***
Он не планировал задерживаться в этом городке дольше, чем до следующего вечера. Не желая отсиживаться в каком-нибудь промозглом гроте или пропахшей плесенью заброшенной лесной хижине, Аказа решил переждать грядущий световой день в одном из местных рёканов. А потом, как стемнеет, можно было бы отправиться в путь. Вот только куда? С тех пор, как господин Кибуцуджи в облике ребёнка поселился под крышей той семьи, которая души в приёмном сыне на чаяла, а заодно располагала достаточными ресурсами, чтобы проводить дорогостоящие научные эксперименты совершенно легально, конкретных заданий от верховного демона поубавилось. По крайней мере для Аказы. Ввиду этого, не стоило исключать, что настоящая причина могла заключаться в том, что последнее действительно важное задание Третья Высшая с треском провалил. Да, господин его пощадил, но теперь Аказа скорее всего находился в немилости. И пока он не искупит свою вину и не предоставит Кибуцуджи результаты, стоящие его внимания, так оно и останется. Либо же господин пока что и правда просто-напросто не нуждался ни в чём. Что, впрочем, всё равно не отменяло того, что Аказа должен был продолжать поиски проклятого цветка. Задание, которое по умолчанию сохранялось за всеми Лунами вне зависимости от того, были ли они заняты чем-то ещё или нет. Задание, которое с течением времени казалось всё более и более недостижимым, а потому, по наблюдениям Аказы, демоны и вполовину не старались ради его выполнения так, как раньше. Это были опасные рассуждения, которые Аказа старался сразу же пресекать на корню. Страшно было представить, какие последствия они возымеют, если господин Кибуцуджи заглянет в его мысли именно в этот момент очередных сомнений. Какие могут быть последствия, если господин узнает о том, что мысли одного из его ближайших приспешников всё больше и больше занимает враг, который вообще-то уже мёртв должен быть, тоже представлять было страшно, однако в этом случае Аказа хотя бы мог подобрать правильные слова и объясниться, если что. Или ему хотелось верить, что он мог. К счастью, все Луны пользовались большей свободой и имели больше привилегий в сравнении с другими демонами. Аказа и вовсе прежде господина никогда не подводил, чем заработал определённую степень… того, что вряд ли можно было считать чистым доверием со стороны Кибуцуджи, но из всего лексического богатства языка это слово наиболее близко отражало суть. Аказа не обманывался, понимая, что на самом деле верховный демон вряд ли кому-то по-настоящему доверяет, кроме себя. И не обманывался, понимая, что это своеобразное «доверие» может дать трещину и рухнуть по щелчку пальцев. Однако какое-то время в запасе Аказа имел. А ещё. Пламя по имени Ренгоку горело куда ярче и мощнее, чем страх перед наказанием от Кибуцуджи. Либо Аказа сошёл с ума. Семью Ренгоку в городе хорошо знали и некогда уважали. Это демон выяснил в том рёкане, где остановился на рассвете, и именно поэтому он в итоге задержался. Разговорившись с владелицей гостевого дома и заодно подвергшись лавине комплиментов, какой он хозяйственный и рукастый, и благодарностей за помощь с починкой мебели, Аказа за один жалкий день узнал о Кёджуро столько, сколько не выбил бы из истребителя за всю его жизнь. Мать — учительница каллиграфии, которая скончалась от болезни, когда дети были совсем маленькими. Отец — бывший мастер в местном додзё. — Правда, кажется, он ещё кем-то работал, но я уже и не помню, кем, — прокряхтела старушка, ставя поднос с чаем на столик, пока Аказа разбирался с заевшими креплениями двери, из-за чего та застряла и не двигалась ни туда, ни сюда. — Давно это было. С тех пор он сильно изменился. После смерти жены-то. Спился совсем, не узнать его. Встречаю иногда на рынке Сенджуро. Бедный мальчик, как он со всем справляется! С наступлением темноты, когда город затопило вечерними огнями, Аказа не покинул его, как планировал. Вместо этого он вновь прошёлся по улицам, в лабиринтах которых пытался накануне выловить приманку для Столпа Пламени. Сегодня же он просто гулял, воссоздавая обрывки выведанной информации о том, какой была жизнь Кёджуро в этом городе. Как он ходил по этим же улицам, полный сил и энергии, радости и волнений; не представляющий, что однажды по этим самым улицам будет ходить демон с мыслями о нём; не представляя, что однажды он сам, возможно, станет демоном. Ноги незаметно вывели его на пустынную дорогу, которая змеилась к поместью в отдалении. Словно в тумане, он вернулся туда, где ещё сутки назад они сошлись со Столпом Пламени в том шуточном поединке и где теперь ничто не свидетельствовало о том, что дом обитаем. Кроме ворочающегося в своей комнате истребителя. Сегодня ночью Кёджуро был под этой крышей совсем один, и Аказа решил отложить своё любопытство по этому поводу на потом. Следуя знакомым тропам, демон юркнул внутрь комнаты и опустился на пол, скрестив ноги. Кёджуро спал. Крепко, но неспокойно. Пряди золотых волос прилипли к взмокшему лбу, а лицо было искажено гримасой напряжения и противостояния кошмару. Аказа протянул к нему руку, на несколько секунд замешкался, но всё же коснулся чужой щеки. Неуверенно и осторожно — совсем не так, как вчера. Чёрные брови дрогнули и поползли навстречу друг другу, в то время как ресницы Кёджуро затрепетали и медленно разомкнулись. Тусклый огонёк приоткрытого глаза, взгляд оставался расфокусированным, и было непонятно, проснулся ли мужчина или это просто непроизвольная реакция тела на внезапное прикосновение извне. Несколько тягучих мгновений взаимного непонимания. — Снова ты, — промычал Кёджуро, очевидно путая реальность и сон, иначе непременно бы вскочил уже на ноги. — Снова я, — полуэхом отозвался Аказа, смелее прижимая всю ладонь к горячей щеке и расплываясь в удовлетворённой улыбке, когда единственной реакцией истребителя стал закрывшийся глаз. А не путал ли сам Аказа реальность и сон? Может, последние часы он, никогда прежде не спавший, провёл в сонном полузабытье? Потому что когда он от него очнулся, то уже снова лежал в зашторенной комнате рёкана, разглядывая тёмно-синий узор ткани, подсвеченный солнечными лучами с обратной стороны. Может, он и не ходил никуда вовсе? Ни в город, ни уж тем более в поместье Ренгоку, где бережно сглаживал с лица Кёджуро снившийся тому кошмар, пока он не расслабился, а его дыхание не стало размеренным. Потому что если бы это всё произошло по-настоящему, то никакие хитросплетения слов и оправданий не спасли бы его от гнева господина Кибуцуджи… если бы он обратил свой взор на Третью Высшую. Аказа перевернулся на бок, не отрывая взгляда от неподвижных плотных занавесок. Сознание очень неохотно выпутывалось из окутавшего его с ночи морока, но постепенно в голове начали формироваться правильные вопросы, а в памяти всплывало всё больше деталей, замеченных во время визита к Ренгоку. Дом Кёджуро заметно опустел, но не только численностью обитателей. С ними исчезли и часть вещей, что прежде были на виду. Самой бросающейся в глаза стала пропажа клинка Шинджуро. Вывод напрашивался сам собой — скорее всего Кёджуро, опасаясь за жизни близких, отправил отца и брата куда-то в безопасное место. Вот только потому ли, что принял собственное бессилие и неспособность защитить своих родных, или потому, что сам собирался покинуть родной дом и не хотел оставлять семью без присмотра? Походный мешок, который Аказа заприметил в комнате Кёджуро, красноречиво намекал на второй вариант, однако истребитель мог его просто-напросто не разобрать после того, как вернулся домой. Что казалось абсурдным, учитывая, сколько времени у него на это было. Итак, Ренгоку Кёджуро намеревался куда-то отправиться. Куда? А главное — зачем? Неужели ему всё-таки позволили остаться в рядах истребителей и продолжать охотиться на демонов?***
Для того, кто десятилетиями рыщет по свету в поисках цветка, которого, по всей видимости, не существует, отыскать Столпа Пламени в привокзальных забегаловках, кишащих томящимися в ожидании поезда пассажиров, было пустяковым делом. Ренгоку слишком выделялся из общей массы как доставшейся от рождения внешностью, так и одеждой, что прямо-таки кричала любому, кто знал о противостоянии демонов и истребителей: «Эй, перед вами Столп Пламени собственной персоной!» С одной стороны, ужасно глупо вовсе не пытаться быть чуть менее заметным и скрытным. Наверняка это сослужило бы свою пользу в выслеживании демонов. С другой стороны, Ренгоку успел показать себя честным бойцом. Он явно не принадлежал к тем, кто прячется и действует из тени. Если сражаться, то в открытую. Если биться, то насмерть. И никогда не отступать, даже если выжил одним только чудом. Даже если выжил вопреки. Пылающий огнём взгляд встретился с голубым прищуром, и Аказа по-лисьи улыбнулся, ничуть не стараясь унять плещущееся торжество при виде ошеломлённого выражения на лице Столпа. Тот так и таращился на человеческую маскировку демона, столь непривычную и наверняка вызывающую диссонанс с истребительским чутьём. Искренность Кёджуро и её интенсивность восхищала Аказу не меньше, чем его сила. Наверное потому, что в случае Ренгоку, одно без другого не существовало. Было взаимосвязано и неразрывно. Коротко моргнув, Кёджуро закрыл книгу и спрятал её в мешок, что стоял на скамье рядом. Аказа безразлично пожал плечами, мол, не хочешь отвечать на вопрос и не надо. И хотя книжка та совсем не походила на лёгкое чтиво, чтобы время убить, пока поезд ждёшь, демону было не интересно. По-настоящему интересовало его другое. — Только вернулся домой и уже куда-то уезжаешь, — с преувеличенной заботой вздохнул он, качая головой. — Надеешься, что столичные врачи сотворят с тобой чудо? Кёджуро молчал, не сводя с него немигающего взгляда. Напряжение, исходившее от мужчины, чувствовалось даже на расстоянии, а всеобщего гомона, царящего в помещении, и людского шевеления вокруг истребитель, казалось, и вовсе не замечал. Всё его внимание было целиком и полностью сосредоточено на сидящем напротив демоне. Словно Ренгоку опасался, что стоит ему моргнуть или посмотреть на кого-то, как Аказа вспомнит о существовании других и накинется на них. — Просто напоминаю, что перед тобой сейчас тот, кто действительно способен на чудотворство, — Аказа всплеснул рукой, словно бы случайно при этом указывая на себя. — Это не чудо, — сурово отрезал Кёджуро. — А ещё, — демон чуть подался вперёд, понижая голос. — Этот кто-то способен учинить здесь кровавую баню, если ему и дальше будут грубить. Судя по тому, как Ренгоку рвано выдохнул и приоткрыл рот, он намеревался что-то сказать. Возразить или возмутиться. Но в последнее мгновение передумал. Или просто не успел, потому что к их столу подошёл мужчина, явно вымотанный таким количеством посетителей, и опустил перед истребителем глубокую тарелку с дымящимся супом. — Ваш рамен, Ренгоку-сан, — оповестил он и повернулся к Аказе. — Вы что-нибудь будете? — О, мне, пожалуйста, то же самое, что и моему спутнику, — вежливо улыбнулся тот и, получив молчаливый кивок в ответ, проводил взглядом удалившегося в сторону кухни хозяина лапшичной. — Я не твой спутник. Аказа обернулся на источник звука и издевательски хмыкнул. — Ты бы предпочёл, чтобы я назвал тебя другом? — зацепившись пальцами левой ноги за сандалию на правой, Аказа стащил её с себя, отправляя с глухим стуком на деревянный пол, и разогнул ногу. — С удовольствием выслушаю и другие предложения. Ренгоку, только что разломивший деревянные палочки, так и застыл, вперившись убийственным взглядом в Аказу, чья ступня в этот самый момент медленно ползла по нему вверх, к коленному сгибу. Можно было не сомневаться, что румянец, проступивший на щеках истребителя, служил признаком бури негодования в его душе. Но он всё ещё держал в памяти недавнюю угрозу демона, а потому, когда заговорил, голос его был нейтрален. — Что тебе нужно, Аказа? — Ты назвал меня по имени! — удивление было настолько велико, что Аказа аж приосанился и бездумно опустил ногу. Впервые. Впервые его имя прозвучало этим голосом и сорвалось с этих губ. Сколько бы сам Аказа с ним ни фамильярничал, как бы ни зазывал его последовать его примеру, Кёджуро ни разу, ни разу не использовал ни его имя, ни ранг. Честно говоря, Столп Пламени в принципе обходился без обращений. — Как мне ещё тебя называть? — тем временем невозмутимо спросил Ренгоку, утыкаясь в тарелку и перемешивая палочками лапшу. — Все другие варианты неприемлемы ни для этого места, ни для наших отношений. Аказа снова ухмыльнулся, подпёр голову рукой и вернулся к своему прежнему занятию, плавно очерчивая напряжённые мышцы сквозь ткань форменных штанов. Как ни в чём не бывало. Словно делал это уже тысячу раз. Ренгоку старательно делал вид, что ничего не происходит, но на его плотно сжатых челюстях играли желваки, и ни кусочка своего ужина он так и не отведал. Всё мешал и мешал палочками лапшу, гипнотизируя себя. Когда же демон миновал колено и добрался до бедра, Кёджуро наконец подал голос. — Пожалуйста, прекрати, — он перестал перемешивать содержимое тарелки и посмотрел на Аказу прямо. — Мне нравится, как это звучит. Скажи ещё раз. Только первую часть. — Пожалуйста, — холодно повторил Ренгоку, чеканя каждый слог. — Ммм… Не пойму, к кому ты обращаешься, — насмешливо оскалился демон. — Пожалуйста, Аказа. Он повиновался. После нескольких тянущихся бесконечно секунд, пока они выдерживали взгляды друг друга, он повиновался, переживая странную смесь двух совершенно полярных удовольствий: контроля и подчинения. Кёджуро же, в свою очередь, освободившись от нежеланного тактильного внимания, принялся за свой ужин, да с таким рвением, что сразу стало ясно — хочет поскорее увести демона из этого заведения следом за собой. — Так зачем ты едешь в Токио? — уже куда серьёзнее поинтересовался Аказа. — С чего ты взял, что я куда-то еду? — Ренгоку глянул на него исподлобья и поспешил занять рот лапшой. — Поезд, который отправится через пару часов, держит курс на Токио, — небрежно махнул кистью Аказа, — а днём ранее ты отправил малыша Сенджуро и человека, которого зовёшь своим отцом, подальше от дома, где теперь небезопасно, — заметив, как бледнеет лицо напротив, демон криво улыбнулся. — Откуда я знаю? Проведал тебя прошедшей ночью. — Зачем?.. — с трудом проглотив застрявший в горле кусок, начал Ренгоку гневно. — Прежде чем ты задашь свой очередной вопрос, — перебил его Аказа, вновь подаваясь ближе. — Тебе не кажется, что это немного нечестно? Ты ещё ни разу мне нормально не ответил, в то время как я только и делаю, что на твои вопросы отвечаю? Один вопрос — один ответ. И только так. Согласен? Побуравив своего незваного собеседника немного, Ренгоку кивнул. Будто у него был большой выбор. — Хорошо. — Итак, зачем тебе в Токио? — У меня задание. Моя очередь. Значит, ты всё-таки приходил вчера ночью. Зачем? — Так ты тогда действительно проснулся, — радостно протянул Аказа, а затем коротко пожал плечами. — Зачем приходил? Не знаю. — Эй, это что за ответ такой! — возмущённо воскликнул Ренгоку. Несколько голов за соседними столами обернулись на них. Столп мгновенно преобразился в лице и принялся извиняться, широко улыбаясь. Столь разительная перемена застала Аказу врасплох. Звонкой пощёчиной. Ледяной водой из чана. Это было не лицемерие. Ренгоку не играл. Та теплота, с которой он обращался к безразличным незнакомцам, исходила из его сердца. Как и холод, с которым он терпел присутствие демона. Не то чтобы это вызывало недоумение. В конце концов, Аказа помнил, кем они являются — истребителем и демоном. И всё же. — Не хуже твоего ниочёмного ответа про Токио, — с запозданием парировал он, когда Кёджуро вновь к нему повернулся. Между ними повисла тишина, а потому появление второй порции рамена прошло без циркачества. Более того, наблюдая за тем, как Аказа вертит в руках палочки, Ренгоку, словно почувствовав смену настроения, возобновил беседу первым. — Я мог тебе соврать, потому что ты… — он осёкся, едва не обронив «демон». — Это ты. Но я дал честный ответ. — Как и я, — без тени насмешки ответил Аказа. — Не знаю, почему пришёл. Просто захотелось. Если Кёджуро такой ответ по-прежнему не устраивал, то он не стал этого показывать, вернувшись к своей трапезе. — Понимаю, что о задании своём ты мне ничего не расскажешь, — между тем сказал Аказа. — Поэтому спрошу вот что. Ты действительно веришь, что всё ещё можешь быть истребителем? — Да, — не задумавшись ни на секунду, уверенно произнёс Кёджуро, и было практически невозможно определить, говорило ли в нём упрямство или глупость. И пока Аказа пытался в этом разобраться, Ренгоку спросил. — Ты будешь есть свой рамен? — Это твой следующий вопрос? — пошутил Аказа и поспешил утолить любопытство Кёджуро, не позволив тому и возражения вставить. — Нет, я такое не ем. Это для тебя. — Получается, вы вообще не едите обычную еду? — поинтересовался Ренгоку, а когда Аказа отрицательно качнул головой, добавил. — А что будет, если попробуете? — Что, переживаешь, что не сможешь есть любимые блюда, когда согласишься стать… — Кёджуро помрачнел, хотя, казалось бы, куда уж больше, а Аказа рассмеялся. — Ничего не будет. Просто невкусно. Проблюёшься потом и всё. Ренгоку ни поморщился, ни бровью не повёл, продолжив ужин без дальнейших расспросов. А когда его тарелка опустела, Аказа придвинул к нему свою порцию. В голову закралась шальная мысль, а не заказать ли у хозяина добавки. Чтобы можно было посидеть здесь подольше. Пусть в тишине, пусть и всего лишь лишние пять минут, сопровождаемые подозрительными взглядами, которые на него то и дело бросал Столп. Но во всём этом ощущалось какое-то умиротворение. Умиротворение, которое хотелось распробовать лучше, дольше. Задержаться в его мгновении. Без сожалений, что сейчас они по разные стороны баррикад. Без мыслей о том, добьётся ли он от Кёджуро своего хоть когда-нибудь. Без опасений, что тонкий лёд, по которому демон сейчас ходил, в любую секунду может треснуть и положить конец всему, чего Аказа уже достиг и что ему ещё предстояло достичь. А всё почему? Потому что он не устоял перед искушением, которое с каждым днём обрастало всё более нелепыми желаниями. Разве это не нелепо? Просто сидеть и смотреть, как твой заклятый враг ест. Не пытаясь ни представить, что вместо обычной человеческой еды — человеческая плоть, ни склонить на свою сторону или выведать полезную информацию. Тишина, что установилась за их столом, поглотила все окружающие звуки и посторонние шумы. Но, должно быть, только для Аказы, потому что Кёджуро в какой-то момент замер, навострил уши, а затем отставил полупустую тарелку и резко поднялся на ноги. Аказа, на один миг допустив идиотскую мысль, что истребитель вздумал от него так глупо сбежать, поспешил следом, но почти сразу же остановился. Столп возвышался над притихшей компанией из четырёх работников железнодорожной станции, что сидели позади них. — Нападение медведя в это время года — большая редкость! — произнёс Кёджуро, окидывая немигающим взглядом всех четверых, стремясь определить, кто из них знает больше. — Вот и я говорю, — оправившись от первого шока, что в их разговор так бесцеремонно вмешались, поддакнул самый коренастый из работяг. Его грубая рука взметнулась вверх, чтобы почесать затылок. — Они ещё даже в спячку не залегли, чтобы от голода вдруг проснуться. Да и где это видано, чтобы они к людям прямо в дом совались. — А тут ещё и целую семью растерзали, — присоединился к обсуждению один из его товарищей, на чьём изъеденном морщинами лбу расплылись разводы угольной сажи. — Может, бешеный? — Когда это произошло? — уточнил Ренгоку. — Да вот этим утром обнаружили тела. Столп Пламени круто развернулся к демону. В единственном глазу разверзалась геенна огненная, а рука по инерции легла на скрытую хаори рукоять катаны. Кажется, вся его выдержка уходила на то, чтобы не выхватить оружие и не вонзить его в шею стоящего рядом «человека» на виду у всех. — Я ничего об этом не знаю, — тихо прошипел Аказа. Но на лице Ренгоку читалось одно — неверие.