Помни о смерти

      Кэйа управляется с клинком играючи — долгие тренировки с умелыми рыцарями — и совсем немного выделывается перед Дилюком. Ему нравится уклоняться от рубящих воздух ударов, изворачиваться и, будто бы шутя, направлять меч. В руках у Дилюка же — клеймор; оружие внушительное и величавое, но лишенное изящности и скорости — и Кэйа кружит вокруг будущего наследника, словно в снежном вальсе. Дилюк раздосадованно пыхтит, отражая каждый удар и стараясь изо всех сил. Крепус, наблюдающий за ними, безусловно, такое рвение оценивает. Но и движениями Кэйи, легкими и опасными, он восхищен не меньше. Когда они соглашаются на перерыв — у Дилюка по шее скатываются капли пота, а рука Кэйи немного дрожит, — и усаживаются под одним из деревьев, Крепус подходит к ним. Мужчина, даже в простецкой одежде, на которой успела собраться придорожная пыль, внушает доверие и дарит удивительное чувство безопасности. Это вызывает восхищение, затаенное на дне блестящих сине-сиреневых глаз. — Очень искусно, Кэйа. — вот, что говорит этот рыжеволосый мужчина, улыбаясь. И бывший принц, разумеется, не собирается опускать глаза в смущении. Он делает это по другой причине — старая, въевшаяся привычка, служащая ему добрую службу в Каэнрии и мешающая здесь. Жест покорности, который терпеть не может и сам принц, и его учитель. — Благодарю. Кэйа все же поднимает взор — от плохих привычек нужно избавляться — и надеется, что в нем не плещется раздражение, направленное отнюдь не на Крепуса. Он не смеет растянуть губы в привычной — фальшивой — улыбке, поэтому старается вложить в неловкую благодарность как можно больше. Этот мужчина кажется ему и правда очень хорошим человеком. — Дилюк всегда предпочитал двуручный меч одноручному, — чуть подумав, произносит Крепус, переводя взор с одного юноши на другого, — Может, именно ты, Кэйа, — ласковая улыбка, — заставишь его передумать. Кэйа хмыкает. — Назовите меня фаталистом, но я считаю, что оружие больше выбирает своего хозяина, чем он сам. Не думаю, что Дилюк должен менять свой выбор. — Может ты и прав, — притворно задумавшись, отвечает Крепус, отходя от них и давая ребятам время для законной передышки. Кэйа действительно пытается расслабиться, развалившись в тени березы, но неожиданно получает довольно-таки болезный тычок под лопатки. — Эй! — шипит он, возмущенно потирая место, куда пришелся отнюдь не дурашливый удар. Ну, или Кэйа как обычно все преувеличивает. — Какого… черта! — ругательства, даже самые безобидные, тяжело давались мастеру, отчего тот еще больше смущался. Однако, в этот раз потворствовать Кэйа не собирался — как этот волчонок посмел нарушить его отдых, да еще и таким способом? — Это я должен возмущаться! — заныл Кэйа, — Ты ударил меня. — Мой отец все это время пытался лишить меня клеймора, но тут приходишь ты, и он волшебным образом меняет свое мнение! Кэйа еле подавил желание расхохотаться в голос. Вместо этого он отвел взгляд от взъерошенного Дилюка в сторону виноградников, стараясь сохранить серьезность. Юный мастер не понимал еще многих вещей. Годы, безусловно, расставят многое по своим местам; сделают из наивного наследника справедливого и находчивого хозяина, научат разбираться в людях и не верить во все, что говорят. Кэйа думает, что время настигло его с подобными осознаниями слишком рано. Что у него действительно не было возможности выбора оружия — тонкая сталь меча сама нашла его, когда впервые пришлось отражать атаку. У него отняли и доверие к людям — слишком поздно для того, чтобы ребенок мог бы забыть это, и слишком рано для того, чтобы он мог с этим что-то сделать. Ему пришлось идти по этому тернистому пути самому, неизменно гонясь за фигурой Дайнслейфа, маячившей на периферии. Ему и хотелось ухватиться за ставший почти родным темный плащ, усеянный звездами, да детские шажки никогда не поспевали за учителем. И Кэйе пришлось научиться. Потому что больше всего он не хотел остаться позади. И в полном одиночестве. — Может, потому что до этого момента он считал это лишь твоим капризом? Ты хоть попытался доказать ему, как важно для тебя это оружие? — голос бывшего принца звучит почти что ласково, будто разъясняя прописные истины. Но в нем нет и намека на нравоучения, которые бесили и самого Кэйю. И это работает, потому что Дилюк пристыженно молчит, лишь смотрит исподлобья. — Он считает, что клеймор слишком грубый для кого-то моего статуса, — все же говорит Дилюк, нарушая установившуюся тишину. Кэйа отвлекается от созерцания пейзажа. Грусть, скользнувшая в голос мастера, привлекает внимание, заставляя повернуться к юноше рядом с ним, поймать его взгляд. В алых глазах плещется слишком много всего, непонятного Кэйе, и это еще больше распаляет интерес. Кэйа любит загадки. — Это глупые предрассудки. Ты волен выбирать тот инструмент, что пожелаешь, — бывший принц не хотел звучать излишне обнадеживающе, особенно зная о том, как много стереотипы решают в их мире. Особенно в их мире. Там, где ты вынужден жить в сладостных и насквозь фальшивых улыбках, радоваться приходу гостей, которых видеть не желаешь и продолжать быть гостеприимным хозяином. Там, где ты вынужден заключать контракты, условия которых ненавидишь. Там, где ты неизбежно готовишься потерять кого-то близкого, если пойдешь против придуманных уставов и правил. Но… если Кэйа обжегся с этим в свое время, разве Дилюк заслуживает пройти тот же путь? — Люди будут постоянно говорить тебе, что следует делать. Если ты будешь слушать всех, разве не потеряешь себя? Не то чтобы Кэйа ждал ответа на довольно риторический вопрос, но молчание Дилюка не понравилось юноше. Казалось, тот потерялся в грустных думах; между бровей пролегла морщинка, а нос забавно сморщился. Кэйа легким движением поднялся с земли. Рука так и потянулась к лежащему рядом мечу, что любезно предоставил ему Крепус. Рукоять приятно холодила кожу, и бывший принц не мог противиться знакомым ощущениям. Он скучал по тренировкам. По ощущению, что бьешь будто на поражение, задевая реальные болевые точки и извращенно радуясь каждому такому попаданию. Ему так и хотелось искрошить манекены точными ударами, не сдерживаясь, как это было в шутливой схватке с Дилюком. Там он мастерски уклонялся, предоставляя шанс атаковать оппоненту. Сейчас ему хотелось вкладывать в каждый удар всю силу. И все же, не смотря на привычный холодный расчет, сейчас его вела злость. Удары посыпались на ни в чем не повинные куски дерева, что отдаленно напоминали силует человека. Он представлял кое-кого конкретного. Перед глазами мелькали светлые волосы и парадные одежды. Боже, как он хотел высказать все Дайнслейфу! Заставить знакомое с детства лицо скривиться в пренебрежении и отвращении. Еще один точный удар. Еще один поваленный на землю манекен. Кэйа не ждал ведь от учителя оправданий или сопливых извинений — но он заслуживал знать, какого черта на приеме все случилось именно так. Ему нужны были правдивые ответы — даже если это могло разрушить привычный мир, сломать психику и все остальные идиотские отмазки, которыми безусловно воспользуется Дайнслейф. Потому что его мир давно разрушен — и учитель как никто другой знает это. Неужели так сложно было просто предупредить его о надвигающейся опасности? Неужели Кэйа и правда не заслужил знать об этом? — Эй, Кэйа! — резкий голос, что ворвался в мысли, отвлек. Прямо сейчас Кэйа выплескивал свою злость на учителя с помощью избиения еще одного манекена, и сосредотачивать внимание на чем-либо еще не планировал. Холод лезвия придавал ощущения контроля, мысли все так же занимал учитель, который как назло будто испарился после приема. Конечно, его занятия с Дилюком не были ежедневными, да и в передвижениях он не был ограничен, но обычно он исчезал из замка максимум на день, да и всегда посылал весточку об этом Кэйе. Это помогало бывшему принцу — давало понять, что его не бросили, не оставили в одиночестве на чужой земле, не сбежали. Но это было до приема — когда его доверие к Дайнслейфу еще было неоспоримым. Да, Кэйа был хладнокровным реалистом — и знал, что рано или поздно учитель покинет его, так же, как это случилось со всеми близкими людьми. Кэйа не собирался делать из этого драму, планировал стойко перенести это и продолжить странствия в одиночку. Но все это должно было случиться, как минимум, через пару лет, а не через пару месяцев. Черт возьми, неужели люди совсем не могут продержаться с ним подольше? — Кэйа! Снова этот отвлекающий голос! Бывший принц сейчас бы многое отдал, чтобы услышать бархатные интонации учителя, даже если тот снова отчитывал бы за какую-то глупость. Ох, как бы он хотел прочитать хоть что-то в голубых глазах! А потом со всей силы заехать в идеальную челюсть, да так, чтобы его учитель заскулил от боли! — Кэйа, прекрати! На секунду на него опустились чьи-то руки. Они точно не принадлежали Дайнслейфу, да и не похожи были — подушечки пальцев грубее, а сами ладони источали жар, а не привычный холод. Первым порывом было сбросить неожиданный груз, и Кэйа почти вырвался из хватки, когда внезапное осознание захлестнуло его. Он сидел на коленях, обхватив бедрами развороченный манекен, и с хищным, почти животным, рвением уродовал несчастное дерево. Это походило на кратковременное сумасшествие, и Дилюк наверняка усомнился в его стабильном психическом здоровье. — Эй, — руки огладили напряженные плечи, и такой простой жест неожиданно успокоил, — Все хорошо, Кэйа. Все хорошо. Бывший принц попытался встать с манекена, да только ноги почти что сразу подкосились — сказывалась усталость от неожиданной и чересчур усердной тренировки. Дилюк, будто поняв его совсем без слов, аккуратно приподнял и постарался поставить на ноги. Нужно отдать должное уставшему телу Кэйи — он справился. Пусть пальцы продолжали напряженно подрагивать, в остальном все казалось нормальным. Даже если так и не было, это не важно. — Я в порядке. Кэйа врал. — Уверен? — с нотками явного беспокойства поинтересовался Рагнвиндр, осматривая его. — Да. Все в норме. Еще одна ложь легко сорвалась с языка. — Точно? Выглядишь так, будто сейчас свалишься. — Ну, — Кэйа постарался расплыться в одной из своих беспроигрышных ухмылок, — Ты же поймаешь меня, если что? Он бы соврал, если бы сказал, что ему не противно от себя самого. — Придурок! — буркнул Дилюк, продолжая поддерживать его. Он хотел сначала вернуться к дереву, но Кэйа подрагивал в его руках от перенапряжения, и мастер решил добраться до Аделинды. Она всегда знала, как снять любую боль. Кэйа не мешал юному наследнику принимать решения. Лишь разглядывал чужую линию подбородка, изредка бросая взгляды на сильные руки, что сейчас держали его. Тепло от ладоней Дилюка мягко растекалось по нему. И в этот момент Кэйа понял одну важную вещь. Если бы это был кто-то другой, даже Дайнслейф, он бы почувствовал себя жалким. Слабый, разбитый принц, из которого выбила весь дух всего лишь одна тренировка. Мерзкие придворные шуты наверняка сочинили бы сотни уничижительных историй об этом. А Дайнслейф… — Возвращайтесь, когда сможете это сделать, мой принц. Вот, что он бы сказал. Потому что учитель принимал только его победы, и никогда — поражения. И пусть это задевало Кэйю, это так же помогало ему работать над собой дальше, до тех пор, пока результат будет не просто удовлетворительным, но и превосходящим все ожидания. Но свидетелем его слабости был Дилюк — и Кэйе впервые не было стыдно. Он помнит прием — закоулок, их плечи касаются друг друга — и то, как юный мастер был уверен, говоря: — Ты не убьешь его. Это звучало как защита. И Кэйа понял, что это было тем, в чем он так отчаянно и так долго нуждался. Горячее сердце, бьющееся рядом и, казалось, в унисон с его собственным. Слова поддержки, простые и отдающие неловкостью, но все равно завораживающие своей искренностью. Случайные и не очень касания. Мягкие поддразнивания. — Дилюк? — мастер мгновенно отреагировал, останавливая их неловко вышагивающий дуэт, и с волнением смотря на бывшего принца. Голос Кэйи был тихим и хриплым, будто он сейчас не избивал несчастные манекены, а кричал во все горло. Кэйа чувствовал себя ужасно уязвимым, но все равно решился сказать следующее: — Спасибо. За все. Дилюк жутко нахмурился, услышав это. Кэйа запаниковал еще больше, потому что, разве такая реакция должна следовать за этими словами? — Я надеюсь, — в голосе Дилюка слышалась неприкрытая тревога, — ты не собираешься умирать на моих руках? Кэйа издал слабый смешок. — Кто знает. — Ты такой идиот, — оскорбление звучало чертовой лаской, и эй, это действительно согрело сердце Кэйи. Потому что волчонок перестал быть диким, и Кэйа решил отказаться от своей глупой игры и попыток приручения. Потому что, если быть честным, бывший принц чувствовал, что приручили здесь как раз его. И впервые это не казалось проигрышем. Потому что Кэйа, быть может, всегда хотел этого. Вызывать улыбку на чужом лице. Быть причиной звонких смешков и покрасневших щек. Быть связанным с кем-то — не кровью, не старинными правилами, не обязательствами. Возвышенные мысли оказались перебиты вполне приземленными нравоучениями Аделинды, которая, только увидев их, начала отчитывать Дилюка. Тот стоически вытерпел это, а затем Кэйа почувствовал огрубевшие женские руки, медленно растирающие какую-то мазь по предплечьям, локтям и ладоням. Жгло. Совсем немного. Дилюк, стоящий рядом, почти успокоился, видя, как ладно Аделинда действует. Однако следующие слова мудрой женщины заставили напрячься обоих юношей. — Я отправлю весточку в замок Гуннхильдр. Здесь лишь растяжение, но думаю, это следует подтвердить медику. — Я… — Кэйа запнулся, понимая, как из-за собственной глупости снова заставил окружающих напрасно волноваться, — Не стоит, Аделинда. Все в порядке. Женщина предостерегающе блеснула глазами. — Можешь корчить передо мной упрямца, но это не поможет. Тебе нужен осмотр. Кэйа уже говорил, как он восхищается и одновременно побаивается проницательности этой женщины? — Ладно, ладно, — он попытался поднять руки в сдающемся жесте, но и правда оказался слишком слаб. Аделинда, гневно шурша юбкой, удалилась в поисках Моко и Хилли, а Дилюк постарался без приключений доковылять с юношей до его комнатки. Им это удалось, безусловно, правда Кэйа умудрился раз шесть наступить на ноги Дилюка — и тот, не смотря на всю ситуацию, был абсолютно уверен, что как минимум пару раз это было сделано специально. Когда Кэйа оказался в кровати — ноги получили долгожданное расслабление. Его неумолимо начало клонить в сон, сказывались пару бессонных ночей, и Дилюк, заботливо подоткнув одеяло, — никто за всю жизнь не делал что-то настолько простое и одновременно важное для него — удалился, пожелав скорейшего выздоровления. Как только за ним закрылась дверь, Кэйа устало выдохнул. Но у судьбы было кое-что еще на сегодняшний день. Так сказать, запоздалый десерт. Дверь в комнату резко отворилась, впуская Чайлда. — Боже… — театрально потягивая гласные, застонал Кэйа, — не сейчас! Чайлд не внял красноречивой просьбе, проходя в комнатку и усаживаясь — не спросив даже разрешения! — на постель. Кэйа намеревался возмутиться, но на его губы легла чужая ладонь. Бывший принц протестующе замычал, жалея, что сейчас не может свободно двигаться, чтобы скинуть этого наглеца с кровати, но веснушчатому было все равно. — Ты не уйдешь от разговора. Мычание прекратилось. И правда стоило прекратить ломать комедию, особенно, когда здесь не было никого, чтобы полностью оценить зрелище. Кэйа свел брови, испытующе вглядываясь в пустые глаза напротив. Отсутствие блеска в них могло напугать, но бывший принц видел слишком много похожих глаз. И ему бы порыться в памяти, вспомнить пробирающие до дрожи события, прикинуть, сколько еще потухших глаз осталось там, откуда смог сбежать этот мальчишка, вот только… Кэйа не хочет. Потому что от этого болью отдается в груди. — Слушай, — Чайлд убирает ладонь от чужого рта, — И молчи. Кэйа закатывает глаза, но повинуется. — Я не знаю, насколько ты и Дайнслейф связаны, но прошу, не делай ничего поспешного. Зрачок Кэйи, которые многие сравнивали с остроконечной звездочкой, сейчас похож больше на кошачий. Его волнение настолько очевидно, что он даже не пытается это скрыть. Все равно ведь сил на приемлемую маску недостаточно. — Вчера ночью Дайнслейф и Дотторе покинули замок Рагнвиндров. Ох, Кэйа как знал, что этот разговор не принесет ничего хорошего!