Помни о смерти

      В день, когда карета, предназначенная для Кэйи, отправляется из Заполярного дворца, на улицах не идет привычного снега, да и госпожа вьюга прячется по углам. Небо над дворцом кристально чистое, а сугробы мерцают и поскрипывают под чужими шагами. Тарталья еще на рассвете отправился в дом Очага; ему нужно встретиться с Арлекино, пока та не исчезла на заснеженных дорогах к Фонтейну. В конце концов не только он часто покидал свою страну, выполняя поручения Царицы. Чайлда не страшило Судилище Фонтейна, и их сумасбродная правительница, но… он все равно волновался за старую подругу. А поскольку его самого ждала дальняя дорога, то встретиться с Арлекино сейчас, до отъезда их обоих, казалось лучшей идеей. Царица восседала в Большом Тронном зале, — привычное усталое величие — постукивая пальцам по позолоте; перед ней копошился Панталоне с кучей бумаг, вырисовывая денежную политику на ближайшие полгода. Едва ли она мечтала слушать его отчеты сегодня, но выбора не было — благополучие Снежной было превыше всего. Даже если для народа Ее Величество же не была той великодушной Царицей Любви, она все равно старалась сделать для процветания страны льдов как можно больше. Слуги во дворце были заняты сборами; приволокли самых выносливых лошадок из королевских конюшен, снарядили достаточно провизии, собрали пледы и другие теплые вещи для уезжающих путников. Царица старалась оказать наследному принцу и его спутникам теплый прием, и это ей удалось. Кэйа успел действительно привязаться не только к месту, но и к людям здесь. Но его путь простирался намного дальше — туда, где даже звезды не в силах указать путь. Страна грешников — его страна — ждала принца.       Лишь Дилюк неприкаянной тенью бродил по коридорам. У него не было вещей, не было знакомых лиц, кроме одного любимого, и не было никаких идей о том, что делать дальше. Он сорвался в страну льдов, ведомый лишь жаждой мщения. А теперь, когда Дотторе, по словам Кэйи, был за решеткой, мастер не знал, как быть. Чувство, что смерть его отца, как и отца Джинн, и правда была напрасной, никуда не исчезло. Наоборот, слыша о том, что ублюдок предвестник — так вероломно и играючи расправившийся со старейшинами страны ветров — все еще дышит, гнев в душе хозяина Рассвета поднимался с новой силой. Дилюк всегда хотел быть похож на отца, но все же не смог стать таким же великодушным, как Крепус. Оттого бродил на нижних этажах дворца, рядом со входом в темницы, от которых у него не было ключа, надеясь… каким-то чудом услышать предсмертный хрип предвестника? Дилюк не знал. И это незнание держало мастера в постоянном напряжении, от которого избавится удавалось лишь в компании принца. Кэйа уверял его, что убийца сгниет в казематах, закрытый и лишенный воды и пищи в маленькой камере. Но Дилюк считал, что этого недостаточно. Дотторе не должен спокойно доживать последние дни. Смерть должна настигнуть его не в ожидании, но застать врасплох. Тихая смерть — слишком мягкое наказание для ублюдка. И это чувство несправедливости все прорастало в мастере, с той самой секунды, когда он услышал о наказании предвестника. Разве не заслуживал Доктор более жестокой и мучительной кары? Как же Дилюк хотел изрезать чужие легкие сталью своего двурука. Как же хотел собственными руками вырвать жизнь из тела предвестника. — Люк? Дилюк остановился у одного из гобеленов на цокольном этаже. Развернулся, чтобы принц не разговаривал с его спиной. Глаза-звездочки, больше не скрытые повязкой, с надеждой поблескивали, глядя на него. Дилюк слегка мотнул головой, мол, да, говори. — Почему ты здесь? Мы скоро уезжаем. Ох. Кроме убийства Дотторе, несовершенного и неуготованного ему, было еще кое-что, занимающее мысли нового хозяина Рассвета. Когда Дайнслейф поведал ему о прошлом принца, и когда Кэйа — живой и здоровый — открыл ему дверь, все, о чем мог думать Дилюк — о синеволосом юноше перед ним. И каждый раз, приходя с наступлением первых звезд в покои принца, Дилюк надеялся снова дотронуться до холодных рук и мягких губ. Дилюк надеялся урвать как можно больше времени, чтобы провести его с Кэйей. Чтобы все неправильные мысли снова отошли на второй план, оставшись за дверью покоев. Потому что пока Кэйа смотрел на него так… задумчиво-ласково, пока касался его волос — все было неважно. Кэйа был с ним. Но теперь, когда принц собирался вернуться домой, чтобы завершить свою часть сделки, Дилюк… не мог продолжить с ним путь. Не потому, что не хотел. Но потому что совесть болезненно колола юное сердце, заставляя вспомнить о всех, кого он оставил там, в стране ветров, когда сорвался в путь. Об Аделинде, на которую был оставлен Рассвет, о Джинн и магистре, которые которые потеряли не меньше, чем он, о всех людях Монда, которых когда-то старейшины поклялись защищать. Разве мог он предать доверие стольких людей и сорваться в еще одно дальнее путешествие, не чтобы свершить правосудие, но только чтобы следовать за любимым? Разве не эгоистично это было с его стороны, оставить стольких людей в обмен на одного, пусть и самого дорогого сердцу? Дилюк был еще слишком юн и неопытен; как бы хотел мастер, чтобы отец был рядом и подал верный ответ! Как бы хотел он, чтобы время остановилось, дав ему собраться с мыслями и еще немного оттянуть неизбежное. Правда в том, что Дилюк не знал как ему поступить. Оттого и, вяло улыбнувшись, промямлил: — Я… Да… Хорошо. Кэйа слегка нахмурил брови, отчего симпатичное лицо приобрело нечитаемое выражение, и, потрепав его по плечу, поспешил в нужную ему сторону. — Только не опаздывай! — бросил он вслед, игриво подмигнув Дилюку. Наверное, если бы голова мастера не была забита столькими мыслями, он смутился бы, а бледные щеки немного заалели. Но ничего этого не последовало. Дилюк махнул принцу, уже исчезающему на лестнице, а сам снова погрузился в раздумья, бредя куда не попадя. Сердце его тысячу раз выбрало бы Кэйю. Но разве мог Дилюк всегда слушать только его? Мысли прерывает не расторопный слуга, врезавшийся аккурат в застывшего мастера. От столкновения коробки с какими-то пробирками, вылетели из его рук, упав рядом с Дилюком. Тот, недовольно вздохнув, принялся их собирать. Но одну из пробирок грубо выхватили из его ладони тут же, а слуга — довольно взрослый мужчина с каштановыми волосами, чем-то напоминающими Дилюку луковицу, тут же состроил извиняющийся вид. — Извините бедного Круппа! — пролепетал он, — Крупп просит прощения у господина! Дилюк еще раз посмотрел на пробирки, которые тот с немыслимой скоростью собирал и складывал обратно на дно коробки. — Ничего. Слуга перед ним поклонился, еще раз рассыпаясь в странных извинениях, а потом умчался в сторону цокольного этажа и хозяйственных помещений. Мастер проследил за ним взглядом, а потом снова окунулся в невеселые размышления.       Кэйа скользнул на этаж выше, немного удивленный такому потерянному мастеру, особенно вспоминая их вчерашнее времяпровождение. Но Дилюк, к сожалению, занимал в его мыслях сейчас последнее место. То, что Царица выбрала вместо Пьеро другого проводника, не было чем-то ужасным. Особенно, когда им оказался Тарталья. Кэйа безоговорочно доверял ему, и знал, что тот точно скрасит путешествие, вот только… На стороне Пьеро был опыт и мудрость, накопленная за годы службы во дворце Каэнрии, а Чайлд… был лишь умелым воином, предпочитающим пустым разговорам битву. Это не было плохо, просто… В змеином логове, названном Сапфировым залом, присутствие Пьеро придало бы ему спокойствие и смелости. Пьеро был тем, кто старался держать безумие Короля в узде, но… после смерти Антариуса все пошло прахом. И хоть Дайнслейф был мудрым советником, он никогда не был по-настоящему заинтересован в дворцовых интригах и сумасшедших планах Короля. Оттого дворцу Каэнрии и было суждено сгореть. После получения письма, Кэйа много вспоминал тот день.

***

      Дайнслейфа не было с самого утра. Не то чтобы это сильно удивило принца, но сегодня Король пожелал собраться узким привилегированным кругом в главной столовой дворца, и, конечно же, будущий наследник не имел право отказаться. Но идти на прием без учителя не хотелось. Слуги шугались его, а аристократы, просиживающие штаны в огромном дворце в надежде получить хоть расположение Короля, вместо того, чтобы управлять собственными замками, змеино перешептывались каждый раз. Конечно, постоянные расправы над узниками темниц довольно быстро стали достоянием общественности. Тогда Кэйю это не сколько не волновало, кровь, стекающая по изуродованным лицам служила истинным успокоением, но, пожалуй, его постоянные окровавленные променады по коридорам и правда были лишними. — Безумие передается по наследству! — Я слышал, что он вспорол пузо слуге, когда тот облажался! Я видела кровь! — Кровь? Этот щенок обожает кровь! Все эти разговоры были его постоянными спутниками, но лишь недавно стали задевать за живое. Если безумие передается по наследству, неужели когда-то он станет похож на него? Кэйа больше не ходил в темницы, оставив работу палачам. Вернулся к урокам с Дайнслейфом, снова возненавидел постоянные проверки от учителя, однако продолжал упорно следовать за ним, надеясь, что в итоге тот укажет верный путь. Вот и сегодня, чтобы не сбиться с него, наследному принцу было необходимо присутствие Дайна. Он не выдержит подобное мероприятие в одиночку, не вынесет безразличного взгляда матери и опущенной головы сестры, которая старается даже не смотреть на него. Кэйа знает, что это все извращенная фантазия Короля — родные брат и сестра, что ненавидят друг друга. Кэйа знает, что голову маленькой сестрички давно забили чужими мыслями, давно внушили инородную злобу к нему. Кэйа знает, что никогда не возненавидит сестру, никогда не удостоит Короля подобной радости. Кэйа знает, вот только… От этого не менее больно. — Где Дайнслейф? — он выцепляет какую-то девушку, кажется, служанку. Лицо той моментально становится белым, будто мел, а глаза испуганно моргают, взирая на принца. — Я… я-не, — она начинает стыдливо заикаться, не пытаясь вырвать руку из крепкой хватки, а это лишь злит принца. Он отпускает ее, с толикой сожаления взирая на оставленные красные следы на фарфоровых запястьях, а потом спрашивает еще раз. — Эй, — он слегка наклоняется, в голосе ни грамма приказа или грубости, — Не бойся меня. Девушка понятливо кивает, делая глубокий вдох и пряча покрасневшую кожу за спиной. — Да, мой господин. Простите. Дайнслейф с самого утра отправился в конюшню. Никто не знает, где он сейчас. — Он будет к приему? Девушка кивает несколько раз, кланяется ему, ожидая разрешения идти. Кэйа отпускает ее, еще раз проводив взором краску на запястьях. Он не желал ведь причинять ей боль, это просто… старые привычки. Это пройдет. Должно пройти.       К самому началу застолья, когда гости уже уселись на места, а первые яства оказались на накрытом столе, Дайнслейф все же соизволил появиться. Он поклонился Королю и Королеве, одарил донельзя обманчиво-дружелюбной улыбкой присутствующих, а позже занял место, по праву принадлежащее ему — по правую руку от Короля, восседающего во главе стола. Прибытие Дайна ознаменовалось тостом — высокий и статный мужчина, на чьих плечах покоилась мантия, украшенная самыми драгоценными камнями, приподнялся, возвышаясь над всеми. На дне его бокала покоилась темная жидкость, напоминающая графит его глаз. Кэйа не запомнил этот ничего не значащий тост, и не обратил внимание на привычно-фальшивые улыбки вокруг. Сегодня он не хотел ничего пить, отчего задумчиво поводил бокалом, наблюдая за странной жидкостью в нем, а затем небрежным жестом вылил в бокал учителя. Кэйа вообще — многолетние попытки убийства принца, бессонница и переезд из одних покоев в другие — не любил пить на приемах. Раньше ему нравилось забываться в чужой крови, теперь же Кэйа старался посвящать себя тренировкам с мечом. Забываться в алкоголе и терять контроль ему не нравилось. — Вы не желаете выпить еще, господин? — боязливо поинтересовался у него мужчина, сидящий рядом, заметя пустой бокал. Кэйа даже не удосужился вспомнить, кто это перед ним и какое место занимает при дворе. Просто отказался от напитка, продолжив пялится в пустую тарелку. Аппетита тоже не было, но — спасибо и на этом — накормить его и не пытались. Бокал Дайнслейфа тоже оставался полным. Кэйа заметил, как вереница тостов, вдохновленная Королем, продолжилась. В ворохе пожеланий процветания Каэнрии и долгого здравствия Короля, Кэйа выцепил почти что животное ожидание в графитовых глазах. Так смотрит охотник, наконец загнавший в ловушку свою добычу. Так смотрит победитель, расправившийся с конкурентами. Кэйе не понравился этот взгляд.       Прием превратился в настоящий пир; черная жидкость, напоминающая по запаху настоявшееся вино, лилась рекой и поглощалась так, будто присутствующие сбежали из сумерской пустыни. Сидящие рядом с ним, за исключением Дайнслейфа, тоже не притронувшегося к напитку, были уже довольно пьяны. Черные глаза Короля в неясном ожидании сверлили его. И тогда Дайнслейф резко протянул ему бокал, показательно улыбнулся Королю, и наклонился близко-близко к Кэйе, будто собираясь чокнуться. — Пей. Живо. И Кэйа, немного смущенный и резкой близостью учителя, и его просьбой, и пьяным гамом вокруг, залпом выпил напиток. Король не сводил с него взгляда. И Кэйа снова увидел там томительное и почти что сладкое ожидание чего-то. Напиток совсем не отдавал вином. И, кажется, отличался от того, что ему налили в первый раз. Кэйа напрягся, стараясь поймать взгляд Дайнслейфа, и облегченно выдохнул, когда тот почти незаметно кивнул. Принц понял все без слов. Прием служил лишь дешевой декорацией. Но все продолжали веселиться, и привычно выслуживаться перед слегка опьяневшим Королем, и даже шумно перебрасываться игривыми замечаниями. Его сестра — единственная принцесса — сидела на другом конце стола, рядом с Королевой, и вяло ковыряла в тарелке. Королева сидела прямо, будто слившись со спинкой стула, и облачена была в самые роскошные одежды, но лицо ее, как обычно, ничего не выражало. Сожаление змеей обернулось в груди принца — когда-то ее глаза — сияние звезд, которые принц так и не смел увидеть, — ласково щурились, стоило застать Антариуса и его за проделками. Когда-то все было по-другому. Но Кэйа не стал предаваться сожалениям. Когда гости опьянели достаточно, чтобы не следить за словами, прием уже подходил к концу. Стража уже начинала выпроваживать самых говорливых, и, в перспективе, буйных, а шум и гомон стихал. Пока один из гостей — мужчина средних лет, ничего не стоящий воришка чужих земель, сумевший пробиться в аристократию, собирающийся подняться из-за стола, вдруг не рухнул наземь. Две дамы рядом с ним — черт его знает что всех троих связывало — подскочили к нему, шлепаясь пышными юбками рядом. — Сердце… — успел прохрипеть мужчина, хватаясь за грудь. Одна из девиц в секунду вскочила и истошно завопила: — Врача! Срочно, врача! Но Кэйе не было дело до этого странного представления. Из взора Короля исчезло сладостное ожидание, теперь графитовые глаза источали чистую ярость. И Кэйа снова почувствовал себя маленьким мальчиком, которого пнули в живот. Страх прокрался в его легкие, отчего принц чуть не забыл набрать воздуха. Мужчина, вокруг которого еще причитали девицы, прохрипев еще что-то, закрыл глаза. Навсегда. И тогда все развалилось. Окончательно. Король, из которого так и сочилась ярость, с грохотом отодвинул стул. Роскошная мантия легко соскользнула с широких плеч, оставшись где-то на полу. Кэйа никогда не видел Короля настолько… далеким от человека. Статное лицо в мгновение ока скривилось в гневе, стол накренился от удара кулаком, а яства повалились из тарелок. Пламя свечей, расставленных по всему столу, опасливо всколыхнулось. А потом Король открыл рот. — Когда ты наконец сдохнешь?! Это был не человеческий голос. Больше походило на животный, неистовый рык. И Кэйа знал к кому это было обращено. Гости, еще сидящие за столом, боялись шелохнуться. Принцесса испуганно оторвала голову от тарелки и уставилась на них. Кэйе хватило жалкой секунды, чтобы успеть взглянуть на Королеву. Бесчувственной куклы больше не было. А в родных глазах колыхался испуг и волнение. За него. В них не было привычного за все годы холода и безразличия, в них было то, что Кэйа видел до смерти Антариуса. Любовь. — Проклятье! Взревел Король, и, в приступе беспамятства швырнул в сторону Кэйи догорающую свечу. Все произошло за какие-то мгновения. Вот Дайнслейф вскакивает со своего места, оттаскивая принца, вот подсвечник летит прямо в другую свечу, отчего обе падают, вот загорается скатерть с гербом династии. Король наступает на Кэйю, схватив еще один подсвечник, графит глаз полностью поглощен безумием. Пламя свечи перекидывается на королевские шторы, и те мгновенно воспламеняются. Вот один из гостей, стремившихся сбежать от этой ужасной сцены расправы, спотыкается о ножку стула, падая лицом прямо в загоревшуюся часть стола. Крик ужаса и боли разрывает главную столовую, а часть стола разламывается надвое, позволяя огню перекинуться дальше. Кэйа успевает выцепить глазами замершую, словно изваяние сестру, но не успевает уклониться от следующего удара Короля, отчего теряет равновесие. Дайнслейф кидается было к Королеве, надеясь вывести ее и принцессу отсюда, но отвлекается на Кэйю. Комната почти полностью поглощается диким пламенем. Становится тяжело дышать, а стража, повинуясь, вероятно, немому приказу Короля, нарочно не стремится открыть тяжелые двери, оставаясь по ту сторону. Гости, лезущие друг на друга и на дверь, начинают кашлять от дыма. Мужчина, упавший в огонь, пытается потушить себя, но делает только хуже — распространяя огонь повсюду. Кэйа окончательно теряется в суматохе вокруг. Дайнслейф тянет его вперед, к выходу, когда тяжелые двери наконец отворяются, но принц медлит, пытаясь выцепить в толпе и дыме вокруг силуэты Королевы и сестры. Минута промедления и Король вновь оказывается перед ним. В руках Короля металлический подсвечник с колыхающейся в нем догорающей свечой. Дайнслейф не успевает подоспеть, Кэйа не успевает отвернуться от неминуемого смертельного удара. И когда все уже должно подойти к логичному концу, когда Кэйа боязливо стискивает глаза изо всех сил, готовясь расстаться с жизнью… Гулкий звук удара раздается рядом. Все замирает на мгновение. Королева стоит перед ним, защищая сына своей спиной. Пламя свечи с жуткой скоростью оседает на ее лице, а глаза беспомощно моргают. Ее волосы в секунду пропитывает кровь, и она успевает лишь обернуться, чтобы встретиться со своим сыном взглядом. В последний раз. — Мама! Раздирающий крик раздается где-то рядом. Кэйа видит сестру, нежное платье которой быстро разъедает пламя. Король сам застывает на мгновение, словно осознавая произошедшее. Но этого достаточно, чтобы Дайнслейф силой выволок принца из комнаты. Пронзительный голос сестры все еще стоит в ушах, когда Дайнслейф тащит его по пролетам. Кэйа будто отключается, не в силах забыть ужас в глазах матери. Время застывает, и время движется с усиленной скоростью, и Кэйа не помнит, как оказывается в карете, и как Дайнслейф кричит что-то кучеру, и как принц снова делает вдох. Его жизнь оказывается слишком высокой ценой.

***

      Чайлд задерживается в доме Очага непозволительно долго, сверкая красными щеками и довольным личиком по возвращению. Кэйа заинтересованно щурится, но оставляет этот разговор на долгую дорогу. — Стоит поторопиться, — замечает Дайнслейф, красноречиво указывая на потемневшее небо, хотя изначально отправляться собирались днем, сразу после того как солнце, озарившее Снежную сегодня, будет в зените. Пьеро стоит чуть поодаль с Царицей, накинувшей белую меховую накидку, в духе той, что успел утащить с собой Кэйа. Тарталья порывается попрощаться с Царицей, Дайнслейф уже элегантно усаживается в приоткрытую карету, и все, в общем-то не предвещает беды, пока главная дверь дворца не приоткрывается нарочито медленно-боязно, а хоронящийся от чужих взглядов слуга не подбегает к Пьеро. Лицо Царицы из умиротворенного ожидания в секунду превращается в ледяную маску. А Кэйа, наконец замечает подозрительно долгое отсутствие мастера, который минут тридцать назад под каким-то глупым предлогом скрылся из вида принца. — Как сбежал? — Где Дилюк? Его голос звучит в унисон с голосом Царицы. Тарталья останавливается перед каретой, так и замерев одной ногой в воздухе. Кэйа чувствует волнение, поднимающееся внутри, такое склизкое-мешающее и разочаровывающее. Но он не собирается делать глупые выводы сейчас, ему нужно найти Дилюка. Его останавливают крепкие руки Пьеро. — Ты не будешь искать Доктора, — не просьба, но приказ из чужих уст. Кэйа, полный праведного негодования, вырывается. — Плевать мне на него! Царица легким жестом просит Пьеро перестать; Кэйа освобождается от хватки, скрываясь в огромном дворце. — Не желаю даже знать, как это произошло. Если мальчишка, которого ищет Кэйа, убьет Дотторе, я буду только рада. Ее Величество подписывает чужой приговор. Пьеро хмурится, вспоминая усмешку Доктора, и то, насколько мало человеческого в ней осталось. Никому не удавалось выбраться из темниц Снежной; стены из старого камня нельзя было сломить, сделать подкоп или раздробить. Как и выбраться каким-либо образом через окно. В комнате не было никаких подручных средств, а человеческий фактор сведен к минимуму… как раз из-за отсутствия надсмотрщиков. Но, очевидно, этого было недостаточно чтобы сдержать гения-безумца. Может, стоило в целом избрать другую меру наказания? Если бы Кэйа только знал, насколько прагматичны и безэмоциональны были мысли Пьеро, то подивился бы чужой выдержке и спокойствию. Потому что его сердце стучало туда-сюда как проклятое, слишком громко для опустевших коридоров. Дотторе сумел выбраться из темниц Снежной; человек, погубивший Крепуса сейчас разгуливает где-то совсем рядом, наверняка заметая следы. А Дилюк… Кэйа тяжело дышал, поднимаясь пролет за пролетом. Сначала он оказался в комнате, выделенной мастеру по прибытию. Там было пусто — ничего не говорило о том, что недавно здесь был красноволосый. Кэйа поспешил в свои покои — но и там его ждала неудача. Они были закрыты на ключ, причем самим Кэйей еще около часа назад. Значит, и сюда мастер попасть не мог. Но где же он? Неожиданная мысль, посетившая голову принца, показалась странной, но он все равно решил проверить и спустился на нижние этажи, там, где находились помещения слуг и вход в темницы. Интуиция не обманула принца. — Какого… — увиденное заставило замереть, — черта? Перед ним стоял Дилюк, его огненные волосы, казалось, полыхали в полутьме свечей. В руках мастер держал свой клеймор, тот самый, удары которого когда-то успешно избегал Кэйа. Но не это поразило принца. В ногах мастера, скукожившийся и молящий о пощаде и прощении, валялся мужчина средних лет. Его каштановые волосы, свалявшиеся в непонятное месиво, напоминали приплюснутую луковицу. Кэйа не помнил этого слугу, хотя униформа, однозначно, принадлежала обслуге дворца. Едва ли эта мысль успела осесть в его голове, ведь меч Рагнвиндра неуклонно опускался на лежащего мужчину. — Стой! Дилюк, кажется, наконец заметил присутствие постороннего. Но это его не смутило. Даже если посторонним был Кэйа. Клеймор был поудобнее перехвачен в теплых руках. Кэйа никогда раньше не видел мастера таким… безразличным. К его голосу, к мольбам мужчины. Принц не мог представить Дилюка, отрешенно лишающего человека жизни. Это просто… было неправильно. Чем-то напоминало Кэйе собственное прошлое, годы юнца, смерть маленькой девочки из Снежной. Кэйа никогда бы не хотел для Дилюка подобного. Принц кинулся было наперекор удару, но Дилюк вывернул меч и опустил его совсем рядом с завизжавшем мужчиной. Удар пришелся по лоскуту грязной одежды. — Не мешай, Кэйа. Пустой взгляд мастера пробрал до настоящих мурашек. В полумраке комнаты, в мягком освещении множества свечей больше не было амарантовых глаз. Они приобрели такой неподходящий мастеру бурый оттенок, напоминая больше кровь, чем вино. — Что ты делаешь? Дилюк снова приподнял клеймор, готовясь совершить еще один удар, на этот раз попав точно в цель. — Совершаю правосудие. — Что ты несешь! — Кэйа попытался схватиться за рукоять клеймора, но вес меча для неподготовленного и закаленного легкой сталью принца оказался слишком сильным. Дилюк играючи перехватил клеймор в другую руку, при этом со всей силы наступив на слугу перед ним, который уже пытался улизнуть. Но Дилюк не был намерен отпускать его. — Этот человек освободил Дотторе. Был его пособником. Так же наслаждался всеми убийствами. Кэйа останавливается на секунду. — Откуда ты… — Побеседовал с Дотторе. Дилюк, чувствуя, что принц не собирается вырывать больше меч, наконец поднимает его для удара. Кэйа не может позволить этому убийству свершится; не потому что ему хочется спасти этого человека — ему плевать на него, откровенно говоря, но потому, что Дилюк, позже, когда ярость сменится сожалением, сам себе этого не простит. Кэйа никогда не думал, что добровольно сунется под меч, особенно безоружным, но, кажется, этому моменту суждено настать. Кэйа втискивается между лежащим мужчиной и блеском клинка и… Удар проходит в миллиметре от него. Многолетние тренировки с клеймором позволяют Дилюку изменить направление лезвия в самый последний момент. — Это того не стоит, Люк! Отдышавшись, хрипит Кэйа, все еще чувствуя фантомную боль в груди. Боль от удара, которого не последовало. Дилюк внимательно осматривает принца, замечая лишь немного порванную ткань рубашки. Лазурно-сиреневые глаза смотрят с искренним непониманием, и надеждой, и ожиданием, но мастер уже принял решение. — Я не поеду с тобой, Кэйа. Трясущийся мужчина в ногах Дилюка получает от него ботинком в лицо и отправляется смотреть внеплановые сны. Мастер источает просто ощутимое презрение и ненависть к этому мужчине, почти такую же, как и к Дотторе. Он найдет этого мерзавца любой ценой. Дилюк отправляет клеймор на плечо, и, не дожидаясь ответа от Кэйи, собирается уйти в противоположном направлении. Какая-то часть мастера боится, что стоит Кэйе сказать хоть что-нибудь, и он бросится обратно, откинет клинок и собственную месть, растает в объятьях принца. Дилюк просто не может позволить себе подобного. Кэйа может только наблюдать как до боли знакомый силуэт постепенно удаляется от него. — Мы опаздываем, пора отправляться! И подоспевший Чайлд не делает ситуацию лучше.