Помни о смерти

      Старая добрая поговорка гласила: «Если хочешь хорошо спрятать что-то — спрячь на виду у всех». Именно ей и воспользовался магистр Варка, когда устроил Крепуса Рагнвиндра в гостевом домике собственного владения. После огромного и величественного замка Рассвет, это несуразное строение не вызывало ничего, кроме смешка. Тонкие рамы, не самая крепкая дверь — нда, Варка явно издевался. Сейчас, когда и дураку понятно, что следующая цель Дотторе — Крепус, его нужно обезопасить. А не оставить в захолустье, скрытом в сердце Монда. — Да ладно тебе, — миролюбиво хмыкнул Тарталья, когда они только подошли к домику, — Довольно миленько. Но Кэйа лишь по-детски задрал нос и пробурчал что-то. Домик и правда выглядел миленько: расписные ставни, светлая кирпичная кладка и много-много зелени вокруг. Рядом двухэтажный дом повнушительнее — жилье магистра. Крепкий фундамент, простые линии, такая же кладка из кирпича. Слишком скромно, на взгляд Кэйи. Хотя Варке подходит, не поспоришь. — Но не безопасно. Тарталья лишь фыркает, бесшумно подлезая рукой сзади и с чистой совестью плюхая ее на плечо Кэйи, будто обнимая. Проверяет грани дозволенного. — Думаю, Крепус в состоянии… Чайлд не успевает договорить — дверь немного приоткрывается, Кэйа видит блеск огненно-красной шевелюры и бросается по ступенькам. Тарталья застывает позади — иногда принц умело ранит и без слов. Когда синяя копна волос скрывается за дверью, Чайлд все же вяло следует за ним. И заходит в разгар сцены, которой хотел бы избежать. Кэйа впивается в плечи Дилюка цепко, словно никогда не отпустит. А потом со всей силы прижимается к его груди, затягивая в чересчур долгое объятие. Дилюк порывается проворчать что-то, но не смеет — обнимает в ответ, черные перчатки, которые прежде не мозолили глаза Чайлду, теперь крепко сжимают спину принца. — Мне не нравится, когда нас так разделяют, — делится внезапно Кэйа, совсем тихо и искренне. Дилюк ничего не отвечает, вздыхает тяжело, да пытается спрятать побагровевшее лицо за волосами. Кэйа слишком смущает даже не стараясь. Когда они все же отлипают друг от друга, Чайлд со скучающим видом осматривает внутренности домика, восседая на диванчике, а Крепус появляется из соседней комнатки. Внутри чисто и светло, пусть о роскоши замка и не стоит говорить — дом похож на крестьянский, и убранство тоже не предполагает никаких излишеств. Два дивана и кресло-качалка в гостиной, кровать и навесные полки в спальне. Но Кэйа уже давно не тот заносчивый принц, что жаловался бы на условия. Он легко променял покои принца на крошечную комнатку в замке Рассвет, и сделал бы так же снова и снова. В его покоях всегда было… — Варка не пришел? — спрашивает Крепус, его голос ничуть не изменился. Он смотрит на Кэйю так же, как и всегда — и это согревает сердце. Кэйа ловит себя на простой мысли: он не хочет разочаровывать Крепуса. И Дилюка. И Тарталью, который пошел за ним. Он не хочет сделать больно Джинн или Барбаре, он… правда дорожит этими людьми, зная их совсем немного. Дорожит так, как никогда не дорожил Королем или окружением во дворце. Кроме, пожалуй, Дайнслейфа. Как бы то ни было, Кэйа никогда не сможет просто взять и вычеркнуть этого человека из своей жизни. И… Кэйа не хочет этого делать. Пусть пока все и говорит об обратном, но в предательство Дайнслейфа… не верится? — Он будет, как только разберется с делами, — отвечает Кэйа, поглядывая на Дилюка. Он не видел его… всего лишь один чертов день, но так… соскучился. Это неправильно. Так не должно быть. Кэйа чувствует как безбожно привязывается, как нити опутывают его холодную плоть, оплетая и связывая с наследником Рассвета. Дайнслейф не учил его этому. — Любые узы можно разорвать. Вот, что говорил учитель. И Кэйа — поломанное детство, беготня по длинным коридорам, смешки от дворцовой знати, — верил. Но сейчас… — Я скучаю по «Рассвету» — голос Крепуса спокоен и полон ноток ностальгии, — Не привык отлучаться надолго. Они сидят друг напротив друга — Кэйа смотрит прямо на юного мастера, а Тарталья с интересом поглядывает на хозяина замка. Все же, этот мужчина импонирует ему. В мире интриг и манипуляций приятно смотреть на того, чей взор прям и не требует разгадок. И пусть ему нравится это в Кэйе, то лишь потому что… Все в Кэйе… завораживает предвестника. Но другие люди, особенно играющие в великих стратегов, раздражают. Тарталья ненавидел редкие собрания Предвестников Фатуи. Потому что каждый там — соревнования в лести и разуме, холодный расчет и одна игра за другой. Там, где нет искренности, нет места чему-то стоящему. — Тяжело наверное прятаться здесь, пока другие прикрывают вашу спину, — колкая фраза метко брошена Чайлдом, но впервые не с целью ранить. Скорее… просто чтобы узнать мнение мужчины. И пока Дилюк хмурит брови, порываясь высказать «другу» пару ласковых, Крепус лишь смеется тихо: — Все мы вырастаем из пустых битв. Что-то в его словах режет Тарталью. Настолько, что он подавляет желание скривиться. Не потому, что это произнес Крепус, но потому, что ему уже доводилось это слышать. — Иногда нет смысла геройствовать, — замечает Кэйа, с легким упреком смотря на Тарталью. Ему, по идее, должно быть все равно на колкости младшего, но… Разве Крепус заслуживает подобного отношения? Человек, что приютил его, дал кров и работу, а затем приблизил к сыну. — Нужно превращаться в труса и прятаться? — Тарталья резко поднимает голову, сталкиваясь взглядам с сиренево-голубой бездной рядом. В глазах принца можно было смело тонуть, вот только Чайлд знал, что не для него это. — Есть разница между разумной скрытностью и трусливыми прятками. Крепус хмыкает. — Не пытайся выгородить меня, Кэйа. Может я и правда большой трус, раз не попытался сразиться с Предвестником. Вот только… есть кое-что, что дорого мне больше, чем собственная жизнь, — мягкий взгляд на рядом сидящего Дилюка, — у меня есть сын. Какой родитель хочет, чтобы его ребенок рос без отца? Тарталья осекается. В его жизни всегда было кое-что еще, помимо непрекращающихся битв, сложных заданий и рутины одного из лучших бойцов. В его жизни была семья — отец, уже почти старик, мама, которая плакала каждый раз, когда отец покидал их деревеньку, братья-бедокуры, которым суждено было попробовать горечь закаленной стали на вкус, красавица-Тоня, с гордостью носившая звание старшей сестрицы, хоть сам Чайлд младше всего на какие-то месяцы. Когда-то их семья была полна смеха и простых забот. Пока сама Бездна не вторглась в их тихую обитель… Тарталья был совсем ребенком, когда лишился родителей, когда рука любимой сестры почти поднялась на него. Она убила трех человек — так считали равнодушные сводки новостей. Но они были неправы — Бездна пусть и была сущим Адом, но все еще Адом на Земле. Время все же неизбежно размывает трагедии, делая их лишь эпизодами из прошлого, Орден Бездны больше не кажется концом всего, а последний раз, когда он видел свою сестру Тоню до этого сумасшествия, она была такой… счастливой. И живой. Поэтому Чайлд замолкает. Не ему судить Крепуса, к тому же, он его, оказывается, прекрасно понимает. Наверное, все эти размышления легко читались по его лицу, потому что взор принца посветлел и смягчился, а ладонь слабо сжала плечо в молчаливом жесте поддержки. И все-таки Кэйа так и не научился подбадривать. Лучше бы вместо тысячи ненужных правил этикета хоть кто-нибудь научил его этому. Кого спасут красивые слова, если они бессмысленны? — Давайте… — голос Дилюка хриплый, будто его преследовал кашель, — Поговорим о чем-нибудь… другом. Кэйа расплывается в сладкой улыбке, готовясь игриво отвесить комплимент смекалке мастера, но быстро осекается, вспоминая, что Крепус сидит рядом. Запал в момент исчезает, да и сказать сразу становится нечего. Но Тарталья спасает ситуацию. — Вы владеете мечом? Крепус кивает. — Дерево или сталь? Клинок или клеймор? — Сталь. Холод клинка тяжело заменить чем-то другим. Чайлд понимающе поджимает губы. — Что касается тебя? — ответный вопрос следует незамедлительно, и не только в знак простой вежливости. — Любое оружие, что позволит победить. Уважение читается во взгляде мужчины. Слово за слово, и осторожная беседа заполняет пространство, позволяя принцу расслабиться и наконец-то заняться аккуратным разглядыванием мастера. Дилюк за их маленькую разлуку ни капли не изменился, только взгляд стал чуть острее, да и движения более нервными. Это было понятно — волнение за отца теперь постоянный спутник в его мыслях. И все же мастер не выглядел уставшим или вымотанным — значит, снотворное Фредерики было точно безвредным, что уже радовало. Сейчас, чтобы сохранить и спокойствие в Мондштадте, и голову Крепуса, им нужно доверять друг другу. В конце концов, жизнь хозяина Рассвета неразрывна связана и с его. И пусть погибать от руки Тартальи довольно неплохая участь, но… Кэйа не хочет умирать. Он выжил во дворце, полном хохочущих гиен и ловушек, выжил в полыхающем мареве, выжил, когда вся его семья отправилась в пекло. И пусть раньше, по прибытию сюда, принц боялся, что его память сыграет против него — образы сотрутся в порошок, ужасные картины вытеснятся другими — сейчас… он отчетливо помнил. Помнил, кто виноват в этом. Однажды Король Каэнрии будет гореть в аду. И Кэйа — больше не наивное дитя — гореть вместе с ним. — Эй, — чужая теплая ладонь на плече. Принц поднимает глаза — над ним возвышается Дилюк, укутанный в привычный темный плащ и смотрящий с беспокойством. Кажется, Кэйа слишком задумался. Взгляд на Тарталью и Крепуса — они увлеченно говорят об эфесе, его хвате и видах. «Типичная беседа любителей оружия» — думает Кэйа, — «Им явно есть о чем поболтать.» И поэтому он незаметно покидает диван, кивая Дилюку и отправляясь в другую комнатку. Спальня, как и полагается, не предполагает никаких излишек и признаков жизни. Безликое пространство, где можно выспаться. Принц с размаху плюхается на кровать, что нещадно скрипит под ним, но выдерживает. Дилюк присаживается рядом, выглядя неловко и совершенно точно смущенно. Кэйа хочет задаться вопросом «почему?», но он быстро вылетает из головы, стоит мастеру схватить его за руку. Холодная кожа обжигается о чужое тепло. — Слушай… И Кэйа обращается в слух, потому что не имеет представления о том, что Дилюк собирается сказать. Логика подсказывает ему, что это не будут упреки — слишком мягко настроен мастер. — Мне жаль, что я сразу не поверил тебе. Тогда, — неопределенный взмах свободной руки, — С отцом Джинн. Кэйа меньше всего ожидал внезапных извинений, которых, по его собственному мнению, не очень-то и заслуживал. В конце концов, Кэйе часто приходилось доказывать свою правоту во время многочисленных проверок Дайнслейфа, поэтому и здесь он действовал так же. — Ваша клятва с Тартальей не должна существовать. — резкие нотки удивляют принца, Дилюк сжимает холодное запястье сильнее, — Ты не имел права связывать свою жизнь с жизнью моего отца! Кэйа теряет свое благодушное настроение. Взгляд становится более острым, крепкая хватка теперь обжигает. — Это было моим желанием. — Ладно. Тогда измени ее. Кэйа, не удивленный просьбой, скептично приподнимает бровь. — Измени ее. Пусть ценой будет моя жизнь. Принц впивается в амарантовые глаза напротив. Там плескается какая-то совсем уж неясная смесь всего, но Кэйа четко видит страх, совсем не прикрытый. Такой знакомый, ведь принц видел его сотни раз в лицах грешников. Но такой несвойственный для Дилюка; и оттого еще более невыносимый. Юный мастер так… боится за него. — Нет. — И почему же? — в голосе мастера отчетливо слышится раздражение, из-за которого тот так легко закипает. Теперь на ладони принца точно останется синяк от крепкой хватки, — Это я должен был разобраться с этим предвестником. Я, а не ты! И ты сделал самый дурацкий ход! Как можно ставить свою жизнь на кон? Кэйа хмыкает, наблюдая за растущей злостью в глазах напротив. Теперь страх уходит в тень, а ярость легко затмевает его. — Но ты предлагаешь мне поставить на кон твою? — Я должен! — отмахивается Дилюк, наконец расцепляя руки. Он хотел мирно побеседовать, но получается… как всегда не очень, — Это покушение на моего отца! Я должен защитить его! Кэйа не реагирует на агрессию; Дайнслейф давно научил справляться его с этим, особенно после стольких лет, когда он жил бок о бок с истинным тираном. Злость — не то, что пугает его. И даже то, что беседа в соседней комнате уже прекращена, а крики мастера слышны на весь дом, не волнует Кэйю. Безусловная любовь к отцу — вот, что затмевает все остальное для принца. Потому что он никогда — даже если бы этот чертов мир горел до тла — не спас бы собственного. И то, как Дилюк был готов пожертвовать жизнью, оставило Кэйю в растерянности. Да, он был прекрасно осведомлен о том, что Дилюк на многое готов ради семьи. Ради Крепуса, Аделинды и сестер Гуннхильдр. Но… жизнь? Тот самый дар свыше, который получаешь лишь однажды. Мог бы Кэйа отдать свою жизнь за кого-то? Эта клятва с Тартальей не в счет; пожертвование здесь — не его искреннее желание, а лишь способ связать руки Предвестнику. — Я ничего не собираюсь менять. Твой отец будет жить. И я — вместе с ним. — Ай да какого… — неловкая заминка, шорох чужих одежд позади, — черта, — неровный выдох. Кэйа видит позади Крепуса, опустившего руки на плечи сыну. Тот больше не пылает, как разгоревшаяся спичка. Злость отступает из прекрасных глаз, оставляя там неопределенность и страх. Тарталья семенит к ним, выглядывая из-за плеча мужчины с наигранным интересом. — Не хочу перебивать всю драму, — лениво сообщает тот, — Но у нас гости.       Все резко подскакивают, обращая взор к двери. На пороге стоит Варка, причем выглядит он не лучшим образом. Дверь закрывает та самая милашка в остроконечной шляпке, но в этот раз Кэйю привлекает свежий порез на тонкой шеи. Магистр не утруждает себя приветствием, взглядом подзывая всех в гостиную. Что-то тяжелое оседает в воздухе. — Он придет сюда, — выпаливает Лиза, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Крепус удивленно приподнимает брови, словно недоумевая, какое отношения Лиза Минчи, студентка, что делает успехи в Академии, имеет к их проблеме. Но магистр быстро разъясняет ситуацию, рассказывая то, что Кэйа и Тарталья и так выяснили. Информация оказывается новой лишь для четы Рагнвиндров. — Твоя шея… — Крепус осекается, не зная как выразится помягче, — это он? Лиза инстинктивно прикладывает ладонь к царапине и неловко кивает. Видно, что подробностями делится не желает, да никто и не настаивает. Лишь Кэйа заостряет на ране чуть больше своего внимания, замечая, что сделана она скорее для галочки, чем для реальной угрозы. Это его немного напрягает, оставляя шанс, что Лиза все еще на стороне Дотторе. Но потом вспоминается ужас в глазах девушки, стоило услышать намеки про Джинн — нет, шанс на предательство чертовски мал. Хотя и исключать его бывший принц не стал; всегда есть вероятность ошибки. Кэйа пытается поймать взгляд Тартальи, но тот — как нарочно — не дает этого сделать. Воспоминания прошибают резко — тоже, что и в поместье Гуннхильдр. Пока все заняты обсуждением, Чайлд медленно оказывается рядом с входной дверью. Безразлично выглядывает из окна и поправляет нож, спрятанный в кармане брюк. Кэйа чувствует, что грудная клетка заполнена воздухом; его слишком много, но принц почему-то наоборот почти задыхается. Они не успели, они совсем не успели ничего предпринять! И теперь совершенно не готовы к встрече с Дотторе лицом к лицу. Бывший принц, кажется, может расслышать собственный нервный стук сердца, а увлеченный разговор Крепуса и Варки становится лишь фоновым шумом. И снова дыхание дается слишком тяжело. Взгляд на Тарталью — тот открывает ставни, словно может прочесть мысли принца. Кэйа не чувствует свежего воздуха, а дыхание становится все затрудненное. Он что, сходит с ума? Но подумать об этом всерьез так и не получается — резкое «ложитесь» раздается со стороны Тартальи, и секунды промедления, которые Лиза и остальные потратили на переглядки, почти что стоят им жизни. Два клинка с несусветной скоростью пролетают прямо над их головами, вонзаясь в стенку. А потом Кэйа кидает взгляд на потолок, где со стороны черепицы крыши их укрывает туман непонятного происхождения. Тяжелое дыхание быстро находит объяснение, и, чуть не зацепившись ногой за ножку столика, Кэйа пытается пролезть к входной двери. Чайлд прячется под оконной рамой, и на его лице привычная жажда схватки. Кажется, он чует их еще за версту. Взгляд на диван — Кэйа видит торчащие алые копны волос и кусочек шляпы, взор левее — Варка, присев, уже доставал клеймор из ножен, а меч Крепуса был наготове. Но туман покрывал комнату слишком быстро — кажется, он затрудняет не только дыхание, но и ускоряет сердечный ритм. Так и до приступа недалеко. Кэйа пытается сообразить, как действовать дальше. Где-бы Дотторе не был — а он явно близко — продумано все почти идеально. Собрать их в одной точке — усыпить бдительность — действовать. Внезапное цоканье подков ненадолго озадачило всех. К дому явно приблизилась повозка или карета. Кэйа переглянулся с Чайлдом, но тот не выглядел потрясенно. Он вообще выглядел так, словно началась любимая часть спектакля — горящие глаза, наконец наполненные жизнью, резкие, выточенные до совершенства движения. Тарталья был создан для сражений и битв. — Сохраняйте спокойствие, — тихий голос магистра произвел, скорее, обратный эффект. Лиза, спустив шляпку на глаза, почти что завыла от отчаяния. Дилюк, испуганный скорее паникой девушки, чем общей опасностью, не знал, как заставить ее замокнуть. Протяжное «он убьет нас» нервировало еще сильнее. Цоканье прекратилось. Лошади остановились, и с ними время будто замерло. Все прислушивались к каждому шороху, даже Лиза затаила дыхание, пряча глаза, полные ужаса. Кажется, стук сердца каждого в этой комнате был отчетливо слышен. Туман все еще клубился над потолком, не смотря на предусмотрительно открытое Чайлдом окно. Меч Крепуса подрагивал в крепких руках, хотя Кэйа видел, насколько искусен в бою хозяин Рассвета. Ядовитый туман неизбежно действовал не только на бывшего принца. Неспешные шаги услышал каждый. По дороге, вымощенной плиткой, шествовал Дотторе собственной персоной. Человек, что метнул мечи, стоял у кареты. Ничего примечательного в нем не было, вероятно, один из слуг Предвестника. — Мне самому открыть, или вы будете джентльменом, магистр? Варка давно выпрямился во весь рост и, держа клеймор наготове, уже собирался ответить, как дверь со всей силы распахнулась. Крепус встал плечом к плечу к магистру, и обоих захлестнула легкая ностальгия. Сколько тренировок и битв они прошли вместе? Сколько бесчисленных сражений за их плечами? Суждено ли им биться и здесь рука об руку? Лиза и Дилюк, следуя немому указанию Крепуса минуту назад, уже успели скрыться в спальне. Кэйа, до последнего не желая следовать за ними, все же подчинился, скрываясь в спальне. И хорошо — иначе распахнутая входная дверь, у которой он был, точно бы огрела его по затылку. Притаившись в почти пустой комнате, где за исключением кровати, и спрятаться было негде, бывший принц постарался подобраться поближе к проходу. Будет лучше самому видеть, что происходит. Если разговор будет лишь на мечах — а его боевая подготовка сейчас все равно не самая лучшая — то не стоит лезть на рожон. Здравый смысл все еще не покинул его, не важно насколько эмоции пытались взять вверх. Дотторе был одет так же, как и на приеме в замке «Рассвет». Тот же костюм, та же маска прятала его истинное лицо. Лишь безумный блеск глаз нельзя было ничем скрыть. Так сверкают глаза охотника, зажавшего добычу в тиски. На секунду Кэйа совсем теряется — Дилюк, оказавшийся рядом, стискивает ладонь со всей силы. Теперь в этом касании отчетливо читается безысходность. Кэйа даже не успевает толком заглянуть в глаза мастера, потому что раздается тяжелый удар о стену. Это Варка почти что сносит клеймором дверной косяк, но тот чудом остается на месте. Дотторе легко уворачивается от двух мечей сразу, его уверенность читается в каждом отраженном ударе. Кэйа понимает все даже раньше. Он ясно видит зеленую жидкость, которой покрыты два тончайших ножа — оружие Предвестника. Время превращается в тягучую массу — бывший принц может видеть, как картинки сменяют друг друга, будто в калейдоскопе. Вот Варка наносит еще один рубящий удар, а Крепус страхует его сзади. Вот Дотторе специально поддается, бросаясь почти что под меч. Вот ловко уворачивается, оказываясь между старыми напарниками. Секунда — и мечи вонзаются в предплечья обоих воинов. Зеленая жидкость быстро проникает в кровь. — Какого черта? — почти что рычит Варка, намереваясь сделать последний — убийственный во всех смыслах — удар. И прежде чем сам Дотторе окажется разрублен на две половинки, Предвестник успевает торжествующе сообщить: — Это яд. Вы уже мертвы! Слова заставляют всех в комнате, кроме Предвестника, испуганно застыть. Дотторе снова уворачивается от удара, оказываясь у двери. — Ублюдок! Ты не посмеешь! Кэйа смотрит на ошарашенных мужчин, которые так глупо обрекли себя на гибель за пару секунд. Даже слишком глупо. Принц выискивает взором Тарталью, замечая, что тот затерялся еще в самом начале битвы. — Посмел, — смешок, — Двое почти одним махом! Вечер заканчивается волшебно! Оба мужчины застывают словно статуи. Происходящее кажется глупой шуткой, а не реальностью, в которой погибель наступает от жалкого ножика. Дилюк застывает вместе с ними, слыша каждое чертово слово. Один лишь Кэйа, наконец выбравшись из тягучей патоки времени, видит, как позади Предвестника, держа излюбленный нож в районе чужого горла, вырастает Тарталья. — Вечер еще не окончен. Чайлд тычет острием клинка прямо в районе сонной артерии, заставляя мужчину рассыпаться в легком смешке и поднять руки вверх. — А вот и перебежчик вернулся. Рад тебя видеть, Тарталья. — Ага. А теперь быстро вынимай противоядие. Я знаю, оно у тебя есть. Холод клинка щекочет кожу Дотторе, заставляя того хохотать еще больше. — Ты прав. Вот только… зачем мне это? Зачем позволять им жить? Царица дала добро моему желанию. Кэйа не может оторвать глаз от Чайлда. Мальчишка, что слонялся за ним и постоянно подкалывал шутками о титулами… сейчас выглядит так, будто держал весь груз живых на своих плечах. Так смотрят мудрецы, сумевшие прожить столетия. — Я предлагаю тебе сделку, Дотторе, — имя срывается с губ Чайлда будто ругательство, и Кэйа может увидеть в опустившихся уже сумерках то, какими пустыми снова стали глаза Тартальи. Сейчас он не был похож даже на того мальчишку, которого принц встретил на балу. — Сделка? — мужчина еще раз бросил взгляд на застывшие изваяния перед ним. Яд уже активно действовал, замедляя реакции и движения. И теперь Крепус и Варка стояли будто манекены, придерживая ножики, все еще воткнутые в плечи. Это даже могло смотреться комично — то, как ужас, потрясение и шок перемешались в их взорах, оставив лишь неверие в происходящее. Кровь давно смешалась с жидкостью, и теперь ее остатки капали на пол. Снова это раздражающее «кап-кап-кап», как и в темницах годы назад. Но Кэйа не мог дать дорогу воспоминаниям, лезшим в голову так не вовремя. Он во все глаза продолжал наблюдать за Тартальей. — У меня есть то, что нужно Царице больше, чем жизни этих людей. Дотторе с интересом повернул голову. — И что же это? — хищно поинтересовался Предвестник почти что змеиным шепотом. Пустые глаза абсолютно ничего не выражали. Кэйа не мог увидеть в них ни одну из тех эмоций, что проявлял Чайлд все это время с ним. Сейчас Тарталья был тем, кто поистине соответствовал своему титулу. И голос его оставался таким же безразличным, произнося роковые слова: — Принц Каэнрии.