Помни о смерти

      Вечер в замке Гуннхильдр имеет особое очарование. Искусно вырезанные подставки для фонариков расставлены по всему палисаднику, на внутренней веранде расположены удобные столики из дерева, скрытые под карнизом, который облюбовала буйная лоза. В доме пахнет целебными травами, а Джинн уже спешит вынести ароматный чай на свежий воздух. Тарталья беззастенчиво устроился на невысоком бортике, чем явно заслужил неодобрительный взгляд Дилюка. Кэйа сидел на одном из стульев, аккурат напротив Дилюка. Он находил это милым совпадением, но никак не комментировал. Кажется, он сильно смутил мастера, а тот даже себе не захотел в подобном признаться. Бывший принц не считал это большой проблемой — в конце концов, сейчас его голову занимали более важные дела. Например, поиск следов Предвестника. Или анализ поведения Дайнслейфа. К тому же, неясная опасность все еще маячила над его макушкой. — … Так что, если Орден закроет передо мной свои двери, я все еще смогу пойти работать в собор Фавония… Голос Джинн, звонкий и чистый, был почти что медом для ушей; если бы только Кэйа действительно слышал то, о чем девушка говорит. Но его мысли — нервные и бегущие по разуму — были далеко отсюда. Где-то в плену погорелых и замшелых, пусть и некогда прекрасных, стен. Там, где над королевским троном — огромный витраж, сотканный в память о величавой Династии. Память Кэйи отчего-то всегда была его ахиллесовой пятой. Потому что он мог забыть что-то до безумия важное, но с замиранием сердца помнить какие-то глупые мелочи. Мамины сказки перед сном, первую похвалу Дайнслейфа, презренные лица местной знати. Слезы простой служанки. Или то, как поблескивали алые глаза Дилюка на балконе в вечер приема. И теперь — попытки вспомнить каждое слово, произнесенное здесь учителем — он словно играл со своим подсознанием в прятки. Потому что совсем не мог ничего выцепить — кроме той мертвой девчонки. Почему учитель вспомнил о ней? Глупо полагать что из-за слез бывшего принца. — … Я думаю, что отец будет рад повидаться с тобой… Джинн все еще довольно щебечет, но на этот раз Кэйа вслушивается. — И когда он будет здесь? — мягкость просачивается в голос юного мастера. Кэйа не может не заметить этого — расслабленная поза, показная, но точно не настоящая строгость, и подозрительно сияющий взор. Конечно, ведь Джинн — давняя подруга, а поместье Гуннхильдр — одно из любимых мест в стране ветров. Конечно, он будет счастлив здесь, с этими людьми. Конечно… Джинн прикладывает пальчик к губам, состроив задумчивый вид: — Честно говоря, он должен был прибыть вместе с магистром Варкой… Странно, что папа все еще не добрался… — Но Варка здесь. В Монде, — внезапно перебивает Дилюк, и спокойствие резко улетучивается из его позы, — Отец сказал, прежде чем мы уехали. Кэйа переводит взгляд с мастера на девушку, замечая, как удивленно вытягивается лицо у последней. — То есть, Варка в городе с сегодняшнего утра? — Еще раньше. С ночи. Теперь Кэйа пытается поймать взор Тартальи, но тот, как назло, изучает местную природу. Или делает вид. Внезапная догадка совсем как-то нехорошо пинает бывшего принца под дых. — А где твоя мама, Джинн? — Кэйа старается выглядеть абсолютно спокойно, так, словно это всего лишь вопрос для поддержания светской беседы. Но это чертово притворство — ладони бывшего принца нехорошо вспотели, а сердце, кажется, ускорило свой ход. — В Монде. Она работает с магистром Варкой. Может, отец решил встретиться с ней, а уже потом вернуться? Кэйа видит, как липкое волнение поднимается в Джинн. Светлая кожа еще сильнее бледнеет, а глаза судорожно скользят по деревянным прожилкам стола. Она порывается встать со стула, но ее останавливают. Дилюк, бережно схватив за запястье, молча протягивает ей чашечку заварившегося чая. И так же молча намекает выпить. Кэйа не может понять, отчего от увиденного неприятно сжимается в груди. Дилюк проявляет заботу, ведет себя, как и подобает истинному джентльмену и хорошему другу. Бывший принц знает — у мастера большое сердце. Почему же Кэйа решил, что мастер отпер его только для него? — Думаю, что так и будет. Не переживай, Джинн. Участливая улыбка — снова одно из творений учителя — приклеивается к Кэйе. В ней нет немного опущенных уголков — свидетельства искренности — но полно нарочитого ободрения и надежды. Люди нуждаются в таком. — Я… все в порядке, — слишком громкий глоток чая, — Просто… не знаю. Я переживаю из-за набора в рыцари Ордо. Наверное, отсюда и сижу, как на пороховой бочке. Кэйа тянется к плечу Джинн; ласково сжимает тонкую кожу, мягко поглаживает. Он знает, что это жест поддержки, что Джинн нуждается в этом. Но его мысли снова уносятся вдаль, заставляя перестать цепляться за нить возобновившегося разговора. Принц слышит голос Дилюка, все еще капельку взволнованный, затем перед ними появляется Барбара — и беседа по-настоящему оживляется. Вот только… Кусок розового галстука-бабочки, совпадение по времени, показательно-незаинтересованный Тарталья… А еще эта девчонка из Снежной, что когда-то пала жертвой его юношеского безумия. Бывший принц незаметно выныривает из-за стола, подходя к Тарталье. Мальчишка даже позы не поменял, да и смотрит все еще в даль, словно пытаясь найти там что-то. — Думаешь, отец Джинн достаточно сильный воин? — полушепотом. Тарталья наконец переводит на него взгляд. Из полупустых глаз, кажется, выжали еще больше краски. Зато тонкие, немного обветренные губы, растягиваются в подобии жестокой улыбки. — Думаю, что Дотторе сделал свой первый ход.

***

      Этой ночью Кэйа снова не может уснуть. Из каждого закоулка ему мерещится Дайнслейф, в привычном плаще с россыпью мириад звезд. Вот только во всех этих видениях — игра теней и расшалившегося воображения — в ладонях учителя маячит наточенный нож. Тот самый, который когда-то принц вонзил в предплечье девчонки из пыточной. Теперь он яснее помнит день, когда она перестала дышать. И то, как он постарался ради этого. Его начинает подташнивать. Пусть воздух в поместье невероятно чист и свеж — дышать отчего-то все равно до нелепого тяжело. Образы из прошлого настойчиво наведываются в его голову; Кэйе видится кровь, покрывающая стену напротив — идеально белую стену. Он понимает, что это — иллюзия, но все кажется до боли реальным. В один момент — упавший в гостевую комнату лунный свет, — ему даже видится Антариус. Кэйа быстро разрушает этот мираж, изо всех сил жмурится и прикрывает глаз подушкой. Он совсем не может уснуть. Потому слышит шорох за дверью и легкий скрежет. Выныривает из своего убежища, высовываясь из-под подушки. А потом видит Дилюка, неловко переминающегося на пороге. — Тоже не спится? — шепчет бывший принц, замечая, как уверенно красноволосый пересекает комнату, а потом усаживается на кровать. Кэйа быстро убирает ноги в сторону, позволяя тому лечь валетом. Но Дилюк не пользуется выгодным предложением, — его движения отрывисты и полны напряжения, — в одну секунду нависая над Кэйей. Тот думает о том, что сделал правильный выбор, когда решил не снимать повязку на ночь. А еще о том, как воздух в комнате совсем исчез, не оставив бывшему принцу никакого иного выбора, кроме как шумно вдохнуть. Лицо мастера слишком близко. Он видит прожилки в капиллярах алых глаз, несколько капель пота на шее, а еще… Губы Дилюка обкусаны почти что до крови. — Я… — это, наверное, первый раз, когда принц не знает, что сказать мастеру. Не то чтобы он смущен, — слегка покрасневшие кончики ушей не в счет, да их и не видно совсем за волосами — скорее, просто не понимает, чего мастер хочет. Тот почему-то настырно не желает говорить о мотивах своих действий. — Сделай одолжение, — голос Дилюка слегка подрагивает, такой тягучий и хриплый, заставляя Кэйю ловить каждое слово. — И какое же, мастер? — он не успевает нацепить на лицо обворожительную ухмылку, не успевает состроить привлекательное личико. Лишь смотрит на непозволительно красивого сейчас мастера, не понимая, когда же они махнулись местами. Почему это он, Кэйа, лежит сейчас и не находится с ответом? — Помолчи уже! И прежде чем он успевает что-либо возразить, Дилюк уже утыкается своими губами в его. Кэйа уже целовался прежде — и «взрослые» поцелуи с языком, и невинные касания, — но этот «поцелуй» даже поцелуем получается назвать с натяжкой. Так мама касалась уголка его губ, когда желала спокойной ночи. Так самые наглые дамы в Каэнрии пытались добраться до него, прежде чем Кэйа успевал вырваться. Простое касание губ, которое должно быть овеяно магией момента. Но нет. Лишь смущающий звук чмока, когда мастер отстраняется. Кэйа замечает неистовую краску на чужих щеках и шее — перелив цвета в полумраке кажется завораживающим. Да и сам Дилюк — до безумия очаровательным. Его глаза сияют — так же, как на балу. Так же, как и во время их тренировки. Как во время поездки сюда. Кэйа, оказывается, видел этот блеск уже десятки раз. Луна снова заглядывает в комнатку. И когда стушевавшийся Дилюк отстраняется, уже почти слезая с постели, Кэйа успевает схватить его за руку. Касание получается резким, даже немного грубым. Не так, как мастер касался Джинн. Бывший принц тянет мастера на себя, но тот упорно сопротивляется. Небольшая потасовка заканчивается — Кэйе все же удается удержать Дилюка. Мастер избегает взгляда иссиня-сиреневых глаз, но укладывается рядом с принцем. — Подвинься, — Дилюк явно не жалеет сил, пиная Кэйю на другую сторону кровати. Они замирают в тишине. Кэйа находит ладонь мастера — смущение и искренность — и сжимает в своей. От простого касания по телу проходит легкая дрожь, которую проще списать на порыв ветра. И пусть в окрестностях поместья полный штиль, бывшему принцу не хочется признаваться в этом даже себе. Потому что Дилюк — горячие ладони и горячее сердце — вызывает в нем слишком много всего. И пусть изначально это была странная игра, вроде приручения дикого волчонка, сейчас проигрыш — фатален. Кэйа не хочет терять эту… связь? Кэйа больше не хочет никого терять. — Ты… Мог бы… Ответить… — неловкое сопение под боком. Алые волосы разметались по простыням. Кэйа расплывается в улыбке, которую все равно не разглядеть в полумраке, а значит — ей нет смысла быть идеально-искусственной. — Зачем? Чтобы все усложнить? Дилюк резко поворачивается на бок, отпуская холодные пальцы. — Ты первый это сделал! В той комнате! Кэйа почти готов расхохотаться — по-детски и нелепо. Потому что тогда он даже не думал о романтическом поцелуе в полном смысле; ему просто хотелось… быть еще ближе. Коснуться чужой кожи губами, провести носом по теплой щеке, стиснуть мастера в объятиях так, чтобы закончился воздух. И не отпускать. — Я… — принц тоже переворачивается на бок, так, чтобы они могли смотреть друг другу в глаза. И теперь мастер не избегает встречи взглядов. Смотрит насупленно-обиженно-серьезно, словно тот нелепый поцелуй был первым из когда-либо подаренных кому-то… Подождите… — Что? — Это был… Твой первый поцелуй? Дилюк снова гневно сопит. Сопит и плавненько заливается краской. Очаровательное зрелище. — Какая… к черту… разница? — Ох… — совесть никогда не была товарищем Кэйи, поэтому даже на вежливое смущение его не хватает. Лишь уголки губ растягиваются еще шире. — Какого… ты выглядишь таким довольным? Кэйа тянется к чужому подбородку, немного оглаживая его. И вот теперь время по-настоящему замирает. Как писалось в этих чертовых романтических книжках, что он раз за разом находил и выкидывал из библиотеки дворца. Потому что в них всегда — то, чего не было у принца — чертовы счастливые финалы. Но Кэйа не глуп; не зря однажды трон великой страны должен был стать его. Бывший принц не совершит ошибку — не перепутает суровую реальность с прекрасной сказкой. Таким как он, в этих сказках и места то никогда не было. И Кэйа — слегка дрожащие ресницы, лунные блики в глазах напротив — не будет обманываться. Истории со счастливым концом все равно не для него. Может, Кэйа и хочет сейчас поцеловать Дилюка. Но это, как он и сказал, лишь все усложнит. И поэтому, отпуская чужой подбородок, бывший принц слышит только раздосадованный вздох мастера. И совсем не чувствует, как в груди неприятно ворочается вина. Потому что, в каком-то смысле, Кэйа и правда первый начал все это. А теперь не может не хочет прекратить. — Думаю, сейчас не подходящее время… Дилюк огорченно фыркает. Непонимание и обида так легко смешиваются в нем. — И когда же будет подходящее? — Я… не знаю, мастер. Кэйа еле говорит это. И он знает, что отталкивает Дилюка. Он прекрасно, черт побери, это знает. Но сейчас — галстук-бабочка, разгуливающий Предвестник, кровавая тень над замком Гуннхильдр, девочка из Снежной, — ему нужно… перевести дух. А не забываться в чувствах к юному мастеру. Рациональность часто играла на пользу Кэйе, спасая его жизнь. И так же часто ранила его сердце. — Что же ты знаешь? — всполохи в алых глазах отвлекают, но не могут помешать уже принятому решению. Кэйа делает глубокий вздох — все же, он был обязан поделиться с мастером своей догадкой. Почти стопроцентной догадкой. — Что Дотторе убил отца Джинн.