***
Когда Кэйа наконец открыл глаза, то пейзаж за окном не был похож на страну Ветров. Солнечные долины сменились заснеженными сугробами, а легкий ветерок настоящей метелью. Снежинки украшали теперь окошки кареты, а указатели, встречавшиеся по пути, были занесены снегом. Принц уже понял, где он. Вот только пугало то, каким образом ему удалось проспать в отключке столько времени, что он очнулся только в Снежной. Без повязки, которая стала уже привычной в замке Рассвет, было намного удобнее. Его сердце больше не грохотало, а дыхание находилось в привычном ритме. Он был в порядке. Ну, его тело. Обо всем остальном говорить не приходилось. Худшим в его положении было то, что он едет прямо на верную смерть от руки Короля. От руки собственного отца. Его доставят на блюдечке с голубой каёмочкой, как чертов презент. Он не справился даже здесь — куда ему до правления целой страной. Дайнслейф отказался от него; бросил как побитую собачонку за ненадобностью. Единственный человек во всем дворце, что заслужил доверие от маленького принца. Единственный, кому было не все равно. Единственный, кто научил Кэйю справляться с тем грузом, который принц привык нести на душе. Единственный, кому юный принц доверился. Он ушел. — Доверчивость делает из нас слепцов. Учитель снова оказался прав; Кэйа был глуп, делая исключения. Разве стоило все это того? Поиск безопасного места, сотрудничество с Крепусом, редкие ласковые слова. Зачем? Чтобы теперь, когда Кэйа разбит в ожидании скорой гибели, добить окончательно? Учитель оказался чертовски жесток. Принц медленно перевел взгляд вправо — профиль Тартальи сочился безразличием. В сердце снова кольнуло. Он ведь поверил этому мальчишке. Оставил собственного несостоявшегося убийцу рядом — противоположная комнатка, неловкое пробуждение от чужого голоса — и нашел в давно опустевших глазах жизнь. Позволил мальчишке — юность, утраченная в нескончаемых битвах и крови — увидеть его настоящего. Будь то слезы, спрятанные за истерическим смехом, или забота, скрытая за саркастичными фразами. Кэйа, пусть и не сразу, но нашел в Тарталье то, чего был лишен всю свою жизнь во дворце. Друга. И конечно же — злая ирония, частая спутница в судьбе принца — именно в тот момент, когда Кэйа доверял ему больше всего, тот… предал? Но разве Кэйа мог так говорить? Разве не он сам в тот бесконечный вечерний прием поставил роковое условие? Жизнь Крепуса и его жизнь. И Чайлд умело выкарабкался из этого. Вот только… Глупо было верить в слова Чайлда о безоговорочной верности ему, принцу, чья жизнь одновременно стоила баснословную сумму и одновременно не стоила ничего. Тарталья был Предвестником Фатуи, человеком из организации, которая была детищем Царицы. Именно перед ней, вступая на службу, он должен был приклонить колено. Именно ее решения выполнять беспрекословно. Кэйа даже не мог винить мальчишку; но в груди невыносимо тянуло — но не от физической боли, ведь после пробуждения его самочувствие было в норме. Почему все близкие люди делали ему больно? Антариус своей смертью, мама — холодом и безразличием, Дайнслейф… тут Кэйа почти что усмехнулся. Да, в его жизни явно присутствовала тенденция разочаровывать и разочаровываться. Вынырнув из размышлений, которые лишь ухудшили его итак паршивое настроение, Кэйа заметил, что сиденье напротив пустует. С одной стороны это и к лучшему — маска Дотторе вызывала в нем отвращение до тошноты, а от победного блеска в глазах все внутренности сжимались. С другой же — отсутствие пугало еще больше; кто знает, что на уме у этого психа? — Где Дотторе? — спрашивать и надеяться на ответ было довольно глупо с его стороны, но Кэйа все равно попробовал. И не прогадал. — Мы делали остановку в Сумеру. У него там дела. — Сумеру… Сколько я проспал? — Достаточно. Кэйа кивнул, словно они вели полноправный диалог, а не принц пытался получить хоть какую-то информацию. Но иного варианта не было, и все-таки от отсутствия Дотторе было легче. Доктор пугал его, и теперь, вспоминая свою уверенность в том, что мог разобраться с ним на приеме, Кэйа хочет лишь нервно рассмеяться. Он был так самонадеян, а Дайнслейф как всегда прав. — Куда мы направляемся? Тарталья ничего не ответил, продолжив созерцать окрестности. Чайлд возвращался домой. — Почему ты сразу не выполнил приказ Царицы? Зачем были эти игры в доверие и верность? Никакого ответа не последовало. Кэйа и сам не знал, зачем продолжает задавать вопросы, но часть его отчаянно хотела узнать мотивы Тартальи. Узнать это до того, как бывший принц попадет в лапы Короля. До того, как его жизнь оборвется. Когда он переживал «переходный возраст», как любил выражаться Дайнслейф, то жестокость его не знала границ. Походы по темницам из наказаний от Короля превратились в привычную рутину; Кэйа даже начал думать, что наслаждается муками других. Что тела, истекающие кровью по его вине, позволяют чувствовать контроль. И поскольку Король всегда контролировал его, Кэйе захотелось тоже иметь власть хоть над кем-то. И он выбрал подвалы дворца почти что добровольно, проводя целые дни, измываясь над грешниками. Скоро он даже перестал читать предложенные досье, лица пытаемых размывались перед ним, словно принц попал в нескончаемый сон. Сейчас Кэйа бы назвал это настоящим кошмаром. Сколько ему было, когда все это началось? Когда Король впервые ввел иное наказание? Когда Кэйа прекратил получать удары от него и начал наносить их другим? Ему было пятнадцать? Четырнадцать? Или тринадцать? Провалы в памяти снова давали о себе знать. Это началось давно — после очередного покушения на юного принца. В этом даже была толика иронии — дворец охранялся на невозможном уровне, добраться до Короля значило подписать мгновенный смертный приговор, но маленький принц… Его жизнь пытались прервать уж откровенно часто. И когда Кэйа подрос, то прекрасно понял, что все это было не случайно. Был ли это прямой приказ Короля — словно игра, выживет ли наследник — или интриги дворцовой знати, принц не знал. Но постоять за себя пришлось научиться. Вот только…***
В этот раз убийцы действовали слишком нагло, настолько, что даже Дайнслейф был раздражен. Не столько ранами Кэйи, сколько совсем уж бессовестной попыткой убрать принца с дороги. Но едва ли можно было обвинить Короля в таком деянии — ведь династии нужен был наследник, и им должен был быть Кэйа, а не его сестра. Разве Король мог быть замешан в чем-то подобном? Дайнслейф знал, что ему не добиться безопасности принца свыше, а значит, тому придется защищаться постоянно. Очевидно, Король переживал — Дайнслейф имел большее влияние на юного принца, чем он. А вот совсем еще маленькая сестрица Кэйи, которой было запрещено пересекаться с принцем больше, чем следует, была легкой мишенью для манипуляций. Даже если во дворце и ходили слухи о безумии Короля, тот иногда действовал чересчур прагматично. Например, не хотел терять собственную власть даже после того, как возраст заставит его покинуть престол. Поэтому Кэйа и был непрекращающейся мишенью. Но в этот раз — серьезное ранение, кровь, наполнившая покои — Дайнслейф был обеспокоен сильнее обычного. А когда узнал, что Король приказал явиться юного принца, то волнение проскользнуло сквозь идеально отточенную маску безразличия. Это был тот самый момент, когда Король изменил подход. Кэйа ждал очередного удара, прятал забинтованную руку, надеясь, что кара придется в другое место. Но ее не последовало — что окончательно сбило мальчишку с толку. Король был более сдержан чем обычно, а после разговора о будущем Каэнрии, в течении которого Кэйа пытался держаться изо всех сил, чтобы не свалиться, и вовсе отправил принца к личному врачу. Это был слишком широкий жест со стороны Короля, но тогда принц был потрясен и практически истекал кровью — так что прошествовал до доктора. Если быть честным, едва ли у него действительно был выбор. Пахло медикаментами, спиртом и травами. Покои врача напоминали лабораторию в миниатюре, и глаза маленького принца загорелись. Детские привычки все еще поблескивали в нем, и мальчишка с интересом начал осматривать неизвестную комнату. Однако раздолье резко окончилось. Громкий хлопок двери — в комнате появился доктор. Кэйа ни разу не видел его во дворце за всю свою жизнь. То ли тот удивительно хорошо скрывался, то ли все время сидел в этой комнате, то ли и вовсе не жил во дворце на постоянной основе. В последнее верилось слабо — личный доктор самого Короля должен быть подле него все время. Да и если честно, этот человек слабо походил на лекаря в типичном понимании принца. В нем виделся сильный и уставший воин, отошедший от дел. Доктор подошел ближе и теперь Кэйа мог рассмотреть его до мельчайших деталей. Он был высок, выше Короля, хотя тот когда-то казался великаном для маленького мальчика. Широк в плечах, так, что серый плащ смотрелся комично, скрывая мышцы. Длинные светлые волосы отблескивали пробивающейся сединой, а на правом глазу сияла черно-синяя маска. Открытый глаз почему-то напоминал снег, который принц видел только на картинках прочитанных сказок. В чертах лица проскальзывала аристократичность, присущая больше магнатам с их богатствами, а не слугам. Кэйа хотел было спросить этого человека, сам не зная, о чем. Но тот лишь приложил палец к губам и взглядом попросил присесть на стул. Кэйа привычно повиновался, будто взор Короля все еще был направлен на него. Секунда — и на запястьях принца сомкнулось что-то вроде наручников, только не железных, а эластичных. В подобном удерживают сошедших с ума безумцев, когда те отказываются от лекарства. Догадывался ли юный принц, что почти та же участь уготовлена и ему? Кэйа попытался вырваться — раненая рука отозвалась неистовой болью. Доктор, заметив это, заткнул ему рот тряпкой. Кэйа перестал рыпаться после нескольких попыток освободиться, кажется, кровь начала сочиться через бинты. Он лишь во все глаза наблюдал за действиями человека в маске. Тот недолго простоял перед одним из лабораторных столиков, скорее для приличия, чем по реальной причине. Это тоже насторожило принца, особенно когда шприц он вынул из кармана плаща, а не взял со стола, а ведь их там было навалом! Но сил на крики или сопротивления почти не было — Кэйа приготовился к чему-бы то ни было. Шприц легко вонзился предплечье. Кэйа чувствовал лишь легкое покалывание, продолжая наблюдать за лекарем. Кем бы он ни был. — Не бойся, малыш. Кэйа еле расслышал это, настолько тихо говорил человек. Но он не боялся. — Это будет нашим секретом. Может, ты уже не вспомнишь меня, но сможешь сохранить рассудок. Кэйа испуганно заморгал глазами, услышав это. Казалось, все внутренности начинают выворачиваться наизнанку, и принц почувствовал, как тошнота поступает к горлу. — Великой стране нужен достойный правитель. И это не твой отец. Жидкость закончилась и человек отстранился от него. Затем резким движением вырвал тряпку и всунул ему в рот стакан с неизвестной жидкостью. Походило на отвар, довольно приятный на вкус. Кэйа почувствовал, как тяжелеют веки, а образ человека перед ним стремительно расплывается. Он очнулся в собственной постели тем же вечером. Первое, что он увидел — Дайнслейф, тенью стоявший над его кроватью. Кэйа не помнил, как он тут очутился, образы будто замылились, оставив лишь сладкий привкус на языке. Рана все еще ныла, но теперь боль заметно притупилась. Дайнслейф был чем-то жутко взволнован, но, как и всегда, лишь Кэйа смог увидеть это. На его лице упорно читалось безразличие, и лишь стук пальцами по спинке кровати, да застывший взор говорили о тяжелых думах учителя. — Что произошло? Учитель мгновенно отмер, обращая все внимание на Кэйю. Тот на мгновение вспомнил о вежливости и манерах, которыми Дайнслейф буквально пытал юного принца, но сегодня, видимо, был не тот случай. Потому что учитель не обратил на это внимание, а лишь присел на смятую простынь, ближе к принцу. — Это ты мне скажи, Кэйа. Принц так любил, когда учитель звал его по имени. В этот момент он чувствовал, что важен Дайнслейфу. Не для интриг или коварных планов, а просто потому что когда то их пути пересеклись и связались друг с другом — советник Короля и непутевый принц. — Я… — ему ужасно не хотелось разочаровывать учителя, — не помню… — Что последнее ты помнишь? — Король… говорил со мной. Что-то о будущем. Маска холодности окончательно исчезла с красивого лица. Теперь учитель чем-то напоминал Антариуса, когда тот волновался за Кэйю. Эта схожесть заставила затаить дыхание, и мальчишка замер, наслаждаясь этим вниманием от учителя. И тогда случилось то, чего Кэйа ожидал меньше всего. Дайнслейф наклонился к нему, приподнимая голову принца, а затем обнял. Кэйа дрожащими руками обнял учителя в ответ. Он не знал почему, но на глаза навернулись слезы, такие ненужные и нелюбимые принцем. — Король не получит тебя, Кэйа.***
Карета резко остановилась, так, что бывший принц чуть не упал с сиденья. Что-то удержало его от падения, но Кэйа едва ли заострил на этом внимание. Кучер неторопливо слез со своего места, бурча что-то нелицеприятное под нос, а затем отворил дверцу. Тарталья плавно выскользнул из кареты — и это так отличалось от его мальчишеской лихости, к которой привык Кэйа. Бывший принц последовал следом, хотя предвестник не проронил ни слова. Кэйа замер. Перед ним, возвышаясь над городом, переливался в тысячах солнечных бликах Заполярный дворец. И пока бывшего принца снова не захлестнули воспоминания о дворце, где прошла вся его недолгая жизнь, Тарталья схватил его под руку. Он небрежным жестом велел кучеру проваливать, а затем с безразличием уставился на парочку детей, оказавшихся на улице в разгар снегопада. Пусть пока метель еще не обрела разрушающую силу, но находиться на улице без надобности уже не стоило. Дети смотрели на Тарталью с восхищением, смешанным с ужасом. Тогда Чайлд махнул пару раз рукой, словно веля убираться восвояси. Дети, выглядя жутко расстроенными, поспешили в стоящий рядом домик. Кэйа постарался не обращать внимание на это маленькое представление, но то, как на секунду пустота исчезла из знакомых глаз, отрицать не мог. Значило ли это… Но закончить свою мысль принцу не удалось, его грубо толкнули вперед, а затем заставили согнуться почти что пополам. Что-то щелкнуло на запястье — наручники — затем послышалось властное «вперед». Кэйа нехотя повиновался, а потом все же успел заметить отряд стражников — рядовых Фатуи — приближающихся к ним. Три огромных бойца, выше Кэйи на целых две головы, с почтением склонились перед Тартальей. Еще один, поменьше, выступил вперед, так же складываясь пополам в поклоне. — С возвращением, господин Чайлд, — произнес он. Главный в этом отряде, очевидно. Взгляд Тартальи оставался абсолютно непроницаемым. Он слегка кивнул, а затем, словно нехотя, добавил: — Следите за детьми. Грядет буря. — Так точно, господин, — этот фатуи активно закивал головой, еще раз кланяясь. Остальные повторили за ним. Чайлд пнул Кэйю, заставляя продолжать движение. После того как фатуи исчезли из взора Тартальи, тот замедлил шаг. Они продвигались в центр города, который, несмотря на середину дня, судя по солнцу, почти пустовал. Дело было в приближающейся снежной буре, подумал Кэйа. Принц никогда не фантазировал о том, как выглядит Снежная. Бывать там все равно никогда не входило в его планы, да и суровом климате он был наслышан. Однако… он ожидал чего-то более грозного. Закрытую территорию, домов, больше похожих на казармы, морозов, пронизывающих до костей. Но они шли по пустой улице, припорошенной снегом, мимо домишек, похожих на мондштадские, в которых жили такие же обычные люди. Когда падающий снег в очередной раз коснулся голой кожи, Кэйа наконец сумел разглядеть, во что приоделся Тарталья. Легкие одежды сменились на теплый полушубок с обилием меха и красный шарф, которым Чайлд укутал шею. Сам же Кэйа таким обилием одежды похвастаться не мог, все еще наряженный в типичную крестьянскую одежду, только принадлежащую теперь не замку Рассвет, а Ордо Фавониус. Варка одолжил перед тем, как все покатилось в ад. Они шли по улочкам, приближаясь к величественному дворцу. Кэйа не знал, почему Тарталья отправил кучера восвояси и решил проделать весь этот путь пешком. Но они продолжали идти, наручники позвякивали, добавляя хоть какое-то звуковое сопровождение, помимо шума ветра и редких голосов людей. Им встретилось еще несколько отрядов фатуи, и их поведение ни капли не отличалось от самого первого. Уважение к Тарталье среди простых солдат было безусловным. В какой-то момент Кэйа перестал глазеть по сторонам, и просто волок ноги, продолжая подрагивать от холода. Даже если их «прогулка» заняла не более получаса, для принца это время стало целой вечностью. Когда они остановились перед трехэтажным выбеленным зданием, больше напоминающим больницу, и Тарталья наконец произнес «стой», Кэйа облегченно выдохнул. Здание не выглядело примечательным, и находилось не на центральной дороге. Когда они подошли поближе Кэйа успел увидеть лишь часть надписи, не заметенной снегом. «…Приют…» Тарталья обошел его и со всей силой потянул дверь на себя. Кэйа юркнул следом. Внутреннее убранство шло вразрез с фасадом. Принц поймал себя на мысли, что зал, в который они попали, выглядит довольно уютно. Помещение представляло из себя фойе, украшенное гирляндами и рисунками. На одной стене Кэйа увидел нарисованный почти точь в точь Заполярный дворец, а на другой стороне был изображен еловый лес, тянущийся во всю стену. В центре была расположена огромная лестница, устланная бордовым ковром, а по бокам от нее располагались книжные стеллажи. Рядом с рисунком дворца находилось что-то вроде стойки для регистрации, которые обычно бывали в гостиницах и постоялых дворах. Именно туда и направился Тарталья, потянув за собой засмотревшегося на рисунки принца. Девушка, стоявшая там, носила темно-фиолетовую маску, скрывающую глаза, и жутко испугалась, увидев посетителя. — Господин Чайлд, — она поклонилась, а затем продолжила, — Чем могу помочь? Тарталья задумчиво постучал по стойке. — Где твоя хозяйка? Девушка скукожилась под взором Чайлда, но не позволила страху скользнуть в голос: — Боюсь, я не имею право разглашать ее местоположе… Кэйа видел, как глаза Тартальи предупреждающе блеснули. Секунда — и рука Предвестника сжимала горло бедной девушки. — Просто скажи, она здесь? Девушка, чувствуя, что задыхается, начала беспомощно хватать воздух ртом. Чайлд ослабил хватку, и немного склонил голову, ожидая ответа. Ужас во взгляде девушки невозможно было спрятать ни за какой маской. Она нервно закивала головой, и предвестник мгновенно отпустил ее. Чайлд уже потянул Кэйю к лестнице, но в этом не было необходимости. — Как ты смеешь так обращаться с моими слугами? — женский голос не выражал ничего, кроме искрящегося раздражения. — И я рад видеть тебя, Арлекино.