низкий хвост, виртуозно сцеплены заколкой и спрятаны под маску. Бывший принц находит свой образ восхитительным, поэтому реакция девушки веселит его. — Боюсь что так, — театрально-прискорбно вздыхает он. — Ваша маска — маска Казановы. Ее называют Баута. — Баута? — Это значит — Призрак. — поясняет девушка, — Призрак из страны мертвых, пришедший поглазеть на живых. Кэйе не нравится, что музыка, до этого наполнявшая помещение, стихает как раз в этот момент. Последние слова девушки отчетливо разносятся в возникшей тишине. — Отрадно знать, что я все еще жив, — неловко шутит Кэйа, стараясь сгладить серьезный тон юной дамы. — Но ваш костюм… — продолжает девушка, не отвлекаясь на попытку пошутить, — В Ли Юэ белый — оттенок печали и траура, но здесь… Ваша маска и костюм символизируют «Возрождение», что-то неподвластное смерти. Вы словно бросаете ей вызов, надевая ее любимую маску и сочетая ее с самым ненавистным ей цветом. Кэйа сдержанно улыбается, в глубине души восхищенный познаниями девушки, пусть и казавшиеся ему немного… бесполезными? — Премного благодарен, за то что поведали мне это. Считайте, что вызов уже брошен. Бывший принц — само очарование, пускай и показное. — Считаете, что я болтаю глупости? — ничуть не изменившись в лице, интересуется девушка. — Нисколько. — Врете ведь, — расстроенно мотает головой она, и уже собирается откланяться, как Кэйа резко хватает ее за запястье. Жесту удивляются они оба, но принц лишь расплывается в, как он надеется, милой улыбке, замечая то, с каким недовольством юная дама воззрилась на него. — Отпустите? — приподняв одну бровь, интересуется она, явно не довольная нарушением личного пространства. К сожалению, доспехи не защищают тонких запястий, оттого нежная кожа страдает в крепкой хватке юноши. — Прошу прощения, — улыбка все еще приклеена к лицу (точнее, к маске, какая ирония) Кэйи, — Могу ли я узнать ваше имя? — И зачем оно вам? Чтобы рассказать всем о том, что я люблю болтать чепуху? — Вы не болтали чепухи. Я действительно впечатлен вашими знаниями. Девушка замирает. А Кэйа недоволен своей внезапно проснувшейся честностью и искренностью — потому что эти эмоции абсолютно не резонируют с его устоявшимися реакциями. Даже незнакомка замечает его изменившийся тон и то, как натянутая улыбка легко сползает с губ. — Джинн. Кэйе, на секунду погрязнув в своих невеселых мыслях, не удается расслышать девушку. — Меня зовут Джинн, — заминка не прошла незамеченной, и она терпеливо повторяет имя. Кэйа, тут же вернувшись в свое прошлое амплуа, собирается попытать удачу несколькими комплиментами, чувствуя, что девушка все так же не оценит их, но его прерывает мягкое касание к собственной коже. Джинн, избавившись от его хватки, лишь приподнимает ладонь для рукопожатия — сильного и уверенного, — и теперь с ожиданием смотрит на него в ответ. — Пускай мое имя останется в секрете. Будешь помнить меня, как того, кто был готов бросить вызов самой смерти… — Кэйа артистично жестикулирует, вызывая у Джинн слабую улыбку. — Ты можешь думать, что хорошо притворяешься, но нет. — ее голос звучит почти ласково, и Кэйю на секунду будто окунают под воду, когда он понимает, кого этот голос ему напоминает. Крик погибшей сестры снова проносится в памяти, и он старается сохранить ровное лицо, не сморщится от уже поутихшей, но по-прежнему ноющей боли. Джинн замечает, конечно, ему стоило с самого начала их разговора понять, что она довольно проницательна. Кэйа не недооценивал очаровательных дам, считая их прекрасными эмпатами, и даже не смотря на то, что его примером для подражания всегда был Дайнслейф — очевидно, мужчина — он знал, что некоторые женщины могут потягаться с ним вполне на равных. Кэйа вырос во дворце, что кишил змеями, и многие из них были великолепны в своей кротости перед мужьями и братьями. Пусть и слабее в открытой конфронтации — но кто отменял старый добрый яд или удушение подушкой? Такие женщины одновременно и доводили до ужаса и вызывали немое уважение, но мышление Дайнслейфа — просчитанные на десять ходов вперед шаги, расчет на холодный разум, а не на эмоции — привлекало его больше. Но это ни в коем случае не значило, что бывший принц списал представительниц прекрасного пола со счетов. Поэтому он не хочет открываться перед этой девушкой даже немного, боясь, что однажды это может аукнуться ему. Кэйа не нужно даже строить предположения о том, кем она могла быть — он уверен, что она дочь важной шишки. Об этом говорят ее знания, ее безукоризненное умение держаться в обществе, но самое главное — ее костюм. Если бы она была дочерью бедного купца, волочащего свое существование как раз за счет выгодных сделок на таких приемах, то ее платье бы походило на сотни других в этом зале. Но она пришла в доспехах — смело и необычно — и не боялась внимания остального светского круга. Это могло значить две вещи — либо она была сумасбродной и бесстрашной воительницей, привыкшей выслушивать гадости в лицо и за спиной, либо ее семья стояла выше всех приглашенных, за исключением, пожалуй, только гостей из Снежной. Либо — Кэйа нисколько бы не удивился — девушка совмещала в себе оба варианта. — Если твое имя такой секрет, я бы могла сохранить его. Он смотрит в серо-голубые глаза напротив, такие светлые и невинные, и перед глазами вспыхивает одуванчиковое поле, ослепляющее солнце и детский искристый смех. Джинн не похожа на ту, кто нарушил бы данное слово. Джинн похожа на прохладный летний день. — Ладно, если имя — табу, то как насчет возраста? Будет нелепо, если ты сейчас окажешься очередным взрослым дядечкой. Губы Кэйи сами собой расплываются в легкой улыбке; Дайнслейф постоянно твердит, что она слишком отличается от его заготовленных идеальных вариантов. Потому что в настоящей улыбке Кэйи нет того привлекающего очарования, нет спрятанного подтекста, двойного дна или вежливой натянутости. Его искренняя улыбка — всегда кажется немного печальной, из-за чуть опущенных вниз уголков губ. Тем не менее, когда Кэйа улыбается так, он наоборот почти счастлив. И Джинн, очевидно, тоже замечает это. И ей даже не нужно видеть лицо парня напротив целиком, взгляда пронизывающих прекрасных сине-сиреневых глаз достаточно. — Вот уж не думал, что похож на взрослого дядечку, — с ноткой возмущения, вполне натурального, заявляет бывший принц. Девушка пытается сдержать смешок, но проваливается и тихо хохочет. — Так что? — подначивает она, — Тебе пятьдесят? Кэйа оскорбительно приподнимает подбородок, поддерживая начатую девушкой игру. — Неужели я так плохо сохранился? Мне всего сорок восемь! Теперь они смеются оба — Кэйа прячет смех в бокале с вином, Джинн же лишь прикрывает рот ладошкой. Бывший принц с непривычным для себя сожалением отмечает, что ему придется прервать их беседу. В разномастной толпе мелькает с самого начала выжидаемая маска — выделяющийся белый клюв, обрамленный дорожками золотых слез. Главный гость уже прибыл. Нехорошо будет заставлять гостя ждать. — Ты уходишь? — спрашивает Джинн, проследив за его взором, направленным на кого-то в толпе. В ее голосе, пусть и хорошо спрятанное, но тоже проскальзывает разочарование. — Мне правда жаль, — честно отвечает Кэйа, надеясь, что Джинн не сочтет это за отмазку от ее компании, но та, кажется, все снова понимает. Юноша резко разворачивается, продолжая выцеплять взором искомую маску. — Прощай, Призрак, — ласково улыбаясь, говорит она, пока бывший принц не скрылся в толпе. Тот останавливается, разворачиваясь к ней с нежной — почти что с той, которую он дарит Дайнслейфу, — улыбкой. — Мы еще встретимся. И пусть он не особо верит в собственные слова, в лице девушки что-то меняется, и ее взор заполняется теплотой. Что-то снова неосознанно сжимается в груди у бывшего принца, что-то до неправильного приятное. Кэйа, как и в случае с учителем, старается не обращать на это внимание. Маска врачевателя чумы продолжает мелькать среди гостей, и Кэйа, следующий за ее хозяином, начинает подозревать, что с ним хотят сыграть в кошки-мышки. «Это лишь проснувшаяся мнительность», — успокаивает бывший принц сам себя, продолжая наблюдать за перемещениями гостя, держась на почтительном расстоянии. Он успевает бросить взор на Крепуса — тот говорит с щуплым мужчиной с торчащими вверх волосами, которые могли бы считаться модной укладкой, если бы не смотрелись так убого. Мужчина этот разодет чересчур официально, белый костюм кажется маловат, а широкие короткие брови придают ему еще больше несуразности. «Вот и ожидаемая кукла», — хмыкает про себя юноша, переключая внимание на остановившегося гостя, — «Остался кукловод» Маска чумного доктора, на удивление, не портила господина. Его голубые, отливающие в салатовый в вечернем освещении волосы, небрежно обрамляли маску, белое пальто подходило владельцу, а розовый галстук-бабочка не смотрелся вульгарно. Он был высок, но, следуя за ним, бывший принц успел заметить, как тот сильно горбится. Кэйа наконец притронулся к своему бокалу с вином; сделал вид, что вкусил невероятное вино Рагнвиндров, не выпуская из поле зрения человека в маске. Тот наконец-то перестал плутать среди гостей, остановившись у столика с закусками. Пробовать их он, однако, не спешил. У Кэйи уже складывалось впечатление, что он ждал кого-то, ждал и пытался найти пораньше. И пусть господин в маске не выглядел нервным или суетящимся, его движения были лишены плавности и спокойствия. Кэйа уже начал скучать, как и господин в маске доктора. Бывший принц расположился в нише, скрываемой его от чужих глаз, и дающей ему неплохой обзор на происходящее в зале. Предвестник, кажется, не собирался менять свое положение, с безразличиям рассмотрев яства на столе, а потом пробежавшись взглядам по окружающим. Он держался отстраненно, выглядел абсолютно незаинтересованным, и Кэйа был почти уверен — это не напускное. Просто Предвестнику и правда безразличен устроенный бал, разодетые гости и веселье, шумящее повсюду. Будто бы, будь его воля, он вообще не появлялся здесь. И вот это уже настораживает — ведь бал фактически и устроен только ради гостей из Снежной. Если он не нужен самому Предвестнику, то нужен кому-то другому. Но кому? Кэйа задумался, чувствуя, как его предыдущие догадки довольно быстро рассыпаются в прах. Он нисколько не был разочарован тем, что они не оправдались — лишь больше заинтригован. Этот прием, визит Предвестника, уверение Дайнслейфа о том, что они никак не связаны с этим — все настораживало. Бывшего принца не покидало чувство, будто он упускает, не замечает чего-то, что может помочь сложить последние недостающие детали этой головоломки. — И долго еще ты будешь торчать здесь? Незнакомый голос, раздавшийся из угла его закоулка, заставляет испуганно вздрогнуть. Кэйа с толикой испуга, застывшего в сиреневых глазах, разворачивается к источнику шума. На одной из винных бочек раскинулся, будто наевшийся кот, непонятно откуда взявшийся здесь юноша. В полумраке закоулка видна лишь его вольготная поза, да наряд, похожий на ежедневную форму Кэйи. Перепивший малец-слуга, позабывший о приличиях? Вероятно. — Разве так обращаются с господами? — с долей раздражения тянет Кэйа, все же соорудив опасно-ласковую улыбочку. Паренек, увидев это, заливисто смеется. Он потягивается — ну точно, будто кот, — и выплывает из своего укрытия. Свет, исходящий от свечей неподалеку, позволяет рассмотреть его неожиданного компаньона. Рыжие непослушные волосы, отливающие медовым в полумраке закоулка. Симпатичная мордашка — большие распахнутые глаза, похожие на рябь океанских вод, аккуратный нос и тонкие, обветренные губы. — Совсем позабыл, — отсмеявшись, легонько хлопает себя по лбу парень, — Мне стоит поклониться вам, принц? У Кэйи все внутри ухает так стремительно и резко, что принц успевает почувствовать лишь тошноту да ком в горле. Секунда — и нож, спрятанный в подолы фрака, оказывается у горла этого мальчишки. — Кто ты? Глаза мальчишки лишь светятся предвкушением — кажется, вонзи в него этот нож, и тот попросит еще. — Важнее, не кто я. А кто ты, Кэйа. Кэйа хватает юношу за шкирку, и, прижимая нож к сонной артерии, нарочито нежно водит им по тонкой коже. Юноша только мечтательно улыбается, неосознанно прижимаясь ближе к холоду металла, и прежде чем первые капельки чужой крови упадут на деревянный пол, Кэйа резко опускает нож. Он старается не обращать внимание на разочарованный вздох рядом. — Откуда ты… Бывший принц не успевает договорить, его неудавшаяся жертва требовательно тянет за рукав фрака, разворачивая его лицом к залу с гостями. Из бокала с вином проливается немного вкуснейшего напитка. А сердце Кэйи снова стремительно падает куда-то в желудок. Рядом с Предвестником стоит Дайнслейф. Как всегда великолепный в своей темной мантии и классическом костюме, держащий в одной руке такой же бокал с красным вином, а другой пожимающий руку человеку в маске. Кэйа не успевает понять, что он чувствует, глядя на эту картину. Предательство учителя? Но тот и не обещал, что не будет контактировать с Предвестником сам. Только попросил Кэйю этого не делать. Разочарование, что с ним снова не поделились хитроумным планом? Пожалуй. Почти что детскую обиду? Вероятно. Он даже забывает о стоявшем рядом пареньке, поглощенный встречей учителя и Предвестника. Они о чем-то тихо переговариваются; мужчина в маске доктора — все так же холоден и безразличен, Дайнслейф — вероятно немного недоволен идущим диалогом, но Кэйа не может быть уверен точно, пока учитель стоит к нему боком. Он, конечно, научился читать его реакции, но не настолько виртуозно. — Интересно? — ухмыляется парень рядом, незаметно утаскивая бокал вина Кэйи, — Довольно неплохо, — хвалит он напиток, замечая, какой испепеляющий взгляд на него бросает бывший принц. — Откуда ты знаешь меня? — А откуда ты знаешь Дотторе? Кэйа хмурится, стараясь скрыть за раздражением непониманием. — Предвестника, — подсказывает рыжеволосый, замечая реакцию Кэйи. Теперь тот выглядит еще более раздраженным, и даже не пытается скрыть это. Глумливые улыбочки и очаровательный оскал не работают, когда на тебя смотрят так снисходительно и понимающе одновременно. — Я не знаю его, — принимая собственное поражение, шипит Кэйа. Лицо рыжеволосого, на удивление, не расплывается в самодовольной улыбке, как того ждал бывший принц. Он лишь тяжело вздыхает, снова отпивая вино. — А я не знаю тебя. — в голосе не слышно ни капли насмешки, только странная грусть, совсем не подходящая данной ситуации. Кэйа отворачивается от него, продолжая наблюдать за разговором учителя. — Король Каэнрии попросил Царицу убить тебя. Шепот рыжеволосого на мгновение оглушает Кэйю. Ему нужна лишь секунда, всего одна секунда, чтобы мгновенно собраться и состроить понимающую усмешку. — Все еще не любит пачкать собственные руки. Бывший принц не удивлен просьбе Короля, скорее тому, к кому он решил обратиться. — И поэтому Царица послала Дотторе? — пробует Кэйа, и головоломка почти складывается, единственный лишний пазл — поведение Дайнслейфа. Рыжеволосый лишь мотает головой. — Дотторе здесь по своим делам. Его больше интересуют архивы Мондштадта и эксперименты над людьми. «Тот еще доктор» — передернув плечами, думает Кэйа, краем глаза наблюдая за парнем. Он кажется его ровесником, может, немного младше — хотя одежда слуги тоже делает Кэйю моложе своих лет. В конце концов, маска и костюм добавляют образу солидности. И тут бывшего принца перемыкает запоздалым пониманием, а нож неудачно выпадает из руки. Кэйа, неосознанно задержав дыхание, полностью поворачивается к рыжеволосому пареньку, который, только этого, кажется, и ждал. Он снова видит отголоски грусти, показавшиеся ему еще несколько минут назад странными, а теперь это имеет смысл. Рыжеволосый солнечно улыбается, и Кэйе мерещится россыпь веснушек на его щеках. И одежда слуги, и вольготное обращение, и реакция на оружие — теперь все встает на свои места. — Меня зовут Чайлд. И это я пришел убить тебя.