Помни о смерти

      Кэйа проснулся от урчания собственного живота. Чайлд, не смотря на уверения, с едой к нему так и не пожаловал. В пору было обидеться на зазнавшегося мальчишку, но принц чувствовал сегодня себя достаточно великодушным. Оттого потянулся на простынях, пытаясь вернуться в царство сновидений. Все же, плюсы от чудо-чая несомненно были — воспоминания и правда возвращались на свои места. Еще и спалось лучше. И пусть Кэйа все еще ощущал себя запертым в золотой клетке, может, стоит проявить терпение. — Кто-то уже проснулся! Довольное личико Чайлда, торчащее из-за приоткрытой двери, как не странно, нисколько не испортило это утро. Наоборот, видя бодрый настрой друга, Кэйа почувствовал облегчение. — Эм… Дотторе… Но договорить ему не дали — Чайлд всучил ему порцию бутербродов с икрой и небезызвестный чай. — О Дотторе… не стоит беспокоится. Кэйа, откусив бутерброд, выглядел заинтригованно от услышанного. — Поделишься новостями? — Именно для этого я здесь. — Чайлд плюхается на кровать, чуть не переворачивая поднос. Сегодня он не выглядит как предвестник — обычный веснушчатый паренек, разносящий еду и улыбающийся заразительно-заразительно. Не то чтобы Кэйа представлял себе суд именно так — все-таки, это дело всецело процветало в Фонтейне, а не на его родине — но результат его нисколько не разочаровал. Из темниц Каэнрии невозможно было выбраться живым, и что-то подсказывало принцу, что в Снежной действует похожее правило. И хотя Кэйа чувствовал искреннее облегчение, странное волнение все еще клубилось в груди.       Чтобы отобедать, Чайлд предлагает переместиться в столовую дворца. Спускаясь, Кэйа издалека видит знакомое лицо; изысканные одежды и выверенная поза. Девушка изящно машет рукой, чуть наклоняя голову. — Приятно видеть тебя, наследный принц. Кэйа неловко кивает в ответ; он отвык от своего титула, живя в стране ветров. Чайлд усаживается аккурат напротив Арлекино, рядом с Кэйей. Кроме них в огромной столовой на шестнадцать мест лишь копошащиеся слуги. — Обычно здесь довольно шумно, — подмечает Тарталья, намереваясь съесть всего побольше. У него отличное настроение, которое он даже не пытается прятать; наоборот, сверкает улыбкой налево и направо, заставляя служанок краснеть, а Арлекино притворно-осуждающе хмурить брови. Девушка хмыкает: — Обычно здесь Пульчинелла, стремящийся закормить каждого. И Панталоне, ворчащий по поводу моры. Чайлд подтверждающе кивает, и на секунду, Кэйа уверен, картины множества обедов в этой столовой встают перед глазами предвестника. — Ты можешь не верить, — Тарталья поворачивается к Кэйе, все такой же довольный, — но старик умеет собирать разных людей в одном месте. Умеет… делать наши собрания менее… — Хаотичными? — Да, пожалуй. А потом Чайлд что-то еще говорит о Пульчинелле, и Арлекино подхватывает историю; они задорно хохочут, кидаются воспоминаниями друг в друга, не замечая, что Кэйа совсем выпадает из повествования. Да и, честно говоря, смотря на них, едва ли он может вслушиваться в обрывки фраз. Они выглядят… такими счастливыми. Молодыми. Беззаботными. Не жестокие Предвестники, защитники Царицы — но вчерашние дети, сбегающие с уроков и тренировок. Чайлд на год младше его. Мальчишке всего лишь восемнадцать — а он уже повидал столько крови, сколько не видел закаленный в боях старый солдат. Кэйа не знает возраст Арлекино, какого ее настоящее имя, и почему она так ласково смотрит на Тарталью — но едва ли ее путь был легок и чист. Они оба — дети страны льдов и снегов — выросли в мире, полном жестокости. Как и он сам. Щемящая нежность разливается в груди наследного принца. Мог ли он подумать тогда, запрыгивая в карету и спасаясь от всепоглощающего пламени, что найдет на своем пути подобных людей? Разве не был он простым бессердечным глупцом, когда считал, что не способен на подобные чувства? — Ты заслуживаешь любви, Кэйа. Всем нам нужна любовь, даже если иногда мы забываем об этом. Кэйа был так слеп к самому себе. Тратил столько времени на ненависть, совсем забыв о любви. Хотя, едва ли условия королевского дворца могли направить его на что-то иное, кроме всепоглощающей жажды крови и мести. Едва ли образ Короля мог дать ему что-то, кроме желания пыток и издевательств в темницах дворца. Но страна ветров, вопреки его худшим ожиданиям, медленно излечивала его. Замок «Рассвет», особняк Гуннхильдр, сам Мондштадт — эти места, и люди, что там жили, не научили его каким-то чудесам, не открыли невероятные секреты, но… Помогли найти то, что он растерял за удушающие годы юности. Нежность. Искренность. Терпение. Веру в себя и других. Помогли обрести то, что так резко отобрали у него в детстве. Семью. Кэйа замечает, что Чайлд, как и полный стол еды, медленно расплываются перед глазами. И впервые не стыдится слез; капли стекают по щекам, и Кэйя больше не хватается за повязку, чтобы прикрыться ей, как щитом. — Все… в порядке? — мягко интересуется Чайлд, пока Кэйа чувствует на себе заинтересованный взгляд Арлекино. — Да, я… просто… — Кэйа знает, что ложь всегда искусно слетает с его уст, в то время как правда просто лишена изящности и довольна угловата в его исполнении. Но он не собирается врать Чайлду, или увиливать. Напротив, почти готов вывалить свои размышления на счастливого сегодня мальчишку, да вот только жалеет его. И ограничивается неловким: — Рад, что все обошлось. Тарталья и хочет было возмутиться: — Не пытайся… Да так и застывает. Потому что смотрит на Кэйю и видит — чувствует — что тот действительно честен. Оттого почти комично открывает рот, привыкший к недоговоркам и увиливаниям от прекрасного принца. — Вау, — выдает Арлекино безразлично, — выглядите, как настоящие… — Эй! — Чайлд порывается слегка хлопнуть ее по руке, очевидно решив, что она выдаст что-то непристойное. А Тарталья, за годы знакомства, уверен, что она-то — вполне может. Но Арлекино прячет улыбку в бокале вина, заботливо принесенного специально для него и выглядит довольно безмятежно. Кэйа уверен, Дотторе был и для нее ходячем бельмом на глазу. Чего только стоят все его издевательства над детьми из «Дома Очага». И пусть принц не может до конца принять чудесного избавления от Дотторе, внутренний голос велит наконец расслабиться и по-настоящему отдохнуть. В конце концов, Царица и правда постаралась для него. Но — Кэйа не спешил забывать условия сделки — и дала почти невыполнимую задачу. Почему почти? Потому что любую жизнь можно забрать. Король никогда не был исключением. Видимо, что-то меняется в его взгляде, потому что взор Арлекино теряет нотки безмятежности, а легкий прищур выдает любопытство хозяйки. — Выглядишь так, будто замышляешь геноцид, — честно делится Тарталья, словно расшифровывая его для подруги. Кэйа еще и ловит неуместную смешинку, думая о том, как странно он выглядит — сначала капающие слезы, а спустя пару минут, ну, вот это. Но это закономерно — все чувства и эмоции, которые он успешно подавлял многие годы, теперь лезут наружу. Это так непривычно — не контролировать себя каждую минуту, боясь, что выражение лица выдаст истинные намерения. Это так… Будто Кэйа снова вернулся в детство, а рядом старший братик, с которым можно поделиться всем, не боясь и не скрываясь. — Замышляю, — подтверждает принц, наконец возвращаясь в разговор. Арлекино все еще выглядит заинтересованно, и кажется ждет более подробной расшифровки от Тартальи. Тот, впрочем, совсем не против утолить чужое любопытство. -Можно, я… — он обращается к Кэйе, уважая чужую тайну и приказ Царицы, но дождавшись безразличного кивка, без подводки выдает, — Ему нужно убить собственного отца. Это так просто слетает с уст Чайлда, так непосредственно и даже буднично, что тут впору удивиться и Кэйе, но Арлекино не выглядит шокированной или сколько нибудь испуганной. Будто ежедневно слышит подобное в «Доме Очага». Хотя, думает Кэйа, знаю суровую страну, в которой выросли предвестники, подобное едва ли что-то выходящее за рамки здесь. — Короля, верно? Чайлд кивает, и теперь Кэйа ощущает весь абсурд ситуации. Убийство Короля больше не его главный страх и чаяние, но интригующая тема для сплетен за столом предвестников. Изумительно. И пока Арлекино и Тарталья перетирают косточки Короля — за что, впрочем, Кэйа нисколько их не осуждает, — принц действительно решает набираться сил и готовиться к… исполнению своей части сделки. Царица наверняка уже отправила Королю весточку о поимке сбежавшего принца, а теперь ждет его прибытия. Кэйа тоже. Семейные воссоединения никогда не были его любимой частью, однако, будет интересно видеть лицо отца перед тем, как его жизнь прервется. Не то чтобы это своеобразное исполнение давней мечты еще юнца, но Кэйа не против. Всепоглощающий пожар забрал величие дворца, остатки королевской семьи, но не Короля. Следует исправить подобную оплошность.       В своих покоях, после ужина и, конечно, чая-антидота, Кэйа спал без задних ног. Его не мучили ни тяжкие размышления, ни пропавшие воспоминания, ни образы преступников из темниц. Это был простой здоровый сон, такой, в каком принц нуждался все эти годы. И пусть в стране ветров Кэйа боялся потерять осколки прошлого — воспоминания, от которых постепенно отказывалась собственная память, то здесь… Память прекратила эти игры. Антидот действовал безотказно, заполняя размытое полотно моментами, прожитыми принцем. Когда-то он переживал, что предсмертная агония близких будет забыта им, растворится в тысячах других исчезнувших кусочков, исчезнет навсегда. Даже просил учителя напоминать о том, что их больше нет. Ни мамы — навсегда разбитой Королевы, ни сестренки, тяжело выдерживающей жизнь во дворце. Помнить о смерти. Вот чего он хотел. И теперь, собрав осколки воедино, Кэйа хочет лишь одного. Голова Короля должна покоится у его ног.

***

      Дни, проведенные в покоях больше не смешиваются в голове; напротив, теперь каждый из них откладывается в памяти. Позавчера Кэйа наконец-то предложил Чайлду потренироваться вместе. Принцу нужна его старая физическая форма, а не то, на что он был похож, когда практиковался в стране ветров. Никаких эмоциональных вспышек и приступов, только собранность и точный расчет. Кэйе нужны его привычные, изящные и точно жалящие движения. Вчера Кэйа добрался до библиотеки дворца. И пропал там на целый день, да так, что Чайлд, по его собственным словам, облазил весь дворец. — Неужели ты настолько не хотел идти в библиотеку? — Не думал, что ты выберешь подобное место, — Чайлд отвесил ему шутливый поклон, вручая знаменитый уже среди узкого круга лиц чай, и удалился. В библиотеке оказалось много интересного. И, конечно же, почти никаких упоминаний собственной страны. Это не ранило принца, но немного коробило — при своеобразных правителях, конечно, но у Каэнрии была история и культура, самобытная и, что называется, «не для всех», но все же. Это просто некрасиво, так безвкусно вычеркивать целый народ и их историю из-за сумасшествия и дикости нынешнего правителя, подумалось Кэйе. Но едва ли он мог прийти к Царице с такой претензией. Поэтому решил воспользоваться куда более простым способом — случайной встречей. Именно ее он оставил на сегодня — выспавшийся и выпивший привычный чай, Кэйа выбрал лучшие одежды из предложенного и отправился слоняться по коридорам дворца. Здороваясь с мимо проходящими служанками, и замечая их легкий румянец и робкие улыбки, принц не сдержал радости от не утерянного обаяния и все еще привлекательного внешнего вида. И пусть без повязки, которая стала его спутницей со времен прибытия в страну ветров, Кэйа поначалу чувствовал себя… голым, теперь это ощущение прошло. Принц был красив и прекрасно сложен, а самое ужасное, был об этом осведомлен. Прогуливаясь между уже выученных наизусть картин и фресок, Кэйа готов поспорить, как был глуп, совершенно не ценя внезапные появления Царицы где-то позади себя. Теперь встретиться с ней кажется действительно задачей, но идти напролом — то есть просто в Большой тронный зал — он пока не готов. Это лишит их встречу неожиданности, а значит, и всего волшебства. Кэйа уже не путается во дворце и его коридорах, четко знает куда идти, и кого можно встретить на своем пути. Вот только проходящие редко аристократы-приближенные с опаской кидают на него взоры, а предвестники не проводят во дворце много времени. Лишь Панталоне, любящий дворец куда больше своей скромной — при всеобщем удивлении — резиденции, проводит тут все свое время. Иногда его слуги вихрем проносятся мимо, спеша с очередными отчетами о доходах и расходах Банка Северного Королевства. Иногда он сам, довольно держа бумаги в руках, спускается в общую столовую. Там же можно встретить и Пульчинеллу — эти двое любят погружаться в обсуждения важных государственных дел прямо за ужином, не стесняясь ни слуг, ни слоняющегося неподалеку Кэйю. — Доброго дня, Дорогой Принц, — стоит лишь подумать о самом богатом человеке в Снежной, как он, собственной персоной, оказывается рядом. — И вам, господин Банкир. После обмена любезностей, Панталоне снова обращает внимание только на кипу бумаг — своих вечных спутников. Тарталья говорит, что тот скорее проведет ночь с морой, чем с женщиной, но это не останавливает местных молодых аристократок безнадежно влюбляться в молодого человека.       Кэйа решает уже закончить свой обход и спуститься в столовую, чтобы попытать счастья там, как вдруг слышит знакомый голос — чистый хрусталь. — Искал меня? Царица снова стоит позади него. Теперь это не навевает тревогу, лишь вызывает приятное дежавю. Кэйа кивает, нисколько не пытаясь юлить, к тому же, едва ли сейчас он стремится быть кем-то еще, кроме самого себя. Да, он — принц Каэнрии, страны, навевающей ужас на многих в Тейвате, но… кроме этого он и просто… Кэйа. Мальчик, который так радовался шалостям со старшим братиком, так любил мамины сказки, так хотел увидеть настоящие звезды. Юнец, стремящийся заслужить одобрение учителя, поглощенный только жаждой кровавой расправы. Юноша, растерявший себя в ворохе масок и притворств. Молодой человек, учащийся всему заново. Все это — позади громкого титула — тоже он. И Кэйа знает, — теперь наверняка — Царица с самого начала видела не просто потенциального нового Короля, но и его самого. — Вы любили его, да? И ее улыбка — застарелая горечь смешанная с надеждой — служит доказательством лучше слов. Совсем юное лицо, на мгновение, утрачивает свое волшебство — и перед ним предстает разбитая и не до конца склеенная девушка, с печальной историей и витиеватой судьбой. Царица — лишь еще один громкий титул. — Как никого больше. Талая грусть — плачущие колокольчики — отражается в ее глазах. А затем она протягивает ладонь, облаченную в белую перчатку, приглашая его за собой. И Кэйа, не задумываясь, принимает приглашение. Сквозь коридоры и ведущие вниз лестницы, они оказываются на одной из закрытых веранд. Снаружи дует скрипучий ветер, снежинки оставляют след на панорамных окнах, а веранда ведет в такой же крытый сад. Помещение похоже на теплицу, а среди множества цветов в удивительной красоты клумбах из разных уголков Тейвата, Кэйа замечает ворох растущих незабудок прямо из земли. Царица ведет его прямо к ним. Принц понимает все, не доходя до могильной плиты, почти незаметной среди роскоши садика, раскинувшегося вокруг. «Всегда любимому» гласит неровно нацарапанная надпись. Нет ни имен, ни дат — лишь пышно цветущие незабудки. Символ вечной любви и верности. — В последнее время я редко бываю у него. Кэйа не спешит говорить что-либо. Он помнит — маленький мальчик, вызов в Сапфировый зал, пронзительные слова отца: «Его тело теперь пустая никчемная пыль» Кэйа давно смирился с тем, что никогда не узнает чего-то большего о смерти Антариуса. Но вот — спустя долгие годы — он стоит перед его могилой, рядом с девушкой, знающей о его печальной судьбе. Одна из застарелых тайн раскрыта, один скелет вытащен из шкафа — но все о чем может думать Кэйа — Антариус не был забыт. Даже если в Каэнрии никто не оплакивал любимого принца. Даже если народу запретили произносить его имя и вспоминать о нем. Даже если он быстро стерся из людских сердец под гнетом тирана. Его оплакивали здесь. Любящее сердце, разломанное его потерей. Антариус не исчез. Не для них. И в этом было что-то до боли успокаивающее. Что-то, придающее сил двигаться дальше. Может быть, поэтично было бы назвать это силой любви. — Моя страна забыла его. Но не ты. Спасибо. — Разве я смогу забыть человека, сделавшего меня счастливой? Кэйа наклонился к могиле, провел пальцами по мрамору и по надписи, дотронулся до цветущих незабудок. Кэйе вспомнились чужеземные глазурные лилии в замке «Рассвет», вот только эти незабудки — в холодной и совсем неподходящей стране — отчего-то не ощущались лишними.       Еще немного времени они провели в тишине; и пусть каждый думал о своем, их мысли несомненно занимал один и тот же человек. Кэйа с годами совсем разучился жалеть мертвых, а Царица так и не смогла полюбить кого-то из живых хотя бы на сотую долю так же, как и Антариуса. — Думаю, — после продолжительного молчания все же отозвалась Царица, — ты хочешь узнать больше о… — О смерти брата? — говорить напрямую, пожалуй, было довольно непривычно, зато сразу расставляло все точки над и. Легкая тень пробежала по красивому лицу девушки, но она справилась с собой. Кажется, ее боль от потери все еще ни капли не утихла. Но Кэйа не собирался играть на чужих чувствах, или бить прямо в слабое место — нет, больше нет. Не с ней.       Кэйа потерял счет времени, когда заметил, как окна теплицы окрасились в малиновый цвет. На Заполярный дворец надвигался вечер, а метель улеглась, оставив после себя огромные сугробы. Они сидели рядом с могильной плитой, изредка посмеиваясь, когда пересказывали историю, рассказанную или прожитую Антариусом. Сошлись на том, что он жуткий выдумщик и затейник, а еще иногда его шутки были абсолютно точно не смешные, даже если каждый из них хохотал над ними. Кэйа рассказал о детских шалостях, и об их маленьком несостоявшемся театральном представлении, и Царица, словно маленькая любопытная девчушка, с восторгом ловила каждое слово. Воспоминания действительно вернулись к Кэйе, и теперь истории о подвигах Антариуса могли стать действительно нескончаемыми. Царица слушала взахлеб все: и о том, как Антариус помогал улепетывать ему от учителей, и о том, как один раз вздумал сбежать вместе с Кэйей в город. — Никто не смог бы стать лучшим братом, чем он, — с гордостью поделился Кэйа, когда понял, что горло пересохло от частой болтовни и ему нужен небольшой перерыв. Он сам был точно тот самый семилетний ребенок, которого было не заткнуть, когда речь заходила о любимом братце. — И мужем тоже, — грусть в голосе девушки немного отрезвила Кэйю, возвращая в реальность, где Антариус давно покоится в земле, а Царица никогда не сможет стать его женой. Истории, которых было еще великое множество, как-то сразу вылетели из головы, а печальное лицо перед ним наоборот — заняло все мысли. Кэйа привык к собственной горечи утраты. Привык с нею справляться. Но чужая печаль — такая яркая и болезненная — трогала сильнее собственной. Кэйа мог попытаться — слова поддержки, бережные касания — но не решился. Боль Царицы такая режущая и ноющая, как глубокий порез от ножевого ранения — нельзя доставать нож. — Теперь я понимаю. Почему он не смог выбрать, — слабый смешок раздается из тонких уст. И пусть сначала Кэйа не очень понимает о чем речь, Царица не собирается щадить его и умалчивать какую-либо часть истории. Так принц узнает о том, что его отец — Великий и Ужасный Король — по совместительству убийца собственного сына. (в их семье явно не сложилось с отцовской любовью) Теперь Кэйа знает историю полностью. Теперь Кэйе кажется, что это не просто месть, или часть сделки с Царицей. Нет. Это его судьба. Предназначение, если угодно. Даже если эта роль никогда не прельщала его. Даже если народ никогда не сможет возлюбить его, как следует. Даже если ему всегда казалось, что это должен был быть Антариус. Даже если отец окажет невероятное сопротивление в бою. Кэйа будет следующим Королем.