Помни о смерти

      Первой реагирует девчушка, стоящая на пороге особняка. Ее хвостики подпрыгивают в такт движениям, когда она мигом перелетает через несколько ступенек и оказывается перед Джинн. — Это я должна была привествовать гостей! Возмущение на миловидном личике выглядит донельзя забавно. Джинн почти что отпускает поводья, видя, как на нее уверенно наступают, да еще по-деловому подперев руками бока. — Прости, прости! — Джинн все-таки всплескивает руками, — Это Бар… Она не успевает договорить, потому что девчушка строит еще более оскорбленное личико, а потом разворачивается к гостям. Кэйа старается смотреть со всей возможной серьезностью, как и Дилюк, а вот Чайлд уже еле сдерживается, зажимая рот рукой, чтобы не расхохотаться в голос. Бывший принц не может его винить, возмущение и злость смотрятся на ангельском лице комично. — Меня зовут Барбара, — девчушка важно поднимает голову, а потом подходит к Дилюку. Тот секунду непонимающе смотрит на нее, а потом, под почти что неприкрытое ржание Чайлда, все же опускает голову и целует тыльную сторону протянутой к нему ладони. В довершение ситуации раздается ржание белого жеребца Джинн. Кажется, тот соскучился по вниманию от хозяйки. Чайлд все же не сдерживается, отворачивается и тихо-тихо хихикает, чем напоминает Кэйе довольную гиену. Но бывший принц — сотни выдержанных нелепых ситуаций при дворе, железное терпение, когда это требуется, — расплывается перед Барбарой в обворожительной улыбке и так же целует чужую ладонь. Девчушку, кажется, восхищает такое почтение во взгляде, краска слегка опаляет белые щеки. — Зовите меня Кэйей. Барбара замирает на секунду, а потом сама приседает в легком реверансе. Кэйа не знает, его ли королевское прошлое так влияет на людей, или он в целом создает ауру почтения вокруг себя, но такое уважение со стороны незнакомцев, несомненно, подпитывает собственное эго. Что, как часто повторял Дайнслейф, не всегда идет ему на пользу. Потом Барбара подходит к Чайлду, и тот, уже успокоившись, старается подражать товарищам, и пусть движения лишены той же аккуратности и изящества, выглядит все равно сносно. Кэйа, отвлекшись от созерцаемой картины, вернулся к Джинн и Дилюку. Последний все еще смотрел с удивлением, причем таким явным и искренним, что улыбка сама собой норовила расплыться на губах. — И когда это вы успели познакомиться? Джинн и Кэйа переглянулись. Не то чтобы это был какой-то секрет или что-то такое, но оба замялись. — На балу. Кэйа конечно знал, что краткость — сестра таланта, но ответ Джинн был уж слишком сух. И бывший принц не мог не пустить в ход свое красноречие. — Как это часто бывает, мастер Дилюк, — от этого нарочито-ласкового тона Дилюк лишь поморщился, а Джинн отвела глаза. Кэйа готов был поклясться, что девушка наслаждается, но не хочет этого показывать, — Двое чувствуют себя одинокими в толпе. Люди снуют туда-сюда, но до тех двоих никому нет дела. И тут они случайно сталкиваются, обмениваются любезностями. А потом… Дилюк прерывает его, фыркая: — Ладно, я понял. Хватит. — На самом деле, — Джинн возвращает взор к парням, — мы не знакомы. Теперь удивление блестело в глазах обоих парней. Правда, Дилюк не постеснялся высказать его вслух. — Какого… ты что, только что выдумал все это? Возмущение обращено к Кэйе, но тот заморгал наигранно-невинно, будто совсем не заслужил такой клеветы в свою сторону, да развел руками. — Вовсе нет, как ты мог такое подумать? Дилюк еще раз оценивающе обвел взглядом его лицо; но не найдя там ничего, кроме веселого притворства, вздохнул и повернулся к Джинн. Та тоже выглядела позабавленной. — На самом деле, твой друг, — выразительный взгляд на стоящих рядом парней, — наглый хитрец! Выведал мое имя и не сказал свое! Кэйа рассмеялся; мягко и непривычно нежно для него. Джинн нисколько не изменилась, оказавшись без доспехов и маски, и пусть Кэйа не думал, что девушка в жизни окажется высокомерной и намеренно-холодной, все же рассчитывал на больше отчуждения. Но нет, она точно улыбалась искренне, и кажется, наслаждалась немного неловкой ситуацией. И удивлением Дилюка. — Теперь ты знаешь, как меня зовут. Джинн тяжело вздохнула, но глаза ее искрились весельем. — Ох, наконец-то. Было бы невыносимо называть тебя «господином» снова. — Эй! Но возмущения бывшего принца, пусть и театральные, были прерваны Дилюком, у которого, судя по виду, начинала болеть голова. Он помассировал переносицу, затем возвел взор к небу, словно спрашивая, за что все это, а потом вернулся к разговору. — Ладно, хорошо. Джинн, — девушка мгновенно посерьезнела, — сможешь осмотреть Кэйю? Или лучше пусть это сделает Барбара? Кэйа заинтересованно подался вперед. — Так-так-так. Значит, ты еще и лекарь? — И что тебя удивляет? — вскинулась Джинн, — По-твоему, я не подхожу на эту роль? Кэйа замахал руками. — Нет-нет, конечно подходишь. Джинн удовлетворенно хмыкнула, думая, стоит ли просить Барбару о помощи, или ей удастся справиться самой. Конечно, они обе разбирались в медицине, но Джинн всегда больше жаждала боя — стук металла о металл, грациозные и выверенные движения, — в то время как Барбара погружалась в историю разных трав и выводила собственные целебные составы. Все же, пусть она была и младше Джинн, лекарь из нее выходил превосходный. И пока к Барбаре выстраивалась очередь из соседних деревень, Джинн пропадала на тренировках. Да, игнорировать некоторые уроки по медицине казалось кощунством, но девушка надеялась, что ее тренировки не бессмысленны. В конце концов, у нее была цель. Стать рыцарем Ордо Фавониус. Ордена, что защищал Мондштадт. И пусть родители пророчили им с Барбарой одно будущее — работу в соборе Мондштадта, — ничего не могли поделать со стремлением Джинн. Пока девушка задумалась, то не заметила внимательный взгляд бывшего принца, что был обращен на нее. Кэйа быстро подметил недовольство Джинн, когда усомнился в ее роли лекаря. И пусть он нисколько не хотел обидеть ее — наоборот, юноша посчитал великолепным ее езду на лошади и независимость, которую та продемонстрировала на балу. Но кажется, это была больная тема для девушки. — Эй, — он потянул Дилюка на себя, цепко обхватив чужое плечо, не реагируя на резкость в огненном взгляде, — Джинн и Барбара… они… — Сестры, — кивнул Дилюк, видя догадку в лице юноши рядом. Да и не так сложно было догадаться: светлые волосы, похожие правильные черты лица, схожая улыбка. — Ага… — задумчиво пробурчал Кэйа. Джинн наконец оживилась; удовольствие блеснуло в ее серо-голубых глазах. Это выглядело завораживающе, даже Дилюк, кажется, сменил свой серьезный взгляд на помягче. Но отчего-то бывшему принцу не понравилось это. — Пойдем, Кэйа. Он всегда любил, когда его называли по имени; с детства привыкший к «господин», и «мой принц», простое «Кэйа» казалось подарком. К тому же, в замке, кроме Дайнслейфа, никто больше не называл его так. От мамы больше не возможно было добиться лишнего слова, кроме холодного «мой сын», а сестра старалась не говорить с ним, зная, как ругается Король, если застает их вместе. Тогда Кэйа не понимал этого, чуть ли не брызжа яростью, кричал на Дайнслейфа, но сейчас у него были предположения. Одним из них была боязнь обжечься — как когда-то с Антариусом, с которым Кэйа был слишком близок — и оттого желание отгородить детей друг от друга, чтобы утрата не так сильно отразилась на них. В этом предположении было много нестыковок — начиная от того, что Короля не заботили такие мелочи, как разбитые сердца детишек, и заканчивая тем, что в итоге именно он разбил все. К тому же, основным предположением все же была ненависть Короля к юному принцу. И теперь, чувствуя, как его тянут за руку в особняк, Кэйа не ощущал привычный радости от собственного имени. Было ли дело в Джинн? Или все же в нем? Кэйа не знал. Они оставили позади Дилюка, болтающего с Барбарой, и Тарталью, что со скучающим видом осматривал местность вокруг. Череда коридоров не задержалась в сознании парня. И хотя он знал, как важно запоминать расположения незнакомых комнат, на случай похищения или нападения, здесь позволил себя расслабиться. В конце концов, и Крепус, и Дилюк, доверяли Гуннхильдрам. Не то чтобы бывший принц так же проникся безграничным доверием, но все же бдительность поубавил. Они оказались на противоположной стороне особняка; из огромного окна, похожего больше на арку, виднелся роскошный сад. Кэйа не видел таких даже в самых богатых замках Каэнрии, не потому что такое было им недоступно, нет, Каэнрия была одним из самых влиятельных королевств. Но потому что никого из местных никогда не интересовали цветы и другие растения. Редкие драгоценные камни, вот другое дело! Кэйа не был материалистом, но и он ставил драгоценности выше, чем невиданные и экзотичные растения. Однако, сад Гуннхильдров все же вызывал чистый восторг. Вот только полюбоваться в полной мере не получилось — Джинн резким движением усадила его на стул прямо напротив окна, и Кэйа поморщился от неосторожного падения на спинку стула. Джинн внимательно посмотрела на него, надеясь прочитать реакцию, но не увидела на его лице ничего нового. Вот еще! Кэйа не собирался показывать, что ему больно. Он уже решил, что его организму пора прекращать привередничать и разваливаться на части. Кэйа не хрустальная ваза, и никогда ей не был. Когда-то даже розги отца почти не чувствовались спустя пару дней, а сейчас все болит из-за простой тренировки. Как нечестно! Жизнь в замке Рагнвиндров, на удивление, разбаловала его. — Я уже говорила тебе, — Джинн, стоя над ним, была чересчур серьезна, — Не думай, что хорошо притворяешься. От нее бы исходила аура опасности, если бы Кэйа не понял, чем продиктовано такое поведение. Догадка сначала показалась глупой, но… имела смысл. Забота. Вот, чем была продиктована резкость Джинн. Еще пару месяцев назад Кэйа ни за что бы не поверил в беспокойство других людей о нем. Единственную заботу, что он знал — редкая похвала от Дайнслейфа, волнение, проскальзывающее в коротких «осторожнее, принц» и «не простудитесь», тщательно скрытая за безразличным тоном теплота. Но здесь, в замке «Рассвет» — Кэйа увидел кое-что еще. Это звучало как защита. Вот, что он подумал тогда, в вечер приема, стоя плечом к плечу к мастеру, слыша его сердцебиение. То, как он кинулся защищать Кэйю — толком ничего не зная о нем, не собираясь выручить из этого выгоду или добавить пару очков себе — вот, что осталось в памяти бывшего принца. Это было так необычно и ново; и Кэйа подумал, что хотел бы сделать для Дилюка что-то в ответ. Ведь именно благодаря ему юноша узнал, что не все поголовно заинтересованы в выгоде. И поскольку принять это после долгих лет, когда он убеждался в обратном, было страшно — Кэйа сначала не поверил в чистые намерения Джинн. Но — легкая фетровая маска, интерес, плещущийся в озорных глазах, ласка в мимолетных касаниях — эта девушка еще ни разу не разочаровала бывшего принца. Он подумал, что… Может, стоит начать верить в людей. Ведь, мондштадцы совершенно не были похожи на его собственный народ. И пусть в Каэнрии Кэйа слыл разочарованием великой династии, здесь — в землях ветров — он еще не успел никого разочаровать. Да, почти все каэнрийцы презрительно смотрели на него, шептались за спиной и подавали множество прошений и жалоб на его методы ведения дел, но… Это осталось там. Те люди не верили в него, так же, как и он сам не мог поверить в них. Здесь, в Тейвате, в стране ветров, все могло быть иначе. Он мог бы постараться; как и говорил Дайнслейф — слиться с окружением, радовать всех ласковыми улыбками и витиеватыми фразами, шутить, работать, и… …Никогда не говорить о своем прошлом. Здесь Кэйа уже облажался, встретив Тарталью. Впрочем, со всем остальным у него был шанс. — На самом деле, — голос Джинн разрезал установившуюся между ними тишину, пока она аккуратно осматривала ссадины, оставшиеся после злополучной тренировки. Она так же выверенным жестом посмотрела суставы, — никогда не хотела становиться лекарем. — М? — Кэйа удивленно приподнял брови, — Забавно слышать это. Джинн поджала губы, заканчивая осмотр. — Не принимай на свой счет. Люди постоянно сомневаются. Во мне. В моих способностях. Я пресекаю такое на корню. — Похвально, — Кэйа почти что скривился от пробившего его отвращения. Не к Джинн, нет. К тому, насколько иногда одинаково другие люди ломают вас. Внушают одни и те же недостатки, заставляют вас ненавидеть одни и те же качества в себе. Мерзость. Не смотря на то, что Тейват чище — здесь все еще полно мрака, отдающего самой Бездной. Но Кэйа уже не маленький, понимает: в любом бочонке меда найдется ложка дегтя. Это неизбежно. Джинн, не слышавшая размышлений парня, а видевшая лишь его красноречивое лицо, кажется, все неправильно поняла. Она выглядела грозной и какой-то искренне расстроенной: — Не строй из себя высокомерного придурка! — Чего? — Семеро… — Джинн приложила руку ко лбу, но это не было похоже ни на один шутовской жест Кэйи. Кажется, ее раздражение не было ни капли наиграно. И, пусть Кэйа уже понял это, следующие слова все равно впились куда-то в район груди, болезненно сжимая, — Ты даже не понимаешь! Конечно, наверняка еще один, с этой огромной серебряной ложкой во рту! Если над каждым твоим вздохом тряслись, это не значит, что у остальных так же! Некоторым не хватало простой, черт возьми, — ругательство из уст Джинн звучало так нелепо и отчаянно, — похвалы! Но нет, — она замотала головой, успокаиваясь, — откуда таким как ты знать? Вам, мужчинам, никогда не нужно было доказывать свое место! Не удивлюсь, — еще тише, — если ты из тех, кто против женщин в рыцарстве, и находишь им место только как кухарке или лекарю… Девушка выдохлась, дыша рвано и часто; она все еще смотрела на него сверху вниз, да так воинственно и грозно, что Кэйа — не смотря на искренний и ничем не прикрытый шок после ее громкой речи — невольно восхитился. Его вообще привлекали эти чистые эмоции в других людях. Он давно не мог добиться их от себя самого. — Эй, — он попытался дотронуться до ее руки. Но не вышло, Джинн мгновенно ее отдернула. Ладно, это была неправильная тактика, хотя и искренняя. Кэйа не хотел бы прибегать к холодному расчету, не сейчас, получив надежду на общение, не связанное обещаниями и выгодами, — Послушай, Джинн. Девушка отошла от него, и Кэйа показалось, что пару слезинок блеснуло на чужих щеках. Слезы давно не трогали его — слишком много ночей, проведенных на балкончике своих покоев, прямом над покоями Королевы — но сердце все равно легонько защемило, стоило его догадке оправдаться. — Нет, прости, — она замахала ладошками, отошла еще дальше, — я не должна была… Кэйа сделал глубокий вдох. Он мог бы разобраться с этой ситуацией как льстивый принц, но нет. Он хотел сделать это так, как сделал бы Кэйа. Тот, что с восторгом и трепетом наблюдал за работой Дайнслейфа, что искренне веселился во время совместных завтраков с Аделиндой и другими, и тот, что мечтал отблагодарить Дилюка. — Я никогда не недооценивал женщин, — первое, что он сказал, было, кажется, верным решением, — И тем более не раздавал им какие-то роли. Ты вольна быть тем, кем хочешь. — Не думаю. На балу все смеялись надо мной. Из-за того, что вырядилась в доспехи. — Ты шутишь?! — Кэйа сам не заметил, как почти вскочил со стула, но в последний момент все же остался там, думая, что резкость ни к чему, — Я был восхищен твоей смелостью! Все были. Джинн неверяще закатила глаза. — Нет, ты не понимаешь. — Я понимаю тебя больше, чем ты думаешь. Серебряная ложка во рту? Джинн, — протянул он, сожаление просочилось во взгляд, — Мой… — вынужденная заминка, и Кэйа почти не может заставить себя проговорить это слово, -… отец ненавидел меня. Я тоже мечтал о похвале, но надеялся на то, что сегодня меня не будут бить. Я… — Мне жаль, — потухший взгляд серо-голубых глаз. Сочувствие отчетливо плещется в них, и теперь, Кэйа уверен, девушка перед ним ощущает неприподъёмную вину. — Не стоит. Я научился ненавидеть его в ответ, — ни малейшего изменения в интонации или тоне. Кэйа научился говорить о Короле, научился слышать его титул и заслуги, научился изображать послушного принца, когда речь заходила о королевской семье — с каждым годом это становилось все легче. Научиться ненавидеть его было легче всего. — Это… — Мое место было тоже предрешено, и я ничего не мог с этим сделать. Я не жалуюсь, Джинн, — предупреждает он, видя, как сочувствие заполняет взор девушки, — и не ищу утешения. Просто показываю, что ты не одинока во всем этом. Ты заслуживаешь жить так, как хочется именно тебе.  Он пожимает плечами, стараясь выглядеть также, как он чувствует себя после этих откровений — беззащитно и открыто. Но старые рефлексы срабатывают на почти безусловном уровне. И он отчаянно хочет почувствовать себя уязвимым, но не может. Это то, о чем когда-то предупреждал его Дайнслейф. Теперь Кэйа и правда не может определить, где заканчивается прочно вросшая маска с тысячей лиц и начинаются его искренние эмоции. Он, кажется, даже забыл, как их показать. Как же юноша хочет взорваться искренним гневом или негодованием, как Дилюк и Джинн, высказать этому мирку все, что он о нем думает. Но Кэйа лишь начинает рефлексировать и продолжает улыбаться. Отвратительно. — Мне не стоило всего этого говорить, — голос Джинн раздается совсем рядом, а потом она — у Кэйи от внезапного и почти иррационального испуга по телу проходиться дрожь — подходит еще ближе. Он все еще сидит на стуле, а девушка слегка нависает над ним сверху. Перед глазами проносится совсем другая комната, совсем другой человек, и ожидает Кэйа — когда Джинн наклоняется еще ближе, — совсем другого. Он уже жмурится по старой привычке, ожидая удара, но его не следует. Нет. Наоборот, его окутывает тепло. Джинн обнимает его. И Кэйе отчего-то становится так невыносимо грустно на душе, так противно и мерзко от самого себя. Ему на секунду мерещатся другие руки — родные, отдающие запахом новой бумаги и вкусностей с королевского стола. Но наваждение быстро исчезает, растворяется в жарком летнем воздухе, в этой комнате с видом на прекрасный сад. Кэйа горько ухмыляется. Как бы он не ненавидел отца, есть еще один человек, которого он ненавидит больше. Он сам. Джинн нежно, почти как мама когда-то, дотрагивается до его волос, мягко проводя по ним. Движения успокаивают, возращают во времена, когда Антариус еще был жив, а мама светилась ярче, чем все звезды на таком желанном для маленького принца небосводе. Ему нравится, что кроме самых жутких и отвратительных воспоминаний, он еще помнит то, что заставляет сердце сжиматься в груди. Он обнимает Джинн в ответ.