Помни о смерти

      Утро, когда Кэйа получил весть от Короля, мало чем отличалось от других, проведенных в Заполярном дворце. Тренировки с Тартальей, к которым присоединился и Дилюк, занятия с Дайнслейфом — снова, почти как прежде — и ожидание. Принц настолько уверил в то, что Король сам прибудет в страну снегов, чтобы лицезреть сбежавшего принца и выполненную сделку, что письмо, протянутое тонкой рукой Ее Величества, дало под дых. В нем Король требовал привезти тело сбежавшего принца домой. Стены Заполярного дворца, с которыми Кэйа успел породниться, больше не служили приютом принца. Страна льдов и снегов — временное пристанище, а не его дом. Умом Кэйа понимал это, но сердце сжималось, стоило вспомнить игривые шутки Тартальи, покои с видом на заснеженный город, маленькую оранжерею с надгробием некогда самого дорогого человека. Снежная — парад хрусталя и постоянная метель, Предвестники и тайны прошлого, — окончательно растопила холодное сердце. Оттого и не хотелось расставаться.       Царица восседала в Большом Тронном Зале, задумчивая и немного раздраженная, особенно тем, что Король посмел настаивать и на ее присутствии. Король настойчиво приглашал познакомиться с будущими владениями, а Царица так и чувствовала жжение под ребрами от наигранно-изысканных и заискивающих речей. Не секрет, что армия и вооружение Снежной сделало настоящий прорыв за последнее десятилетие, а политическое и экономическое влияние куполом раскинулось над Тейватом. Теперь с силой Ее Величества нельзя было не считаться. К тому же Снежная не стеснялась вмешиваться в дела других стран, отчего наемники из страны льдов сыскали популярность в решении политических вопросов семи королевств Тейвата. Но обратиться к Царице с целью убийства собственного сына казалось не кощунством, но вселенской глупостью. Не потому, что это было невозможным, но потому, кем был этот сын. Тогда в ее замерзшей душе снова загорелось пламя возмездия, ведь вот он — шанс отыграться за гибель любимого. Царица подписывала договор, зная, что впервые готова его нарушить, когда придет время. Потому что ей не нужна была еще одна оборванная невинная жизнь из Династии Черного Солнца. Ей нужна была голова Короля. — Было довольно наивно полагать, что Король поверит вам на слово, — невзначай бросает Дайнслейф, стоящий рядом с троном, в отсутствии Пьеро — истинной правой руки госпожи. Царица хмурится сильнее, зная, что Дайнслейф, в общем-то, прав. Ее личные амбиции и застарелая месть сыграли злую шутку — ослабили бдительность. Она видела в Короле безумца, готового на все ради смерти беглеца-отступника. Сейчас же уверенность впервые за долгое время поколебалась. Почему Король отказался почтить их своим присутствием? Почему просит привезти тело, когда горстки пепла, оставшегося от Антариуса, ему было вполне достаточно? — Да, но… Я все же ожидала, что он прибудет в Заполярный дворец. Кэйа мысленно соглашается. Он тоже привык именно к этой мысли, пока встречал рассветы и закаты в уютных покоях. Особенно теперь, когда вечером к нему заглядывал краснющий мастер, жалующийся на неведомые сквозняки и холод в своей комнате. Кэйа готовился встретиться с Королем, несомненно; вот только едва ли думал, что для этого придется возвратиться в место, которое покрылось пеплом. Хотел ли он снова увидеть подножие когда-то великолепного и внушительного дворца? Хотел ли он домой? Царица мотает головой. — Чертов мерзавец! Ведь просто издевается надо мной. Дайнслейф и стоит вроде бы рядом, но Кэйа не видит в нем желания усмирить разрастающуюся злость правительницы. Словно ему давно удалось рассчитать подобный исход, словно весь план Царицы изначально казался ему до глупости наивным. Но Дайнслейф не вмешивается, не пытается дать верный совет. Это не его сражение. Но битва Кэйи. И он не может пустить все на самотек. Только не теперь. — Может ли Король знать о нашей сделке? — спрашивает Кэйа, не пытаясь больше в положенные титулы и приличия. Может, Дайнслейф останется недовольным, но у принца сейчас нет время на пустую болтовню, которая нужна лишь для соблюдения правил. Царица прикладывает палец к тонким губам. — Я не склонна так думать. Да, именно Король устроил гибель… моих людей много лет назад, — голос-горный хрусталь не упоминает Антариуса, но присутствующие понимающе кивают, — Но я никогда не обвиняла его в этом публично. Если бы… — воспоминания все еще приносят фантомную боль, — не некоторые обстоятельства, я бы так и оставалась в неведении. Я всегда сохраняла нейтралитет в вопросе Каэнрии, поэтому Король обратился именно ко мне. — То есть у него нет причин для недоверия, так? — Видимых? Нет. Дайнслейф проводит ладонями по позолоченному убранству трона, а потом вкрадчиво добавляет: — Эта опасная игра, обращаться за помощью к врагу. — Снежная и Каэнрия — не враги, Дайнслейф, — чуть более резко, чем требуется, прерывает его правительница. Кажется, этот разговор удручает и приносит ей лишь головную боль. Но Царица не может от него никуда деться; и пусть чисто формально ее часть сделки состояла в том, чтобы сохранить Кэйе жизнь, она не может просто отпустить принца на родину. Конечно, ей известно, что ненависть к правителю Каэнрии съедает не только ее. Но… как она сможет быть уверена, что возмездие свершится? Что Кэйа выполнит свою часть, а не просто сбежит колесить по Тейвату? Кэйа моментально схватывает изменившуюся атмосферу. В такие моменты принц отдает Дайнслейфу должное — долгие годы тренировок и обучения не прошли даром. Да, за время пребывания в Заполярном дворце он, очевидно, сильно расслабился. Царица — его союзница и его спасительница; ее ненависть к Королю и жажда его свергнуть совершенно оправдана, и Кэйа не смеет видеть в ней угрозы. Вот только… работает ли это и в обратную сторону? Боится ли Царица, что будущий Король Каэнрии может пойти по стопам предыдущего? Кэйа намерен выказать всю верность их сделке: — Король просит личного присутствия, так пусть его и получит. Отправьте Пьеро вместе со мной. Предложение не лишено смысла. Кто, как не Первый Предвестник знает королевский дворец и то чудовище, что вольготно расположилось на троне. Нет никого, кому Царица доверяла бы больше, чем своей правой руке. К тому же… если все пойдет не так, и рука Кэйи дрогнет в самый последний момент, кто как не бывший Сумеречный Меч сможет завершить ее месть? — Дельная мысль, — на фарфоровом, почти кукольном лице проступает мягкая улыбка. Они еще обсуждают некоторые менее важные моменты, вроде времени отправки и подобного — перед тем, как оставить Большой Тронный Зал. Дайнслейф идет по правую сторону, немного позади, почти как во времена его жестокого юношества. Но сейчас их окружают коридоры дворца, а не темниц, да и умоляющих криков не слышно. Запах крови больше не разъедает ноздри, а мысли Кэйи заняты не мучительными убийствами. У покоев принца их пути вынужденно расходятся. — Я хочу, чтобы вы знали, мой принц, — Кэйа все же досадливо крякает, слыша знакомое и нелюбимое обращение. Но это не значит, что он провинился или сделал что-то не то — как думалось раньше. Дайнслейф неспроста делает акцент на его титуле; это не мягкое «я скучал» после долгой разлуки старых друзей, но обращение наставника к своему протеже, желание донести что-то важное, — Вам не стоит недооценивать вашего отца. Да, сейчас он свиреп и помешан на определенных целях, но помните… Никто в Каэнрии не становился Королем просто так. Неприятное чувство клубком устраивается в желудке принца. Он кивает Дайнслейфу, вежливо желает ему доброй ночи и отправляется в спальню. После того, как память полностью восстановилась, кошмары перестали быть его мучителями. Но сегодня принц не спешил смыкать глаз, будто боясь, что Король объявится в ту же секунду, как его сморит сон. Стук в дверь заставил вздрогнуть. — Это я, — шепот. С этим дурацким письмом Кэйа совсем забыл о красноволосом чуде, нагло вламывающимся в его покои почти каждую ночь. Дилюк — тепло алых глаз, растрепанные пряди волос — ловко плюхается на вторую сторону кровати. Кэйа и желает забыться в объятиях и поцелуях, да только больше не собирается от мастера скрывать что-либо. Да и не спрячешь теперь. — …Король не верит Царице, — делится Кэйа, ласково перебирая водопад чужих прядей сквозь пальцы. Дилюк удивленно приподнимает брови. — Почему? — Просит привезти меня в Каэнрию. Ну, — ровный голос принца немного ломается, — мертвого меня. Кэйа чувствует, как напрягается тело мастера, и как водопад прядей исчезает из-под его ладоней. Дилюк поворачивается к нему, близко-близко. В воздухе оседает напряжение, такое хлипко-вязкое и обладатель алых глаз перед ним слегка наклоняет голову вбок. Кэйа замирает, дышать отчего-то становится тяжело, и точеные черты лица мастера ему совсем не помогают. Принц сглатывает, не понимая, что собирается делать Дилюк, но уже готовый в любом случае подчиниться. Радужка алых глаз завораживает, заставляет мысли сбиваться в кучу. Образ Короля, еще недавно маячивший на задворках, рассевается. — Ты же не посмеешь умереть? — Дилюк наклоняется ближе, шепчет почти что ему в губы. Кэйа ласково хмыкает, будто мастер сказал несусветную глупость. Он встретится со смертью; они все рано или поздно повстречают ее. Но Кэйа не посмеет принять ее от рук Короля, от самых ненавистных рук. — Никогда. После смерти Крепуса Кэйа просто не может допустить гибель еще одного близкого сердцу мастера человека. Да, они старались больше не говорить о событиях в доме магистра, но Кэйа не мог не заметить отпечаток печали, навсегда поселившийся на дне амарантовых глаз. Дилюк справлялся и пытался идти дальше, выбрав для себя смерть Дотторе достойной уплатой; но даже свершившимся возмездием нельзя вернуть ушедших. Месть — временное удовлетворение, не более. Кэйа искренне надеялся, что и Царица понимала это. Потому что сегодня в ее глазах плескалась такая желанная и взлелеянная годами смерть Короля. Они оба потеряли Антариуса. Но Царица горела отмщением, а он… Просто хотел уже покончить с Королем. — Царица не желала зла стране ветров, — тихий голос мастера прерывает собственные мысли. И Кэйа — дуновение ветра, маленькая комнатка, холодная ладонь по распущенным алым волосам — помнит похожий разговор. — Не желала, — подтверждает Кэйа.       Тогда, в замке «Рассвет» он едва ли удивился стремлению Царицы отхватить земли страны ветров. Политические интриги и жажда власти поглощали правителей. Это не было плохо в разумном количестве, например, когда не шло в ущерб собственной стране. Потому что то, чем занимался Король, поглощало Каэнрию похлеще буйного пламени. Сколько выгодных сделок было отменено из-за подозрительности или нежелания Короля, сколько мирового влияния утеряно. Династия Черного Солнца из процветающей и развивающейся превратилась в пепел. Кэйа не знал, сколько осталось от величественного дворца после пожара, но надеялся, что Сапфировый зал уцелел. И корона, гордо именующаяся Затмением, тоже. После смерти Антариуса Кэйа не хотел быть Королем, но был возведен до будущего наследника. Он был ребенком, мечтающий резвиться с ровесниками, или следовать тайными ходами на встречу приключениям, а вынужден был просиживать дни в груде пергамента и бесконечным заданиях от учителей. Да, Дайнслейф своим появлением внес красок в жизнь Кэйи, но… Маленький принц не мог представить себя Королем. Юнцом Кэйа смирился с положением дел. Люди во дворце не любили его, люди за его пределами тем более — но однажды корона бы опустилась на его голову. Назло всем этим мерзким шепотам, назло неверящим учителям. В опустошенном сердце родилась жестокость; не только к преступникам и грешникам, но ко всем каэнрийцам. Едва ли в то время из него вышел бы достойный правитель. После побега из пылающего замка и объявлении об отступничестве, никакого королевского титула Кэйи и не светило. Бывший принц, разочарование Каэнрии — вот, как о нем перешептывались при дворе. В тот момент Кэйа хотел малого — безопасного места, спокойных ночей, никаких преследований. Но… что-то внутри неприятно кололо от осознания, что Затмение больше не сможет принадлежать ему. Теперь же… — Царица похожа на сказку, — внезапно делится Дилюк. Кэйа понимает. В хозяйке Снежной есть что-то… неземное. Начиная от шелка волос и заканчивая глазами-льдинками. Кэйа притворно хмурится: — А как же я? Променял принца на… Он не успевает договорить, чувствуя, как Дилюк сгребает его в теплые объятия, и целует-целует легонько, почти невесомо. Кэйе щекотно, и юноша щурится и вырывается, в тайне надеясь, что этот момент продлится как можно дольше. Пока есть эта комната, и этот не поддающийся объяснению взгляд мастера, и ворох снежинок за окном. Пока есть мириады звезд, и нежные поцелуи, и пока все хорошо. Кэйа знает, что должен сделать. Кэйа знает условия сделки. Кэйа готов; холод клинка почувствует желанную кровь, и принц наконец-то станет Королем. Вот только… Разве будут подобные вечера там… В будущем, где Кэйа будет восседать в Сапфировом зале, и провожать опустошенный взор Первого Короля взмахом ресниц. Разве последует за ним Дилюк теперь, когда на его плечах «Рассвет»? Разве время не изорвет их связь, оставив лишь приятные и немного горьковатые воспоминания? Кэйа не хочет быть одиноким Королем. Кэйа не хочет стать таким, как отец. — Все хорошо? — заботливо спрашивает Дилюк, укрывая его одеялом, думая наверняка, что подрагивает Кэйа в его объятьях из-за сквозняка. Но дело ведь совсем-совсем не в этом. — Я… Кэйа почти хочет прошептать заветное и такое страшное «люблю». Но одергивает себя, улыбается хрупко-покорежено, не сравнить с сотней отрепетированных выражений. Он не собирается притворяться. Не перед Дилюком. — Не уходи сегодня, — шепчет Кэйа, втискиваясь в чужие объятия сильнее. Они находят удобное положение для обоих, и хоть лодыжки Кэйи больше похожи на лед, Дилюк только рад согреть принца. Когда юноша в его руках начинает мило посапывать, мастер мягко проводит рукой по беспорядочно разбросанным синим волосам. И шепчет тихо, в ответ. — Я никуда не уйду.

***

— Нет. Царица смотрит на Пьеро растерянно, и немного обиженно, словно не понимая, как тот осмеливается перечить ее просьбе. — Объясни мне причину отказа, — в голосе больше нет хрустального перезвона, только сталь. Ее Величество, на две головы ниже Пьеро, но выглядящая куда более устрашающе, раздраженно топает ногой, и Первый Предвестник невольно смягчается, видя в ней все еще не мудрую правительницу, но девушку, которая стала Царицей Любви. — Я нужен здесь, — пожимает плечами Пьеро, — к тому же, будущий Король уже знает достаточно. Моя помощь ему не нужна. Царица еле удерживается от того, чтобы закатить глаза. Сейчас, когда она не восседает на троне, а прогуливается по ночным опустевшим коридорам вместе с Пьеро, это так напоминает ей юность. Она была так беспечна и счастлива, так головокружительно влюблена. Казалось, что каждая звездочка в темно-синем небе светила для нее. И для Антариуса. Тогда она была готова растопить все льды своей страны. Теперь ей достаточно было поддерживать в тепле хотя бы дворец. — И мы так просто отпустим их? — Они же не пленники, — хмыкает Пьеро, с легким прищуром оглядывая Ее Величество, — а гости, верно? Царица узнает собственные слова. — Я просто хочу быть уверенной… Хочу, чтоб этот мерзавец был мертв. Они останавливаются у одного из панорамных окон. За окном плавно кружат снежинки, в танце, известном лишь им. Сугробы, раскинувшиеся во дворе дворца, мерцают в полумраке. — Звезды сегодня особенно красивы, — подмечает Пьеро, смотря больше не в окно, но на вглядывающуюся в небесную даль девушку рядом. Царица сама будто соткана из звезд. Настолько эфемерным кажется ее тонкое тело, обтянутое кожей да легким ночным платьем. Настолько волшебно переливаются ее волосы в полумраке коридора благодаря свету луны. Однажды ее скорбь перестанет ранить нежное сердце, и она двинется дальше. Однажды могильная плита в оранжерее провалится в лету времени, и свободное сердце двинется дальше. Пьеро не верит в вечную любовь; не тогда, когда один из возлюбленных покоится в земле. Но мужчине не чуждо сочувствие и жалость, отчего свои мысли Царице высказывать он не спешит. Пусть живет памятью прошлого, если от этого ей будет лучше. — И правда. Почти как тогда. Пьеро, разумеется, не знает «как тогда» было. Он не привязывается к прошлому, не ищет в нем утешений и не желает возвращаться туда, где вместо величественных стен теперь царствует пепел. Он давно отпустил Каэнрию, в последний раз — когда помог маленькому принцу. Да и не его уже эта борьба. — Пусть Одиннадцатый Предвестник отправится вместо меня. В конце концов, дорогу во дворец он знает. Потому что именно ей — секретная тропа, дрожащие детские пальчики, отголоски Бездны — он когда-то провел Аякса. Царица задумчиво переводит взор с небесной глади на него, раздумывая над предложением. Снова отпускать Тарталью далеко-далеко от привычных холодов и снегов, снова отправлять юного воина не на поле битвы. Царица многое знает о маленьком мальчике, попавшем в Бездну. Многое в его жизни она желала изменить, если бы под силу было повернуть время вспять. Но даже правительница снегов не может этого. — Мне было бы спокойнее, если бы это был ты, — тихо делится Царица, все же опуская глаза. — Я знаю. Пьеро по-отцовски опускает ладонь на хрупкое плечико, почти невесомо, будто боится сломать. Первому Предвестнику известна грустная история Царицы. Первый Предвестник не любит разбитые вещи, особенно те, которые невозможно склеить. Но Царица, наверное, исключение. — Никогда не смогу понять, — шепчет девушка, привлекая внимание Пьеро, — Как у такого отвратительного человека выросли такие сыновья? Первый Предвестник прячет усмешку в уголках глаз, один из которых в этой ночной тиши не скрыт привычной маской. Не только Царица может сбросить привычные титулы и формальности во мраке коридоров. Его лицо не изрезано шрамами и увечьями, как думают подчиненные. И глаз на месте, а не выкорчеван мучительно-ужасно, как шепчутся иногда во дворце. Только наполнен не небесной лазурью, а медовой патокой. — В Каэнрии нет святых. — Но есть хорошие люди, — мягко возражает Царица, ловя чужой взгляд, — Ты, например. Пьеро ласково треплет ее по голове. Иногда, привыкая к властной правительнице, с безразличием и деланной леностью восседающей на троне, он совсем забывает о ней настоящей. Смерть любимого и правда разбила ей сердце, заставив соорудить вокруг себя прочные стены, вот только Царица так и не отреклась от любви. Пусть и спрятала ее глубоко внутри. Пьеро знает, что он никогда не был и не будет «хорошим человеком». Он сделал много неправильного на своем пути, совершал ошибки и не спешил раскаиваться. Возраст сделал его сентиментальным. Первый Предвестник привязался к девушке, на плечи которой рухнула целая страна. И Пьеро пообещал сделать все, чтобы хрупкие плечи не раздробила эта ноша.