Помни о смерти

      Их обьятья не длятся долго. На самом деле, момент прерывает Дилюк, в удивлении застывший перед открытой дверью. И пока Джинн стоит к нему спиной, все еще перебирая синие волосы, Кэйа замечает кое-что во взгляде юного мастера. Злость. Но она не искрится, нет, скорее прячется на дне алых глаз. Бывший принц медленно отстраняется. Джинн нерешительно замирает, потом натыкается на чужое и тихое «обернись», а еще через секунду исполняет просьбу. Дилюк и правда выглядит больше потерянным, чем разозленным, тень падает на его лицо, и злость, которую ясно видел принц, теперь лишь мираж, устроенный расшалившимся подсознанием. — Я помешал? Джинн переглядывается с Кэйей. Тот безразлично пожимает плечами. Еще мгновением позже девушка, кажется, понимает небольшую двусмысленность их положения. Краска на белых щеках удивительно идет ей. — Я… Мы… — Все в порядке, — Кэйа величественно взмахивает тонкой ладонью, и в этом жесте столько беззаботной грациозности, что Дилюк теряется на секунду. Джинн определенно смущена, но Кэйа… Иногда он жалеет, что у него выработался иммунитет к неловким ситуациям. Так жизнь становится еще скучнее. — Барбара звала тебя. Джинн мигом подбирается и невольно серьезнеет. Кэйю снова восхищает такая перемена в эмоциях — видимо, сестренка очень дорога будущей воительнице. Бывший принц не уверен, волновался ли он так же, когда узнал, что сестру похитили? Такое же беспокойство плескалось в его глазах, когда узнал, что ей — ребенку еще совсем, — уже подобрали мужа, старикана-торгаша из семьи аристократов? Переживал ли он за ее жизнь, так, как должен был? Кэйа хмыкает почти неслышно, уже зная ответ. Жестокий, но в кои-то веки правдивый. Ему было все равно. Пока полы дворца не засияли разными оттенками уничтожающего пламени, пока раздирающий крик не отпечатался в памяти. Его сестра умерла — прекрасный цветок, которому суждено было завянуть слишком рано. Плакал ли он тогда? Кэйа не помнит. Размытый силуэт Дайнслейфа, горящие мосты, перепуганный вусмерть кучер — вот, что за картины всплывают в памяти. — Мне нужно идти, — наконец говорит Джинн. Она проскальзывает между стоящим около дверного косяка Дилюком, и, прежде чем пойти к сестре, наклоняется к мастеру. — Просто переутомление. Возьмите перерыв от тренировок, — советует, прежде чем отстраниться. Но Дилюк не позволяет, мягко удерживая за плечо: — Откуда ты… — Знаю про тренировки? Предположила. Джинн довольно хмыкает, а потом все же покидает комнату. Они остаются одни. Глаз, не скрытый повязкой, отчего-то сияет в неясном предвкушении. — Вы хмуритесь, мастер, — лукаво замечает Кэйа. — Скажешь, что это был просто осмотр? — А разве нет? — Кэйа театральным жестом прикрывает рот в подобии удивления, — Мастер ревнует? Дилюк раздраженно цокает; ему не нравится, куда уходит этот разговор. Кэйа же получает удовольствие, поддразнивая мастера, однако и он не собирается переходить черту, говоря то, что не следует. Он все еще прощупывает почву, ищет границы терпения Дилюка. — Скорее, волнуюсь за целомудрие Джинн. Теперь голос Кэйи теряет игривые нотки. — И с чего бы тебе об этом переживать? По-моему, она вполне самостоятельная девушка и не нуждается в подобном. Дилюк, кажется, еще больше раздражен. Между ними мгновенно возникает явное напряжение — что-то в районе желудка неприятно покалывает, будто предупреждая. Дилюк выглядит предельно серьезно, а между ними всего около четырех шагов — преодолеешь их, и сможешь коснуться теплых ладоней. Но мастер думает явно не об этом; алые глаза застыли в незнакомом прищуре и Кэйа, вот удивительно, пока не может прочитать то, что сокрыто в этом взоре. — Кому, как не мне? — голос мастера звучит иначе, чуть ли не обвиняюще, но Кэйа не понимает почему. Разве он ошибся? Разве не слова Дилюка должны были прозвучать неправильно? Разве Джинн понравилось бы слышать такое? Кэйа не понимает; ему не нравится не понимать. Это возвращает его к урокам Дайнслейфа — ребенок, что не мог решить загадок учителя, раскаяние и вина в детском взоре, недовольство в голубых глазах напротив. У маленького принца много чего не получалось. Многое доходило до него только после плетки отца, или разочарования в голосе Дайнслейфа. И тогда Кэйе пришлось стараться вдвойне, только чтобы догнать учителя с его внезапными проверками, чтобы предсказать очередной ход Короля, чтобы не видеть этих сочувствующих взглядов слуг, которые любили шептаться о непутевом принце в своих коморках. И пока Кэйа справлялся, пока у него был контроль над ситуацией, пока он мог отражать невидимые удары Короля — он не чувствовал себя никчемным. Но когда ситуация становилась непредсказуемой — у принца оставалось только два варианта. Попытаться выиграть, используя все полученные знания, или сдаться. Очевидно, какой вариант раз за разом выбирал Кэйа. Но что, если нужных знаний в этот раз не окажется? Ставка ведь иная. Не его жизнь. — Объяснишь? — жалкая просьба раздается из уст бывшего принца, но увы, он ничего не может поделать. Это — почти что второй вариант, за который должно быть стыдно. Но… он сказал то, что лишило Дилюка этого ласкового — почти что родного и привычного — выражения. И теперь должен узнать, как это исправить. — А должен? Ауч. Кажется, слышать такое от Рагнвиндра правда физически больно. Иначе почему внутри все так отвратительно-отчаянно ухает вниз? — Как ты там сказал? Не подумай, что я из вредности, — собственные слова, произнесенные Дилюком, режут слух. Кэйа с сожалением опускает глаза. Ему все никак не удается избавиться от этой привычки — она давно въелась на подкорку и не собирается отпускать. Непослушная челка позволяет спрятаться от непривычно холодных алых глаз; и пусть Кэйа безумно хочет разгадать взгляд мастера, еще больше он не хочет раскрывать собственный. Недоверие Дилюка ранит сильнее, чем Кэйа мог предположить. Бывший принц, погруженный в невеселые мысли, не замечает, как Дилюк преодолевает те самые четыре шага. Лишь когда чужое дыхание опаляет лоб, юноша вздрагивает от удивления, не решаясь поднять взгляд. Ох, он выглядит так пристыженно в этот момент — провинившийся, склонивший голову принц, какое зрелище! Радует лишь то, что никто из Каэнрии — голодные до зрелищ, презрительные взоры — не видит Кэйю сейчас. — Мы росли вместе с Джинн. Наши отцы дружат уже много лет. Кэйа жалеет о том, как быстро понимает, к чему клонит мастер. — Когда появились разговоры о помолвке? — наконец поднимая голову, спрашивает Кэйа. Лицо оказывается в нескольких сантиметрах от чужого, и горячее дыхание приятно щекочет щеки. Пусть алые глаза все еще полны незнакомого холода — кажется, его все еще довольно легко растопить. — Мне было четырнадцать. — Ох. Мои… поздравления? Кэйа расплывается в самой очаровательной улыбке. Которая, увы, не доходит до сине-сиреневых глаз. — Оставь себе, — хмурое выражение, — Джинн умоляла разорвать помолвку пару лет назад. И добилась своего. Кэйа выдыхает. Дайнслейф бы заметил, сколько явного облегчения в этом движении, но… Его здесь нет. Учитель выбрал милое путешествие с Предвестником. Выбрал в очередной раз последовать своему гениальному плану. Выбрал не Кэйю. И никогда не догадается, как эти простые слова повлияли на принца. — Тогда почему ты…? — Так беспокоюсь о ней? Это ты хотел спросить? Кэйа кивает. — Потому что Джинн пообещала отцу, что останется верна своему оружию. Никаких связей с мужчинами. — И причем здесь чертово оружие? Разве мужчина способен помешать ей? Дилюк снова начинает закипать. — Не все так просто! — Так объясни! Между ними не более пары сантиметров, но в этот раз Кэйа думает отнюдь не о вкусе губ юного мастера. Бывший принц не наивен; он догадывается о всем том, о чем не желает говорить Дилюк. И о том, что женщина-воин в стране ветров, дело, видимо редкое. И о том, что отец Джинн поставил перед ней одну из сложнейших моральных дилемм. Но он отчаянно хочет услышать все это из уст напротив. — Она хочет быть свободной. Хочет стать настоящим рыцарем. — после недолгой паузы голос Дилюка звучит тише, — А в браке это будет невозможно. Так заявил отец Джинн. Либо она выходит замуж сейчас и бросает рыцарство, либо… Остается одна. Отец не даст благословения ни на какой брак. — Очень сурово с его стороны. Был ли его отец так же жесток к нему? Дилюк замирает на секунду, осмысляя вопрос. — Я плохо помню дедушку Джинн. С ним всегда было весело играть. Но… — задумчивость посетила красивое лицо, — сына он никогда не любил. Кэйа расплывается в широкой улыбке. Ему не нужно проводить параллели — он видит их насквозь. Привычный круг ненависти; замкнутый и беспощадный. Мало кому под силу прервать его. Бывший принц даже не пытался — возненавидеть всегда проще чем полюбить вопреки. — Но я все еще не понял, почему мастер был так зол на меня? Кэйа чувствует заминку и неловкое пыхтение Дилюка рядом со своим подбородком. Он немного выше мастера, приходится самую малость наклонять голову. После долгих лет, когда он едва дотягивался до плеча Дайнслейфа, это выглядит забавно. — Я разозлился, потому что подумал, что… Мастер останавливается. Краска заливает его шею и щеки. — Что? — Я увидел вас здесь и…подумал, что Джинн, ну… предала свои принципы. Кэйе нужны лишь пару секунд для осознания сказанного. Юный мастер иногда до безобразия очарователен. — Ты все же ревнуешь, — довольно резюмирует бывший принц, расплываясь в лукавой улыбке. — Чего? Я же сказал, что нет! Но Кэйа уже не слушал, чувствуя, как еле удерживается от гиеньего хихиканья. Юный мастер был слишком предсказуем, но от этого нисколько не менее обаятелен. Не всем суждено быть как его учитель, истинным гроссмейстером в любой партии. Дайнслейф был книгой, написанной невидимыми чернилами, да вот только даже Кэйа не всегда знал, как ее прочитать. А Дилюк… столько чистых, ничем не прикрытых эмоций, столько искреннего недоумения или гнева, столько пустых, еще не заполненных страниц… — Мастер совершенно не умеет врать. Его улыбка, кажется, еще больше раздражает Дилюка. Но Кэйа искренне наслаждается — никакой фальши и игры, только то, что чувствует он сам, а не выученные движения и жесты, которые служили ему верным щитом во дворце. Здесь он может быть настоящим. Даже если старые привычки порой рвутся наружу. — Сколько повторять, я не… Кэйа не может сдержать хохота, видя сосредоточенное отрицание в лице напротив. Он хватает Дилюка за плечи, чуть потрясывая и продолжая смеяться. Ласковый звон его голоса отскакивает от каждой поверхности комнаты. И пока Дилюк стоит в замешательстве, наблюдая за всем этим, Кэйа не может прекратить. В смехе слышатся первые истеричные нотки, и принц решает, что, пожалуй, хватит. Он ласково клюет мастера в щеку, делая вид, что все не может остановиться, а потом не удерживается, и целует вторую. Кэйа хочет целовать еще и еще, наблюдая за широко и комично распахнутыми алыми глазами, хочет зацеловать Дилюка до смерти, стиснуть в своих объятиях, и смеяться, смеяться, смеяться, так — будто у них вся жизнь впереди. Будто у них есть шанс. Будто Кэйа действительно достоин любви.