***
Уже давно Ренгоку не испытывал такого эмоционального подъёма. Несколько дней назад он отправил с вороном отчёт о результатах своих поисков. А они были! «Айны верят, — писал он в своём письме, перекладывая на бумагу слова госпожи Огавы, — что каждый элемент окружающей нас природы одушевлён. В животных, в людях, в растениях и даже в стихиях живут божества, малые и великие. Если уважительно относиться к ним и существовать в согласии с природой, то и они будут с вами в согласии. Но если нарушить естественный ход вещей или растревожить камуй (так айны называют божеств), последствий не миновать. Предупреждения начинаются с малого — воды мутнеют, звери звереют, растения меняют цвет. В памяти айнов округа Хидака, что на острове Хоккайдо, сохранилась история о том, как несколько веков назад вождь одного из племён задумал бросить вызов самому богу гор, от которого произошли айны. Той весной все цветения — от белых до багряных — изменили окрас, обернувшись голубыми, а затем, когда пришла пора ягод, ни единого плода такие цветы не дали. Это стало первым наказанием за тщеславные намерения вождя. Однако тот не прислушался к старейшинам и объявил великую охоту на медведей, что повлекло в дальнейшем множество других напастей». В этом же письме Ренгоку сообщил, что намеревается далее разузнать в музее города Фукусимы о возможности ознакомиться с работами исследователя Ивасаки, а затем, если это ничего не даст, отправиться на Хоккайдо. О том, что ещё один источник информации находится в Окинаве, он сообщать пока что не спешил. Туда имело смысл отправить Аказу, как только тот вернётся, потому что остров находился далеко. Очень далеко. Ренгоку и предположить не мог, сколько потребуется добираться до его берегов своим ходом. Так что ему лучше было нацелиться на Хоккайдо, куда было намного реальнее и быстрее добраться, в то время как Третья Высшая проверит южное направление. А ещё в одном из селений недалеко от города ему опять пришлось сразиться с демоном. И пускай тот был совсем слабый — настолько слабый, что Ренгоку выследил его всего за один вечер и уничтожил одним взмахом катаны, — тем не менее это придало Столпу уверенности. Ему даже почти не было больно. И он так и не воспользовался ни одной из инъекций Тамаё. Ворон вернулся, когда Ренгоку уже был в черте Фукусимы, устроился в одном из гостевых домов и готовился ко сну. Пока истребитель разворачивал письмо, чернокрылая птица стряхивала снег с взъерошенных перьев, и тот оседал на татами крохотными капельками. Господин Убуяшики благодарил за добытые сведения и предлагал Ренгоку объединиться в грядущем путешествии с Урокодаки-саном, которому пока не удалось обнаружить никаких иных упоминаний о лилии или других зацепок. Мужчина ещё долго сидел на футоне, держа ноги под одеялом, и перечитывал строки, написанные аккуратной рукой Убуяшики Аманэ. Ему казалось, что даже пригревшийся у тёплых стенок лампы ворон буравил его осуждающим взглядом. Если отправиться в путешествие с Урокодаки-саном, то о возможности спокойно связаться с Аказой можно будет забыть на месяц, если не больше. Он так и не узнает, удалось ли Третьей Высшей разузнать что-то в Индии и если да, то что именно. Не сможет рассказать про то, что обнаружил сам, и про то, что нужно проверить направление Окинавы. Но что ещё хуже — зная Аказу, Ренгоку не сомневался, что тот будет искать пропавшего истребителя, а когда найдёт… одним богам было известно, как он станет действовать тогда. Былая радость от недавних маленьких и больших побед пошатнулась и начала плавно угасать. Решив, что утро вечера мудренее, и понадеявшись, что перебивающие друг друга мысли в голове всё-таки дадут ему выспаться, Ренгоку сложил письмо, спрятал его под подушку и погасил лампу. А на утро, позаимствовав у хозяина рёкана кисточку и чернила, начал своё ответное письмо: «Уважаемый Ояката-сама! До отправления на Хоккайдо у меня в планах проверить ещё несколько зацепок. Прежде чем пускаться в столь дальнее странствие, хочу убедиться, что не осталось чего-то более важного, что стоит учесть. Так что у Урокодаки-сана ещё пока есть время найти что-нибудь, стоящее нашего внимания. Учитывая, что поисками занимаемся только мы, было бы лучше двигаться разными путями, но я буду рад и глубоко признателен, если Урокодаки-сан составит мне компанию. Пока же мне понадобится ещё около недели, чтобы закончить все свои дела».***
С каждым новым возвращением в родной дом это место казалось всё более и более покинутым и запустелым. Сразу было видно, что здесь уже как несколько недель никто не живёт. Все поверхности покрылись слоем пыли, в помещениях царил холод. И даже когда Ренгоку растопил очаг в гостиной и тепло от него прогрело помещение, никакого уюта это не добавило. Ренгоку хотел, чтобы Аказа поскорее явился, они бы обсудили всё, согласовали дальнейший план, после чего он мог бы вновь покинуть эти одинокие стены и вернуться туда, где его бы не терзали призраки прошлого, далёкого и не очень. Вернуться на дорогу — в постоянное движение. В движение к цели. Но Аказа не спешил, а может быть, несмотря на все свои оптимистические прогнозы о двух неделях, не успевал в срок. И Ренгоку, вернувшийся домой аккурат под конец второй недели и проведший в ожидании всю ночь без сна, решил дать демону ещё день-другой. За это время он сделал генеральную уборку всего дома, не желая запускать его ещё больше, и успел раз сто проникнуться уважением к Сенджуро, который умудрялся поддерживать их особняк в чистоте и ни разу не пожаловался. Внезапно, наведение порядка помогало утрясти все тревоги не хуже медитации или тренировок, которыми он изматывал себя в остальное время в саду. Однако наступила третья ночь, посреди которой мужчина проснулся от ядрёного незнакомого запаха, который пробился к нему сквозь сон, и тревоги вернулись. Трудно было решить, что хуже — бьющая по носу вонь или тот факт, что разбудила Ренгоку именно она, а не появление демона. Когда хозяин дома оказался в дверях, Аказа ссыпал с разделочной доски какую-то зелень (и откуда он её вообще достал?) в котелок с бурлящим оранжевым месивом, однако Ренгоку всё равно спросил: — Что ты делаешь? Сбитый с толку, он не смел ступить дальше порога, хоть ничего предосудительного Аказа и не делал в отличие от прошлого раза, когда наглейшим образом забрался в их баню. Демон одарил его весёлым прищуром, прежде чем пуститься в объяснения. — Не знаю, как называется это блюдо, но мой переводчик постоянно его ел. Когда у нас были деньги. Я решил, что наверное оно вкусное, запомнил, как местные его готовили, захватил напоследок парочку ингредиентов и специй. И вот! Ренгоку тупо уставился на Аказу, который в гордом жесте простёр руку, указывая на котелок. Было невозможно понять, что в нём готовится. Густая жидкость затопила собой содержимое, а запах специй перекрывал все прочие. — Как… — он тем не менее приблизился к очагу и предусмотрительно сел по другую сторону от демона. — Как прошло твоё путешествие? Всё ещё радостно улыбаясь, Аказа смерил его внимательным взглядом, после чего живо откликнулся, принявшись перемешивать варево: — О, это было замечательно! — он всплеснул свободной рукой. — Климат превосходный, природа удивительная, а гостеприимству людей нам, японцам, остаётся только позавидовать! Как будто на отдыхе побывал и даже на какое-то время забыл, что я демон. — Правда? — искренне удивился Ренгоку, никак не ожидавший последнего комментария. — Нет, Ренгоку. Конечно неправда! — улыбку как ветром сдуло, и теперь его зло буравили два ярко-жёлтых огонька. — Это были самые ужасные две недели в моей жизни! Не страна, а сущий кошмар. Постоянно палит солнце и ты вынужден торчать в затхлых хижинах. И такое ощущение, будто каждый, каждый человек там говорит на своём собственном языке. Большую часть времени мы просто искали того, кто мог бы выступать чёртовым посредником, а на саму лилию в сухом остатке у нас ушло дня два. В следующий раз я обязательно заберу тебя с собой, чтобы ты тоже страдал! — По поводу следующего… — начал было Ренгоку, решив, что это отличный шанс увести разговор в нужное русло и рассказать о своих находках и дальнейших планах. — Так что скажи спасибо, что кое-что о лилии узнать удалось, иначе ты бы сейчас так легко не отделался! — перебил его Аказа, вновь излучая задорное самодовольство. Сердце Ренгоку забилось чаще. Значит, всё-таки получилось!.. И либо Аказа умел читать мысли, либо просто у Ренгоку всё было на лице написано, потому что едва Столп открыл рот, чтобы засыпать демона тысячей и одним вопросом, как тот усмехнулся: — Нет, все разговоры оставим на потом, — он потыкал длинной деревянной ложкой во что-то на дне котелка. — Сначала ты поужинаешь. Неси давай тарелку! И Ренгоку принёс. Не потому, что повиновался приказу (а слова Аказы прозвучали именно в приказном тоне), а потому, что ему было действительно любопытно оценить диковинное заморское блюдо. Пусть пахло оно не очень аппетитно, отталкивающе даже, но может это дело привычки. Да и на вкус всё могло оказаться совсем по-другому. Кроме того, он был немного голоден. Последний раз вкусно и плотно он ел вчера, когда днём наведался в город. Аказа выловил ложкой крупные кусочки мяса со дна котелка, переложил их в подставленную Ренгоку глубокую тарелку, а затем с такой щедростью залил их оранжевым соусом, что едва за края не перевалило. Сунув ложку в котелок, который теперь ютился на специальной деревянной подставке справа от очага, демон не стал возвращаться на своё место напротив истребителя. Вместо этого уселся рядом и впился в мужчину взглядом, полным ожидания. Он не проронил ни слова, но Ренгоку каждой клеточкой тела чувствовал на себе то, что его торопят. Ещё совсем недавно Ренгоку ни за что не принял бы из рук Третьей Высшей ничего, не говоря о еде. Однако они заключили договор и, судя по всему, демон пока что исправно исполнял свою часть. Так что подвоха можно было не опасаться. А ещё, кажется, Ренгоку просто-напросто нуждался в чём-то хорошем и обыденном. Или хотя бы в подобии чего-то хорошего и обыденного, потому что в последнее время становилось всё более очевидным — его внутренние ресурсы истощаются с каждым днём всё сильнее. Всё труднее становится улыбаться людям, всё тяжелее верить в себя. Одна хорошая новость — заполучение информации о лилии, — незамедлительно омрачалась другой — сокрытие некоторых из своих действий от товарищей и от Оякаты-сама. Поэтому он поддался. Поддался этой иллюзии нормальности, которую предоставлял ему сейчас Аказа. Подняв тарелку, которая уже начала медленно раскаляться в его ладонях, Ренгоку подул, остужая жидкую поверхность. Пар, исходящий от неё, был пропитан насыщенными специями, отчего тут же начал слезиться глаз, но он мужественно пригубил неизвестный соус, решив, что это хорошая идея — уменьшить его количество в тарелке. В первую секунду ничего, кроме специфического, но уж очень концентрированного вкуса, он не ощутил. Но затем губы, язык и горло словно ошпарило огненным хлыстом. К счастью, глоток Ренгоку сделал совсем небольшой, но и этого хватило, чтобы едва не задохнуться от накатившего приступа кашля. Мужчина только и успел, что поставить тарелку на пол. — Что такое? — нахмурился Аказа, подаваясь вперёд, и даже за выступившими на глаз слезами, которые заставляли весь мир вокруг расплываться, Ренгоку заметил как на смену довольной полуулыбке и какому-то странному предвкушению пришло нечто, очень сильно напоминающее расстройство. — Невкусно? Демон что, действительно переживал за результаты своих стараний? — Нет, — резко выдохнул Ренгоку, титаническим усилием воли подавив кашель и принявшись махать ладонью, подгоняя прохладный воздух ко рту. — Просто очень горячо. Сейчас немного остынет… Аказа снова просиял, а Ренгоку опустил голову и принялся помешивать палочками содержимое своей тарелки, лихорадочно соображая. Как одновременно и дальнейшей дегустации избежать, и Аказу не огорчить? И почему он вообще боится его огорчать? Всего-то и нужно сказать правду — и дело с концом. Ренгоку взглянул на демона, набрал в лёгкие воздуха, чтобы положить конец своим мучениям, но слова застряли в его пылающем горле. — Можешь принести, пожалуйста, воды? — в итоге попросил он, решившись всё-таки дать шанс одному из кусочков мяса, что плавали на дне. Аказа резво подскочил на ноги и вернулся так быстро, что Ренгоку толком не успел ничего в рот отправить, а потому истребитель был вынужден это делать под пристальным вниманием, горящим энтузиазмом. Мясо — почти резиновое — на вкус было таким же, как и всё остальное, и не подлежало распознаванию. Курица? Свинина? Говядина? С трудом проглотив маленький кусочек, Ренгоку прикрыл веки и выдохнул. Нет, с большей вероятностью он одолеет Третью Высшую в поединке голыми руками, чем осилит эту пытку. — Прости, Аказа. Это невозможно есть, — он взял чарку, которую демон поставил рядом с ним, и в несколько огромных глотков осушил её. Третья Высшая моргнул раз, моргнул два, и его лицо превратилось в каменную маску. — Но всё равно спасибо, что… — Ренгоку попытался как-то сгладить углы своей прямолинейности. — Что там с лилией? Нашёл что-нибудь? — холодно оборвал его Аказа, и по тону его голоса было всё ясно. — Аказа, — не отступился Ренгоку. Он понимал, что скорее всего всё дело было в том, что Аказа просто не умеет готовить, так как у него в этом нет необходимости, но всё же он впервые видел демона таким… по-человечески расстроенным, и ему захотелось это как-то исправить. — Это иностранное блюдо, которое ты никогда не готовил. То, что ты запомнил рецепт и порядок действий, уже похвально! — Хватит, — буркнул демон угрюмо. — Нет, не хватит, — заупрямился Ренгоку. — У тебя остались ещё ингредиенты? — Там, на кухне. — Отлично! Значит, мы попробуем заново вместе! Аказа посмотрел на него, как на сумасшедшего, однако, кажется, немного оттаял. — Что по лилии, Кёджуро? — и голос его зазвучал заметно мягче. — Мне удалось раздобыть кое-какую информацию, — улыбнулся Ренгоку, — и ещё одну наводку для тебя! И он рассказал о племени айнов и их сказаниях, о том, что несколько дней назад проверил музей в Фукусиме и хотя ничего похожего на упоминания о лилии в заметках исследователя Ивасаки не обнаружил, есть вероятность, что удастся ухватиться за верную ниточку в Окинаве. — Очередные юга, — простонал Аказа, роняя голову на руки, которыми упёрся в свои колени. — Ладно, это хотя бы займёт одну ночь всего. Значит, дневники Ивасаки там просмотреть? — Да. И я надеюсь, в них содержится что-то весомое, потому что ближайший месяц тебе придётся заниматься поисками самостоятельно. Но ты сказал, что тоже обнаружил что-то в Индии? — Что значит в ближайший месяц самостоятельно? — проигнорировал его последний вопрос Аказа и прищурился. — Я быстро проверяю Окинаву и мы отправляемся на Хоккайдо. Или ты думал я тебя одного пущу? Округ Хидака, говоришь? Ты даже не представляешь, какая там глухомань. И твоя тыкалка от дикого зверья тебя не спасёт, не говоря о том, что морозы там лютые вот-вот начнутся, если ещё не ударили. — В этом и дело. Я отправляюсь туда не один, — Ренгоку многозначительно посмотрел на собеседника, а затем, не дав тому вновь встрять, быстро добавил. — Так что ты обнаружил в Индии? Аказе очевидно не пришлось по нраву услышанное, однако после короткой паузы, которая отозвалась в Ренгоку растущим напряжением, он всё же позволил беседе перетечь в иное русло. — О, я такое обнаружил, что за эту информацию ты обязан прямо сейчас демоном стать! Ладно-ладно, — хмыкнул Аказа, поймав на себе предостерегающий взгляд. — Когда-то давно в Индии, ну или по крайней мере в южных её территориях, росли целые поля голубых лилий. Их сжигали, потому что цветок был ядовит настолько, что одно прикосновение могло убить. Индусы верили, что цветы были отравлены неупокоенными душами, которые хотели прорваться обратно в мир живых, и такие растения служили своеобразным мостом между двумя мирами. Ренгоку затаил дыхание. Ядовитый цветок? Неужто именно поэтому его так никто и не обнаружил? Могла ли голубая паучья лилия убивать и демонов? Но как тогда Мудзан собирался победить с её помощью солнце? Впрочем, ни один из этих и многих других вопросов так и не прозвучал, потому что Ренгоку намеревался услышать всё до конца. — Встречалась она в основном по берегам ручьёв, рек и озёр. В разные времена года. Однако это было очень давно, а последнюю лилию видели века полтора назад. Ах да, и тот твой свиток — совершенно бесполезен. О подобных обрядах ни ведийцы, ни буддисты не слышали. Но вызывающее разночтение слово всё-таки переводится как «зелёный», а не «голубой». Так что не думаю, что есть смысл возиться с этим источником дальше. — Души, которые хотели прорваться обратно в мир живых, — эхом вторил Ренгоку. — И смерть в той сказке подарила девушке цветок, чтобы она могла вернуться в наш мир. — Да, некая связь прослеживается, — согласился Аказа. — И знаешь, что-то мне подсказывает, что айны тоже расскажут нечто подобное. Может, когда все те цветы окрасились в голубой, они тоже стали ядовитыми? А потому не было ягод. Плоды оказались отравлены в зародыше. — Думаешь, голубой лилии может не существовать как отдельного вида? — медленно произнёс Ренгоку, потирая шею. — Что если это та же красная лилия, которая при определённых обстоятельствах просто меняет цвет? — Готов поверить в такую версию, — пожал плечами Аказа. — После всех этих лет тщетных поисков. Только что это за обстоятельства такие? Судя по всему, у индусов и айнов причины разнятся. А значит, либо прав кто-то один, либо не прав никто, и дело в чём-то совершенно ином. — Либо причин может быть несколько, — заметил Ренгоку. — В любом случае, пока не пообщаюсь с айнами, делать выводы рано. А тебе надо проверить Окинаву. Между ними повисла тишина. Информация передана, всё высказано. По-хорошему, пришла пора прощаться. Ренгоку скользнул взглядом по остывающему котелку по ту сторону очага. — Можем попробовать приготовить твоё блюдо, — первым заговорил истребитель, всё ещё чувствуя себя немного виноватым за то, что задел кулинарные чувства демона. — Утром, — отрезал Аказа. Ренгоку нахмурился. Сама мысль, что демон собирается остаться здесь до утра и даже дольше, вызывала беспокойство. И уже знакомое предчувствие. Словно сам воздух вокруг начал густеть. Расчерченные кандзи зрачки поверх растрескавшихся паутинкой глаз буравили его, гипнотизировали. Аказа не двигался, не приблизился ни на сантиметр, но Ренгоку мерещилось, как его дыхание облизывает кожу. Как еле ощутимый летний ветер. Как ураган, разгоняющий мощные волны по всему телу. — Утром я отправляюсь в путь, — Столп спешно поднялся на ноги, подхватывая с пола пустую чарку. — И тебе тоже нужно. А Ренгоку нужно было ещё воды, потому что во рту резко образовалась пустыня. Из-за индийской стряпни, не иначе. — Кё… — надтреснуто обронил Аказа, продолжая плавить его тяжёлым взглядом. — Кёджуро, — поправил его тот, и губы Третьей Высшей сразу же изогнулись в победной ухмылке, а потому истребитель добавил. — А лучше — Ренгоку. Ещё воды. И держать максимальную дистанцию от этого полосатого монстра. О катане, по дурости оставленной в спальне, сожалеть было поздно. Да и какой от неё прок, если убить Аказу он всё равно не мог. Не только потому, что демон был сильнее, но и потому, что он был ему нужен, чтобы найти голубую паучью лилию. Фантомный образ неуловимого цветка сменился другим и повлёк за собой вереницу, которую уже было не остановить. Пионы под соломенными циновками. Дурацкое полосатое одеяло. Тепло, граничащее с ознобом. Сны, что отравляли его сознание каждую ночь и которые впору было бы наречь кошмарами, однако на фоне тех, где он вскрывал самого себя живьём и копался в своих внутренностях, даже объятия демона блекли и не казались такими уж ужасающими. На кухне было темно, и после освещённой лампой гостиной его единственный глаз ещё не успел привыкнуть, зато Ренгоку прекрасно услышал тихую поступь за спиной. — Не подходи ко мне, — попросил он спокойно, держа в памяти, к чему может привести агрессивное сопротивление. На что спровоцировать не только Аказу, но и его самого. Прохладная вода, которой он только что наполнил чарку из кувшина, остудила организм изнутри лишь на первые мгновения. Контраст температур заставил вернувшийся жар распалиться с новой силой. — Почему нет? — прозвучало тихо, и больше всего Ренгоку тревожило именно это. Когда в голосе демона не было ни одной насмешливой или издевательской нотки, когда его слова не были пропитаны злобой или надменностью, от него слишком резко веяло человечностью. И это, с ужасом думал истребитель, обманывало в разы эффективнее, чем когда демон просто менял внешность. — Я не хочу, чтобы ты приближался, — Ренгоку обернулся всем корпусом, чтобы держать демона в поле зрения. Будто бы это могло помочь. Аказа продолжал наступать, игнорируя все просьбы. — Почему? — всё тем же жутким беспритворным тоном повторил свой вопрос демон. — Ты правда не понимаешь? — А ты? Ты сам понимаешь? — Аказа остановился в нескольких шагах и чуть склонил голову набок. Взгляд его гулял по ткани тёмно-синей юкаты, скрывающей грудь Столпа. — Я слышу ритм твоего сердца. Это не гнев, твой гнев звучит не так. И это не страх, потому что я никогда не слышал твоего страха передо мной. Или ты хочешь сказать, что боишься меня? — Я не… — начал было Ренгоку, но затем на секунду закрыл глаз, собираясь с мыслями. Нет, Третья Высшая снова пытается его заговорить. Нельзя позволять ему задавать вопросы и руководить этим разговором. — Зачем ты это делаешь? Ты получил моё согласие стать демоном. Почему тебе этого недостаточно? — Потому что, — произнёс Аказа, подступая ещё ближе и поднимая руку, намереваясь коснуться лица истребителя, — будущее всегда туманно, какими бы ни были договорённости. Сейчас это были две недели, теперь это будет месяц. Ренгоку перехватил его запястье и отвёл в сторону, но перебивать пока не стал. — Быстротечность человеческой жизни сама по себе уродлива. Быстротечность твоей вдобавок ещё и хрупка. И никакие договорённости этого не изменят. Я не смогу повлиять на то, что с тобой может случиться за этот месяц. — Тем не менее, — всё так же ровно проговорил Ренгоку, хотя на это спокойствие у него, кажется, уходили последние силы, — договорённости есть. В них не входит ничего иного, кроме того, на чём мы сошлись. И я не понимаю, почему ты продолжаешь давить на меня, зная о моём отношении к демонам, зная о том, что, если бы не лилия, я бы никогда не принял твоё предложение. Я дал тебе то, что ты хочешь. И ты это получишь. Но до тех пор — оставь меня в покое. — Да, дал, — не стал спорить Аказа. — Но я тоже могу дать тебе что-то взамен. — Я не нуждаюсь в том, что ты мне предлагаешь. — Не нуждаешься в разрядке? — свободной рукой Аказа скользнул вверх к скованному напряжением плечу и стиснул его, как если бы желал размять. — В удовольствии? — В связи с демоном нет никакого удовольствия, — отрезал Ренгоку, прежде чем Аказа успел бы добавить что-то ещё. Рот Третьей Высшей так и остался приоткрытым, неозвученные слова растаяли на выдохе, а в следующую секунду тонкие губы тронула улыбка. — Поэтому ты в ту ночь с такой жадностью взял меня вместо того, чтобы попытаться всё прекратить? Ренгоку вспыхнул и задержал дыхание. С глубокого тёмного дна, куда Столп надеялся больше никогда в жизни не заглядывать, вновь начала всплывать уродливая правда. Аказа ошибался. Удовольствием там и не пахло. От истины той разило тем, за что Ренгоку, не ожидавший от себя подобного, не мог и вряд ли сможет себя когда-нибудь простить. От неё смердело чёрным эгоизмом, желанием отомстить и отыграться на враге за всё, что Ренгоку переживал в последние месяцы, импульсивным порывом сделать больно. И теперь, глядя в исчерченное синими, почти чёрными в темноте кухни полосами лицо, в сверкающие золотом глаза, злом ощущал себя Ренгоку. Пришлось мысленно отвесить себе пощёчину и заставить сказать хоть что-то, чтобы Аказа не расценил затянувшееся молчание по-своему. — Это просто тело. И я этим не горжусь. — Вот именно, Кёджуро. Это просто тело, — прошептал Аказа, и его пушистые розовые ресницы затрепетали, когда он полуприкрыл глаза. — И в этом нет ничего постыдного. Твоё тело имеет такое же право делать свой выбор, как и твой разум. Можешь дальше презирать меня, можешь дальше ненавидеть, но и ты, и я знаем, какой это был выбор. — Умение держать своё тело в узде и следовать голосу разума делает человека человеком. И тебе не кажется, что отсутствие этого умения — проявление той самой слабости, которую ты так ненавидишь? Веки демона распахнулись, и только сейчас Ренгоку понял, насколько близко было его лицо. — Нет, мне кажется, что проявлением слабости является неумение признавать свои истинные желания. Как насчёт ещё одной договорённости? Ещё одно согласие от тебя. На эту ночь. Позволь мне показать тебе, что «связь с демоном» может принести чистое удовольствие. Если это окажется не так, я оставлю тебя в покое, как ты и просишь. Наедине с твоим скучным разумом. — А если я откажусь? — Тогда точно не оставлю, — лукаво усмехнулся Аказа. Ренгоку не верил собственному телу, которое начало предавать его до событий двухнедельной давности, предало в ту злополучную ночь и продолжало предавать сейчас, болезненной тяжестью откликаясь на совершенно дикие, но пробирающие до дрожи слова демона. Снимая руку Аказы со своего плеча и выпуская другую, которую до сих пор стискивал за запястье, Ренгоку знал, что его тело обязательно предаст его и сегодня, если он согласится. Но ещё он знал, что это, пожалуй, был его единственный шанс выкупить своё спокойствие и освободиться от оков, в которые сам же себя и заковал и которые многотонным грузом тянули его теперь вниз, усложняя и без того непростое сотрудничество. — Никаких поцелуев, — бесцветно произнёс он, обходя Аказу. — И не здесь.***
Когда-то давно — кажется, в прошлой жизни, хотя на самом деле это было года четыре назад — Тенген затащил Ренгоку в квартал красных фонарей в Ёсиваре и намерений своих ничуть не скрывал. «Пора становиться настоящим мужиком!» — заявил он, хлопая своей огромной ручищей по плечам новоиспечённого Столпа Пламени. Этой же ручищей он толкнул Ренгоку в объятия писаной красавицы с волосами как смоль, кожей как фарфор и глазами как патока. Девушка пообещала Узую как следует позаботиться о его очаровательном друге. Ренгоку, к своему стыду, не помнил её имени, зато во всех мельчайших подробностях запомнил ловкие пальцы и смелые манипуляции, тяжёлый аромат эфирных масел, вес её тела на себе и мягкие бёдра, на которые девушка самостоятельно положила его непривычно похолодевшие руки. В подробностях не менее мельчайших запомнил Ренгоку фигурные тени, танцующие на деревянных стенах, и угловатую ширму, расписанную бабочками, за которой куртизанка оставила свой цветастый наряд, прежде чем выйти к клиенту во всей своей красе. Она была красивой, о чём Ренгоку прямо ей и сказал. Выпалил на порядок громче, чем обычно. А спустя пару часов присоединился к Тенгену в раменной по соседству от публичного дома, сердечно поблагодарил его, заверив, что всё было потрясающе, и больше никогда не возвращался ни в это заведение, ни в сам квартал. Немного позднее случился короткий период, когда ему казалось, что его цугуко, Мицури, вызывает в нём какие-то чувства, но быстро стало ясно, что они совсем не романтические, а менторские и дружеские. Ошибочное восприятие явилось результатом отсутствия большого опыта общения с противоположным полом. К счастью, на их отношениях это никак не сказалось, потому что у Ренгоку хватило ума не бежать впереди паровоза и сперва разобраться в себе. Или же он просто не хотел никого к себе подпускать настолько близко, чтобы потом не страдать, как отец. Или чтобы тот, с кем бы он связал свои душу и сердце, не страдал, случись что с самим Ренгоку. Кёджуро не знал наверняка. Но зато сейчас он узнал иное — засасывающую пустоту, как только его покинули чужие пальцы, и непреодолимую потребность от неё избавиться; не поддающуюся описанию цельность, когда Аказа, на каждом движении переспрашивая, не больно ли, наконец погрузился в него полностью и замер на какое-то время, держа в кольце своих объятий и прижимаясь к горячей спине грудью. Жгучее дыхание калило шею, острые зубы прихватывали самые чувствительные участки, и Ренгоку совсем не думал о том, насколько он сейчас уязвим. А главное — перед кем? Перед заклятым врагом, который к тому же чуть его не убил однажды. Он узнал, что его тело, оказывается, может действовать в унисон с чужим, что ему не нужно постоянно беспокоиться, куда деть свои руки, куда спрятать взгляд и чем занять гуляющие где-то вдалеке мысли. Потому что на сей раз мысли его сжались до стучащего в висках, но надёжно замурованного в черепной коробке «Ещё», взгляд постоянно плыл от застилающих обзор ощущений, а руки сами находили своё место сначала на смятых простынях, изламывая ткань до неизгладимых сгибов; потом на покрывшейся испариной бледной коже, оставляя мгновенно исчезающие красные отметины на плечах, боках, спине; а затем и вокруг шеи, чтобы притянуть вжимающего его в футон демона ещё ближе. «Представь, что за этими стенами ничего и никого нет», — как сказал ему Аказа в первые минуты, когда они очутились за закрытыми дверями комнаты Ренгоку и демон скользнул широкой ладонью под распахнутую юкату истребителя, очерчивая жаром плотные мышцы. — «Только ты и я». Ему бы стоило врезать Аказе хорошенько, разрубить катаной и выдворить вон. Но вместо этого он лишь молча кивнул, повинуясь колдовскому голосу, позволяя миру вокруг действительно исчезнуть, раствориться в тёмной, нависшей над ним форме из плоти и крови. Чёрное небо, взирающее на него двумя одинокими звёздами, мерцающими тихо, полыхающими жадно. Но Ренгоку верил, что справится. Это не должно было быть сложнее того пути, который он преодолел, чтобы стать Столпом. И уж точно не сложнее его упорных, изнурительных и порой опустошающих попыток вернуть себе дыхание Пламени. Так что и это он тоже переживёт и превозможет. Это всего лишь тело. И это всего лишь одна ночь, после которой он поставит точку в их больных отношениях. — Кё… Ренгоку ожидал другого. Собственнического напора, грубой силы, заламывания рук и выворачивания ног. Оскорблений, в конце концов. Чего-то, похожего на прошлый раз. Чего угодно, что подходило демонической натуре куда больше, чем бережные касания и колыбель нежности, в которую его в итоге заключил людоед и убийца, доводя до сладостного исступления. — Кё… Прежде чем заглохнуть насовсем, остатки трезвости жалобно скулили, моля опомниться и прекратить. Хотя бы прекратить так стонать. Сцепить зубы и не проронить больше ни звука, как удавалось ему всё это время не дать ускользнуть с языка ни единому слову и не реагировать ни на собственное имя, ни на хриплые превознесения, ласкающие слух и тело, когда демон зарывался лицом в изгиб его шеи или тянулся прикусить ухо. Он не воспринимал и половины из того, что шептал и рычал ему Аказа. Никогда не бывав на краю мира, он чувствовал, что вот-вот шагнёт и окажется за гранью. Ещё один толчок и… Аказа подхватил его, когда Ренгоку, под натиском особенно мощной волны, вновь выгнулся ему навстречу. Одним лёгким движением, словно тот ничего не весил, демон поднял его, устраивая на своих коленях и привлекая к себе. — О, Кё… — выдохнул он, прежде чем припасть губами к выступам ключицы и процарапать по ним клыками. Но Ренгоку всё ещё не слышал. В ушах бесперебойно стучало, кровь бешено разгонялась по венам. Он наблюдал, как под плотно сжатыми веками рождаются и погибают звёзды, яркие вспышки хаоса. Он опять едва не задохнулся, когда живот залило снаружи, и весь подобрался, цепляясь за демона, когда тепло стремительно наполнило и обволокло его изнутри. Мгновения, вьющиеся на границе между сокровенным и священным. Отпускающие с большой неохотой. Тяжело дыша, Ренгоку уткнулся лбом в плечо Аказы и приоткрыл глаз. Не видя, но чувствуя ослабшую хватку чернильных пальцев вокруг своего члена, он подумал — и это была самая безумная идея, когда-либо мелькавшая в его голове, — что ему хотелось бы как-то исправить грехи прошлого раза, загладить всю ту боль и неприятные ощущения, что он причинил Аказе своей жестокостью, неважно, насколько оправданной она была. Нет, не Аказе. Демону. Ладонь этого демона всё ещё гуляла по его спине, неспешно и сонно, когда Ренгоку зашевелился, приподнимаясь на коленях и отстраняясь. Он думал, что ему будет трудно смотреть Третьей Высшей в глаза после произошедшего, но, вопреки всем опасениям, стало даже легче, чем когда-либо прежде. Словно всё то, что нагнеталось и с треском искрилось между ними, наконец потухло, оставив после себя лишь редкую дымку, которая вот-вот развеется по ветру. Может быть, конечно, всё дело было в царящей вокруг темноте, которая дарила иллюзию защищённости от чужого взгляда, и тем не менее Ренгоку вздохнул свободно. Полной грудью. Немного поёжившись — просачивающийся сквозь дверные щели холодный воздух начал постепенно липнуть к влажной коже, — Ренгоку потянулся за своей юкатой, бесформенной кучей оставленной на полу вперемешку с одеждой демона. — Как по мне, — прозвучало сбоку. Аказа, кто бы сомневался, увидел в накрывшем Столпа спокойствии лишь то, что хотел видеть. — Я услышал чистейшее удовольствие. — Нет, Аказа, — мирно произнёс Ренгоку, накидывая на себя юкату. Он позволил тихой улыбке появиться на своём лице, но эта улыбка была адресована не демону, а самому себе. Лёгкость и свобода овладели им. — Моё мнение не изменилось. В связи с демоном не может быть и речи о чистом удовольствии. Аказа чуть прищурился, а затем ухмыльнулся. — Уверен, что не изменилось? Насколько я помню, изначально ты говорил, что в связи с демоном нет никакого удовольствия. Ренгоку повернул голову, чтобы лучше видеть собеседника, и, всё так же невозмутимо улыбаясь, спросил: — Наша договорённость ничего не стоит? Аказа преобразился, но лишь на секунду-другую. Впрочем, хоть он и быстро вернул самообладание и привычный полуравнодушный-полунасмешливый вид, от Столпа не укрылась мрачная тень в его взгляде. Демон поднял руку и коснулся щеки Столпа. Невесомо и мимолётно. Но очертивший нижнюю губу большой палец замер в уголке рта и не исчезал, пока Аказа не ответил: — Слово я своё держу, Кёджуро. — Хорошо, — кивнул Ренгоку, как ни странно, веря в это. Не только потому, что демон звучал совершенно серьёзно, но и потому, что самолично убедился в соблюдении договорённости. Никаких поцелуев. Их не было. Ни одного. Такая мелочь. Но Ренгоку на себе испытал, насколько сложно оказалось её соблюсти. А ведь именно он об этом и просил. И именно он столько раз был в полушаге от того, чтобы наплевать на собственную просьбу. Аказа не наплевал. А правда, как известно, часто кроется в мелочах. — Может, посидишь дома? — предложил Аказа чуть позже. Он только что вернулся из бани, куда вызвался пойти первым, потому что ему было всё равно, насколько прогретой будет вода. — Я быстро проверю Окинаву и айнов, а дальше решим, что делать. Ренгоку, уже успевший поменять постельное бельё на футоне, зачем-то аккуратно складывал простыни, заляпанные маслом и не только им. Почему зачем-то? Потому что он не был уверен, что имеет смысл это отстирывать. Аказа не пожалел целой половины флакона, который мерцал теперь в свете зажжённой лампы на столике. Сжечь их теперь что ли… — Нет, ты не будешь заниматься всем, — покачал головой Ренгоку, убирая простыни в корзину, чтобы не мозолили глаза, и поднимаясь на ноги. — Кроме того, я уже сообщил своим товарищам о Хоккайдо. Путешествию быть. — Ладно, — страдальчески протянул Аказа, но остальное произнёс уже совершенно обыденно. — Там вода для тебя, если что, уже нагрелась. — Спасибо. Аказа коротко кивнул и покосился на двери, которые оставил приоткрытыми. Иронично, что неловкость заявила о себе Ренгоку только сейчас. Нужно было прощаться наверное. — Ну, тогда увидимся через месяц? — первым нарушил нервирующую тишину Аказа, вновь обращая взгляд на хозяина дома. — Да, я вернусь сюда, — предупредил его Ренгоку и искренне добавил. — Удачи в поисках! Аказа усмехнулся, прежде чем ответить: — И тебе тоже, Ренгоку. Не лезь на рожон. Взявшись за деревянную раму, Третья Высшая отодвинул дверь и, оглянувшись на Столпа напоследок, скрылся в темноте раннего утра. Ренгоку же, убедившись, что тот действительно исчез, вдоволь отмок в горячей ванне, после чего вернулся в свою комнату, чтобы добрать последние часы сна. И этот сон — впервые за долгое время — был глубоким и спокойным. Без кошмаров, без каких-либо сновидений, без тревожных мутных образов.