Помни о смерти

      Кэйа всегда знал, что его уход из жизни не будет героическим — он ставил на банальное отравление, или, может, удушение во сне. Но почему-то мысль о том, что его убьет этот веснушчатый парнишка, резанула по самолюбию. Все же, если уж и погибать, то от рук кого-то могущественного и устрашающего в своем величии — Дотторе подходил, пусть и с натяжкой, но Чайлд? Нет уж, увольте. Взгляд метнулся на упавший нож, скользнул по деревянному полу и стоявшим в уголке бочках, и, Кэйа, слегка расстроенный своим положением, уже хотел вернуться к созерцанию Чайлда, как в их уютненькую нишу протиснулась чья-то тень. — Ты не убьешь его. У тени внезапно оказался твердый голос и тяжелая поступь. В мерцании свечей блеснули ярко-красные волосы, собранные в высокий хвост. Кэйа почти поморщился от того, как расслабилось все его тело, стоило услышать знакомый голос. Это была неправильная — несправедливо предательская — реакция, и Кэйа знал это. Дилюк неторопливо прошествовал к ним, уверенным жестом вырвал из руки Чайлда бокал с вином, а затем встал рядом. Мягкое соприкосновение плечами заставило желудок перевернуться от осознания того, что рядом с Дилюком Кэйа почувствовал себя в безопасности. «Слышал ли он весь наш разговор? И если нет, догадывается ли о том, кого сейчас защищает?» — пронеслось в голове бывшего принца. Правда в том, что Кэйа никогда не считал себя достойным защиты. Потому что он знал — ему следовало умереть еще давно, вместо своего брата. Потому что тогда бы его смерть значила хоть что-то, а теперь она будет просто еще одной из тысяч обычных смертей. Потому что теперь он отступник великого королевства, и трон больше не принадлежит ему. Именно поэтому благородный порыв младшего Рагнвиндра — словно открытая рана для его угасшей души. Даже если им и не выстоять против этого маленького убийцы, он все равно признателен Рагнвиндру. Даже если Дилюк сейчас защищает не его, изгнанного принца из проклятых земель, а простого гостя — это не имеет значение. Доброе сердце, бьющееся рядом, вызывает теплоту в собственном. Дилюк благороден, как и ожидалось, и Кэйа может лишь смотреть на это воплощение света рядом, впитывая его образ. Потому что Кэйе уготовано быть тьмой. — Я могу убить вас обоих, — насмешливый голос веснушчатого наемника влезает в мысли бывшего принца, заставляя того снова бросить взор на симпатичные черты. Наверняка его ровесник — а уже испорчен. Еще одно доказательство лицемерия Тейвата. Еще одно темное пятно, таящееся в этом закоулке. — Или ты можешь не убивать никого. И исчезнуть отсюда сейчас же, — в голосе Дилюка прорезаются стальные интонации, и Кэйа впервые действительно видит в нем наследника винной империи, наследника герба Рагнвиндров, а не простого дикого волчонка. — Думаешь, я имею право нарушить приказ? Ухмылка расцветает на обветренных губах Чайлда. И пока Дилюк очевидно готовится нанести удар первым, выбив из этого парнишки весь дух, Кэйю пронзает еще одним запоздавшим осознанием. Он почти срывается на нервный смех, в секунду возникая между Дилюком, уже опасно поднявшим бокал с недопитым вином и Чайлдом. Он успевает вовремя — рука Дилюка оказывается рядом с его головой, и тот мгновенно опускает орудие неудавшегося убийства. Парнишка нисколько не меняется в лице. — И что ты творишь? — рычит Рагнвиндр, расплескивая вино. Кэйа игнорирует его — не самое мудрое решение, но и выбора сейчас особо нет — и обращает все свое внимание на парнишку. — Если бы хотел, убил с самого начала. — Кэйа не спрашивает, утверждает, — Что тебе нужно? Чайлд многозначительно смотрит на него, а потом переводит взор на все еще взбешенного Рагнвиндра, и Кэйа едва заметно кивает. Он принимает решение мгновенно, не взвесив привычные «за» и «против», не оценив возможные риски. Просто… у него было всего пару секунд, чтобы расшифровать — понять, что таится в поломанном мальчишке — этот взгляд, и он сделал выбор. Пусть он абсолютно не уверен в том, кому собирается потворствовать, и прекрасно понимает, насколько опасно доверять незнакомцу, что-то в потухшем взгляде Чайлда кажется неприятно знакомым, тянущим острой болью в районе груди. Этому веснушчатому мальчишке приказали убить его, но тот поделился информацией и лишь своровал немного вина. Не то чтобы Кэйе было достаточно этих фактов, чтобы проникнуться к своему несостоявшемуся убийце теплыми чувствами, но… Интуиция говорит ему, что Чайлд не тот человек, что воткнет нож со спины. — Укрытие? — Может тебе еще и отдельную комнату в замке обустроить? — не сдерживается Дилюк, и бывший принц буквально чувствует жар, исходящий от Рагнвиндра. Кэйа ловит себя на еще одной неправильной мысли. Властный, пылающий от досады, по-настоящему разозлившийся Дилюк — кажется ему еще более занимательным. Его образ примерного наследника, конечно, тоже не лишен изюминки, но… Кэйе не нравятся идеально исписанные листы. Кэйе нравятся разорванные в клочья — и снова склеенные — написанные неразборчиво и небрежно. Разбитая ваза к разбитой, да, мастер? Голос Чайлда — неприкрытая насмешка, лучащееся самолюбие. Отвлекает от ненужных мыслей, заставляет вернуться к сложившейся ситуации. Кэйа слышит его ироничное: — Было бы неплохо. — Да ты издеваешься! Дилюк продолжает вспыхивать, как костер, что все никак не может заняться, а дрова вот-вот закончатся. Кэйа ощущает себя ледяным ливнем в итак промозглый день. Дайнслейф и Дотторе исчезли, и внутри бывшего принца ласковой гадюкой шипит мысль о том, что он мог умереть сегодня, а учитель — который обещал безопасность — мог найти лишь его окровавленное тело. Шумящие люди снаружи их тихой обители — грязного закоулка в вылизанном до тошнотворной чистоты замке — раздражают еще больше, чем раньше. Балы в Каэнрии хотя бы заканчивались кровью на нелепо улыбающихся устах и выкорчеванными, будто чертовы пни, глазами, что еще недавно лицемерно светились в полумраке. Это казалось справедливой оплатой за шум и праздное веселье часами ранее — и, пусть Кэйа и не хотел себе в этом признаваться, изможденные крики были усладой для ушей, когда он прогуливался по подвалам королевского замка. Поймав себя на бессмысленных воспоминаниях, Кэйа хочет лишь вернуться в свою комнатку на верхних этажах замка. Все равно ничего интереснее уже полученной информации он не узнает. Да и этот мальчишка — изломанные черты, самоуничижение прячущееся за маской самодовольства — похоже хочет остаться с ним, если Кэйа конечно правильно истолковал тот сложный взгляд. — Разреши мне остаться, и я расскажу тебе, кто хочет уничтожить Рагнвиднров, — Чайлд кажется выше в это мгновение, запрокидывая голову вверх, что совершенно бессмысленно, учитывая, что все трое — приблизительно одинакового роста. Чайлд достает из своего кармана козырь — Кэйа отчего-то уверен, что не последний, — и упивается реакцией Дилюка. В огненных глазах мелькает страх, такой очевидный и сильный, и бывший принц не может отказать себе в удовольствии полюбоваться этой яркой — и открытой, будто на ладони — эмоцией. — И почему я должен тебе верить? — Дилюк берет себя в руки рекордно быстро, смотрит надменно-безразлично, с легким прищуром. Страх поселяется в кристалликах радужки, но его быстро вытесняет злость — и Кэйа упивается этой метаморфозой. Он не на секунду не верит игре Дилюка, она бездарна, как и попытки некоторых его прошлых учителей в дворцовые интриги. Ох, дело ведь совсем не в игре. Кэйа — внезапно совершенно искренне — очарован. Ни испугом дикого волчонка, нет. Его любовью к своей семье. Потому что… Кэйа тяжело вздыхает, не желая продолжать собственную мысль, возвращаясь к чему-то более безопасному для себя — наблюдению за Чайлдом. Их диалог с Дилюком до абсурдного забавен, но отчего-то даже фальшивая улыбка не трогает ничьих губ. — Потому что я не вру. Иначе ты не разрешишь мне остаться. — Я итак не планирую этого делать. В глазах Чайлда отчетливо читается насмешка — холодная, как хорошо отточенный клинок. — И тебе безразлична судьба собственного отца? Это — удар ниже пояса. Дилюк сдерживает рык, сжимая ножку многострадального бокала, и, бывший принц ставит на это всю здешнюю библиотеку, считает до десяти. — Увидимся на кухне через час. Думаю, ты отлично осведомлен о ее нахождении, — юный Рагнвиндр с презрением кивает на одежду мальчишки. Кэйа не знает, думает ли Дилюк о том, что кто-то из прислуги предал Рагнвиндров, или о том, не убил ли кого-то этот мальчишка, пока искал способ найти маскировку. Думал ли будущий наследник о возможном кроте в их замке, или понадеялся на то, что Чайлд сумел подобраться так близко лишь из-за наплыва приглашенных слуг в день приема? — Посмеешь сбежать — подпишешь себе смертный приговор, — добавляет Рагнвиндр, и в его интонации прослеживается истинная жестокость, заставляющая даже Кэйю поверить в его слова, хотя он лично наблюдал за тем, как Дилюк смущался от простых игривых замечаний. Мальчишка угрозой не впечатлен; он, как и Кэйа, кажется, больше всего мечтает сейчас оказаться где-нибудь не здесь. — Зачем мне сбегать, если я хочу остаться здесь? Риторический вопрос, в котором вместо ожидаемой насмешки слышится лишь усталость, но Дилюк все равно раздраженно ведет плечами и резко, действительно резко, хватает Кэйю за локоть, в секунду выталкивая из ниши. Бывший принц совершенно возмущен, но властность, проснувшаяся в волчонке, умиляет его. Поэтому он позволяет им выскользнуть на один из узких балкончиков, незаметно преодолев толпу, и именно поэтому позволяет тому совсем не по-джентельменски прислонить к фигурной балюстраде. Холодный мрамор под лопатками дарит успокоение, пока в опасной близости перед ним не оказывается прекрасное лицо молодого мастера.  — Почему он хотел убить тебя, Кэйа? Собственное имя, произнесенное из чужих уст, кажется мелодией для ушей. И на одно мгновение принцу хочется ответить честно — вывалить неприглядную правду, в красках описать террор Короля, убийство родных и то, как горели залы дворца в ту ночь, — но юноша тут же берет себя в руки, выворачиваясь из цепкой хватки, и, ласково улыбнувшись, отвечает вопросом на вопрос. — Мастер даже не спросит, почему я так выгляжу? Вопрос, что иронично, задан верный. Слуга не может выряжаться на бал, у них тут не история о золушке, каретах и прекрасных принцах. Что еще более иронично, учитывая, что принц как раз таки имеется. И пока Дилюк тушуется, из-под ресниц оглядывая Кэйю, наконец обращая внимание на безупречный костюм, который подозрительно напоминает ему один из пылящихся в гардеробной на втором этаже, Кэйа позволяет себе заняться примерно тем же, только совершенно не боясь рассматривать парня напротив. Он понимает, почему Аделинда мучала будущего наследника — костюм выглядит роскошно, даже слишком — и абсолютно точно не подходит младшему Рагндвиндру. Слишком открытый вырез объемной белой блузы, черные брюки, обтягивающие бедра и расходящиеся в легкий клеш только у колен, и этот вульгарный- чертовски привлекающий внимание — корсет, подчеркивающий фигуру юного господина. И как Крепус вообще допустил, чтобы его сына нарядили во что-то подобное? Как насчет его привычных темных сюртуков, скрывающих все, что только можно? Маска была похожа на его собственную — только не блестела в полумраке, была сложена пополам и убрана вбок, непонятно как держась на непослушных волосах. Высокий хвост юному господину также невероятно шел, открывая вид на бледную — истинно аристократичную — шею и россыпь почти незаметных родинок. На секунду Кэйе захотелось… поцеловать их. Впрочем, неважно. Это странное, абсолютно неуместное желание, несмотря на очаровательно выглядевшего сегодня молодого мастера, требовалось немедленно вычеркнуть. — Тебе идет белый цвет. Голос Дилюка звучал спокойно, почти расслабленно, хотя еще пять минут назад в нем отчетливо читалась ярость. Мастер не спешил задавать вопрос, к которому Кэйа подтолкнул его. Бывшего принца захватило любопытство. Дилюк не хочет узнать правду? Не хочет разочароваться в его ответе? Не хочет разочароваться в самом Кэйе? — Почему он хотел убить тебя? Кэйа расплывается в игривой — нечестной — улыбке. Очевидно, что он не хочет делиться с будущим наследником неприглядной правдой. Ему вряд ли станет легче, если принц в красках поведает о бушующем пожаре, уносящем сотни жизней, о предсмертном вскрике сестры или о том, в какой агонии умирала его мать. К тому же, абсолютно не рационально делиться подобными откровениями с человеком, которого знаешь не больше пары месяцев. Кэйа размышляет об этом играючи, будто Дилюк дал ему все время мира для подготовки ответа. И принц знает, что должен ответить. Ведь нет ничего лучше хорошей лжи. Вот только… врать, наверное впервые в жизни, совсем не хочется. — Неправильный вопрос, мастер. Кэйа ожидает еще одной вспышки злости юного господина — готовится увидеть отпечаток волнующего огня в глазах напротив — но Дилюк лишь как-то неловко растягивает губы в улыбке. — Если ты думаешь, что я удивлен твоему появлению здесь… Сильный порыв ветра прерывает его, ласково треплет алые волосы, и в полумраке балкона, где единственным источником света оказывается вовремя выглянувшая луна, Кэйа неосознанно задерживает дыхание. Глаза Дилюка отливают карминно-красным, когда он немного наклоняется к нему, сокращая и без того маленькое расстояние. Он замечает тонкую белую полоску шрама на подбородке, и тяжелое дыхание мастера, и самому Кэйе на мгновение кажется, что их сердца колотятся в унисон. Что-то… тяжелое оседает в воздухе. Вязкое, как патока, и чувство предвкушение сворачивается в желудке — хотя Кэйа совершенно не знает, чего он ждет. На мгновение — легкий взмах ресниц, сбитое дыхание совсем рядом, — принц думает, что Дилюк поцелует его. Так близко они стоят, так много внезапно обрушивается на Кэйю в эти секунды… — … то ты ошибаешься. Я был уверен, что ты отлыниваешь от работы, лентяй. Теплое дыхание слегка опаляет губы, но затем волшебство момента заканчивается, и Дилюк отстраняется, и Кэйя чувствует себя чертовски обманутым, и шум из-за запертых дверей ожидаемо ударяет по вискам. Он почти хотел этого. Попробовать эти губы на вкус, небрежно облизать верхнюю, или, может, игриво укусить нижнюю, а потом ласково попросить разрешения углубить поцелуй. Он подумал о том, насколько мягкие волосы господина на ощупь, насколько горячая его кожа, насколько сильно бьется его сердце. Понимает ли юный мастер, на какую опасную дорожку только что ступил? Кэйа любуется непростительно покрасневшим Дилюком, который теперь стыдливо отводит взгляд. Он находит господина чертовски очаровательным в своем смущении. Но потом принц возвращается в суровую реальность. Потому что это не то, что должно заботить его в этот момент. Его могли убить в эту ночь. У него на плечах теперь ответственность за такого же парнишку, как и он сам. За парнишку, который сегодня мог убить его. Он больше не может безгранично доверять собственному учителю, самому важному человеку в его никчемной жизни. Что он должен сделать?